С развитием демократизма Писарева его взгляд на литературу становится еще строже и определеннее. Он требует от нее теперь не только отражения "с дагерротипическою верностью" положения общества, но и глубокого сочувствия и ясного понимания того, от чего зависит дальнейшее развитие общества, сознательного служения интересам общества. В этом смысле Писарев прежде всего и говорил в статьях 1864-1865 годов о пользе, которую должна приносить литература. Эти слова Писарева о "пользе" не раз давали повод к обвинениям его в грубом утилитаризме, игнорирующем специфику искусства и литературы. Отводя эти обвинения, Писарев в "Реалистах" замечает: "Слово "польза" мы принимаем совсем не в том узком смысле, в каком его навязывают нам наши литературные антагонисты. Мы вовсе не говорим поэту: "шей сапоги", или историку: "пеки кулебяки", но мы требуем непременно, чтобы поэт, как поэт, и историк, как историк, приносили, каждый в своей специальности, действительную пользу".
Строже и резче становятся у Писарева в годы "теории реализма" оценки отдельных писателей и произведений литературы. Некоторые из этих оценок были неисторичными, ошибочными. Но за всем этим нельзя не видеть стремления Писарева оценить явления литературы с демократических позиций. Не пренебрежением к литературе вызваны эти резкие и иногда ошибочные мнения, а искренним, хотя и не всегда правильно формулированным стремлением Писарева подчеркнуть ответственную роль литературы в деле воспитания молодого поколения. "Поэт - или великий боец мысли, бесстрашный и безукоризненный "рыцарь духа"... или же ничтожный паразит, потешающий других ничтожных паразитов мелкими фокусами бесплодного фиглярства. Середины нет. Поэт - или титан, потрясающий горы векового зла, или же козявка, копающаяся в цветочной пыли", - говорит он в статье "Реалисты". Это звучит резко и безоговорочно. Но эта страстность Писарева продиктована его убеждением в великом общественном значении литературы, она направлена против различных проявлений общественного индифферентизма в литературе. "Истинный, "полезный" поэт, говорил Писарев, - должен знать и понимать все, что в данную минуту интересует самых лучших, самых умных и самых просвещенных представителей его века и его народа". Сравнивая высказывания Писарева о литературе в его статьях 1861 года, с одной стороны, и в статьях 1864-1865 годов - с другой, нельзя не увидеть роста Писарева как демократического критика. В "Схоластике XIX века" Писарев еще скептически отнесся к спору между сторонниками чистого искусства и "реальной критикой" Добролюбова, требовавшей от писателя сознательного служения обществу. Хотя Писарев и тогда уже подчеркивал общественное значение литературы и отрицал "чистое искусство", однако он, отстаивая освобождение личности от всех навязанных ей извне стеснений, еще готов был видеть в стремлении критики "наталкивать художника на какую-нибудь задачу" посягательство на личную свободу художника. Тогда оп полагал, что "замечательный поэт откликнется на интересы века не по долгу гражданина, а по невольному влечению, по естественной отзывчивости".
Позднее, в период "реализма", Писарев уже прямо утверждает право критики "наталкивать" писателя на освещение и разрешение определенных общественных вопросов.
Писарев и теперь, конечно, остается врагом грубой и поверхностной тенденциозности в литературе. "Запросы" и "интересы" века должны быть глубоко пережиты и поняты художником. Только при этом условии может явиться подлинно реалистическое произведение, волнующее читателя. Характерно, что Писарев на протяжении всей своей критической деятельности высказывал свое отрицательное отношение к поверхностно-тенденциозной либерально-"обличительной" литературе 1850-х годов. Но он ставит теперь задачу сознательного воспитания в писателе гражданских стремлений, требует от писателей, чтобы они принимали участие в общественной борьбе, откликаясь на запросы времени.
В статьях 1861 года, в соответствии с тогдашней идейной программой Писарева, как мы видели, выдвигалась перед литературой исключительно задача критического отношения к действительности. В статьях 1864-1865 годов, признавая по-прежнему важнейшей задачей литературы критику и обличение старого, Писарев выдвигает перед передовой литературой и задачу освещения пути к лучшему будущему, задачу создания образа активного положительного героя, борца за народное дело, деятеля нового типа. Центральное место в критике Писарева теперь занимает анализ этого "нового типа", его истолкование. Базаров, а затем и Рахметов, становятся подлинными героями для Писарева. Здесь сказалось не только развитие мировоззрения самого Писарева, но и развитие демократической литературы. К этому времени уже появились роман Чернышевского "Что делать?", повести Помяловского, "Трудное время" Слепцова. "Новый тип" - человек шестидесятых годов - получил в них ясные очертания, был обрисован с большой художественной силой. Задача передовой критики состояла в том, чтобы всесторонне охарактеризовать этот тип, показать его историческое значение. Писарев эту задачу блестяще выполнил в таких статьях, как "Реалисты", "Роман кисейной девушки", "Подрастающая гуманность" и особенно в статье "Мыслящий пролетариат".
