синяками и частично сплющенным черепом, что довольно обыденно
для родов с применением щипцов. Мать с сожалением поведала мне, что я выглядел так, что ей даже было трудно в первый раз взять меня
на руки. Ее история нашла во мне отклик и помогла объяснить
чувство, что я «раздавлен», жившее где-то глубоко внутри меня.
Особенно травматические воспоминания, заложенные при моем
рождении, давали себя знать, когда я «рождал» новый проект или
представлял его перед аудиторией. Только одно понимание этого
вернуло мир в моей душе. Также это неожиданно сблизило нас с
матерью.
Налаживая отношения с ней, я начал строить заново свои
взаимоотношения и с отцом. Он жил один в маленькой, захудалой
квартирке — той же, в которой поселился после развода (мне тогда
было тринадцать). Мой отец, в прошлом солдат морской пехоты и
строительный рабочий, даже не озаботился приведением в порядок
собственного жилища. Старые инструменты, болты, шурупы, гвозди, мотки проводов и изоленты валялись по всем комнатам и коридорам —
так же, как и много лет назад. Когда мы стояли посреди этого моря
ржавого железа и стали, я сказал ему, что соскучился по нему.
Казалось, что слова растворились в пустоте. Он не знал, что с ними
делать.
Я всегда жаждал близких отношений с отцом, но ни он, ни я не
знали, как позволить этому случиться. Однако на сей раз мы
продолжили разговор. Я сказал ему, что люблю его и что он был
хорошим отцом. Я поделился с ним воспоминаниями о том, что он
делал для меня, когда я был маленьким. Я чувствовал, что он
вслушивается в то, что я говорил ему, хотя его действия — пожимание
плеч, попытка сменить тему — вроде бы свидетельствовали об
обратном. Потребовались многие недели разговоров и обмена
воспоминаниями. Как-то раз за обедом он посмотрел мне прямо в глаза
и сказал: «Я никогда не думал, что ты любишь меня». У меня
перехватило дыхание. Стало очевидно, какая огромная боль
переполняла каждого из нас. В этот момент что-то переломилось.
Открылись наши сердца. Иногда в сердце что-то должно
переломиться, прежде чем оно откроется. В конце концов, мы начали
проявлять свою любовь по отношению друг к другу. Теперь я видел
результаты того, что я поверил словам своих духовных учителей и
вернулся домой, чтобы исцелить отношения с родителями.
Впервые, сколько себя помнил, я разрешил себе принимать
любовь и заботу своих родителей — и не ту, которую я когда-то от них
ждал, а ту, которую они были в состоянии мне дать. Что-то во мне
открылось. Не имело значения, насколько сильно они любили меня.
Важным стало, как я получал то, что они могли дать. Они остались
прежними, какими были всегда. Изменения произошли во мне. Я
возвращался к тому чувству любви, которое должен был чувствовать
тогда, в детстве, до того, как разрушилась моя связь с матерью.
Ранняя разлука с ней, вместе с другими травмами, которые я
унаследовал из семейной истории (особенно тот факт, что три моих
деда потеряли матерей в раннем детстве, а прабабушка лишилась отца
в младенчестве, а вместе с ним и львиной доли внимания матери, которая была погружена в свое горе), и сформировали мой тайный
язык страха. Такие слова, как «один», «беспомощный», «раздавлен» и