Ермак - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 4

Личник

Пролог

Я стоял на корме «Вестника» и смотрел, как вдаль уходит остров Разбойный. Именно на этом острове почти два года назад группа хунхузов устроила засаду на этот же пароход. И также на нём тогда находился цесаревич Николай.

Для меня то нападение бандитов закончилось ранением, когда я закрыл собой от пули будущего императора. Хорошо, что фортуна не покинула меня, и небольшой кусок свинца, выпущенный из винтовки с телескопическим прицелом, встретил на своём пути лезвие метательного ножа и часы, которые лежали в кармане под ним. Отделался контузией, огромным синяком да трещиной в ребре.

Потом было Иркутское юнкерское училище, куда я прибыл поступать с кучей рекомендательных писем, начиная от его императорского высочества государя наследника и заканчивая командиром Амурского казачьего полка. После его окончания я был вызван на приём к Александру III в Санкт-Петербург. И там за спасение наследника престола получил потомственное дворянство, приставку Зейский к своей фамилии, орден Святого Георгия четвёртой степени, неплохое поместье под столицей и земельный участок рядом с рекой Зея. Как предполагаю, где-то рядом с участком, где банда Золотого Лю мыла золото.

Далее был в отпуске. Пускай неделю, но был. В своём имении познакомился и, можно сказать, стал другом целой княгине и пусть незаконнорожденному, но внуку Александра II. Встретил, возможно, свою новую любовь Анечку фон Дерфельден, которая как две капли воды была похожа на мою жену в моей прежней жизни. Да, да! Я не сумасшедший. Действительно в этом теле девятнадцатилетнего хорунжего живёт сознание бывшего офицера спецназа пятидесяти пяти лет от роду из двадцать первого века. Каким образом это произошло, я не знаю, но чуть меньше пяти лет назад моё сознание-матрица как-то перенеслось из две тысячи восемнадцатого года в тело четырнадцатилетнего казачонка в одна тысяча восемьсот восемьдесят восьмой год.

Зовут меня Аленин Тимофей Васильевич, и я являюсь полным тёзкой Тимохи, который до меня был в этом теле. Но по порядку. Родился я в одна тысяча девятьсот шестьдесят третьем году в семье военного в городе Благовещенске. Учился так себе, но спортом занимался усиленно. К окончанию школы выполнил норматив КМС по биатлону. Очень хотел поступить в Дальневосточное высшее общевойсковое командное училище в Благовещенске, где также готовили офицеров для морской пехоты, но не прошёл по баллам. Завалил русский язык. Не могу писать сочинения – не Лев Толстой я, к сожалению. Поэтому вместо военного училища попал в армию, как думал сначала обычным «пехотным Ваней». Но всё оказалось намного интереснее.

Из военкомата с «покупателем» – молодым старшим лейтенантом с пехотными петлицами – я и еще двое ребят на самолёте совершили перелёт через всю страну из Благовещенска до Великого Новгорода. Потом на уазике нас отвезли куда-то под Псков в летние лагеря, где и выяснилось, что пехотные петлицы старшего лейтенанта – это маскировка, а служить я буду в каком-то спецназе, хотя форма солдат и офицеров в учебке была десантных войск.

И прослужил я в войсках специального назначения двадцать три года с хвостиком, не считая учёбы в военном училище. После полугода обучения в учебке, где получил специальность минёра, почти год службы в Афганистане в 177-м отдельном отряде спецназа в составе 22-й бригады СпН. В данное подразделение получил распределение из-за своей внешности. Вылитый пуштун, как не раз потом подкалывали меня ребята в отряде.

За Афганистан получил медали «За боевые заслуги» и «За отвагу», орден Красной Звезды, позывной «Ермак», славу хорошего минёра и снайпера. В отряде, как КМСу по биатлону, после пробных стрельб вручили СВД и поставили сначала в пару к основному снайперу. Вскоре стал штатным снайпером. Потом был бой, во время которого получил два ранения: в голову и правую руку.

После госпиталя в Ташкенте и отпуска по ранению до моего дембеля оставалось около четырех месяцев, когда неожиданно даже для себя взял и написал рапорт с просьбой отправить меня поступать в Рязанское десантное училище.

Батя – командир 177-го ооСпН – майор Керимбаев рапорту ход дал и характеристику взводного подписал, в которой тот столько хорошего изложил, хоть памятник из меня делай. Потом учебные сборы на базе Самаркандского автомобильного училища, где попал в роту поступающих в десантное училище. Сдача физо и медкомиссия. Её, несмотря на ранения, слава богу, прошёл. Награждение орденом освободило от сдачи вступительных экзаменов. Затем абитура в ЗУЦе под Рязанью, и я – курсант РВВДКУ.

Четыре года обучения в спецбатальоне в отделении спецназа, красный диплом, лейтенантские погоны, право выбора места службы и 173-й ооСпН в родной 22-й бригаде спецназа, которая базировалась уже в Азербайджане. А затем поддержание конституционного порядка в Баку, Нагорный Карабах, Осетино-Ингушский конфликт, две Чеченские кампании, парочка загранкомандировок, Грузинский конфликт и заслуженный дембель в две тысяча девятом году. Выслуги, да ещё со льготами, было уже по самое не могу – вот и ушёл. С жильём проблем не было: от родителей после их переезда в Краснодарский край трёхкомнатная квартира в Благовещенске осталась и от деда крепкое подворье в Ермаковской пади на Амуре, где и проживал я постоянно последние годы.

Сбежал я из Благовещенска, где очень часто приглашали на торжественные мероприятия в качестве почётного гостя или «новогодней ёлки». К наградам за Афган еще два ордена Мужества добавились и Звезда Героя России за операцию в Первомайске против банды Радуева. А если добавить юбилейные медали, за выслугу и кучу всяких знаков за Чечню, то иконостас на парадном мундире значительный получался. Вот и «работал» в администрации города «почётным жителем», пока не надоело. Уехал в дедов дом, подремонтировал его и зажил спокойной жизнью пенсионера. Пенсии и надбавки за Героя России хватало с избытком, лес обеспечивал дичью и другими дарами, Амур – рыбой, спутниковая тарелка с модемом давала связь с миром через Интернет и телевидение. Так и жил бобылём.

Были в своё время две жены, да не выдержали они постоянного ожидания мужа с боевых выходов, которые иногда длились по полгода. Детей в обоих браках не нажил. Осталось одиночество, но оно постепенно стало нравиться. В последнее время пристрастился к чтению книг, особенно по альтернативной истории с «попаданцами», благо в электронном виде таких произведений в Инете можно было найти множество. Подумывал свои мемуары засесть писать, но всё оборвалось летним утром две тысяча восемнадцатого года. Выбежал, как обычно, с утра в лес на зарядку, увидел яркий шар в небе. Успел подумать: «Всё же пиндосы ударили ядерным оружием!» Нестерпимый жар и темнота.

Очнулся в теле четырнадцатилетнего казачонка, пастушка Тимохи Аленина, который приходился мне каким-то родственником. По отцовской линии я вёл свой род от знаменитого атамана Ермака. Так передавалось из поколения в поколения в нашей семье. Правда или нет, не знаю, но все мои пращуры в это верили.

Так вот, по рассказам деда, тот поселился в одна тысяча девятьсот сорок шестом году в Ермаковской пади после демобилизации по ранению, полученному в боях с японцами из-за того, что на этом месте жили раньше родственники Алениных, которые ушли с Дона осваивать Амур и сгинули все. Последним умер Аленин Афанасий Васильевич – георгиевский кавалер, которого на Дону помнили и уважали. Умер он после того, как хунхузы убили его внука Тимофея, до этого убив всех его сыновей. На месте их старого дома, который сгорел во время лихолетья Гражданской войны, дед построил свой дом. В том доме родился мой отец. Из этого дома и я выбежал на последнюю свою зарядку.

Перенос оказался очень вовремя для Тимохи. Он был ранен хунхузами, которые пытались угнать в Китай табун лошадей, который пасли казачата. Именно во время этого налёта Тимоха и был ранен. Я же, благодаря своим навыкам, смог отбиться и остаться живым. Потом было много всего. И выбор своего пути в этом мире, и смерть деда Афанасия, деда для Тимохи, но который и для меня за пару месяцев стал родным.

Пять лет назад я принял решение, что основной целью для меня в этом мире является передача знаний спецназовца из двадцать первого века казакам. Для этого планировал поступить в Иркутское юнкерское училище, потом всеми правдами и неправдами прорваться в Николаевскую академию Генерального штаба. Там во время учёбы как-то выйти на русскую разведку и, зарекомендовав себя, постараться попасть на начало англо-бурской войны представителем от Генштаба или под видом волонтёра. Через доклады постараться доказать эффективность бурских засад, снайперского огня, действия малых групп в тылу врага, всё это теоретически и методически обосновать и настаивать на создании экспериментальной диверсионно-разведочной группы, хотя бы в полусотню казаков. А после обучения обкатать её на боевых выходах в китайском походе. А дальше как Бог даст!

Мелко, скажете вы, для представителя двадцать первого века?! А ничего, что я попал в тело пастушка, к тому же сироты, для которого поступить в юнкерское училище с двумя классами церковно-приходской школы практически нереально. Да что там нереально, вероятность практически нулевая. Но я смог. И вот теперь стою перед дилеммой, что делать?

Я офицер Конвоя Его Императорского Высочества Николая Александровича. Его отец император Александр III перед отъездом на Дальний Восток, куда Николай был направлен наместником, лично просил меня сохранить ему сына. И я дал слово офицера.

«Н-да, дилемма, – подумал я. – С одной стороны, в девятнадцать лет оказаться в близком окружении будущего императора, который считает себя обязанным жизнью, – это просто пруха какая-то. Но что это мне даёт? Если смотреть с точки зрения политической конъюнктуры, то для карьерного роста просто колоссальные возможности. Врасти в высший свет. Да без особых проблем, если не подставляться. Стать генералом? Тоже возможно. Но я-то знаю, чем всё закончится в семнадцатом. Хотя в моём мире Николай наместником Дальнего Востока не был. Возможно, это другой мир?! Или я так успел на него повлиять? Как бы то ни было, но я-то хочу предотвратить кровавые ужасы революций и гражданской войны, если они здесь будут…»

Мысли заскакали галопом, и я начал глубже и медленнее дышать, чтобы успокоиться. Вся та информация, до которой я смог дотянуться за эти пять лет, говорила, что всё не так просто в этом мире, как нам преподавали в моё время в будущем по предмету «История». Всё намного сложнее и страшнее.

«Да осилит дорогу идущий, – подумал я. – Что же, сделаем очередной шаг, а там посмотрим…»

Глава 1Награждение

«Вестник» по дуге подходил к причалу станицы Черняева, чтобы пришвартоваться правым боком, против течения. Рядом с аркой, увитой лентами и елочными лапами, собралась толпа народа. На мой взгляд, под две тысячи человек. С учетом того, что при описи населения в тысяча восемьсот девяносто первом году во всём Черняевском округе проживало чуть больше восьмисот человек, включая детей, встречать цесаревича съехался народ со всех ближайших округов. Караван судов, перевозивший Николая со свитой и всем необходимым для исполнения обязанностей наместника, шёл по Амуру практически без остановок в станицах. Но о том, что в Черняева будет остановка, сообщили атаману Савину по телеграфу заранее, ещё неделю назад.

Я стоял по правому борту, откуда на пристань должны были подать трап два матроса. Рядом со мной выстроились десять кубанцев конвоя, которые будут обеспечивать периметр. Лица у казаков были сама невозмутимость, хотя внутри, сужу по себе, все наоборот. Всегда начеку, в состоянии тревоги и подозрительности ко всем. Это был уже не первый выход цесаревича в народ, и даже не десятый за время путешествия на Дальний Восток. Но каждый раз – бешеный расход нервов.

С трудом, но постепенно удалось донести до казаков конвоя, что к охране государя наследника, как и любого другого охраняемого лица, надо относиться серьёзно. Что их роль не парадная функция и красивое позирование рядом с цесаревичем, а тяжёлая ежесекундная работа по его охране. Каждый из конвойцев любое изменение обстановки вокруг наследника должен оценивать по критерию «опасность – безопасность» с точки зрения угрозы жизни и здоровью охраняемого лица. Для этого он должен не упускать из поля зрения никакую на первый взгляд мелочь, быть всегда готовым к любой ситуации, уметь быстро понимать поведение и агрессивные намерения людей, не доверять никому и суметь принять предупредительные или защитные меры.