Лучшие из статей Писарева и сейчас остаются образцами критики высокоидейной, целеустремленной, вдумчивой и чуткой к особенностям творчества писателя. В произведениях литературы критик искал прежде всего отражение явлений самой жизни, от анализа литературных образов и ситуаций шел к анализу действительности. Он умел сочетать анализ произведения с постановкой важных вопросов общественной жизни, тесно соединять литературную критику с боевой публицистикой. Нередко литературно-критическая статья становилась произведением подлинно программным. В этом смысле особенно показательна статья "Реалисты", где мастерской анализ "Отцов и детей" и характеристика их героя органически связаны с определением задач демократического движения, с изложением идейной программы самого критика.
Одну из насущных задач критики Писарев видел в оценке литературного наследия. "Задача реалистической критики в отношении ко всей массе литературных памятников, оставленных нам отжившими поколениями, состоит именно в том, чтобы выбрать из этой массы то, что может содействовать нашему умственному развитию". Писарев в ответ на обвинение со стороны его противников в нигилистическом отношении к литературному наследию заявлял: "Я отношусь с глубоким и совершенно искренним уважением к первоклассным поэтам всех веков и народов".
Знакомству с замечательными произведениями русской и мировой литературы Писарев отводил важное место в процессе формирования "мыслящего реалиста". "Каждому человеку, желающему сделаться полезным работником мысли, - пишет он в "Реалистах", - необходимо широкое и всестороннее образование". В статьях 1864-1865 годов он не раз указывает на тех писателей, без знакомства с творчеством которых "останутся непонятными настоятельные потребности и накопившиеся со всех сторон задачи нашей собственной мысли". Здесь мы встречаем имена Шекспира, Байрона, Гете, Шиллера, Гейне и Мольера, а из русских писателей - Грибоедова, Крылова, Пушкина, Гоголя и др.
Но особенно внимателен был Писарев к явлениям современной ему литературы. "У реалистической критики, - писал он по этому поводу в "Реалистах", - есть и другая задача, может быть еще более серьезная. Делая строгую оценку литературным трудам прошедшего, она должна еще внимательнее и строже следить за развитием литературы в настоящем". "Чрезвычайно полезными работниками нашего века", называет Писарев таких писателей своего времени, как Некрасов, Тургенев, Диккенс, Гюго. А в его устах это была самая высокая похвала.
В критике Писарева этих лет нашли тонкое и вдумчивое истолкование такие различные произведения русской литературы его времени, как "Отцы и дети" Тургенева ("Реалисты"), "Что делать?" Чернышевского ("Мыслящий пролетариат"), произведения Л. Толстого ("Промахи незрелой мысли"), повести Помяловского "Мещанское счастье" и "Молотов" ("Роман кисейной девушки") и его же "Очерки бурсы" ("Погибшие и погибающие"), "Трудное время" Слепцова ("Подрастающая гуманность") и "Записки из мертвого дома" Достоевского ("Погибшие и погибающие"). Эти статьи свидетельствуют о замечательном критическом такте Писарева, о его умении правильно понять и оценить произведения современной ему литературы. Вместе с самими произведениями, вызвавшими их, эти статьи пережили свою эпоху и сейчас еще служат замечательным комментарием к ним.
Особенно выделяется по тому общественному значению, которое она получила, статья "Мыслящий пролетариат". Это, бесспорно, наиболее яркий из всех критических откликов на роман "Что делать?". Несмотря на цензурные рогатки, Писареву удалось показать революционный смысл романа, значение образа Рахметова как революционного борца. Правда, сближение Рахметова с Базаровым, проводимое в этой статье, давало повод некоторым литературоведам упрекать Писарева в том, что он не понял революционного смысла романа. Но при внимательном рассмотрении сближение этих образов в статье Писарева скорее дает основание утверждать, что Писарев, очищая образ Базарова от тех темных штрихов, которые были наложены на него Тургеневым, видел и в нем типичного представителя демократических сил. Писарев определенно говорит о Рахметове как революционере. "В общем движении событий, - писал он, - бывают такие минуты, когда люди, подобные Рахметову, необходимы и незаменимы; минуты эти случаются редко и проходят быстро, так что их надо ловить на лету и ими надо пользоваться как можно полнее. Я говорю о тех минутах, когда массы, поняв или по крайней мере полюбив какую-нибудь идею, воодушевляются ею до самозабвения и за нее готовы идти в огонь и в воду... Те Рахметовы, которым удается увидать на своем веку такую минуту, развертывают при этом случае всю сумму своих колоссальных сил; они несут вперед знамя своей эпохи, и уже, конечно, никто не может поднять это знамя так высоко и нести его так долго и так мужественно, так смело и так неутомимо, как те люди, для которых девиз этого знамени давно заменил собою и родных, и друзей, и все личные привязанности, и все личные радости человеческой жизни". В статье "Мыслящий пролетариат" Писарев показал величие образа революционера, отдающего все свои силы народному делу.
