него и все наши усилия закончатся горестным крахом, ибо ребенок настоятельно требует от
нас таких-то и таких-то стихов, оформленных так-то и так-то, и знать не желает других.
Знаменитая мысль Толстого о том, что мы должны учиться писать у детей, была воспринята
когда-то педагогами как эффектный парадокс гениального "чудака", но вся наша
литературная практика служит подтверждением этой мысли.
Впрочем, обо всем этом речь впереди, а теперь мне хотелось бы снова вернуться к
стиховому воспитанию детей.
Здесь советским педагогам приходится идти по целине, так как педагогическая
практика старого времени даже не ставила перед собою подобной задачи. Детское
стихотворство трактовалось тогда как сумасбродная блажь, которую никоим образом нельзя
поощрять. Сохранилось немало свидетельств такого презрительного отношения к детским
стихам. Думаю, что иные из этих свидетельств будет, пожалуй, небесполезно напомнить.
100 лучших книг всех времен: www.100bestbooks.ru
Чуковский Корней «От двух до пяти»
VIII. ПРЕЖДЕ И ТЕПЕРЬ
Молчаливый, насупленный мальчик поступил в Царскосельский лицей, где когда-то
учился Пушкин. Вскоре оказалось, что он пишет стихи. Начальник и учителя всполошились.
Изобличенный поэт был наказан. Но он не раскаялся и продолжал стихотворствовать, пряча
свои стихи то в рукав, то в сапог. Их с торжеством извлекали оттуда и снова присуждали
преступника к заслуженной каре.
Звали его Михаил Салтыков. Впоследствии, уже великим писателем, он не раз
вспоминал, как усердно гасила в нем поэтический дар эта хваленая школа. Из автобиографии
Салтыкова мы знаем, что за "стихотворную деятельность", а "равным образом за чтение
книг" его особенно преследовал учитель русского языка, тот самый, которому больше всего
надлежало бы радоваться литературным тяготениям даровитого мальчика154.
В ту пору Царскосельский лицей кичился своей верностью "традициям Пушкина", и
если уж он преследовал детское поэтическое творчество, как недопустимый порок, что же
сказать о школах обычного уровня, не притязавших на "литературный уклон"!
Одаренных детей и тогда было множество, но в тех условиях, в которых они
находились тогда, только чудо могло спасти их таланты от гибели. Как нечто стыдное, как
скверную болезнь, приходилось им скрывать свои таланты. Одиннадцатилетний Шевченко, чувствуя неукротимое влечение к живописи, должен был прятаться со своими рисунками в
колючий бурьян, "щоб не почув хто, не побачив", и горе было бы ему, когда бы об этих
рисунках проведал его драчливый учитель...
И в литературе того времени неуважение к детскому творчеству было самым
заурядным явлением. У Николая Успенского есть забавный рассказ: пустяковые люди от
нечего делать издают в деревенском захолустье газету. Чтобы показать, какая дрянь была эта
газета, автор одним из ее сотрудников выводит десятилетнего мальчика и тут же сообщает
образец его творчества:
"Появилось солнце, улыбаясь, точно юноша, беспечно играющий на руках (!) своей
матери"155.
Такая ахинея казалась в то время типичной для литературных попыток детей.
Автор "Антона Горемыки" Д.В.Григорович в своем "физиологическом очерке"
"Скучные люди", перечисляя разные категории унылых и нудных субъектов, не забыл также
и "всех мальчиков от двенадцати до восемнадцати лет включительно, одаренных каким-нибудь талантом". Сочиняют ли эти мальчики стихи, рисуют ли картинки, они равно
вызывают в писателе брезгливую скуку, и он ставит их на одну доску с тупицами.
"Таких юношей, - с горечью пишет Д.В.Григорович, - является год от году больше и
больше; они распложаются, как кролики. Дай только бог, чтобы скука (!), которую они
наводят в юношеских летах, вознаградилась чем-нибудь в зрелом возрасте"156.
Нынче эти строки кажутся нам непонятными. У нас так привыкли интересоваться