Пароход швартовался, а я смотрел на родной берег. За первым рядом встречающих, которых представляли атаман Савин с караваем хлеба, протоиерей Ташлыков и старики-старейшины станицы Раздобреев Афанасий, Подшивалов Феофан, Шохирев Давыд, Савин Митрофан и Гусевский Ион, я увидел родные лица дядьки Петро и Митяя Широкого. А чуть в стороне от них стоял один из старших секретных агентов, который обеспечивал скрытую охрану цесаревича в станице. Знаком агент показал, что всё в порядке.

«Молодец, – подумал я про себя. – Не знаю, кем он тут представился, но уважение успел завоевать, если его в первые ряды встречающих казаки пустили».

При планировании работы секретной части охраны цесаревича на время путешествия мы столкнулись с проблемой – кем будут представляться агенты в Забайкалье, а особенно на Амуре и Уссури, где по станицам проживают, считай, только казаки. Десять агентов, которых как от сердца оторвал полковник Ширинкин, а также возглавлявший их коллежский секретарь Кораблев, были в затруднении. Какую личину надеть?! Казаки из них, как… В общем, за казаков не сойдут. Купцы, приказчики, путешественники. Ещё кто-то? Постепенно разобрались и приноровились.

Пароход приткнулся бортом к причалу. Выскочившие матросы набросили концы канатов на импровизированные кнехты. После чего подали трап на причал. Я сошёл первым. За мной потянулись кубанцы, образовывая двумя колоннами коридор. Краем глаза увидел, как изумлённо расширились глаза атамана Савина и протоиерея Ташлыкова. Видимо, узнали меня. С учётом того, что после награждения и недельного отдыха я узнал, что буду сопровождать Николая на Дальний Восток в родные места, Селевёрстовым я ничего не написал, желая сделать сюрприз. И, кажется, он получился. Контролируя сход с парохода цесаревича, я, изредка бросая взгляды на первые ряды встречающих, всё чаще видел выражение изумления на лицах станичников и казачек при узнавании меня.

Цесаревич начал движение по пристани к встречающим. Кубанцы в своих парадных алых черкесках, сойдя с пристани, двумя колоннами по пять человек двинулись вперёд, раздвигая встречающих и образуя коридор. По освобождённому пространству пошёл цесаревич в форме лейб-гвардии отдельного Амурского казачьего взвода, который существовал пока на бумаге и шефом которого, также по бумагам, являлся Николай. Несмотря на очень теплый для начала мая день, около плюс двадцати градусов, на плечи Николая была накинута шинель. Но вместо папахи на голове наследника была фуражка.

Подойдя к атаману, который склонился в поклоне, Николай отломал небольшой кусок каравая, посолил его, макнув в солонку, и отправил в рот.

– Ваше императорское высочество государь наследник цесаревич и великий князь Николай Александрович, – стараясь не сбиться, начал Иван Митрофанович Савин, распрямившись после поклона. – Казаки Черняевского округа рады видеть вас вновь на своей земле.

Но цесаревич сломал заготовленный сценарий. Взяв из рук атаман поднос с караваем, Николай передал его назад подъесаулу Головачеву, а сам, обняв Савина, трижды его поцеловал, после чего обратился к встречающим:

– Господа казаки, прошло почти два года с тех пор, как многие из вас участвовали в отражении нападения бандитов, которые напали на пароход, где я находился, а также на вашу станицу. Слишком долго происходило расследование этого события. Наконец-то оно завершено, а я, пользуясь случаем, могу теперь отблагодарить своих спасителей.

По толпе встречающих прошелестел довольный гул. Хотя до этого в слова цесаревича вслушивались настороженно.

– Атаман, казаки, о которых вам было телеграфировано, все собраны? – спросил Савина наследник.

– Так точно, ваше императорское высочество, – вытянулся во фрунт атаман, сверкая на мундире золотой медалью «За усердие». – Все здесь. Чуть выше по дороге к станице построены.

– Это хорошо. Пойдёмте к ним, атаман. Ваше высокопреподобие, – обратился Николай к протоиерею Ташлыкову, – сопровождайте нас. Тимофей Васильевич, следуйте за мной.

Эта команда уже относилась ко мне. Проходя следом за цесаревичем мимо застывших старейшин станицы и казаков за ними, услышал перешёптывание: «Точно он…», «Ты гляди-ка, Тимоха…», «Ядрёный корень… Тимоха – благородие…», «Егорий-то… офицерский…»

Кубанцы как масло разрезали толпу, образовывая свободный проход для наследника. Несколько десятков шагов вверх от пристани, и Николай остановился перед двухшереножным строем казаков. Кроме моего старшего десятка, в строю стояли дядька Михайло Лесков, проскользнувший вперёд нас и вставший в строй Митяй Широкий, двое казаков из Ольгинской станицы и малёк Мишка Башуров.

Подойдя к строю казаков, Николай, развернувшись к свите, которая следовала за ним, подозвал одного из флигель-адъютантов и, взяв из его рук бархатную папку, протянул её мне.

– Тимофей Васильевич, ваша родная станица, вам и указ его императорского величества зачитывать. А я награды вручать буду.

Я с трепетом открыл папку. О том, что награждать станичников будут, я знал. Но вот награды мне были не известны.

– Божьей милостью, мы, Александр Третий, император и самодержец Всероссийский, царь Польский, великий князь Финляндский и прочая, и прочая, и прочая… – начал я под ошарашенными взглядами награждаемых.

Процедура награждения несколько затянулась, так как казакам приходилось выходить из строя к цесаревичу. Тур и Леший получили по Знаку отличия Военного ордена Святого Георгия четвертой степени, остальные казачата и малёк Мишка Башуров по золотой медали «За храбрость» с ношением на груди. Отец Лешего дядька Михайло и Митяй Широкий получили по золотой медали «За храбрость» с ношением на шее, а ольгинцы – такие же, но серебряные.

Савин был награждён шейной серебряной «За усердие» на станиславской ленте, а все старейшины – нагрудной золотой на Станиславской ленте. Но самой главной наградой, от которой в восторг пришли все станичники и гости, было прощение всех задолженностей перед казной для казаков Черняевского округа и освобождение от налогов на пять лет, начиная с этого года. Восторг был такой силы, что кубанцы еле сдержали толпу. Станичники очень захотели выразить признательность государю наследнику. Я уже хотел стрелять в воздух, но, слава богу, напор толпы ослаб и она успокоилась.

Следующее действие цесаревича также вызвало восторг окружающих.

– Хорунжий Аленин, построить в две шеренги казаков старшего набора казачьей школы станицы Черняева.

– Слушаюсь, ваше императорское высочество, – браво ответил я, после чего скомандовал Ромке. – Казак Селевёрстов построить первый десяток.

После того, как мои друзья и браты построились, я скомандовал «смирно» и хотел доложить цесаревичу, но тот махнул рукой и произнёс, обращаясь к строю:

– Господа казаки, за ваше мужество, героизм, отвагу и сноровку все вы назначаетесь на службу в лейб-гвардии отдельный Амурский казачий взвод Собственного Его Императорского Высочества Наследника Государя и Цесаревича личного конвоя.

– Рады стараться, ваше императорское высочество! – дружно и чётко ответил строй молодых казаков.

– Вольно! – скомандовал цесаревич и повернулся ко мне. – Командуйте, хорунжий. После молебна принятие присяги.

– Слушаюсь, ваше императорское высочество, – принял я стойку смирно и поднёс ладонь к срезу папахи.

– Ваше высокопреподобие, – обратился цесаревич к Ташлыкову, – пройдёмте на молебен.

Цесаревич с протоиереем двинулись вперёд, за ними последовала свита, атаман со старейшинами. За этой группой постепенно пристраивались встречающие, мимо которых проходил наследник. Я, кивком головы испросив разрешение остаться у Головачева и получив его ответный кивок, развернулся к строю.

– Ну что, здравы будем, браты!

– Здравия желаем, ваше благородие! – дружно рявкнули мне в ответ те, кого я считал и считаю своими близкими друзьями и, можно сказать, братьями. Но моё новое положение в обществе позволяло общаться на глазах у других только таким образом. Тем более за моей спиной находилась пара кубанцев.

– Господа казаки, после обеда, несмотря на возраст, вы все принимаете присягу и будете проходить службу в лейб-гвардии личном конвое государя наследника. Под моим чутким руководством, – я хищно улыбнулся моим бывшим ученикам. – Надеюсь, вы ещё не забыли, что это значит?!

У некоторых казаков, казачатами их уже назвать было тяжело, настолько они выросли и заматерели за почти два года, что я их не видел, головы грустно опустились вниз.

– Вижу, что помните, и надеюсь, что понимаете, какая честь вам оказана. После принятия присяги где-то через два часа вы станете лейб-гвардейцами, а не казаками-малолетками! После чего должны будете своей службой доказать, что выбор государя наследника и цесаревича великого князя Николая Александровича был правильным и вы его достойны!

– Ваше благородие, – как и всегда до этого во время обучения, с вопросом влез Ромка, – так мы сегодня с государем наследником в сопровождении поплывём?

Все остальные ребята с таким же вопросом в глазах уставились на меня.

– Да. После присяги вы начнёте службу в конвое. Для вас отведено место на одном из пароходов сопровождения. Коней разместите на барже. До вас что, не довели о необходимости быть на встрече цесаревича с полным снаряжением для службы?

– Довели, ваше благородие, но мы думали, это какое-то занятие будет или смотр. Про присягу и службу никто не говорил. Так-то нам только в январе следующего года присягу принимать, и то не всем, – ответил за всех Ромка.

– А ты что, Лис, не рад службе в конвое?! – спросил я.

– Ваше благородие, да мы все рады. Просто всё так неожиданно – награды, лейб-гвардия, конвой. Голова кругом идёт! – пробасил георгиевский кавалер Тур, или Верхотуров Антип. От его ответа у меня отлегло от сердца. Честно говоря, боялся в душе, что после ранения Тур сломается.

– Тогда у вас есть час, чтобы собраться окончательно. Потом прибываете к пристани. Чуть ниже швартуют баржу, на неё заведете и разместите своих коней. Место на пароходе вам покажет старший урядник Тимофеев из Кубанского отдельного взвода. Пока поступаете под его командование. И последнее, – я повернулся к Тимофееву, который передал мне несколько пар погон из большой стопки, которую держал в руках. – Вручаю вам погоны вашего взвода. До присяги привести мундиры в соответствие. Портупеи, которые на вас, оставить.

Я прошёлся вместе с Тимофеевым вдоль строя, раздавая погоны Амурского отдельного взвода с вензелем «Н».

– Что скажешь, урядник, с такими портупеями покрасивей форма будет? – я указал на казачат-казаков, которые щеголяли в офицерских портупеях тысяча девятьсот двенадцатого года, которые пошили ещё два года назад.

– Красиво смотрится, ваше благородие, – степенно ответил урядник. – Надо какое-то отличие для лейб-гвардейских казачьих взводов Приамурья и Забайкалья ввести. А портупеи ладные.

Я посмотрел на своих бывших учеников, которые с восторгом рассматривали врученные погоны, и скомандовал:

– Господа казаки, равняйсь. Смирно. Через час с конями и вооружением находитесь на пристани и поступаете в распоряжение старшего урядника Тимофеева. Вольно. Разойдись.

Когда строй рассыпался и казаки начали разбегаться по домам, я подозвал к себе младшего Селевёрстова.

– Ромка, мамке и батьке передай, что после присяги вместе домой подойдём. Пока цесаревич обедать будет, и у нас час времени наберётся, чтобы пообщаться. А то в следующий раз когда в станицу попадём – неизвестно.

– Слушаюсь, ваше благородие, – попытался принять стойку смирно и отдать честь Ромка, но получив от меня подзатыльник, резво развернулся и побежал к дому.

– Этот рыжий, с оторванной мочкой, кем вам приходится, ваше благородие? – поинтересовался урядник, а второй конвойный вопросительно насторожил уши.