В статье "Подрастающая гуманность", опубликованной в том же 1865 году, он развенчал тип буржуазного либерала. Характеризуя образ помещика Щетинина из повести Слепцова "Трудное время", Писарев показывает, насколько непримиримы интересы труженика и эксплуататора, как жалки попытки людей типа Щетинина совместить идеалы "образцового хозяина", заботящегося о собственных доходах, и "доброго" помещика-благодетеля.
Характерно умение Писарева в ходе критического анализа подниматься до самых широких теоретических обобщений. В статье "Промахи незрелой мысли" Писарев, разбирая произведения Толстого и раскрывая беспочвенность и бесперспективность мечтании Иртеньева и Нехлюдова, противопоставляет мечте пассивной, находящейся разладе с действительностью, мечту деятельную, исходящую из анализа действительности, мечту, которая "может обгонять естественный ход событий". "Если бы человек был совершенно лишен способности мечтать таким образом, - пишет критик, - если бы он не мог изредка забегать вперед и созерцать воображением своим в цельной и законченной красоте то самое творение, которое только что начинает складываться под его руками, тогда я решительно не могу себе представить, какая побудительная причина заставляла бы человека предпринимать и доводить до конца обширные и утомительные работы, в области искусства, науки и практической жизни... Разлад между мечтою и действительностью не приносит никакого вреда, если только мечтающая личность серьезно верит в свою мечту, внимательно вглядывается в жизнь, сравнивает свои наблюдения с своими воздушными замками и вообще добросовестно работает над осуществлении своей фантазии". Это образец диалектически-глубокой постановки вопроса о соотношении между теорией и действительностью. Писарев был врагом беспочвенного фантазерства, но не менее страстно выступает он против бескрылого эмпиризма, раболепствующего перед отдельным фактом, не поднимающегося до обобщений, не стремящегося увидеть перспективу исторического развития. Характерно, что, приводя примеры мечты деятельной, Писарев на первое место ставит тех мечтателей-социалистов, которые стремились "пересоздать всю жизнь человеческих обществ". Как известно, В. И. Ленин в своей работе "Что делать?" приводит эти рассуждения Писарева о значении деятельной мечты, выступая против оппортунизма в рабочем движении.
Не менее яркий пример глубокого обобщения материалов действительности дает и статья "Погибшие и погибающие". Оригинален замысел этой статьи: из сравнения жизни учеников бурсы, изображенных у Помяловского, с жизнью каторжан, о которых рассказывают "Записки из мертвого дома", вырастает здесь обобщенная картина гнетущих условий существования и развития народных сил и народного сознания в царской России.
* *
*
Но в статьях Писарева отразились и серьезные противоречия его взглядов на литературу и искусство, характерные для этого периода его деятельности. В некоторых общих вопросах эстетики он не мог удержаться на уровне воззрений Чернышевского и пришел к выводам парадоксальным и несправедливым.
Одним из таких выводов явилось утверждение, что при дальнейшем развитии знаний эстетика как наука о прекрасном должна исчезнуть, растворившись в физиологии. Основой эстетических взглядов Писарев еще в "Схоластике XIX века" считал субъективные вкусы, не видя здесь возможности открыть общие закономерности и оставляя на долю физиологии объяснение различных эстетических склонностей людей особенностями в развитии и функционировании организма. В этом смысле очень показателен ход рассуждений Писарева в статье "Разрушение эстетики", явившейся непосредственным откликом на переиздание в 1865 году знаменитой работы Чернышевского "Эстетические отношения искусства к действительности".
