Николя – отсутствует.
Люси – отсутствует.
Паскаль Робийяр – отсутствует.
Жак Леваллуа – отсутствует.
Франк Шарко был в офисе один. Последний птенец в гнезде. Он сидел, уткнувшись в записи, папки с досье и фотографии. Пытался отыскать брешь, сопоставить данные, продвинуться миллиметр за миллиметром. Но масса информации была слишком велика, а работать некому. Коридоры дома на набережной Орфевр напоминали отель в мертвый сезон. Дружелюбная атмосфера, запах кофе, голоса – все исчезло.
Он только что поговорил со вторым лицом криминальной полиции, окружным комиссаром Клодом Ламордье. Нужны были люди. Ламордье кое-как подручными средствами справлялся со срочными случаями, но сознавал, что большая часть ресурсов должна быть сосредоточена на этом разветвленном деле. Пока не реорганизовали команды, он бросил полицейских прочесывать список рабочих канализации и послал двух офицеров криминальной полиции и пару ассистентов к Николя Белланже в надежде найти следы похитителя Камиль. Отпечатки пальцев, ДНК, хоть какую-нибудь ниточку. Но где искать? К тому же ряженый человек наверняка был осторожен.
Шарко еще ничего не сказал Люси, она была не в том состоянии, но он страшился момента, когда придется сказать ей об исчезновении Камиль.
Сплошные потемки…
Шесть негритят решили погулять. Один конфетку съел, и их осталось пять. Шарко вспомнилась эта строчка, написанная Человеком в черном, и слова хакера: «Каждый раз умирают негритята. Не любит он негров…» Это был, конечно, слишком хилый след, чтобы продвинуться. Почему он цитировал этот пассаж о негритятах? Может быть, хотел оставить автограф. Выйти из анонимности, не покидая ее. Этими цитатами он обозначал свое присутствие.
Чушь!
Дойдя до ручки, он сдвинул локтем в сторону кипы бумаг. Поднял глаза на все пустые столы. Его друзей, коллег как выкосило… Скоромные шуточки Робийяра, смех Люси, вспышки гнева Жака Леваллуа – всего этого ему не хватало. И Камиль…
Никогда такого не было за всю его карьеру. Такой бойни.
Со вздохом он подошел к окну, чувствуя себя бессильным. Это был худший момент в жизни сыщика – ощущать себя узником за решеткой. На улице сновали люди, равнодушные, они продолжали жить повседневной рутиной.
Чем же все это кончится?
Шарко не показывал этого при Николя, но ему было страшно за Камиль. Как отыскать ее живой и здоровой на этот раз? Шарко вспоминал стальные когти на видео. Человек в черном не даст им второго шанса, он скрупулезно осуществляет свою месть. Камиль была частью этой механики. Деталькой головоломки.
Шарко получил сообщение от Мари Энебель, она писала, что все в порядке. Он попросил ее посылать эсэмэски каждый час. Он знал, что его семья в безопасности за бронированной дверью, двойными стеклами и закрытыми ставнями.
Он сделал долгий вдох, говоря себе, что сегодня вечером у них есть неплохой шанс схватить виновного. И окончательно разделаться с монстрами, работавшими на него. С самозванцем Ламбаром, с человеком с когтями…
Так он размышлял, когда вошел Бертран Казю в застегнутой до подбородка куртке. В руке он держал сэндвич. Он положил свой обед на стол, снял куртку и пожал Шарко руку:
– Я только что узнал про Николя. Как он?
– Плохо, сам понимаешь. А кому сейчас хорошо? У тебя есть новости, хоть что-нибудь, чтобы не рехнуться?
Бертран Казю кивнул:
– Я сейчас из Медонского леса. Был в том самом месте, где вы обнаружили трупы Феликса Бланше и его собаки.
– Что ты там делал?
Казю достал мобильный телефон и показал фотографии. На них был виден символ – три концентрических круга, вырезанных на коре дерева.
– Это было на дереве рядом с телом жертвы, на высоте почти четыре метра.
Шарко вытаращил глаза.
– Вы не могли увидеть круги, – продолжал его коллега. – Ветви у этого дерева расположены низко, на него легко залезть. Но это подтверждает степень извращенности нашего Человека-птицы со стальными когтями. Этот знак никому не адресован. Просто для себя, в порядке личного бреда. Этот тип – псих.
Шарко представил, как этот окаянный Человек-птица лезет на дерево, усаживается на ветке, точно ворон, вестник несчастья, и рисует три круга, а под ногами у него лежат трупы человека и его собаки.
– Объясни, как тебе пришло в голову вернуться туда и искать этот символ?
– Сначала я должен рассказать тебе про запрос в Интерпол. Я получил ответ вчера поздно вечером. Есть связь с другим делом.