– Брательник названый. Когда моих родителей хунхузы убили, а потом дед умер, Ромкины отец и мать меня к себе в семью взяли. Три года, можно сказать, у них прожил, – ответил я.

– Так вы, ваше благородие, отсюда родом?!

– Да, отсюда. В двух верстах хутор стоял, где я родился и вырос. Спалили его хунхузы, когда на цесаревича и на станичников напали два года назад. Где-то в станице должен дом стоять, который мне за счёт казны построили. Но где, даже и не знаю. А смотреть некогда. На кладбище сходить могилам поклониться да с дядькой Петром и тёткой Ольгой успеть бы повидаться, поговорить.

– Да… Служба в конвое, она такая, – растягивая слова, задумчиво произнёс Тимофеев. – Нас вон аж на край земли отправили. Где Кубань родная, и где Дальний Восток.

– Ничего, урядник, зато сколько всего уже увидел и увидишь ещё.

– Так-то оно так, ваше благородие. Но в родном краю служить-то слаще. Вы вона аж весь светитесь от радости. Дома… А мы теперь когда родные куреня увидим – неизвестно. А я-то второй уже сверхсрок тяну. Семь лет уже дома не был.

– А зачем в отдельный взвод напросился? Насколько я знаю, дело добровольным было. Кандидатов по станицам выбирали.

– Да брат мой самый меньший да племяш во взвод попали. Приглядеть за ними надо. Опыт передать.

– Опыт это дело хорошее. Учить будем настоящим образом.

– Это я уже понял, ваше благородие, – усмехнулся урядник.

А второй кубанец грустно произнёс:

– От вашей учёбы, ваше благородие, не только мышцы, даже жилы и кости болят.

– Выше нос, лейб-гвардия. Как говорится, лучше ведро пота слить, чем каплю крови потерять. Ладно, шутки в сторону. Тимофеев, через час встречаешь казаков из Амурского взвода, размещаешь их с вещами на пароходе сопровождения. Тот уже ниже пристал к берегу. А потом ведёшь их строем к церкви. Там они присягу принимать будут.

– Слушаюсь, ваше благородие. Разрешите выполнять.

– Выполняй, Тимофеев. Выполняй.

Урядник и казак-конвоец осуществили поворот кругом и направились к берегу, а я, развернувшись, направился к церкви, где начинался молебен.

В церковь попасть не удалось, так как на подходе был перехвачен стариками казаками. Пусть и не старейшины, но не ответить на их вопросы я из уважения не мог. Вокруг нас тут же собралась толпа, которая, затаив дыхание, слушала мой рассказ об учёбе в Иркутске, бунте каторжан. О том, что видел по дороге в столицу, о награждении меня Александром III, о совместном распитии чая с царской семьей. Вокруг казаки и казачки только вздыхали и ахали. Спрашивали, как выглядит государь, императрица, их дети. Позавидовали, что я целых две ночи спал в царском дворце.

В общем, незапланированная встреча со станичниками прошла плодотворно и быстро. Не успел я опомниться, как начал звонить колокол, возвещая об окончании молебна. Я вырвался из круга станичников, точнее они быстро и с почтением уступили мне дорогу, и подошёл к крыльцу церкви. Через несколько минут из церкви показались кубанцы, которые в коробочке сопровождали цесаревича. Восторженный рёв толпы. Николай, приветствующий казаков и казачек.

Цесаревич спустился с крыльца и обратился ко мне.

– Тимофей Васильевич, к присяге всё готово?

«Вот это я попал, – пронеслось у меня в голове. – Заболтался со станичниками на радостях и счёт времени потерял».

Я уже хотел дать ответ «нет», но начиная поворачивать голову, чтобы отрицательно ею покачать, краем глаза увидел накрытый стол. Довернув голову дальше, обнаружил двушереножный строй казачат в новеньких погонах, на которых в лучах солнца поблескивали вензеля.

– Так точно, ваше императорское высочество, – переведя дух, ответил я, повернувшись лицом к Николаю.

– Что же, не будем терять время. Приступим.

Присяга моих бывших учеников, а теперь подчинённых прошла в торжественной обстановке. Я, не пользуясь текстом, наизусть произносил её слова, которые повторяли за мной казачата. Протоиерей Ташлыков с отеческой улыбкой взирал на нас. А на площади перед церковью стояла звенящая тишина, в которой был слышен только хор наших голосов. Текст присяги произнесен. Батюшка Александр благословил новоиспеченных казаков лейб-гвардейцев. И площадь взорвалась радостными криками, под которые цесаревич прошёлся мимо перестроившихся в одношереножный строй казаков, пожимая каждому руку.

После этого Николай с ближайшей свитой направились в трактир к Савину, где был накрыт торжественный обед, а я с Ромкой, дождавшись, когда казачат поздравят все желающие, направился сначала на кладбище. Надо было отдать поклон могилам родителей, деда Афанасия. Потом чуть ли не бегом на пароход, чтобы забрать подарки для Селевёрстовых. А заодно поздороваться со своим Беркутом, которого Ромка вместе с другими лошадьми казачат уже загнал на баржу. Пётр Никодимович с женой после окончания присяги быстро ушли. Видимо, готовили встречу. Один же час, свободный от службы, с разрешения цесаревича, у меня был. Но надо было поторапливаться. Час – он не резиновый.

Войдя впереди Ромки из сеней в дом, я увидел дядьку Петро в парадном мундире и нарядно одетую тётку Ольгу. В каком-то напряжении они смотрели на меня.

– Дядька Петро, тётка Ольга, вы что застыли как не родные! – с этими словами я обнял и расцеловал Селевёрстова, а потом его жену.

– Господи боже ты мой, Тимофей, каким ты гарным казаком стал, – тётка Ольга вытерла кончиком платка слёзы из глаз. – Хорунжий, офицерский Егорий и две медали за храбрость. Жалко-то как, что Катерина да Василий тебя не могут увидеть. А уж как бы дядька Афанасий был рад!

– Оставь свои причитания, – вступил в разговор Пётр Никодимович. – Проходите, Тимофей Васильевич, в горницу, к столу.

– Дядька Петро, да какой Тимофей Васильевич, – проговорил я, положив на полку вешалки папаху и снимая портупею с шашкой. – Для вас я как был Тимохой, ну ладно, Тимофеем, вырос всё-таки. Так им и остаюсь.

– Извините, Тимофей Васильевич, я как любил тебя как сына, так и люблю, – Селевёрстов в волнении провел рукой по усам. – Но теперь буду обращаться к тебе только так. Из-за большого уважения. И не спорь со мной, Тимофей Васильевич.

– Дядько Петро, ну ладно на людях, дома-то зачем? – я повесил шашку и повернулся к Селевёрстову.

– Проходи, не спорь с ним, Тимофей. Чай не забыл его упрямство. А сейчас, чем старше становится, тем упрямее, – тётка Олька подошла ко мне и погладила мой погон. – Никак не могу поверить, что это ты, Тимофей. Надо же, офицер. Ты хоть и написал в письме, что закончил училище и стал хорунжим, но как-то в это не верилось. Год только прошёл. А потом от тебя вестей почитай полгода как не было.

Под эти слова я, придерживаемый за руку тёткой Ольгой, двинулся к горнице. За моей спиной в комнату вошёл Ромка, затащив за собой большой баул с подарками.

– А это что такое, Тимофей Васильевич? – поинтересовался Селевёрстов, указывая на здоровенную сумку.

– Там подарки, – сказал я, входя в горницу, где вокруг обильно накрытого стола собралось всё семейство Селевёрстовых, за исключением Анфисы и её мужа Семёна Савина.

Возникла некая пауза. Степан и Никифор стояли и смотрели на меня, приняв подобие строевой стойки смирно, а их жёны, теребя в руках платочки, как-то настороженно и выжидающе вглядывались в меня. Дети тоже зыркали с любопытством. Я же смотрел на них и не знал, как себя вести. Два года назад, перед отъездом в училище, старшего сына Степана я называл дядькой. Тот был старше меня на тринадцать лет. А теперь я для него его благородие.

– Дорогие мои названые родственники, прежде чем сесть за стол, позвольте вручить всем подарки, – я приобнял тётку Ольгу. – Ромка, где ты там! Неси баул сюда.

В горницу вошёл раскрасневшийся Ромка и со стуком положил сумку на пол. Я склонился над этим чудом чемодано-сумочного строения и, раскрыв его, достал первый подарок для главы семьи. Дядьке Петро, Степану, Никифору и Семёну я привёз казачьи винтовки Мосина и по сто патронов к каждой. Получив в руки такие игрушки, большие дети тут же защелкали затворами, начали вскидывать винтовки к плечу, целиться.

– Хороша, ох как хороша! – довольный старший Селевёрстов ещё раз вскинул мосинку к плечу и прицелился. Потом опустил винтовку и приставил её к ноге. – Спасибо тебе, Тимофей Васильевич, за такой царский подарок. Слышать-то слышали, что на вооружение поступили хорошие пятизарядные казачьи винтовки, но видеть ещё не приходилось. Тем более в руках подержать.

Под одобрительные выражения Никифора и Степана я достал из баула четвёртую винтовку и протянул её Петру Никодимовичу со словами: «Это для Семёна».

– Жирновато для него будет, – помрачнел лицом старший Селевёрстов.

– Дядька Петро, тогда на ваше усмотрение, – я поставил винтовку к стене, а потом достал из баула деревянную коробку и положил её на стол. – Приступим к подаркам для женщин.

Раскрыв коробку, я стал доставать из неё небольшие футляры, обтянутые бархатом, и вручать женской половине семьи Селевёрстовых. Первой открыла футляр тётка Ольга и ахнула. Внутри лежали золотые серьги, кулон с цепочкой с красными агатами.

– Красота-то какая! – женская глава дома Селевёрстовых достала одну сережку из футляра, восторженно рассматривая её на солнечном свету. – Тимофей, мальчик мой, это какие же деньжища-то потратил.

За тёткой Ольгой восхищённо запищали снохи Ульяна и Елена. Я достал из коробки ещё два футляра поменьше и вручил их двум дочкам-погодкам, трех и четырех лет, у Никифора и Елены. Мать сразу перенацелилась на подарки дочек. Взяв у старшей футляр, открыла его и, изумленно вскрикнув, произнесла:

– Тимофей Васильевич, разве можно такое детям дарить! Эти серьги такие же, как у меня.

– Пускай с детства растут красавицами, – ответил я и выложил на стол последний футляр. – Это для Анфисы.

Вновь склонившись к баулу, достал из него черкесский кинжал, рукоять и ножны которого были украшены серебром.

– Иван, – позвал я старшего семилетнего сына Степана и Ульяны. – Тебя в казачата приняли?

– Приняли, ваше благородие, – блестя глазёнками, ответил мне названый племянник.

– Тогда это тебе, – я вручил кинжал пацанёнку. – И зови меня дядька Тимофей. Хорошо?!

Дождался ответного кивка мальца, после чего достал из баула хороший охотничий нож в кожаных ножнах и подозвал к себе четырехлетнего младшего Степаныча, который испуганно смотрел на меня, спрятавшись за подол мамкиного платья. Получив нож, малой насупленно посмотрел на меня и спросил:

– А чё это Ваньке кинжал, а мне тока нож?

– Вот примут тебя в казачата, и тебе кинжал подарю.

– Не обманешь, дядька?

– Не обману, – я потрепал мальца по вихрастой голове. – Слово офицера.

Наконец достал из баула последний подарок.

– Дядька Петро, этот кинжал для Ивана, сына Анфисы. Его мне цесаревич вручил, чтобы на зубок положить племяшу. А этот нож от меня. Самому вручить не получилось. А когда ещё раз в станицу попаду, неизвестно, – с этими словами передал кинжал и нож Петру Никодимовичу.

Тут с вопросом влез Иван свет Степанович.

– Дядька Тимофей, а почему Ромке ничего не подарил?

– Все подарки для Ромки на пароходе. А главный подарок перед вами – целый лейб-гвардеец с золотой медалью «За храбрость». Так что теперь за стол, с вашего позволения, дядька Петро. И надо это дело хорошенько обмыть, – я достал часы, открыл крышку. – Хотя времени нам с Ромкой на это осталось пятнадцать минут.

