Николя Белланже и Камиль Тибо вместе вернулись в квартиру в Булонь-Бийанкур. Сорок квадратных метров, унылый вид на серые фасады домов, шумный бульвар прямо под окнами. Они планировали сменить жилье, перебраться еще немного дальше от окружной дороги в квартиру побольше. Камиль плохо себя чувствовала в этих стенах, в тесноте, вдали от родного севера, от казармы жандармерии в Вильнев-д’Аск с ее парком, бегающими детьми, коллегами, которых она знала много лет. Она переехала к Николя, потому что любила его, а его жизнь протекала на набережной Орфевр. Париж, и только Париж. Молодая женщина знала, что рано или поздно свыкнется с этим городом, услышит биение его сердца из стали и бетона, ей просто нужно было еще немного времени.
Они заказали суши в ресторанчике по соседству, покормили кошку Былинку и включили телевизор, где шли новости. Говорили только о «гриппе птиц»: снова выступала министр в прямом эфире по каналу TF1. На «Франс-2» брали интервью у врачей, орнитологов, задавали вопросы о происхождении вируса. Всех граждан призывали заходить на сайт Министерства здравоохранения, где инструктировали, как действовать в случае подозрения на болезнь и как защититься от этой разновидности гриппа.
Николя с досадой покачал головой:
– Это ужасно – знать, что люди, которые нами правят, лгут. То есть я хочу сказать, мы все знаем, что они лгут нам постоянно. Но тут-то мы наблюдаем за событиями из-за кулис. Я не знаю, сколько времени они смогут скрывать правду.
– Не беспокойся за них, они это умеют. Так может продолжаться недели, месяцы. Или выплыть наружу через годы.
– И хороший скандальчик натворит бед.
– А спрашивать, возможно, будет уже не с кого.
Они поужинали без аппетита, погруженные в размышления о происходящем. На набережной Орфевр, на улицах, в городской канализации. После ужина Камиль выпила таблетки циклоспорина против отторжения, которые должна была принимать пожизненно.
– Спасибо, Николя.
– За что спасибо?
Она подошла к нему и обняла сзади:
– За все, что ты для меня делаешь. Ты нашел мне работу. Ты позволяешь мне немного участвовать в том, что вы делаете, понимать, что происходит. Ты не отгораживаешь меня от расследований, потому что знаешь, что… что в этом – вся моя жизнь. Спасибо, что заботишься обо мне.
– Что правда, то правда, метр восемьдесят три крутого характера – не всегда просто.
Он улыбнулся ей, встал и достал из книжного шкафа «Полую иглу»[20]. Оригинальное издание Пьера Лафита 1909 года, красная обложка, пожелтевшая бумага, иллюстрации.
– Помнишь, что ты сказала мне, когда я тебе ее подарил?
Камиль гладила Былинку. Она вопросительно посмотрела на Николя. Она знала, да, но ей все равно хотелось, чтобы он это повторил.
– Ты сказала, что книги, которые ты прочла, словно осколки твоей памяти, кусочки твоей жизни. Ты как эта книга, Камиль, ты кусочек моей жизни. Кусочек меня. – Он коснулся пальцем ее груди. – Ты, твое неведомо чье сердце, самое дорогое для меня. Все остальное не в счет.
Камиль поцеловала его и тоже приложила руку к груди, глядя куда-то вдаль. Она думала о своем доноре, которого ей не суждено узнать. Об этом человеке, трагически погибшем и позволившем ей продолжать жить. Это было так странно и так волшебно.
– Я уверена, что мой донор был хорошим человеком. Я чувствую это в себе.
– Конечно был хорошим, это несомненно.
– Ты думаешь, что… что его поймают, этого Человека в черном? Когда такое творится, мне неспокойно.
Она подошла к окну, выходившему на бульвар, и раздвинула занавески.
– Он может быть где угодно. А если он охотится за нами? Если он… заканчивает дело, начатое в прошлом году?
– Я с тобой, поняла?
Когда они легли в постель, Николя провел пальцами по длинному вертикальному шраму, пересекавшему торс его подруги. Она не отстраняла его, наоборот. Эта отметина – это была жизнь. Камиль прошла такой непростой путь, со своим больным сердцем, хирургическими операциями, бурной юностью… Николя порой недоумевал, как она еще держится. Она была настоящим бойцом, стойким солдатиком. Он был не так силен, как она, и знал это.
В этот вечер они занимались любовью. Им надо было укрыться, забыть обо всем, хотя бы на одну ночь. Отогнать страх и тьму, окружавшие их. Утомившись, они погрузились в дремоту, прижавшись друг к другу. Николя вскоре уснул, уткнувшись подбородком в плечо молодой женщины.
В 3:44 Камиль потрясла его за плечо:
– Проснись, Николя.
Он заморгал, еще в полусне:
– Что?
– Идем. Я кое-что нашла.
– Камиль, черт побери, четыре часа утра!
– Идем, говорю!
Она зажгла ночник. Николя выпростался из постели и, набросив на плечи плед, пошел за ней в гостиную. Кошка спала на диване. Камиль разложила на столе фотографии из досье по делу скелетов. Они были освещены галогеновой лампой, которую она придвинула. Компьютер был включен. На открытой страничке Интернета – картина: четыре всадника с устрашающими лицами.
Николя сразу заметил цвета лошадей: белый, черный, красный и зеленый.
Как цепи, которыми были прикованы узники в канализации.
Один из всадников, зеленый, был скелетом, закутанным в длинное полотнище и вооруженным копьем.
Смерть.
– Перед тобой картина русского художника Виктора Васнецова[21], но есть еще десятки интерпретаций этого эпизода Нового Завета, – объяснила Камиль. – Вот почему цвета и скелеты мне что-то смутно напомнили. Я, должно быть, видела такую картину в музее.
Николя подошел ближе, посмотрел озадаченно:
– Это…
– …четыре всадника Апокалипсиса. Вестники конца света.
Роман Мориса Леблана из серии о приключениях «джентльмена-грабителя» Арсена Люпена.
Имеется в виду картина В. Васнецова «Воины Апокалипсиса» (1887).