это дело решенное. Уважение к психической жизни ребенка вошло в его плоть и кровь.
Он спрашивает лишь о методике этой трудной работы, которую берет на себя
добровольно, без всяких сентиментальных ужимок, просто как общественную нагрузку. А
нагрузок у него не так уж мало. Во втором письме он сообщает:
"Сельсовет назначил меня культармейцем. Сейчас я обязан к перевыборам в Советы
ликвидировать неграмотность и малограмотность [взрослых людей]".
Он по самому своему существу - просветитель. Тревога о детях, забота об их
приобщении к культуре - для него естественное чувство.
В прежнее время нам, литераторам, писали о детях главным образом лишь матери да
бабки, а теперь заурядными становятся письма на эту же тему от девушек, холостяков и
подростков, то есть от таких категорий людей, которые прежде считались наиболее
равнодушными к детскому быту. Теперь любовь к детям из узко материнского чувства стала
массовой, всенародной, разлилась по миллионам сердец.
Вот еще письмо - одно из тех, которые я теперь получаю десятками:
"Я студент ленинградского втуза, не педагог, не отец семейства, и, следовательно, принципиально я далек от мира детей, но..."
Дальше следует обычное признание (очень сдержанное и зачастую застенчивое) в
неискоренимом пристрастии именно к "миру детей".
"Я через полтора месяца кончаю десятый класс саратовской школы, пишет школьница
Наташа Николюкина. - Братьев и сестер у меня не было и нет, но..."
Следует такое же признание.
И вот письмо московской студентки:
"Я страшно люблю детей - и умных, и глупых, и красивых, и некрасивых, - и во мне
вызывают умиление и восторг все их слова и поступки. Хотела бы я знать детей, понимать
их, а любить их мне учиться не надо. Я бы очень хотела стать хорошим детским врачом, который сумел бы мягко, чутко и внимательно относиться к своим маленьким пациентам".
Это новое чувство с большой глубиной и силой выразилось в советской
художественной литературе. Маленький ребенок стал излюбленным героем таких писателей, как Аркадий Гайдар, Борис Житков, Вера Панова, Л.Пантелеев, Василий Смирнов и другие.
Особенно показательна для наступившей эпохи ребенка книга Веры Пановой "Сережа", вышедшая в 1956 году. Кто из прежних писателей, и великих и малых, решился бы
посвятить целую повесть - не рассказ, не очерк, а именно повесть изображению чувств и
мыслей самого обыкновенного малолетнего мальчика, и притом сделать его центральной
фигурой? Этого в нашей литературе еще никогда не бывало. Это стало возможным лишь
нынче, при том страстном интересе к ребенку, которым в последнее время охвачены в нашей
стране широчайшие слои населения.
Так как я не меньше полувека пристально наблюдаю детей и всю жизнь нахожусь в
постоянном общении с ними, я считаю себя вправе засвидетельствовать на основании очень
100 лучших книг всех времен: www.100bestbooks.ru
Чуковский Корней «От двух до пяти»
долгого опыта, что детская психология изображается в этой повести правдиво и верно, с
непревзойденною точностью. Пятилетние, шестилетние советские дети думают, чувствуют, играют, ненавидят и любят именно так, как это изображает Панова. Наблюдения над
сотнями наших дошкольников, приведенные мною на предыдущих страницах, полностью
подтверждают все то, что сообщается в "историях из жизни" Сережи.
Особенно зорко подмечены талантливым автором этих "историй" неустанные усилия
детского мозга, направленные к овладению знаниями, необходимыми для ориентации в
окружающем мире. Автор чрезвычайно наглядно показывает, как велика та страстная
пытливость, с которой каждый нормальный ребенок стремится к немедленному решению
всевозможных вопросов, ежечасно встающих перед его неугомонным умом, - в том числе
вопросов о рождении, жизни и смерти.
Достаточно хоть бегло ознакомиться с приведенными мною материалами, чтобы
прийти к убеждению, что именно эти вопросы неизбежно встают перед каждым ребенком
уже с трехлетнего, четырехлетнего возраста (см. в настоящей книге стр. 451-493).