Все засуетились и стали усаживаться за стол, пристраивая свои подарки на свободные места, кроме винтовок, естественно. Те аккуратно составили в один угол. Быстро разлили по стаканам и стопкам. Я себе и Ромке позволил налить только небольшие стопки наливки, на которую была мастерица тётка Ольга. Выпили сначала за меня, потом за Ромку. Дальше мы с новоиспечённым гвардейцем пить больше не стали, а только кушали. За столом народ как-то расслабился, пошли рассказы о том, что в станице случилось за то время, пока меня не было. Каких-либо глобальных изменений не произошло. Слава богу, никто не умер. Зато родилось больше десятка малышей. Все живы. Школа моя жива и процветает. По полосе препятствий вовсю гоняют не только казачат, но и малолеток. Новости все радовали, но время летело быстрее, чем можно было рассказать хотя бы основное.

Через пятнадцать минут я с сожалением поднялся из-за стола. За мной встали и все остальные. Вышли на улицу во двор. Встали с Ромкой перед Петром Никодимовичем, который держал в руках икону Божьей Матери, а за ним выстроилась вся семья Селевёрстовых.

– Тимофей Васильевич, три с половиной года назад я впервые сказал тебе спасибо за воспитание сына. Это когда вы вдвоём семерых казаков-малолеток на гулянке побили. Тогда я и помыслить не мог, что один из стоявших передо мной сынов, а я тебя по-другому не воспринимал, как взял в семью, в девятнадцать лет станет хорунжим – первым офицером из казаков Черняевского округа. Мало того, и первым Георгиевским кавалером в округе. А второй сын в восемнадцать лет будет награждён золотой медалью «За храбрость», станет лейб-гвардейцем и будет охранять наследника престола! – Селевёрстов замолчал, переводя дух.

В этот момент всхлипнула тётка Ольга, но дядька Петро цыкнул на неё и продолжил:

– Тимофей Васильевич, ты добился того, чего ещё не достигал ни один казак в Амурском войске. Я почему-то теперь уверен, что быть тебе казачьим полковником и даже генералом. Только не забывай о своих корнях, о своей станице, – Селеверстов снова сделал паузу, а я ей воспользовался.

– Не забуду, дядька Петро.

– Вот и хорошо, – Пётр Никодимович перекрестил меня иконой, а я, наложив на себя крест, поцеловал её.

– А тебе, Селеверстов Роман Петрович, хочу пожелать нести службу достойно, не уронить чести нашей семьи.

– Клянусь в этом, батя, – Ромка широко перекрестился и поцеловал лик Божьей Матери.

Селевёрстов еще раз перекрестил меня и Ромку.

– Идите и служите, – после чего отвернулся, пытаясь скрыть слёзы.

Тут с рыданиями Ромку обняла мать. Вперёд выдвинулись старшие братья. Прощание несколько затянулось. Но через пять минут мы наконец-то вышли со двора и направились к трактиру, где продолжался обед цесаревича.

Глава 2Старые друзья

После отплытия из Черняева на вторые сутки рано утром пришли в поселение Ушакова, в котором осуществили небольшую по времени остановку. По окончании встречи цесаревича и жителей я отпросился у Николая и Головачева до станицы Буссе на пароход-конвоир. Получив разрешение, наконец-то пообщался со своими братами. Если кратко обобщить полученную первую информацию, то казачья школа в Черняева в большом авторитете среди станичников Приамурья. По похожей программе боевой подготовки стали обучать казаков-малолеток на сборах. От мальков отбоя нет. Приходится устраивать конкурс и отбирать лучших.

По зиме первый десяток два года подряд ходил в охрану обозов торгового дома «Чурин и К^о». В этом году теперь пойдет второй десяток, если купец Касьянов согласится на такую замену. Старшие-то теперь в конвое у самого цесаревича. Знахарка Марфа чего-то там придумала по медицинской части и дошла до генерал-губернатора Корфа, а тот её за казённый кошт отправил то ли в Иркутск, то ли в Томск к профессорам.

От Ромки узнал, какая кошка пробежала между семействами Савиных и Селевёрстовых. Если сначала жизнь у Семёна и Анфисы складывалась нормально, в любви и согласии, то потом начались трения между свекровкой и снохой. Основным упрёком было долгое отсутствие детей, плюс не нравилась независимость Анфисы. Если Семён сначала был на стороне жены, то потом перешёл на сторону матери. Один раз даже попытался поколотить Анфису, но та дала такой отпор, что Сёмка неделю на улице не показывался, пока синяки с лица не сошли. Это также не пошло на пользу для молодого семейства. Даже рождение ребёнка не привело к налаживанию отношений. Селевёрстовы, понятно, во всём поддерживали дочь и обвиняли во всех бедах Семёна, который не смог себя поставить в семье настоящим казаком-мужем. Такая вот грустная история.

Не обошлось и без моих рассказов об учебе в училище, поездке в Санкт-Петербург, награждении, усадьбе и новой службе. Довёл до казачат, что Конвой Его Императорского Высочества будет состоять из четырёх взводов: кубанского, забайкальского, амурского и уссурийского. Кубанцы и забайкальцы уже следуют с цесаревичем. Но охрану несут в основном кубанцы, так как имеют опыт такой службы. Амурцы присоединятся в Благовещенске, а уссурийцы – в Хабаровке. Офицеров в конвое будет шесть человек. Командир сотни подъесаул Головачев, за забайкальцев отвечает сотник Шадрин, за кубанцев – сотник Сердюк. Кто будет от амурских и уссурийских казаков, пока не знаю.

– А ты, Ермак, за что в конвое отвечаешь? – спросил меня Ромка, когда мы вели беседу, расположившись вдоль борта у колеса на корме парохода.

Из-за того, что там вовсю дымила труба, в этом месте мало кто располагался из пассажиров судна. А нам надо было поговорить без лишних ушей и в простой обстановке. Колесо шлёпало по воде, заглушая наш разговор, а мы общались как раньше. Постепенно шок от того, что я стал его благородием, у ребят проходил, и с моего разрешения они опять стали звать меня моим боевым прозвищем. Но только один на один.

– А я, Лис, отвечаю в конвое за боевую подготовку казаков, особенно личников цесаревича, и за работу секретных агентов, – ответил я.

– А кто такие личники и секретные агенты? – этот вопрос задал уже Пётр Данилов.

– Дан, существует открытая или даже демонстративная охрана. К такой охране относятся конвойцы. А есть скрытая. Её осуществляют секретные агенты, которые одеты как обычные обыватели и осуществляют охрану в толпе.

– И чего, у нас в станице тоже такие секретные агенты были?

– Были, Дан, были. В Ушакова тоже были. И завтра в Буссе будут. А потом в Благовещенске.

– Вот это да! Здорово! – восхищенно произнёс Леший. – Это тебе не в лесу спрятаться. А личники-то кто, Ермак?

– Это те, Леший, кто непосредственно рядом с цесаревичем находятся. Ты заметил, что у нас в станице и в Ушакова государя наследника всегда четыре кубанца охраняли, беря его в коробочку со всех четырёх сторон. Вот они и есть личники. Их основная задача – уберечь цесаревича от любых покушений на него, даже ценой собственной жизни.

– И мы тоже личниками будем? – с восторженным придыханием спросил Ромка.

– Имею такие планы, браты, на вас. И по секретной части помогать будете.

Все ребята оживлённо загудели. А я смотрел на них и думал о том, что мою фразу защищать ценой своей жизни они не пропустили мимо ушей. Просто казачата-казаки к этому готовы и, если надо, действительно отдадут свои жизни за будущего императора.

– А когда, Ермак, учить нас начнёшь? – это спросил немногословный Тур.

И его вопрос понравился мне больше всего. С кубанцами и забайкальцами были большие проблемы в этом вопросе. Учиться у сопляка им не хотелось. Больше восьмидесяти процентов казаков в этих взводах были прошедшие огонь, воду и медные трубы. То, что я пытался до них донести, воспринимали если не в штыки, то очень к этому близко. Не для казака все эти премудрости. Они сами с усами. Кого надо, заломают хоть голыми руками. А если что – верная шашка под рукой. Поэтому основную ставку на кандидатов в личники и ребят в секретную часть делал на молодежь. А пока всё шло со скрипом. Только мои награды да хорошее отношение со стороны цесаревича и спасали поначалу. Сейчас стало полегче. Потихоньку стал завоевывать авторитет.

– Сейчас и начнём, – краем глаза я увидел старшего урядника Тимофеева, который направлялся в нашу сторону.

– Ваше благородие, – обратился ко мне урядник, – как приказывали, револьверы и чушки, ну пистолетники распаковали. Всё готово.

– Молодец, Тимофеев.

– Рад стараться, ваше благородие.

– Селевёрстов и остальные в колонну по одному следуем за мной, – отдав команду, повернулся к уряднику. – Веди, Тимофеев.

Урядник быстро довёл меня до каюты на первой палубе, которая использовалась как небольшой склад вооружения для конвоя. Зайдя в неё, я увидел разложенные на единственном столе укороченные револьверы системы Смита-Вессона в количестве десяти штук, а рядом на полу лежали двадцать штук кобур. Десять для открытого ношения и десять для скрытого.

Стоящий у стола старший урядник из забайкальцев, фамилии которого еще не запомнил, спросил:

– Ваше благородие, будем выдавать?

– Будем, но сначала объясню казакам, что это такое, как пользоваться, и потом будешь выдавать, да и патронов на каждого по тридцать штук не забудь, – сказав это, взял со стола один револьвер, а с пола поднял две разные кобуры.

Выйдя из каюты, отдал кобуру для скрытого ношения Тимофееву, а сам развернулся к десятку, который выстроился вдоль борта.

– Внимание, казаки! Все личники будут вооружены револьверами системы Смита-Вессона в полицейском исполнении. Для их открытого ношения будете пользоваться данной кобурой.

Я показал казакам сделанную по моим эскизам открытую поясную кобуру для револьвера в стиле «а-ля американский коп». Сформированный под оружие кожаный чехол, фиксация револьвера ремешком под курком, удобное ношение за счет крепления на поясе с любой стороны и под любую руку.

За эти револьверы и кобуры пришлось выдержать нешуточный бой с полковником Ширинкиным и главным начальником охраны его императорского величества генералом Петром Александровичем Черевиным. Если по вооружению секретных агентов они были согласны, то дать казакам конвоя револьверы не хотели ни в какую. Это оружие офицеров. Только устроенное на полигоне показательное соревнование между секретными агентами и казаками конвоя смогло переломить их мнение.

Результатом этой показухи стал полный проигрыш кубанцев со стандартным вооружением конвоя агентам, вооруженным револьверами. Даже ввосьмером они условно не смогли защитить охраняемое лицо от нападения двух сотрудников секретной охраны. При этом казаки конвоя «гибли», не успев применить оружия. Даже один из офицеров первой кубанской сотни, присутствовавший на этих соревнованиях, не успел достать из своей шикарной кобуры стандартный русский «смит-вессон». Да и шнур, который крепился к рукояти револьвера, а потом к шее сотника, несколько мешал офицеру условно вести прицельный огонь по нападавшим.

А когда я и ещё один агент, которому очень понравился показ стрельбы по-македонски, и мы с ним хорошо потренировались, стреляя с двух рук, за девять секунд поразили двадцать четыре мишени, вопрос о необходимости вооружения казаков конвоя револьверами как бы решился, но не до конца. Черевиным было принято соломоново решение: все тридцать секретных агентов, приданных Конвою Его Императорского Величества, будут вооружены револьверами, даже двумя. А вот из казаков вооружены будут только личники – тридцать два человека, по восемь казаков из каждого взвода. Вот и получили на вооружение конвоя сто револьверов и по триста патронов на ствол. Каждый патрон пришлось выгрызать у Ширинкина с боем. А ещё сто кобур, из которых пятьдесят для открытого ношения и пятьдесят для скрытого. Понять логику, по которой было выдано такое количество чехлов для оружия, так и не смог. Скрытно револьверы должны были носить тридцать агентов. Если им выдают по два револьвера, то надо шестьдесят кобур скрытого ношения, если только один, то надо тридцать. А для открытого ношения необходимо всего тридцать две ольстры. Такая вот интендантская математика.

