пять-шесть строк требовали новой картинки. Там, где этого нет, детские стихи, так сказать, не работают.
Если, написав целую страницу стихов, вы замечаете, что для нее необходим всего один-единственный рисунок, зачеркните эту страницу как явно негодную. Наибыстрейшая смена
образцов - здесь, как мы видели выше, второе правило для детских писателей.
Третье правило заключается в том, что эта словесная живопись должна быть в то же
время лирична.
Поэт-рисовальщик должен быть поэтом-певцом.
Ребенку мало видеть тот или иной эпизод, изображенный в стихах: ему нужно, чтобы в
этих стихах были песня и пляска.
То есть ему нужно, чтобы они были сродни его собственным стихам-экикикам.
Если же их невозможно ни петь, ни плясать, если в них нет элементов, составляющих
главную суть экикик, они никогда не зажгут малолетних сердец.
Чем ближе наши стихи к экикикам, тем сильнее они полюбятся маленьким. Недаром в
детском фольклоре всех стран уцелели в течение столетий главным образом песенно-плясовые стихи.
Эта заповедь труднее всех других, так как поэт-рисовальщик почти никогда не бывает
поэтом-певцом. Тут две враждебные категории поэтов. Можно ли требовать, чтобы каждый
эпизод, изображаемый в стихотворении с графической четкостью, был в то же время
воспринят читателями как звонкая песня, побуждающая их к радостной пляске?
Всю трудность этой задачи я вполне сознавал, когда пригашался за сочинение своей
первой "поэмы для маленьких". Но мне было ясно, что эта задача - центральная, что без ее
решения нельзя и приступать к такой работе. Предстояло найти особенный, лирико-эпический стиль, пригодный для повествования, для сказа и в то же время почти
освобожденный от повествовательно-сказовой дикции. Мне кажется, что всякие сказки-поэмы и вообще крупные фабульные произведения в стихах могут дойти до маленьких детей
лишь в виде цепи лирических песен - каждая со своим ритмом, со своей эмоциональной
окраской.
Речь идет о большой эпопее, которую я и пытался воскресить в нашей детской
словесности через семьдесят лет после "Конька-горбунка". Чувствуя, что ее прежние формы, выработанные деревенско-дворянской культурой, уже давно не соответствуют психике
наших ребят, я строил все свои "крокодилиады" на основе бойких, быстро сменяющихся, урбанистических, уличных ритмов, избегая монотонной тягучести, которая свойственна
деревенскому эпосу.
Вырабатывая форму "Крокодила" (1916), я пытался всячески разнообразить фактуру
стиха в соответствии с теми эмоциями, которые этот стих выражает: от хорея переходил к
дактилю, от двухстопных стихов - к шестистопным.
167 Если читатель перелистает, например, мои детские сказки, он увидит, что для "Тараканища" требуется
двадцать восемь рисунков (по числу зрительных образов), для "Мойдодыра" - двадцать три и т.д.
100 лучших книг всех времен: www.100bestbooks.ru
Чуковский Корней «От двух до пяти»
Такая подвижность и переменчивость ритма была для меня четвертой заповедью.
III. МУЗЫКА.
Пятая заповедь для детских писателей - повышенная музыкальность поэтической речи.
Замечательно, что киники всегда музыкальны. Их музыкальность достигается раньше
всего необыкновенной плавностью, текучестью звуков. Дети в своих стихах никогда не
допускают того скопления согласных, которое так часто уродует наши "взрослые" стихи для
детей. Ни в одном стишке, сочиненном детьми, я никогда не встречал таких жестких, шершавых звукосочетаний, какие встречаются в некоторых книжных стихах. Вот
характерная строка из одной поэмы для детей:
Пупс взбешен...
Попробуйте произнести это вслух! Псвзб - пять согласных подряд! И взрослому не
выговорить подобной строки, не то что пятилетнему ребенку.
Еще шершавее такая строка некоего ленинградского автора:
Вдруг взгрустнулось...
Это варварское вдругвзгр - непосильная работа для детской гортани.
И больно читать ту свирепую строку, которую сочинила одна поэтесса в Москве: Ах, почаще б с шоколадом...