Шарко слушал с удвоенным вниманием. Казю подошел к белой доске и показал пальцем на фотографию пяти человек – мужчины, женщины и троих детей, – лежавших на полу. Исполосованных когтями.
– Они были убиты в Польше.
– В Польше?
– В дыре под названием Бышково, за тысячу триста километров отсюда.
– Черт… Я ожидал чего угодно, но не этого.
Казю направился к своему компьютеру:
– Взгляни.
Лейтенант полиции открыл Интернет, ввел «Бышково», и появилась карта. Место находилось на северо-западе Польши, в сотне километров от Балтийского моря. Шарко нахмурился:
– Ничего нет.
– Да, ничего. Это деревня в польской глубинке. Отчет Интерпола был введен в базу где-то полтора месяца назад полицейским по фамилии Крущек. Он работает в Познани, большом городе в сотне километров от Бышкова. Место его службы называется… – он достал из кармана листок, – «Centralne Biuro Śledcze», что-то в этом роде. Аналог нашей криминальной полиции, если хочешь.
– У тебя есть информация по этому делу?
– Кое-что есть. Тела были обнаружены десятого октября. Целая семья была найдена на полу, в своем доме, как на снимках. Запах мяты, увечья, проникающие ранения, перевернутые распятия – все совпадает с критериями моего запроса. Но на месте преступления было кое-что еще, вот почему я вернулся в Медон, чтобы проверить.
– Символ из трех кругов…
– Точно. Вырезанный на балке над телами, на высоте два с половиной метра, по данным Интерпола.
Шарко снял фотографию с белой доски и внимательно всмотрелся. Мужчина был крепкий, со светлыми галльскими усиками. У его жены широкий лоб, пухлые губы (по крайней мере, то, что от них осталось). Дети лежали между их телами, прижавшись друг к другу, словно хотели защититься. Гнусная мизансцена – семья, единая в смерти.
– Я позвонил в комиссариат Познани, кое-как объяснился по-английски. После бесконечного ожидания мне удалось связаться напрямую с Крущеком, сегодня рано утром…
– Ну и?
– Я частично объяснил ему наше дело: про увечья, нанесенные Феликсу Бланше и его собаке. Про фотографию этой семьи, найденную в канализации, из-за которой мы и сделали запрос в Интерпол. Я описал ему место, цепи, нишу с сувенирчиками… О вирусе, разумеется, ни словом не обмолвился. Поляк очень заинтересовался.
– У них есть версии?
– Он уверяет, что да, но их досье целиком на польском. Он не хочет давать информацию по телефону, хочет, чтобы мы обменялись данными, и предлагает встретиться там, в Познани.
– А почему он сам не приедет?
– Понятия не имею. Вопрос бюджета?
– Ну, мы-то, конечно, супербогатеи.
Шарко, прищурившись, посмотрел на карту:
– Лететь совсем недолго. Подождем результатов нашей сегодняшней операции. Если возьмем Человека в черном, то поймаем и этого подонка, который похитил Камиль и оставил за собой столько трупов. Если дело не выгорит, если Камиль не удастся найти, смотаемся в Польшу. Скажи этому Крущеку, что мы будем держать его в курсе.
Казю кивнул и позвонил. Шарко в последний раз взглянул на карту. Почему этот психопат, вырядившийся птицей и бродящий по парижской канализации, отправился убивать целую семью в польской глубинке? Кто были эти люди? Как они связаны с их делом? От всех этих вопросов впору было двинуться умом.
Он посмотрел на часы. Всего несколько часов осталось до связи по Интернету с Человеком в черном.
Шарко отправился в крыло, где находились камеры предварительного заключения. Ряд тесных бетонных камер. Он открыл окошко одной из них и заглянул внутрь. Дамбр лежал на деревянном топчане, подложив руки под голову. Он обернулся. Когда он узнал Шарко, взгляд его изменился.
Сыщику показалось, будто что-то зловещее вспыхнуло в глубине его глаз. Что-то, не похожее ни на страх, ни на угрызения совести.
Шарко почувствовал, как его волосы встали дыбом.
Он закрыл окошко, ничего не сказав, и прямо за своей спиной обнаружил Шарля Марнье из антитеррористической бригады.
– Что-то не так с этим типом. Мы все поняли, что это ты разукрасил ему физиономию, а он теперь говорит, что ударился сам.
Марнье набивал трубку крепким табаком, запах которого пропитал весь коридор.
– Если только он не хочет избавить тебя от неприятностей, в чем я сильно сомневаюсь, похоже, что, даже запертый в четырех стенах, этот подонок вынашивает какой-то план. Его надо опасаться, как чумы.