Данные воспоминания пролетели у меня в голове, пока я, подозвав Ромку, прилаживал у него на поясном ремне кобуру. Потом на нём же показал, как крепится наплечная для скрытого ношения. После этого дал команду десятку получить оружие и снаряжение. Через пятнадцать минут всем прибыть на бак судна в форме для тренировки, с поясной кобурой и револьвером. Проконтролировав получение под роспись нового для братов вооружения, направился в свою каюту, чтобы также переодеться для занятий. Не в парадной же форме по палубе кататься.

Через указанное время на баке передо мной стояла коробка три на три человека и Ромка, расположившийся на правом фланге. «А вот это проблема, – подумал я, глядя на привычный для наших первых занятий ещё четыре года назад строй. – Они же у меня на тройки разбиты. И сработались уже в них так, что понимают друг друга на подсознании. Ладно, что-нибудь позже придумаем».

– Господа казаки! Сегодня вы получили новое оружие – револьвер системы Смита-Вессона малой русской модели тридцать восьмого калибра, как говорят американцы, или три и восемь линии, как говорят у нас. Данное оружие выпущено небольшой партией для Конвоя Его Императорского Высочества, в котором вы теперь несёте службу, – я сделал небольшую паузу, оглядывая десяток, а потом продолжил: – Револьвер на двадцать пять лотов легче и на два дюйма и три линии короче русского «смит-вессона», который на четыре и две линии. Самовзводный. Патроны на бездымном порохе. Так как их не очень много выдано, в большей степени будем тренироваться вхолостую, сухую.

– Ага, в сухую! Опять семь потов сойдет, – тихо прошептал Сыч, то есть Савин Евгений, младший брат мужа Анфисы, но я его услышал.

– Казак Савин! – рявкнул я. – Если раньше с вас всех семь потов сходило, то теперь дюжина, а то и больше сходить будет. Вы теперь не только сами в живых остаться должны, но самое главное – сохранить жизнь государя наследника. Тебе это понятно, Евгений?

– Так точно, ваше благородие!

– А остальным?

– Так точно, ваше благородие!

– Вот и отлично. Продолжу. На тридцати – сорока шагах данный револьвер нисколько не уступает офицерскому револьверу. Ну а дальше личников расстояние как бы не особо должно волновать. Это уже забота других колец охраны. Вы последний рубеж, и вас не должны пройти. А чтобы не произошло такой беды – придётся многому учиться. Сегодня первое занятие будет посвящено новому оружию и первым азам работы с ним. До Благовещенска будете заниматься по шесть-восемь часов тем, что я вам сегодня покажу. А по приезде в город, где у нас будет длительная остановка, начнём изучать тактику действия личников в различных ситуациях.

– Вашбродь, дозвольте вопрос? – несколько нагловато обратился ко мне старший урядник из забайкальских казаков, которых человек десять подошли к крайней каюте на носу, чтобы понаблюдать за занятием.

– Задавайте, урядник, – ответил я, заранее готовясь к какой-то каверзе. С забайкальским взводом казаков мне ещё не приходилось плотно общаться. Присоединившийся в Иркутске, данный взвод был пока на вторых ролях в охране цесаревича, которую несли кубанцы.

– А что это за таки… тактика такая? И какие ситуации? Охраняй, и всё, – урядник победно огляделся вокруг.

– Государь наследник будет совершать поездки, как сейчас на пароходе или корабле, следовать верхом, на коляске или ходить пешком, – начал я ответ. – Вы должны будете его охранять в это время. Защищать, когда он будет дома, в рабочем кабинете, в присутственном месте, во время приёмов, встреч с народом, балов. Должны будете быть готовы спасти цесаревича во время урагана, наводнения. При нападении бандитов. Для всех этих условий имеются определённые действия, которые надо выучить так, чтобы их делать не задумываясь.

– Что же, вашбродь, по-вашему выходит, что мы ничего не умеем? Так, что ли? – с усмешкой спросил ещё один урядник, стоящий рядом с задавшим первый вопрос казаком.

– Что-то, как хорошие казаки, умеете, иначе вас бы в конвой государя наследника не взяли бы. Но! Как телохранители вы пока не обучены. Если не верите, давайте проведём небольшую учёбу. Вы урядники, так как стоите впереди, первая пара личников охраны цесаревича. Стоящий за вами казак станет государем наследником, которого вы охраняете. А еще два казака за ним – вторая пара личников, – я указал рукой на трёх казаков. – Очень хорошо, что вы с винтовками. Судя по всему, сотник Шадрин своё дело знает. Итак, вы готовы?

Оба урядника, усмехаясь, посмотрели мне в глаза, а потом мотнули головой в согласии. Не дожидаясь кивков остальных казаков, я выхватил из кобуры револьвер, взвёл курок и навёл его между урядниками, при этом заорал, надрывая связки, пытаясь психологически задавить условных противников:

– Оружие на палубу, су…! Быстро! Стреляю… – выстрел перед ногами казаков, а дальше пошёл малый петровский загиб вперемешку с требованием бросить оружие.

Ошалевшие от выстрела и такого напора казаки застыли столбом, потом казак, который должен был изображать цесаревича, со стуком уронил свою винтовку на палубу, за ним бросили винтовки остальные. Я убрал револьвер в кобуру, а потом, изобразив правой рукой пистолет, выстрелил пять раз. Паф, паф, паф, паф, паф, переводя палец с одного казака на другого.

– Итак, господа казаки, – спокойно продолжил я. – Конвой убит, цесаревич тоже. Вы свою задачу, господа, проср… провалили, потому что к ней не готовы.

– Сняголов дурной, – произнёс первый из разговорившихся урядников и, сняв папаху, вытер ею вспотевшее лицо. – Нам говорили, что окаём, но чтобы такой…

– Что-то не устраивает, урядник?

– Ваше благородие, да не будет никогда офицер в государя наследника стрелять, – заговорил второй урядник, также вытирая лицо папахой. – Ни в жизнь такого не будет.

– Будет или не будет, об этом поговорим позже. Надо до вас всех кое-какую информацию довести, чтобы шоры с ваших глаз упали…

В это время, расталкивая казаков, на бак парохода пробился сотник Шадрин, который в последний момент чуть не упал, споткнувшись о винтовку, валяющуюся на палубе.

– Что здесь происходит, хорунжий? Что за выстрел?

– Господин сотник, я попытался на практике доказать казакам забайкальского взвода, что нести службу как личная охрана цесаревича, несмотря на все свои умения, они ещё не готовы.

– Тимофей Васильевич, а для этого обязательно надо было стрелять?

– Думаю, Михаил Петрович, после сегодняшней демонстрации нам будет легче найти общий язык со станичниками. Не так ли, урядник?

– Так точно, ваше благородие. Старший урядник Лагунов, – натянув папаху на голову, казак вытянулся во фрунт.

– Оружие подберите, господа казаки. Если хотите посмотреть занятие дальше, то разойдитесь по борту. Тем более, восемь казаков из вашего взвода скоро получат такие же револьверы и будут заниматься по такой же схеме. Проведению занятий не мешать, не прерывать. Каждые двадцать минут буду делать перерывы, во время которых можно будет задавать вопросы. Всем понятно?

– Так точно, – дружно рявкнули в ответ и забайкальцы, и мой десяток.

После этого казаки, подобрав с палубы винтовки, быстро стали выстраиваться вдоль борта, и количество их после выстрела выросло почти до двадцати человек.

– Ловко вы их, Тимофей Васильевич! Они ваши команды теперь быстрее моих выполняют. А я-то сначала подумал, что бунт казаки творят. А вы, оказывается, с ними занятие такое интересное провели.

– Михаил Петрович, подскажите, а что означают слова «сняголов» и «окаём»? Впервые слышу, – задавая вопрос, я отвел сотника в сторону, чтобы нас не слышали казаки.

Из объяснения сотника я понял, что на старославянском сняголов – это сорвиголова, лихой головорез, а окаём – полный отморозок по понятиям девяностых годов моего мира. В общем, по мнению сотника именно такие и становились лихими атаманами да князьями в ушедших веках.

Нашу беседу с Шадриным прервал какой-то гражданский тип, закутанный в теплый халат длиной до пола.

– Господин сотник, не соизволите ли сообщить, что здесь происходит? Почему такой шум? Немедленно прекратите его и стрельбу!

«А это что за хрен с бугра?» – успел подумать я про себя, прежде чем Шадрин заговорил.

– Сотник Шадрин. Сударь, представьтесь. С кем имею честь разговаривать?

– Надворный советник Лихачев Алексей Александрович. Следую в Хабаровку в канцелярию наместника Дальнего Востока государя наследника цесаревича великого князя Николая Александровича.

Мне показалось, что сейчас этого гражданского подполковника разорвет от спеси и самодовольства. Такого апломба я не видел давно. Если только у того чиновника из Горного управления, который погиб при уничтожении банды Золотого Лю. Ни фамилии, ни звания его я уже не помнил. Но там самомнения было не меньше, если не больше. В общем, мало того что дурак, так еще и в образе, который между тем продолжал вещать.

– Сотник, я требую прекратить этот шум!

– Ваше высокоблагородие, что-то требовать от сотника и меня имеет право цесаревич и, может, ещё человек десять, включая его императорское величество. Перед вами два обер-офицера лейб-гвардии отдельной сотни Собственного Его Императорского Высочества Наследника Государя Цесаревича личного конвоя. Этот пароход выделен для личного состава конвойной сотни, её вооружения и снаряжения. Каким образом вы оказались на данном пароходе? – с каждой фразой я подпускал всё больше и больше металла в свой голос. – Как я думаю, данным вопросом в Благовещенске займутся представители жандармского корпуса.

Ни разу не видел, чтобы человек так быстро преображался. Только что был самодовольный и спесивый индюк, а через мгновение перед вами воришка, которого поймали за руку. Затравленный и бегающий по сторонам взгляд. Какая-то съежившаяся фигура. Надворный советник как-то разом стал меньше ростом.

– Господин хорунжий, понимаете, на пароходе, который выделен был для канцелярии его императорского высочества, мне не досталось каюты, которая соответствовала бы моему положению. А на этом пароходе капитан – мой дальний родственник. Вот я с ним и договорился. Я не думал даже, что нарушаю какие-то инструкции и положения, господа.

Лихачев начал потихоньку оживать. Что же, добьем шпака.

– Ваше высокоблагородие, а вы, оказывается, находчивый и решительный человек, – восхищенным голосом заговорил я. – Только вчера цесаревич в моём присутствии вместе с его превосходительством Сергеем Михайловичем Духовским искали предприимчивого, смелого и решительного человека, который бы возглавил гражданскую администрацию острова Сахалин. Желательно в чине надворного советника, чтобы было место для роста. Завтра в станице Буссе я обязательно расскажу о вас его императорскому высочеству.

Алексей Александрович удивил ещё раз. Выражение его лица, фигуры, облика по мере моего повествования опять менялось разительно: ожил, расправил плечи, герой, насторожился, сломался. Прошептав что-то похожее на «честь имею, господа», от нас с сотником уходила сгорбившаяся фигура со старческой шаркающей походкой.

– Да-а… Тимофей Васильевич, умеете вы с людьми разговаривать, что с младшими чинами, что с высокими. Как бы господин Лихачев пулю себе в висок не пустил от такой перспективы, – ухмыляясь, произнёс Шадрин, глядя в спину надворного советника, который уже дошел до лестницы, по которой надо было подниматься на палубу с люксовыми каютами.

– Такие не стреляются, Михаил Петрович, – ответил я, задумчиво наблюдая за Лихачевым. – Давайте поспорим на пачку патронов, что сегодня вечером он придёт ко мне, чтобы вручить взятку или как-то по-другому попытается отблагодарить за несколько изменённую в его пользу информацию для цесаревича.

– И вы примете мзду, Тимофей Васильевич? – удивлённо посмотрел на меня сотник.

– Ну что вы, Михаил Петрович. Додавлю этого мозгляка и заставлю его написать расписку, что он будет работать на секретную часть охраны его императорского величества. Такие обычно стучат как полковые барабаны.

– Что делают, Тимофей Васильевич? – округлил глаза Шадрин.

– Пишут агентурные донесения на всех с такой скоростью, как барабанщик палочками стучит по музыкальному инструменту, который называется барабан.

Сотник захохотал, показав ровные и белоснежные зубы, которым можно было только позавидовать.