Писарев подчеркивает материалистическую направленность диссертации Чернышевского. Он солидарен с Чернышевским в борьбе против идеалистической эстетики, стремившейся противопоставить действительности отвлеченную сферу "прекрасного". Но Писарев на этом не останавливается. Ему представляется, что Чернышевский, встав на путь отрицания "чистого искусства" и рассматривая искусство как воспроизведение общеинтересного в жизни, должен был неизбежно прийти к отрицанию науки о прекрасном. "Эстетика, или наука о прекрасном, заявлял Писарев, - имеет разумное право существовать только в том случае, если прекрасное имеет какое-нибудь самостоятельное значение, независимое от бесконечного разнообразия личных вкусов. Если же прекрасно только то, что нравится нам, и если вследствие этого все разнообразнейшие понятия о красоте оказываются одинаково законными, тогда эстетика рассыпается в прах". Нетрудно заметить, что Писарев не понял и метафизически истолковал одно из основных положений эстетического учения Чернышевского.
На этот односторонний и неверный подход Писарева к эстетическому учению Чернышевского указал Г. В. Плеханов в работе "Эстетическая теория Н. Г. Чернышевского". Чернышевский, конечно, не думал о разрушении эстетики. Он лишь опровергал идеалистическую эстетику с присущим ей понятием прекрасного как самодовлеющей ценности, оторванной от реальной действительности. Чернышевский показал объективность прекрасного, то, что "прекрасное, несомненно, имеет самостоятельное значение, совершенно независимое от бесконечного разнообразия личных вкусов". {Г. В. Плеханов, Искусство и литература, М. 1948, стр. 414.} Это самостоятельное значение прекрасного определяется наличием прекрасного в самой жизни. Прекрасное в искусстве является воспроизведением прекрасного в жизни, его отражением. Для Чернышевского эстетика была не наукой о прекрасном, а "теорией искусства, системой общих принципов искусства вообще и поэзии в особенности"; центральный вопрос этой теории - вопрос об отношениях искусства к действительности.
Перенося ударение в эстетике на вопрос об индивидуальных вкусах, Писарев допускал теоретическую ошибку субъективистского характера. Чернышевский указывал, что люди имеют далеко не одинаковое понятие о красоте, что их эстетические вкусы и склонности объясняются их различным положением в обществе, различными условиями воспитания и т. д. Но Чернышевский не сводил при этом дело к вопросу о вкусах, о которых, по известной поговорке, "не спорят". Он при этом ставил вопрос об истинном, действительном критерии прекрасного. Представления о прекрасном у людей различны, но не все эти представления одинаково верны. Прекрасное для Чернышевского - не только субъективная категория, оно имеет корни в действительности. Суждение о прекрасном в искусстве предполагает его соотнесение с действительностью, ибо предметом искусства является жизнь.
Рассматривая эстетику как общую теорию искусства, Чернышевский считал ее самостоятельной наукой, имеющей важное общественное значение. Ошибочно сводя эстетику, как науку о прекрасном, к вопросу о вкусах, Писарев делал неправильный вывод, что "эстетика, как наука, становится такою же нелепостью, какою была бы, например, наука о любви", что эстетика будто бы "исчезает в физиологии и в гигиене".
Нельзя не заметить при этом, что Писарев в своих конкретных суждениях о литературе оказывался на большей теоретической высоте, чем в общих рассуждениях о предмете эстетики. Центральным в его критических статьях является ведь именно вопрос об отношении того или иного произведения литературы к действительности, об объективном общественном значении и назначении художественного произведения. Но теоретические ошибки Писарева в вопросах эстетики наглядно проявились в его отношении к различным видам искусства.
Признавая литературу "великой общественной силой", Писарев в этот период не признавал общественного значения других искусств - живописи, скульптуры, театра, музыки. "Я чувствую к ним глубочайшее равнодушие, признавался он в статье "Реалисты". - Я решительно не верю тому, чтобы эти искусства каким бы то ни было образом содействовали умственному или нравственному совершенствованию человечества". Отсюда - постоянные в эти годы у Писарева иронические сопоставления искусства Бетховена, Рафаэля, Моцарта и Рембрандта с "искусством" шахматного игрока, повара или бильярдного маркера. Музыке и изобразительным искусствам Писарев отводил чисто прикладную роль, не признавая за ними познавательной ценности. В этом смысле, "поправляя" Чернышевского, Писарев также существенно разошелся с ним. Чернышевский, разбирая в своей диссертации вопрос о специфике различных видов искусства, также отмечал первенствующее значение поэзии, литературы. Но из этого он не делал относительно других искусств того вывода, что они не имеют значения в общественной жизни человека. Выступая против идеалистической эстетики, против взгляда на искусство как на чистое наслаждение, отрешенное от насущных интересов действительности, Писарев в оценке изобразительных искусств и музыки по существу сам становился на эту точку зрения, считая, что вопрос о значении живописи, музыки и т. п. сводится только к вопросу о наслаждении, которое может получать от них воспринимающий субъект.
