- Подумай, - сказал он. - Только ты вот что учти. Во-первых, теперь по нефти я самый главный в аппарате. Реально. Все эти олигархи у меня сосут. Я имею в виду, из крана. Да и так тоже, если брови нахмурить. А во-вторых, ты вот о чем вспомни. Тебе ведь волки нравятся, да? Я в курсе. Так я волк, реальный волк. А товарищ генерал-полковник... Он, конечно, на особом посту - сверхответственнейшем. Весь отдел на него молится. Но елдачок-то, сказать между нами, у меня поглавнее будет.
- Я бы просила без деталей.
- Без деталей так без деталей. А все-таки ты подумай - может, с нормальной деталью оно и лучше? Ведь насчет товарища генерал-полковника ты сама все знаешь...
- Знаю, - сказала я.
- И еще учти, он зарок дал. Сказал, что не будет в человека превращаться, пока у страны остаются внешние и внутренние враги. Как товарищ Шариков когда-то... Весь отдел плакал. Но, если честно, я думаю, что здесь не во врагах дело. Просто скучно ему теперь человеком.
- Понимаю, Михалыч. Все понимаю.
- Я знаю, - сказал он, - ты баба умная.
- Ладно. Ты иди сейчас. Я одна хочу побыть.
- Ты б меня научила этому, - сказал он мечтательно, - ну, хвостом это самое...
- Он и про это рассказал?
- Да ничего он не рассказывал. Нам не до тебя сейчас. Дел выше крыши, понимать должна.
- А что у вас за дела?
- Стране нужно очищение. Пока всех офшорных котов не отловим, болтать некогда.
- Как же вы их отловите, если они офшорные?
- У Нагваля Ринпоче нюх. Он их сквозь стену чует. А насчет хвостов он правда ничего не говорил. Я по прибору слышал. Вы про них спорили, как их, это, сплетать.
- По прибору слышал, понятно. Ладно, иди, волчина позорный.
- Буду ждать звонка. Ты контакта с нами не теряй смотри. Не забывай, где живешь.
- Забудешь тут.
- Ну давай тогда. Звони.
Встав, он пошел к лесу.
- Слышь, Михалыч, - окликнула я его, когда он отошел на несколько метров.
- А? - обернулся он.
- Ты майку такую не носи. Энди Уорхол в восемьдесят седьмом году умер. Сразу видно, что ты уже не очень молод.
- Да я слышал, у тебя самой по этой части проблемы, - сказал он невозмутимо. - Только ты мне и такая нравишься. Какое мне дело, сколько тебе лет? Я же не паспорт ебать буду, верно? Тем более что он у тебя фальшивый.
Я улыбнулась. Все-таки ему нельзя было отказать в обаянии - оборотень есть оборотень.
- Верно, Михалыч, не паспорт. Ебать ты будешь мертвого Энди Уорхола.
Он засмеялся.
- Я, собственно, и не против, - продолжала я. - Но то, что ты хочешь найти его во мне, несколько обескураживает. Несмотря на всю симпатию к тебе как к
человеку.
Я нанесла ему самое страшное в наших кругах оскорбление, но он просто заржал как жеребец. До него, наверно, даже не дошло. Надо было говорить яснее.
- Так что не носи такую майку, Михалыч, правда. Она тебя позиционирует в качестве виртуального гей-некрофила.
- А по-русски можно?
- Можно. Педрилы-мертвожопника.
Он хмыкнул, высунул язык, непристойно пошевелил его кончиком в воздухе и повторил:
- Звони, буду ждать. Глядишь, и ответ придумаем всем отделом.
Потом он повернулся и пошел к лесу. Я глядела на черный квадрат его спины до тех пор, пока он не растворился в зелени. Malevich sold here
[36]
... Впрочем, кому они теперь нужны, эти сближенья.
*
Мне осталось сказать совсем немного. Я долго жила в этой стране и понимаю, что значат такие встречи, беседы и советы не терять контакта с органами. Несколько дней я разбирала старые рукописи и жгла их. Собственно, все мое разбирательство сводилось к тому, что я по диагонали проглядывала исписанные страницы перед тем, как бросить в огонь. Особенно много у меня накопилось стихов:
Не будь бескрылой мухой с Крайней Туле,
Не бойся ночи, скрывшей все вокруг.
В ней рыщут двое - я, лиса А Хули,
И пес Пиздец, таинственный мой друг...
Стихи я жгла с особой грустью: я так и не успела их никому прочесть. Но что делать - таинственный мой друг слишком занят. Теперь у меня осталось только одно дело, которое уже близится к завершению (вот почему мое повествование переходит от прошедшего времени к настоящему). То самое дело, о котором сказал мне двенадцать веков назад Желтый Господин. Я должна открыть всем лисам, как обрести свободу. Собственно, я почти уже сделала это - осталось только свести все сказанное в четкую и ясную инструкцию.
Я уже говорила, что лисы сами внушают себе иллюзию этого мира с помощью хвоста. Символически это выражает знак
уроборос,
вокруг которого мое сознание вертелось столько веков, чувствуя великую тайну, которая в нем скрыта. Змея кусает себя за хвост...
Ненарушимая связь хвоста и сознания - фундамент, на котором покоится мир, как мы его знаем. Ничто не может вмешаться в это причинно-следственное кольцо и разорвать его. Кроме одного. Любви.