– Ну, вы и уморили меня, Тимофей Васильевич. Стучит как барабан, – вытирая выступившие слёзы, произнес Шадрин. – Вы сами придумали такую аналогию?

– Нет, это полковник Ширинкин так выражается. Ещё он говорит – стучит как дятел в ж…

Сотник опять весело рассмеялся, я же, посмотрев назад, увидел ожидавших начало занятий казаков. Пора заканчивать веселье.

– Извините, Тимофей Васильевич, ещё один вопрос. Я пока так и не понял, а каковы ваши обязанности в сотне? На адъютантские не похожи, – уже серьёзно спросил Шадрин.

– Михаил Петрович, охраной его императорского величества командует генерал-лейтенант Черевин, а замом у него полковник Ширинкин, который организует взаимодействие с Министерством внутренних дел, корпусом жандармов, войсковыми подразделениями, руководит секретной службой и всё в таком роде. Вот и я в нашей сотне буду осуществлять такие же обязанности. Плюс боевая подготовка конвойцев и личников.

– Да уж. Не позавидуешь вам, после всего, что я услышал. У нас-то слухи другие ходили – любимчик цесаревича. Спаситель!

– Михаил Петрович, чтобы не было недоразумений между нами. На последней встрече с императором Александр Третий попросил меня сохранить ему сына. Я поклялся ему выполнить эту просьбу. И сделаю для этого всё, что в моих силах.

– Тимофей Васильевич, – Шадрин резко принял стойку смирно. – Явам клянусь приложить все свои силы, чтобы просьба его императорского величества была выполнена. Можете на меня положиться. Забайкальцев своих в бараний рог скручу. Они любой ваш приказ выполнят. Хотя этого уже не требуется. Мои казаки и так уже ваши.

– Спасибо, Михаил Петрович, – я протянул руку сотнику, который с силой её сжал. – Давайте начинать занятие. Казаки заждались.

– Вы занимайтесь, Тимофей Васильевич, а я пойду, поговорю с капитаном парохода. Вдруг выяснится, что у нас ещё есть неучтённые пассажиры. Я этого надворного советника видел пару раз, но думал, что всё нормально.

– Правильно, Михаил Петрович. Как-то этот вопрос я упустил из виду. Проверьте. Этот пароход выделен только под конвойную службу. Завтра в Буссе на него прибудут пять человек из секретной части. После Благовещенска разместятся остальные казаки амурского взвода. Возможно, кто-то из сотрудников будущей канцелярии наместника. Но они все пойдут по отдельным, утверждённым цесаревичем спискам.

Проводив взглядом ушедшего сотника, я вернулся к строю моего десятка.

– Немного отвлеклись. Продолжим занятие, – произнёс я, став перед строем казачат.

– Ваше благородие, дозвольте ещё один вопрос, перед тем как начнёте? – услышал я вопрос за спиной.

Повернувшись кругом, увидел урядника, который был в паре с Лагуновым.

– Урядник?

– Старший урядник Каргин, – казак вытянулся по стойке смирно. – Извиняйте, ваше благородие, но вы сказали, что надо до нас какую-то информацию довести, но сотник Шадрин вас прервал.

– Хотел, но позже. Хотя, – я оглядел внимательно слушавших наш разговор забайкальцев, расположившихся вдоль борта. – Немного расскажу сейчас, чтобы вы все поняли, с чем придётся столкнуться при охране цесаревича.

Казаки застыли, ловя каждое моё слово. Спиной почувствовал, как навострили уши мои казачата.

– Все вы знаете, что в апреле семьдесят девятого года было совершено покушение на государя Александра Освободителя, – начал я. – Отставной коллежский секретарь Соловьёв, а этот чин соответствует сотнику, три раза прицельно и ещё два раза при задержании выстрелил в царя.

Казаки возбуждённо загалдели, посыпались пожелания и дальше гореть в геенне огненной отступнику от веры, покушавшемуся на жизнь самодержца российского и царя-батюшки.

– Государя тогда спасло только то, что фельдшер Майман возмущённо окликнул Соловьёва, который шёл к императору, держа руки в карманах пальто, чем привлёк внимание государя, – казаки разом затихли, слушая меня. – Дальше царь-батюшка, несмотря на свой возраст, сумел уклониться от первых двух выстрелов, от третьего его закрыл вахмистр полиции Милошевич, который в партикулярном платье в отдалении сопровождал государя. Четвертый выстрел Соловьёв сделал после того, как его саблей плашмя по голове ударил штабс-капитан Кох. Пятый выстрел ушёл в воздух, когда на злоумышленника накинулся собравшийся народ. Таким образом, преступник умудрился осуществить выстрелы в самодержца, причем с очень короткой дистанции. И только чудо спасло царя.

Казаки опять загалдели, как только я сделал паузу.

– Этого могло бы не произойти, если бы охрана более грамотно среагировала на угрозу жизни императора, – я чуть повысил голос, заставляя утихнуть казаков. – И штабс-капитан Кох, и вахмистр Милошевич при первой же угрозе охраняемому лицу должны были сразу же открыть огонь на поражение из револьверов, которые у них были, а не бегать с саблей за преступником и не закрывать царя своим телом.

– Это что же, по своему стрелять? – спросил кто-то из казаков.

– Любой покушающийся на жизнь царственной особы – враг. И он должен быть незамедлительно уничтожен. И не важно, кто это будет – офицер, чиновник или женщина.

– В бабу стрелять? – изумлённо выдохнул урядник Лагунов.

– Лагунов, тебе мало Веры Засулич, которая стреляла в петербургского градоначальника генерал-адъютанта Трепова? Понадобится, придётся стрелять. Поэтому, господа казаки, тем, которые хотят служить в конвое, особенно личником цесаревича, придётся ломать в себе некоторые нравственные устои. И это тяжелее, чем научиться хорошо стрелять или рубить шашкой. Перед вами будет скрытый враг, а не тот, к которому вы готовились. И эта вражина, чтобы убить цесаревича будет готова бить исподтишка, а если понадобится, то и пожертвует для достижения цели свою жизнь. Поэтому перед тем как записаться в личники, подумайте над тем, что я вам сейчас рассказал.

– А я-то думал, как почётно будет в конвое служить, – тяжело вздохнул один из забайкальцев.

– Это точно, – с не менее тяжелым вздохом поддержал его другой казак.

– Всё, закончили разговор. Следующие вопросы через двадцать минут занятий.

– Ваше благородие, дозвольте ещё один вопрос?

– Какой, Лагунов?

– А почему этим малолеткам, пусть и награжденным, вы раньше нас дали револьверы?

– Понимаешь, урядник, с этими казаками я съел не один пуд соли и через многое успел пройти. У каждого из них за плечами есть убитые в бою хунхузы. И обучены они уже многому, – говоря это, я резко развернулся к казачатам, выдёргивая из кобуры револьвер.

Ребята не подвели. Два года без меня бока не пролёживали, а продолжали тренироваться. Строй мгновенно рассыпался. Кто перекатом, кто прыжком, кто кувырком мои браты уходили с линии огня, не мешая друг другу. При этом больше половины успели достать револьверы и, пусть неумело, но нацелиться на меня. Отставшие возились с ремешком кобуры.

– Едрёна-матрёна, – только и смог произнести за моей спиной Лагунов. Остальные забайкальцы стояли с открытыми ртами.

Повернувшись назад к уряднику, я потёр стволом револьвера лоб над переносицей.

– И ещё, Лагунов, они уже научились быть всегда готовы отразить любую опасность, а также знают мои своеобразные шутки.

– Едрёна-матрёна, они все окаёмы и сняголовы… – произнёс урядник, пытаясь вернуть глаза и челюсть на место.

После этой демонстрации умений казачат наконец-то начал занятия. Сначала учились просто выхватывать револьвер из застегнутой кобуры. Потом становиться в тактическую боевую стойку для стрельбы. Заодно показал и стойку Вивера. Дальше пошли упражнения с выходом в стойку после команд: противник слева, справа, сзади. Стойка для стрельбы с колена, лежа, на боку, в перекате, в движении. Я вместе с десятком выполнял все упражнения. Надо было тренироваться, пока есть такая возможность.

Занятие длилось почти четыре часа, из которых половина ушла на объяснение казакам, включая и мой десяток, зачем всё это нужно. Когда тренировка закончилась, ко мне подошел сотник Шадрин, который смотрел на все эти безобразия часа два.

– Да, Тимофей Васильевич, Сердюк рассказывал мне, как вы гоняете его кубанцев. Но лучше один раз увидеть. Очень интересно и поучительно. Только зачем вы вместе со всеми по палубе кувыркались и всё выполняли так же, как простой казак?

– Михаил Петрович, надо себя в форме держать. Да и личный пример казаков стимулирует.

– Представляю, какие разговоры сегодня будут между моими забайкальцами. Но я вижу, что вам надо привести себя в порядок. Жду вас на ужин.

После ужина, где с Шадриным обсудили текущие дела, состоялась встреча с Лихачевым. Разговор был непростым, но закончился тем, что надворный советник дал расписку о сотрудничестве и выбрал псевдоним «Артист». А мне так хотелось обозвать его «Козёл», но, как говорится, дерьмо-то оно дерьмо, но наше дерьмо. Будем и с таким работать. Перед сном подвёл итоги дня и остался ими доволен. Пообщался от души с братами, неплохо потренировался, с командиром забайкальцев и ими самими наладил хорошие рабочие взаимоотношения. Получил первого агента своей секретной службы. Каждый бы день так. С этими мыслями провалился в сон, надеясь увидеть в нём свою Анну-Светлану.

Глава 3Коммерция

– Дорогой Тимофей Васильевич, как я рад вашему посещению моего дома, – Александр Васильевич Касьянов, как всегда похожий больше на английского аристократа, чем на купца, шёл мне навстречу с радостной улыбкой на лице. – Вы позволите по русскому обычаю?

После этих слов Александр Васильевич, обняв меня, расцеловал три раза.

– Как вы возмужали, Тимофей Васильевич, с момента нашей последней встречи. Настоящий боевой офицер, отмеченный высокими наградами, – Касьянов, сделав шаг назад, с какой-то отцовской любовью во взгляде рассматривал меня. – Прав я был, когда предрекал вам великое будущее. Почти четыре года назад молодой, но неординарный казачок, сейчас хорунжий и Георгиевский кавалер. Надеюсь дожить до того момента, когда буду обращаться к вам, Тимофей Васильевич, – ваше превосходительство.

– Александр Васильевич, не смущайте меня комплиментами, как девицу. И я тоже очень рад вас видеть.

– Всё, умолкаю, и давайте пройдем за стол. Надеюсь, не забыли, что в это время я обычно завтракаю.

– Прекрасно помню, Александр Васильевич, – ответил я, увлекаемый купцом по коридору в сторону гостиной. – Поэтому и прибыл без приглашения к этому времени, надеясь застать вас дома.

– Очень этому рад, Тимофей Васильевич. Признаться, когда два дня назад при встрече государя наследника увидел молодого хорунжего в его окружении, сам хотел искать встречи с вами. Но, слава богу, вы опередили меня.

Под эти слова мы вошли в гостиную, где всё те же горничные, что и почти четыре года назад, сервировали стол. Потом был прекрасный, как всегда, завтрак, во время которого я рассказал о тех событиях, которые произошли со мной за это время. Завтрак закончился. Касьянов, плеснув в бокал немного коньяку, закурил сигару. Я же, налив в небольшую емкость вишнёвого ликёра, смочил в нём губы, наслаждаясь прекрасным вкусом.

– Итак, Тимофей Васильевич, внимательно слушаю вас, – купец с серьёзным выражением лица смотрел на меня.

– Александр Васильевич, как я уже сказал, я являюсь одним из обер-офицеров конвойной сотни его императорского высочества. Добавлю только, что отвечаю за деятельность секретной охраны государя наследника. Вот о некотором сотрудничестве с вами в этом направлении мне и хотелось поговорить.

Касьянов, чопорно поджав губы, с каким-то сожалением посмотрел на меня.

– Тимофей Васильевич, уж не вербовать ли меня в сексоты пришли? Признаться, не ожидал. Да и мундир на вас тогда другой должен быть, – купец сожалеюще покачал головой, а глаза его зло блеснули.

