Самая эта двучленная формула "обутка и одетка" была самостоятельно создана
ребенком на основании тех языковых предпосылок, которые даны ему взрослыми.
- Ах ты, стрекоза! - сказала мать своей трехлетней Ирине.
- Я не стрекоза, а я людь!
Мать сначала не поняла этой "люди", но потом случайно обнаружила, что за тысячу
километров, на Урале, человек издавна называется "людью". Там так и говорят:
- Ты что за людь?3
Таким образом, ребенок порою самостоятельно приходит к тем формам, которые
создавались народом в течение многих веков.
Чудесно овладевает детский ум методами, приемами, формами народного
словотворчества.
Даже те детские слова, которых нет в языке, кажутся почти существующими: они
могли бы быть, и только случайно их нет. Их встречаешь как старых знакомых, как будто
уже слышал их когда-то. Легко можно представить себе какой-нибудь из славянских языков, где в качестве полноправных слов существуют и сердитки, и никовойный, и всехный.
Или, например, слово нырьба. Ребенок создал его лишь потому, что не знал нашего
взрослого слова "ныряние". Купаясь в ванне, он так и сказал своей матери:
- Мама, скомандуй: "К нырьбе приготовиться!"
Нырьба - превосходное слово, энергичное, звонкое; я не удивился бы, если бы у какого-нибудь из славянских племен оказалось в живом обиходе слово нырьба, и кто скажет, что это
слово чуждо языковому сознанию народа, который от слова ходить создал слово ходьба, от
слова косить - косьба, от слова стрелять - стрельба и т.д.
Мне сообщили о мальчике, который сказал своей матери.
- Дай мне нитку, я буду нанитывать бусы.
Так осмыслил он слова "нанизывать на нитку".
Услыхав от какого-то мальчика, будто лошада копытнула его, я при первом удобном
случае ввернул эти слова в разговор с моей маленькой дочерью. Девочка не только сразу
поняла их, но даже не догадалась, что их нет в языке. Эти слова показались ей совершенно
нормальными.
Да они такие и есть - порою даже "нормальнее" наших. Почему, в самом деле, ребенку
говорят о лошади - лошадка? Ведь лошадь для ребенка огромна. Может ли он звать ее
уменьшительным именем? Чувствуя всю фальшь этого уменьшительного, он делает из
лошадки - лошаду, подчеркивая тем ее громадность.
И это у него происходит не только с лошадкой: подушка для него зачастую - подуха, 1 В.И.Даль, Толковый словарь живого великорусского языка, т. III, М. 1955, стр. 538. А.В.Миртов, Донской
словарь, 1929, стр. 263.
2 Песни, собранные П.Н.Рыбниковым, т. III, М. 1910, стр. 177.
3 Даль приводит это слово как старинное (Толковый словарь, т. II, М. 1955, стр. 284).
100 лучших книг всех времен: www.100bestbooks.ru
Чуковский Корней «От двух до пяти»
чашка - чаха, одуванчик - одуван, гребешок - гребѐх.
- Мама, смотри, петух без гребеха.
- Уй, какую мы нашли сыроегу!
- В окне на Литейном вот такая игруха!
Сын профессора А.Н.Гвоздева называл большую ложку - лога, большую мышь - мыха:
- Дай другую логу!
- Вот какая мыха!
Пушку называл он - пуха, балалайку - балалая4.
Наташа Шурчилова мамины босоножки зовет: босоноги.
Во всех этих случаях ребенок поступает точно так же, как поступил Маяковский, образуя от слова щенок форму щен:
Изо всех щенячьих сил
Нищий щен заголосил.