В таком подходе к этим искусствам проявились и характерные для "теории реализма" Писарева черты утилитаризма, указанное выше требование "экономии сил", которое он выдвигал в эти годы. Писарев считал непроизводительным в условиях нищеты и невежества тратить силы общества на развитие живописи, музыки и т. д. Писарев при этом выступает прежде всего против стремления господствующих классов превратить эти искусства в "барскую забаву", в "источник чистого наслаждения". Его возмущают те вопиющие контрасты, когда на фоне нищеты, закабаления и невежества масс являются пышные дворцы, художественные академии, культивирующие искусство, оторванное от жизни, от народа, удовлетворяющие прихотям эксплуататорских классов. В этом сила нападок Писарева на современную ему буржуазно-дворянскую живопись, музыку, театр и т. д. Но, увлекаясь, он готов вообще отказаться от помощи этих искусств в общем развитии демократического движения, не замечает развития народности и реализма в живописи, музыке, театре его времени.
Таким образом, эстетические взгляды Писарева отличаются явной противоречивостью. В них сочетаются глубокие демократические тенденции, имевшие большое значение для развития литературы в искусства, с серьезными ошибками в разрешении общих вопросов эстетики. Эти ошибки проявились и в литературно-критической деятельности Писарева.
В 1865 году Писарев опубликовал две статьи, объединенные под общим названием: "Пушкин и Белинский". Эти две статьи, которые нельзя отбросить при общей характеристике литературно-критических взглядов Писарева, дают резко полемическую, глубоко несправедливую и предвзятую оценку творчества поэта.
Появление их в "Русском слове" не было неожиданностью. Для литературной критики "Русского слова" характерно в эти годы стремление подвергнуть радикальной переоценке творчество Пушкина и Лермонтова. В 1864 году молодой критик журнала В. А. Зайцев выступил с рецензией, в которой нигилистически оценивал поэзию Лермонтова как порождение" легкомысленного дворянского скептицизма, как одно из явлений "чистого искусства". В статье "Реалисты" Писарев мимоходом солидаризировался с такой оценкой Лермонтова и уведомлял своих читателей, что он вскоре даст развернутую переоценку творчества Пушкина с точки зрения "реальной критики".
Статьи Писарева о Пушкине вызвали при своем появлении шумный отклик. Одних они увлекали своими парадоксальными и прямолинейными выводами, других отталкивали как глумление над творчеством великого поэта. Было бы, конечно, совершенно неправильно отнестись к ним как к обычным литературно-критическим статьям. Резко полемический их характер, подчеркнуто неисторический подход к творчеству Пушкина, попытка подойти к Онегину и к другим героям Пушкина с меркой Базарова - говорят о другом. Статьи были задуманы как наиболее сильный выпад против "эстетики", то есть "чистого искусства", как один из актов пропаганды "реального направления". Писарев взглянул на Пушкина как на "кумир предшествующих поколений". Свергнуть этот "кумир" означало для Писарева - ослабить влияние "чистой поэзии" на молодежь и привлечь ее на путь "реализма".
Нельзя не отметить противоречий в отношении Писарева к Пушкину и его творчеству. Как мы уже отмечали, в статьях 1864 года ("Кукольная трагедия с букетом гражданской скорби", "Реалисты") Писарев причислял Пушкина к кругу тех писателей, знакомство с творчеством которых совершенно необходимо для "мыслящего реалиста", и вместе с тем уже в той же статье "Реалисты" он выступает против взгляда на Пушкина как на великого поэта, основоположника новой русской литературы. Основоположником русской реалистической литературы Писарев признает Гоголя; Пушкина же он считает предшественником и родоначальником школы поэтов "чистого искусства", то есть тех "наших милых лириков", по ироническому выражению Писарева, к числу которых он относил Фета, А. Майкова, Полонского и др.
Статьи Писарева о Пушкине нельзя рассматривать вне связи с тем спором о пушкинском и гоголевском направлениях в русской литературе, который развернулся еще в критике 1850-х годов. Реакционная и либеральная критика 1850-1860-х годов (Дружинин, Анненков, Катков и др.) пыталась противопоставить Гоголю, как представителю критического реализма, Пушкина. Творчество Пушкина при этом ложно истолковывалось как проявление "чистой поэзии", далекой от "злобы дня", от живых интересов современности; критики этого направления твердили о примирении Пушкина с действительностью, об идеализации, "очищении" и "облагорожении" жизни в его творчестве. Эти критики вели полемику с основными выводами известной работы Чернышевского "Очерки гоголевского периода русской литературы", с выводами критических статей Белинского. Но ни Белинский, ни Чернышевский и Добролюбов не противопоставляли Гоголя Пушкину. Они подчеркивали актуальное значение критического реализма и в связи с этим отмечали, что в творчестве Пушкина это критическое направление еще не нашло своего полного развития. Чернышевский и Добролюбов говорили о том, какое решающее значение для развития критического реализма в нашей литературе имели творчество Гоголя и деятельность Белинского. Но творчество Пушкина революционно-демократическая критика оценивала как очень важный и при этом исторически необходимый этап в развитии русской литературы, в развитии в ней реализма, народности и гуманных идей. Белинский, а затем Чернышевский и Добролюбов указывали на то, что Пушкин открыл "поэзию действительности", создал образцы подлинно художественного воспроизведения жизни.