– Ну что вы, Александр Васильевич! Как вы только могли такое подумать обо мне?! Вербовать одного из экономических столпов на Дальнем Востоке. Окститесь! – я развёл руки в стороны, показывая своё возмущение. – Нет, я пришёл поговорить о возможности небольшой коммерции между вами и мной.

– И что же это за коммерция? – спросил купец, но заинтересованности в его глазах я не увидел. Там поселился лёд.

– О, коммерции, очень выгодной обеим сторонам. Как вы думаете, какой товар самый дорогой в торговле и приносящий наибольшие дивиденды, Александр Васильевич?

– Оружие, спирт, золото, драгоценные камни, опиум… – начал перечислять Касьянов, но я перебил его.

– Нет, уважаемый Александр Васильевич. Самый дорогой товар – это нужная информация. Вспомните свои же слова, сказанные вами в одну из наших встреч. Там шепнули, здесь шепнули, проанализировал и получил информацию, без которой успех в торговле невозможен.

– Какая же информация вам нужна от меня? – спросил отчуждённо Касьянов.

– Александр Васильевич, мне нужны сведения, которые напрямую касаются безопасности государя наследника. Поверьте, меня не интересуют разговоры за столом, где обсуждаются вопросы о том, что монархическая власть устарела и надо что-то менять. Меня интересует в первую очередь, что в городе появились люди, которые не те, за кого себя выдают. Информация о том, что кто-то пытается купить оружие и взрывчатку в обход установленных правил. В общем, всё, что можно трактовать, как попытку устроить покушение на охраняемую мной особу.

– И чем же я буду отличаться от сексота? – спросил купец, с каким-то вызовом глядя на меня.

– Что же, жалко, что мы не поняли друг друга, – я поднялся из-за стола. – Спасибо, Александр Васильевич, за хлеб и соль. Всего доброго. Честь имею.

Я направился на выход из гостиной. Уже выходя из комнаты, услышал вопрос в свою спину:

– Тимофей Васильевич, куда направить ваши деньги, которые хранятся в нашем доме?

Резко повернувшись, я брезгливо посмотрел на купца.

– Оставьте их себе, Александр Васильевич, в знак благодарности за всё, что вы в своё время для меня сделали. Желаю вашему торговому дому и дальше процветать на просторах Дальнего Востока. Пока ещё под российским флагом.

Кивнув головой, чётко повернулся кругом и чуть ли не строевым шагом пошёл по коридору. Уже у самой входной двери меня догнал купец.

– Тимофей Васильевич, постойте, не уходите. Извините меня. Давайте вернёмся за стол и всё ещё раз обсудим.

Я развернулся и посмотрел в глаза Касьянова. Какого-то чувства вины или раскаяния я там не увидел. Но определённый интерес был.

– Хорошо, Александр Васильевич. Давайте попробуем ещё раз.

Молча вернулись в гостиную и сели за стол.

– Тимофей Васильевич, вы произнесли фразу – пока под российским флагом. Неужели всё так плохо?

– Александр Васильевич, вы же умный человек. Скажите, что произойдёт, если наследник престола будет убит? Убит здесь, как наместник Дальнего Востока? Ваши прогнозы?

– Вы знаете, так сразу и не ответишь. Вариантов множество, – Касьянов как-то нервно плеснул в бокал коньяка и залпом его выпил. – А что, есть сведения, что на цесаревича готовится покушение?

– Есть варианты, Александр Васильевич. И их очень много. Покушение могут осуществить оставшиеся на свободе «народовольцы», которые сейчас за рубежом разделились на несколько фракций, некоторые из них также настроены вести революционный террор. Есть определённые силы в Китае, Корее и Японии, которые готовы развязать с Россией войну, используя как повод для этого смерть цесаревича. Наши островные друзья англичане, американцы, да и немцы также могут приложить руку к этому.

– Война… – Касьянов заметно побледнел. – Не хотелось бы такого. Не знаю, как считают при дворе и наши военные начальники, но, на мой взгляд, мы не готовы.

– Поверьте, Александр Васильевич, государь в курсе проблем Дальнего Востока. Для скорейшего развития его экономического положения, которое позволит содержать необходимое количество войск для ведения боевых действий по защите наших земель, государь наследник сюда и направлен.

– Экономическое развитие… – горько усмехнулся Касьянов. – Тимофей Васильевич, а вы в курсе того, какие таможенные тарифы здесь ввели год назад?

– Нет, Александр Васильевич. Признаюсь, у меня были другие проблемы, которые я должен был решать. Но с удовольствием послушаю вас.

– Вы знаете, если бы у нас в России всё делалось так, как советуют умные люди… Если будет возможность, обязательно ознакомьтесь с работой Менделеева «Толковый тариф, или Исследование о развитии промышленности России в связи с её общим таможенным тарифом 1891 года». К сожалению, та экономическая политика протекционизма, которая осуществляется последние годы на Дальнем Востоке, и новые тарифы привели к тому, что импортные товары мы вынуждены закупать в Москве.

Касьянов ещё раз горько покачал головой и закурил сигару. Пару раз пыхнув дымом, он продолжил:

– В последнее время вместо того, чтобы привезти американский, английский, немецкий товар из Китая или Кореи, мы вынуждены его доставлять из Москвы. Путь товаров в Благовещенск длится пять месяцев, так как он проходит по маршруту Москва – Одесса – Владивосток – Николаевск – Благовещенск. За товар нужно рассчитываться в Москве до первого февраля, и тогда он появится в Благовещенске к концу июля. Если закупаться чуть позже, есть риск остаться на зиму во Владивостоке. Или всё перевозить обозами. Представляете, какие это расходы?

Я согласно кивнул головой.

– А надо успеть расторговаться, получить деньги для новых закупок товара. Мало-то товара вести невыгодно. А всё продать не успеваешь. Значит, необходимо дополнительное кредитование. Кроме нас, торговцев, в свободных капиталах нуждаются золотопромышленники. Вы знаете, Тимофей Васильевич, сколько только в Амурской области золотых приисков?

– Откуда, Александр Васильевич, – ответил я, заинтересованный рассказом купца об экономических трудностях местных акул капитализма.

– Хорошо, я вам скажу. На январь девяносто третьего года только в Амурской области насчитывается триста пятнадцать официальных золотых приисков, которые по скромным подсчётам добывают около четырехсот пудов золота в год. И при этом больше половины уходит в Китай, где на него цены выше, чем даёт казна. Если сами не можете купить по нормальной цене, то дайте возможность официально продать тому, кто дает большую цену! А не заниматься контрабандой.

Купец раскраснелся лицом и, произнося последние фразы, начал энергично жестикулировать рукой, в которой была зажата сигара. Видимо, высказывался мне о наболевшем.

– Представляете, Тимофей Васильевич, только в Хабаровке есть отделение Государственного банка с минимальным капиталом, который даже кустарную и зарождающую заводскую промышленность кредитами обеспечить не может. Наш дом оказывал финансовую помощь по кредитованию нуждающимся в этом, но после ввода новых таможенных тарифов сами еле сводим концы с концами. Свободных капиталов не хватает. – Касьянов обречённо махнул рукой. – Экономическое развитие – как много в этих словах. Английские, американские и японские суда в наших территориальных водах ведут браконьерский промысел вдоль всего тихоокеанского побережья. Не отстают от них и китайские браконьеры. Тимофей Васильевич, сотни китайских джонок, шаланд и шхун свободно заходят в залив Петра Великого, где бесконтрольно загружаются трепангом, морской капустой и вывозят всё в Китай безданно и беспошлинно. Только трепанга вывозят больше двух тысяч пудов в год. Вы представляете, какие деньги мимо казны идут, Тимофей Васильевич?

Честно говоря, я был несколько шокирован этой информацией, а особенно теми цифрами, которые прозвучали. В девяностых в постсоветском бардаке творился такой же беспредел, но конкретных цифр я не знал. Здесь же цифры прозвучали, и они для этого времени были огромными.

– Помимо трепанга ведётся незаконный промысел морского гребешка, мидий, крабов, осьминогов. Про то, как вырезаются целые лежбища сивучей, больно говорить, – Касьянов глубоко затянулся сигарой, покатал дым во рту, выпустив его, несколько успокаиваясь, произнёс: – Мы эти проблемы решить не можем, а вы говорите, экономическое развитие. Неужели думаете, что если сюда прибыл государя наследник, то всё волшебно разрешится?

«Это вряд ли», – подумал я про себя, а вслух произнес:

– Александр Васильевич, надеюсь, что назначение наследника наместником Дальнего Востока позволит ускорить решение данных проблем.

– Дай бы бог, – Касьянов широко перекрестился, а я последовал его примеру.

Купец некоторое время помолчал, пыхтя сигарой. Потом, видимо, что-то решив про себя, произнёс:

– Тимофей Васильевич, возвращаясь к нашему разговору. Я понял, какая вам нужна информация. И дам задание своим доверенным людям собирать её. Извините ещё раз за моё поведение. Теперь понимаю, что только ещё одного покушения на государя наследника нам не хватает, чтобы возник хаос. Кроме того, поговорю со своими друзьями. Постараюсь их убедить также искать необходимую вам информацию. Но передавать её буду только вам.

– Огромное спасибо, Александр Васильевич, – мысленно переведя дух, ответил я. – Может быть, вам нужна какая-то моя помощь?

– Вы знаете, Тимофей Васильевич, нужна. Я по какой надобности хотел с вами встретиться… Мы с друзьями подготовили докладную записку на имя генерал-губернатора Корфа о необходимости открытия в Благовещенске отделения Государственного банка. Там не только просьба, но и экономическое обоснование, со всеми необходимыми расчетами. Теперь с учетом того, что наместником назначен сам государь наследник, не могли бы вы передать ему данную записку? – Касьянов выжидательно посмотрел на меня.

– Сегодня же она будет на столе цесаревича, – ответил я.

– Спасибо, Тимофей Васильевич. Только доклад находится у меня на работе. У вас будет время, чтобы заехать за ним? Потом вас отвезут, куда укажете.

– Найдётся, Александр Васильевич, но лучше поторопиться, – я допил рюмку ликёра. – Мне скоро на доклад к его высочеству.

Прибыв через некоторое время в выделенный мне и Головачеву крохотный кабинетик, где с трудом разместили два письменных стола, пару стульев и небольшой шкаф, быстро пробежал глазами доклад Касьянова. Я, конечно, не экономист и не финансист, но зная будущее развития Дальнего Востока, мог по этому документу сказать одно – очень толково и обоснованно. Осталось только передать цесаревичу.

С момента начала выдвижения на Дальний Восток его нового наместника я каждый день докладывал Николаю о планах, задачах конвойной службы и её секретной части на день и как были выполнены поставленные задачи за предыдущий день. Сегодняшний доклад должен был быть несколько обширнее обычных, так как содержал много сведений, полученных от агентов по Благовещенску. Весь вчерашний вечер вместе с коллежским секретарём Кораблевым Николай Алексеевичем просидели в этом кабинете, сводя все полученные агентами данные в краткую выжимку. Ребята Кораблева поработали очень неплохо, особенно учитывая плачевное состояние дел у местной полиции и у жандармов. Основной бедой была острая нехватка личного состава.

Вчера только узнал, что полицейские функции в Амурской области осуществляло Амурское окружное полицейское управление, которое было образовано только пять лет назад и включало участкового начальника, трех приставов, столоначальника, секретаря и трех толмачей. Девять человек на четырнадцать тысяч населения в Амурской области, не включая городов, и на территорию почти в пятьсот тысяч квадратных вёрст. В самом Благовещенске, где сейчас проживало народу больше, чем во всей Амурской области, был полицмейстер, два следственных пристава, один полицейский надзиратель, переводчик, столоначальник и двадцать пять городовых. К ним добавляются два представителя Сибирского жандармского округа. И всё. Как хочешь, так и борись с преступностью и революционерами. Нет, было ещё одиннадцать окружных полицейских по количеству казачьих округов, да горная полиция, которая подчинялась только горным исправникам и содержалась на частные средства. Но в городе они нам не помощники при охране цесаревича.

