И здесь опять-таки эта бессмыслица для него гораздо более насыщена смыслом, чем то
вполне осмысленное сочетание слов, которое дано ему взрослыми.
Четырехлетняя Галочка, услышав известную песенку "Любимый город в синей дымке
тает", воспроизвела эти слова таким образом: "Любимый город, синий дым Китая".
А Дон-Кихота называла "Тонкий Кот".
Когда моя старшая сестра заучивала вслух стихотворение Пушкина: Как ныне сбирается вещий Олег,
я, пятилетний мальчишка, понимал эту строчку по-своему:
Как ныне собирает свои вещи Олег.
У Батюшкова есть такая строка:
Шуми, шуми волнами, Рона!
Известный языковед Д.Н.Ушаков говорил на лекции студентам, что в детстве эта
строка воспринималась им так:
Шуми, шуми, волна Мирона!10
10 Д.Н.Ушаков, Краткое введение в науку о языке, М. 1925, стр. 41-42.
100 лучших книг всех времен: www.100bestbooks.ru
Чуковский Корней «От двух до пяти»
Как бы ни ошибался ребенок в истолковании некоторых слов и понятий, это не может
опорочить целесообразнейший метод, при помощи которого он приходит к окончательному
пониманию нашей речи.
Точно такое же словесное творчество можно наблюдать и в речи народа.
В лингвистике это ложное осмысление слов именуется "народной (или полународной) этимологией".
Николаевские солдаты приспособили к своему пониманию иностранное слово
"гошпиталь", придав ему ехидное прозвище "вошпиталь" (то есть питомник вшей).
Народное наименование пластыря - кластырь, бульвара - гульвар. Поликлинику в
народе часто зовут полуклиникой, в отличие от клиники, то есть больницы.
Немецкое слово Profoss (так назывался когда-то военный полицейский служитель, исполнявший обязанности надзирателя и палача) изменилось в просторечии в прохвост11.
Вспомним некрасовское:
- Как не понять! С медведями
Немало их шатается
Прохвостов и теперь.
Те древние египетские сфинксы, что стоят над Невой в Ленинграде перед Академией
художеств, именовались в просторечии сфинками (то есть попросту свинками), что отмечено
в одном из ранних стихотворений Некрасова:
Я мимо сфинок шел12.
И в одном из рассказов Даля:
"...о набережной, на которой лежат две свинки огромные"13.
Обыватели к этому народному творчеству всегда относились свысока, пренебрежительно.
В "Скверном анекдоте" Достоевского два чиновника высказывают это пренебрежение
так:
"- Русский народ-с, по глупости, изменяет иногда литеры-с и выговаривает иногда по-своему-с. Например, говорят невалид, а надо бы сказать инвалид-с.
- Ну да... невалид, хе-хе-хе!"
Но, конечно, так поступает всякий живой и здоровый народ. Русский человек, хозяин
своего языка, не потерпит, чтобы в этом языке звучали неживые слова, корня которых он не
может понять и почувствовать. Ему нужно, чтобы в самом звуке был смысл. Каждое слово
подчиняет он своей собственной логике, причем, стремясь к осмыслению слова, он тем
самым русифицирует его.
Величайшим знатоком и любителем народной этимологии был, как известно, Лесков.
Его герои то и дело говорили: клевотон (фельетон), мелкоскоп (микроскоп), долбица
(таблица) умножения и т.д. Барометр превращался у них в буремотр, дезабилье - в безбелье.