Писарев же некритически отнесся к противопоставлению Пушкина и Гоголя в реакционной и либеральной критике 1850-1860 годов. Встав на защиту "гоголевского направления", он осудил Пушкина как представителя "чистой поэзии". "Имя Пушкина, - писал он, - сделалось знаменем неисправимых романтиков и литературных филистеров". Таким образом, борясь с реакционной критикой, но при этом подходя к творчеству Пушкина с неисторичееких позиций, Писарев сам оказался во власти характерных для этой критики искусственных противопоставлений. Отсюда - непонимание той социальной подоплеки, которая скрывалась за противопоставлением "поэта" и "черни" у Пушкина. Это противопоставление выражало острую враждебность Пушкина к придворной черни, к аристократии, к тем, кто пытался навязать свободолюбивому поэту реакционные тенденции. Писарев же понял это противопоставление в том духе, как его разъясняли представители идеалистической критики и "чистой поэзии", - как спор между общественно индифферентным поэтом и народом, демократией. Отсюда и шаржированное воспроизведение у Писарева пушкинских героев Онегина, Татьяны, Ленского. Критическая интерпретация этих образов уступает место в статьях Писарева созданию злых карикатур на типичных представителей дворянской и мещанской среды 1860-х годов. Онегин превращается при этом в пустого щеголя, пошлого фразера и избалованного барина, Татьяна - в своеобразную "кисейную барышню" с глупыми мечтами, предрассудками и мещанской манерой выражения. Отсюда, наконец, отождествление самого Пушкина с Онегиным (следует отметить, что тот же прием применяется в "Реалистах" и в отношении Лермонтова, который отождествляется с Печориным), искажение образа лирического героя в стихотворении Пушкина "19 октября". Писарев не жалеет бьющих в глаза красок, резких просторечных слов и выражений, предпринимая ироническую "перелицовку" многих поэтических страниц Пушкина.
В целом оценка Пушкина у Писарева представляет серьезный шаг назад по сравнению с Белинским, Чернышевским и Добролюбовым. В этом смысле интересно, как Писарев, например, "переводит на свой язык" известную мысль Белинского о том, что Пушкин впервые показал достоинство поэзии как искусства, что он дал ей "возможность быть выражением всякого направления, всякого созерцания", {В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений, т. VII, М. 1955. стр. 320.} был художником по преимуществу. Для Белинского это утверждение означало, что Пушкин, достигнув полной свободы художественной формы, создал необходимые условия для дальнейшего развития реализма в русской литературе. Для Писарева же оно оказывается равносильным лишь утверждению, что Пушкин являлся "великим стилистом", усовершенствовавшим формы русского стиха.
В статьях Писарева о Пушкине выступает не только глубоко ошибочная, неисторическая оценка Пушкина, но и известная недооценка Белинского. Конечно, между отношением Писарева к Пушкину и отношением его к Белинскому существенная разница. К деятельности Белинского Писарев стремится подойти с исторической точки зрения, истолковать ее как определенный этап в развитии демократической мысли. Писарев с глубоким уважением относится к Белинскому как к основоположнику демократической литературной критики. Но многое во мнениях даже позднего Белинского он считает данью идеалистической эстетике. По мнению Писарева, Белинский в статьях: о Пушкине еще не смог до конца освободиться из-под влияния "гегельянщины". Как пропагандист "теории реализма" с присущими ей отдельными чертами радикального, но ограниченного просветительства и утилитаризма, он не сумел и в оценке Белинского удержаться на уровне Чернышевского и Добролюбова, не понял он до конца и значения статей Белинского о Пушкине. Но глубоко несправедливые в оценке Пушкина и односторонние в отношении Белинского, эти статьи Писарева содержат много метких и остроумных нападений на теорию "чистого искусства", на поэзию, отрешенную от жизни. В осмеянии этой теории, в обнажении реакционного смысла призывов к "чистой поэзии" большая заслуга принадлежит критике Писарева этих лет.
* *
*
С развитием "теории реализма" Писарева совпадает во времени длительная и резкая полемика между "Современником" и "Русским словом". Вспыхнувшая в самом начале 1864 года, она продолжалась почти до конца 1865 года. Эта полемика представляет важный эпизод в истории журналистики 1860-х годов, отражающий идейные расхождения и противоречия в демократической литературе в период после окончания революционной ситуации. Реакционная и либеральная пресса, раздувая эти разногласия, поспешила оповестить читателей о "расколе в нигилистах". Резкость взаимных обвинений и осуждений в ходе этой полемики создавала впечатление назревающего разрыва между демократическими журналами. Однако сами участники полемики, как бы ни были серьезны и резки взаимные обвинения, никогда не отрицали того, что спор идет внутри одного лагеря, хотя спорившие стороны и очень различно оценивали очередные задачи своего направления.
Здесь нет необходимости входить во все детали полемики. Некоторые подробности о ней читатель найдет в самих статьях Писарева и в комментариях к ним. Если же отвлечься от частностей, от личных выпадов и непринципиальных обвинений, то основным в этой полемике следует признать вопрос об отношении к идейному наследию Чернышевского и Добролюбова, о тактической линии демократического движения в новой обстановке середины 1860-х годов. Одним из существенных предметов спора явилась при этом как раз "теория реализма" Писарева.
По-разному сложилась судьба обоих журналов в эти годы. "Современник" лишился своих испытанных руководителей - Чернышевского и Добролюбова. Общая линия редакции журнала в эти годы была менее последовательной, чем при Чернышевском и Добролюбове. В составе редакции, в кругу основных сотрудников журнала обнаружился недостаток единства. Помимо Некрасова, членами редакции и наиболее деятельными сотрудниками журнала были М. Е. Салтыков-Щедрин, М. А. Антонович, Г. З. Елисеев, Ю. Г. Жуковский, А. Н. Пыпин. В статьях не только молодого члена редакции Жуковского, который позднее стал одним из типичных представителей либерального народничества, но и в высказываниях М. А. Антоновича и Г. З. Елисеева имели место отдельные ошибки, отклонения от линии Чернышевского. Характерно, что в конце 1864 года Салтыков-Щедрин выходит из редакции "Современника". Показательно также, что "Современник" теряет в эти годы некоторую долю влияния на демократического читателя, число его подписчиков сокращается.
Эти же годы следует признать временем наибольшего успеха "Русского слова" в читательской среде. Своим успехом журнал был обязан прежде всего деятельности Писарева. Но и "Русское слово", стоя в целом, как и "Современник", на революционно-демократических позициях, допускало серьезные ошибки. О противоречиях в мировоззрении Писарева говорилось выше. Но еще более противоречивую и во многом ошибочную позицию занимал молодой сотрудник журнала В. А. Зайцев. Путаными были его философские взгляды. Так, в одной из своих статей 1865 года Зайцев неправильно, примиренчески оценил субъективно-идеалистическую философию Шопенгауэра. Зайцев часто грешил вульгарно-материалистическим подходом к истолкованию явлений действительности. В политических взглядах Зайцева были также серьезнейшие отступления от революционно-демократической программы. С первых шагов своих в "Русском слове" он выразил неверие в революционную деятельность масс, отстаивал заговорщическую тактику, утверждая, что демократическая интеллигенция может действовать, не дожидаясь пробуждения политической сознательности масс и не считаясь с намерениями масс.
Полемика "Современника" с "Русским словом" открылась в самом начале 1864 года. В январской книге "Современника" за 1864 год (в очередном фельетоне из серии "Наша общественная жизнь") Щедрин выдвинул резкое обвинение по адресу редакции "Русского слова" в "понижении тона". Он резко критиковал отвлеченно-просветительские тенденции, выразившиеся в публицистике "Русского слова", писал о том, что сотрудники "Русского слова" возлагают все свои надежды на науку, которая "все даст со временем", и забывают о "жизненных трепетаниях" (под "жизненными трепетаниями" подразумевались революционно-демократические традиции). Щедрин в очень резкой форме предостерегал "Русское слово" от дальнейшей эволюции в сторону либерализма. Наиболее сильный удар при этом наносился по Зайцеву. Взгляды последнего Салтыков-Щедрин охарактеризовал как "зайцевскую хлыстовщину". Но говоря о тех преувеличенных надеждах, которые возлагаются "Русским словом" на науку, Салтыков-Щедрин, конечно, имел в виду и высказывания Писарева, например в статье "Наша университетская наука". У Щедрина имели место и памфлетные характеристики основных сотрудников "Русского слова".
"Русское слово" в февральском номере 1864 года резко откликнулось на фельетон Щедрина. Одним из таких откликов была и статья Писарева "Цветы невинного юмора", специально посвященная разбору произведений Щедрина. Писарев в этой статье дает вызывающе резкую полемическую оценку произведений сатирика, стремится представить его как безобидного юмориста, который якобы является чужим, случайным человеком в "Современнике", в революционно-демократическом лагерей
Но статья "Цветы невинного юмора" еще не касается брошенных со стороны Щедрина обвинений по существу. Следующая статья Писарева - "Мотивы русской драмы" - более открыто и прямолинейно обрисовывает действительные расхождения между критикой "Русского слова" и "Современника". Не случайно три года спустя после появления статьи Добролюбова "Луч света в темном царстве" Писарев обращается в "Мотивах русской драмы" к разбору "Грозы" Островского. Оценивая характер Катерины, Писарев заявляет свое несогласие с основным выводом статьи Добролюбова. Он "развенчивает" Катерину, рассматривая ее как обычное, заурядное явление в темном царстве. Характерно, что на первый план при этом выступает опять Базаров, который прямо противопоставляется Катерине. Базарова, а не Катерину считает Писарев подлинным "лучом света в темном царстве". Основная задача времени, по Писареву, состоит в подготовке таких деятелей, которые смогут внести в общество правильные представления о народном труде и подготовить условия для коренного разрешения социальных вопросов.
Развернутым изложением общественной программы Писарева в ходе этой полемики явилась его статья "Реалисты". Ее появление обострило полемику между журналами. Основным противником Писарева на этом ее этапе стал М. А. Антонович. "Теория реализма" вызвала резкие нападки в "Отечественных записках", "Эпохе" и других журналах того времени. Но то была критика взглядов Писарева с реакционных позиций. Писарев отвечал на нее в "Прогулке по садам российской словесности" метким разоблачением программы этих журналов. Антонович же пытался подвергнуть решительной критике "теорию реализма" за ее отступления от революционного демократизма. Писарев отвечал Антоновичу в той же "Прогулке по садам российской словесности" и специально в большой статье "Посмотрим!". Полемика Писарева с Антоновичем сосредоточилась на вопросах о материализме, об отношениях между трудом и капиталом, о социализме. Существенное место заняли также вопросы эстетики и литературной критики.
Антоновичу в ходе полемики не удалось дать последовательного и объективного анализа ни позиции "Русского слова" вообще, ни взглядов Писарева в особенности. Наиболее сильной стороной полемических статей Антоновича была критика взглядов Зайцева, его грубых ошибок в области философии и политики. Что же касается "теории реализма", то Антонович не понял ее противоречивого характера, не увидел во взглядах Писарева революционно-демократической направленности, отнесся к его творчеству в целом отрицательно и односторонне. Обвинения Антоновича часто превращались в "грызню", но выражению Г. З. Елисеева, с "Русским словом", переходили не раз в мелочные придирки.
Позиция, занятая самим Антоновичем, давала основания Писареву для встречных обвинений в отходе Антоновича от линии Чернышевского. Антонович, например, в своей статье "Современная эстетическая теория", истолковывая взгляды Чернышевского на эстетику, допускал такие неопределенные формулировки, которые позволили Писареву бросить ему упрек в уступках идеалистической теории искусства. Антонович особенно упорно защищал свое отрицательное отношение к "Отцам и детям" Тургенева, высказанное им еще в статье 1862 года "Асмодей нашего времени". Он обвинял Писарева в том, что последний не заметил антинигилистической направленности романа Тургенева. Но сам он не оценил сильных сторон романа и не понял основного смысла трактовки образа Базарова в статье Писарева; не оценил он и революционно-демократической направленности характеристики у Писарева образа Рахметова.
В статье "Посмотрим!" Писарев не без основания критиковал Антоновича за либеральный подход к острейшим социальным вопросам. Вместе с тем он показал, насколько несправедливы были брошенные ему Антоновичем обвинения в отступлении от революционно-демократической программы.
Полемика между "Современником" и "Русским словом", обнажая тактические разногласия и отдельные ошибки обеих сторон, крайне обострила отношения между двумя журналами. Не всегда она велась на принципиальной высоте. Однако полемические статьи Писарева, особенно статья "Посмотрим!", затрагивают очень важные вопросы общественно-политического характера, содержат существенные черты для характеристики мировоззрения Писарева, его общественно-политических, философских и эстетических взглядов.
Полемика между "Современником" и "Русским словом" не нашла своего разрешения. В 1866 году оба журнала были закрыты. Изменившаяся политическая обстановка настоятельно требовала сплочения демократических сил. Это приводит к сближению Писарева с лучшими представителями того круга писателей, с которыми он еще недавно полемизировал.