Получалось, что Кораблев и его десять секретных агентов с их подготовкой в количественном отношении, если не считать нижних чинов, превышали полицию и жандармерию Благовещенска, про качество лучше вообще промолчать. По словам одного из старших агентов, только с одним из следственных приставов да обоими жандармами можно иметь дело. С остальными дуболомами лучше не связываться, чтобы не вышло хуже. А охранять нам Николая в этом городе, судя по всему, не десять дней, как это планировалось раньше. Вчера Головачев сообщил мне, что государь наследник соизволит задержаться в Благовещенске, чтобы лучше ознакомиться с жизнью этого города.

Как я думаю, наследничек решил оторваться за долгие месяцы пути в аскетической обстановке. Хабаровка – это административный центр. Владивосток – большая стройка. Развлечься в этих городах негде. А здесь на перекрёстке улиц Никольской и Большой здание офицерского собрания. Двухэтажное, с открытой верандой, с гостиной, где проходят балы, музыкальные вечера, неплохая бильярдная, столовая. Прямо напротив офицерского собрания здание общественного собрания с театральной залой, в которой каждый театральный сезон проходила премьера. А в этом году даже две: оперно-опереточная и драматическая. Драматическая, правда, погорела через два месяца, а первая до сегодняшнего дня продержалась без убытка.

Я взял со стола папку для ежедневного доклада и достал из неё несколько фотографий. А ничего так актрисочки. Фигуристые. И мордашки даже очень ничего. Лишь бы новой Матильды не образовалось. Хотя это не мне решать, а Николаю. Моё дело заключается только в том, чтобы проверить тех девочек, с которым, возможно, пожелает встретиться наследник. Надо, кстати, дать команду Кораблеву, чтобы выяснил, какой в городе лучший врач по венерическим заболеваниям. Надо будет этих бутончиков обязательно осмотреть.

Я тяжело вздохнул. Сегодня как-то придётся извернуться, чтобы уточнить планы цесаревича по поводу времяпровождения в городе. Официальная программа у меня была, и все охранные мероприятия по ней уже запланированы и отработаны. А вот сколько ещё времени проведёт Николай в Благовещенске сверх программы, мне неизвестно. Что собирается делать, тоже не знаю. А экспромтов нам не надо. Ещё раз тяжело вздохнув, я взял свою папку, доклад Касьянова и направился на прием к наместнику Дальнего Востока.

– Разрешите войти, ваше императорское высочество?

– Входите, Тимофей Васильевич. Я сегодня за вами с утра отправлял несколько раз, но вас не могли найти!

– Ваше императорское высочество, с разрешения подъесаула Головачева я с утра отлучался в город для встречи в рамках службы секретной части.

– И с кем же вы встречались, если это не секрет? – цесаревич действительно заинтересованно смотрел на меня. – Сегодня вы впервые покинули меня, не уведомив об этом!

– Ваше императорское высочество, по протоколу встреч сегодня до обеда у вас был запланирован приём генерал-губернатора барона Корфа, поэтому я счёл возможным отпроситься для встречи с купцом первой гильдии Касьяновым Александром Васильевичем.

– Неоднократно слышал эту фамилию. Об этом купце много говорят. Барон Корф сегодня также несколько раз упоминал его. А зачем вы с ним встречались, Тимофей Васильевич?

– Ваше императорское высочество, у Ивана Яковлевича Чурина несколько ухудшилось здоровье, и теперь Александр Васильевич управляет практически всеми делами торгового дома «Чурин и К^о». А этот дом имеет отделения, магазины во всех крупных населенных пунктах Восточной Сибири, Дальнего Востока и даже Маньчжурии. Если перечислять только крупные города, то это Иркутск, Сретенск, Благовещенск, Хабаровка, Никольское, Владивосток. Есть торговые лавки в Инкоу, Мукдене, Гирине, Порт-Артуре, Харбине. Это огромная торговая сеть, и не воспользоваться её информационными возможностями для обеспечения вашей безопасности было бы глупо. Тем более меня в своё время связывали с Александром Васильевичем довольно близкие взаимоотношения.

– Тимофей Васильевич, неужели вам удалось уговорить купца делиться информацией? В это тяжело поверить!

– Действительно, ваше императорское высочество, мы сначала разругались. До полного разрыва отношений. Потом всё-таки договорились.

– И что, этот Касьянов ничего не попросил взамен? Вот в это точно не поверю! Какие привилегии ему нужны?

– Попросил, ваше императорское высочество, – я протянул цесаревичу папку с докладной запиской Касьянова. – Здесь просьба Александра Васильевича с экономическим обоснованием о необходимости открытия в Благовещенске отделения Государственного банка со значительным капиталом.

– Да, Тимофей Васильевич, вы и ваши знакомые не перестаете меня удивлять. Интересная просьба, – Николай встал из-за стола и подошёл к окну. – Вы не поверите, Тимофей Васильевич, но около двух часов назад я обсуждал этот вопрос с бароном Корфом. Генерал-лейтенант Духовский, присутствующий на этом приёме, полностью поддержал данную инициативу, которая, по словам барона, должна в несколько раз ускорить экономическое развитие Приамурья и всего Дальнего Востока.

Цесаревич вернулся за стол, открыл папку и углубился в чтение. Через некоторое время закрыл её и, посмотрев на меня, задумчиво произнёс:

– Практически то же самое сегодня по этому вопросу говорил генерал-губернатор. Здесь более развернутая статистика и экономические расчёты. А больше ни о чём купец не просил?

– Только передать данную просьбу-доклад, ваше императорское высочество, – быстро ответил я.

– И как же вы собираетесь дальше стимулировать такого секретного сотрудника и агента? – Николай с какой-то иронией смотрел на меня.

– Также делиться с Касьяновым кое-какой информацией, – глядя в глаза цесаревичу, ответил я.

– И какой же?

– Ваше императорское высочество, допустим, вы приняли решение об открытии отделения Государственного банка в Благовещенске до первого октября этого года. О вашем решении и о конкретных сроках будет знать небольшое количество служащих вашей канцелярии. Большинство узнает только при открытии банка. И если я расплачусь такой инсайдерской информацией с Касьяновым за достойные сведения, которые позволят обеспечить вашу безопасность, то, по-моему, это будет равнозначный обмен. Александр Васильевич вы из такой информации сможет получить неплохие экономические дивиденды.

– Интересное предложение и забавное словосочетание – инсайдерская информация. Какой смысл, Тимофей Васильевич, вложили в эту фразу?

– Информация, известная ограниченному кругу лиц и которая может значительно повлиять на экономические показатели на рынке.

– Что же, если информация от Касьянова будет действительно стоящей, то можете ему сообщить, что мною действительно принято решение об открытии отделения Государственного банка в городе Благовещенск первого ноября этого года. С министром финансов Витте данный вопрос по телеграфу решён.

– Спасибо за разрешение и информацию, ваше императорское высочество, – я склонил голову.

– Тимофей Васильевич, всё собираюсь и забываю спросить. Вы знаете английский язык? Просто у вас в речи часто англицизмы встречаются.

– Да, ваше императорское высочество, могу говорить, писать и читать на английском и значительно лучше, чем на французском и немецком. Эти языки знаю на уровне шестилетней гимназии. Также немного говорю и знаю небольшое количество иероглифов на китайском, корейском и японском языках, – ответил я, думая про себя, что про пушту и чеченский умолчу.

– Изрядно, Тимофей Васильевич, – цесаревич удивлённо покачал головой. – Чем больше мы общаемся, тем больше интересного о вас я узнаю.

– Ваше императорское высочество, на настоящий момент на Дальнем Востоке перемешались народности, говорящие на множестве языков. Шесть, которые я перечислил, это минимум, необходимый для того, чтобы добросовестно выполнять свои служебные обязанности по вашей охране, особенно в её секретной части.

– Высокие у вас запросы и требования к знаниям, необходимым для моей охраны, – цесаревич улыбнулся. – Ну, так мне теперь только спокойнее будет.

Но на мгновение в глазах Николая промелькнул испуг и чувство беззащитности, как у маленького мальчика.

– Что у нас по ежедневному докладу? – справился с собой наследник.

– Ваше императорское высочество, подъесаул Головачев сегодня знакомится с тридцатью казаками-амурцами, которые выбраны для службы в конвое. Завтра и послезавтра будут решаться хозяйственные вопросы по их размещению, обмундированию, вооружению. Кубанцы несут службу согласно расписанию постов и караулов. Забайкальцы готовятся. Завтра их первый десяток заступает во внешний круг охраны. Агенты секретной части продолжают собирать информацию. – Я протянул папку для ежедневных докладов цесаревичу. – Ваше императорское высочество, здесь кратко изложены сведения, которые агенты собрали, готовясь к вашему приезду в Благовещенск. Статистика, данные о значимых людях, досуг и прочее. Из требующей особого внимания информации считаю полученные сведения о некоторых волнениях среди рабочих на Александровском прииске Хинганского горного округа и в Ниманской компании. К сожалению, горное руководство неохотно, а точнее никак не идет на сотрудничество с представителями Сибирского жандармского округа.

Николай, который внимательно читал докладную записку, лишь кивнул головой. Мол, услышал и принял к сведению. За последнее время интерес к делам у Николая значительно вырос. Речь, конечно, не шла о работе от зари и дотемна или о том, как работал его отец. Но часа четыре в день цесаревич уже посвящал обязанностям наместника Дальнего Востока, и, как я видел, с каждым днём эти обязанности нравились ему всё больше. Хотя я мог и ошибаться, так как на большинстве рабочих встреч цесаревича не присутствовал. Николай предпочитал принимать чиновников, служащих, посетителей тет-а-тет. Только два конвойца при наследнике изображали статуи во время этих встреч. И то мне и Головачеву из-за этого пришлось выдержать целую войну с наследником престола.

– Интересно получается, – цесаревич оторвал голову от бумаги. – В Благовещенске проживает жителей больше, чем во всей Амурской области?

– Это так, ваше императорское высочество, – я, подтверждая, кивнул головой. – В городе легче выжить, найдя работу. Тем более Благовещенск расстраивается и развивается, только шестьдесят шесть кирпичных заводов работает. В этом году купец второй гильдии Иван Петрович Чепурин запустил сразу чугунолитейный и механический заводы. Сто пятьдесят шесть торговых лавок в городе. Можно сказать, что Благовещенск – это торговый и промышленный центр Дальнего Востока. Хабаровка – административный центр. А Владивосток станет морским военным щитом и морскими воротами наместничества.

– Да, интересные данные. Оставите их у меня, я ещё раз эту статистику почитаю. А я вам, Тимофей Васильевич, доклад барона Корфа дам почитать. Там все данные по различным ведомствам разбиты, общей картины не видно. Переработаете? – Николай вопрошающе посмотрел на меня.

– Так точно, ваше императорское высочество, – ответил я, приняв стойку смирно.

– Не тянитесь во фрунт, Тимофей Васильевич. И раз у нас сегодня доклад так затянулся, берите стул и садитесь к столу.

Я взял ближайший стул и присел сбоку от стола, за которым разместился цесаревич.

– Тимофей Васильевич, а что это у вас за выражение лица было, когда к столу подходили? – поинтересовался Николай.

– Ваше императорское высочество, да мелькнула мысль одна. Сейчас постараюсь её сформулировать. Ангарск, Иркутск, Благовещенск и административный центр Дальнего Востока – Хабаровка. Может быть, лучше переименовать в Хабаровск? И Ерофей Павлович Хабаров не забыт, и название города благозвучнее будет.

– Тимофей Васильевич, – после небольшой паузы произнёс цесаревич. – Вы позволите эту идею у вас украсть и озвучить её завтра на малом совете?

– Ваше императорское высочество, с большим удовольствием.

– Спасибо. Что у нас дальше по докладу? – наследник довольно улыбнулся.

– Ваше императорское высочество, дальше идут списки наиболее значимых жителей Благовещенска с их краткой характеристикой. Успели собрать начальную информацию на семьдесят восемь человек. Данная работа будет продолжена и расширена.

– Значит, вы, Тимофей Васильевич, идею сбора информации на всех более-менее известных личностей Дальнего Востока так и не оставили?

– Так точно, ваше императорское высочество. Если около известного человека появляется какая-то тёмная личность, получить об этом информацию будет проще. Хотя следующее задание, которое получили агенты, это установить и наиболее известных преступников, контрабандистов Благовещенска. Криминальный мир также надо изучать.

– Хорошо. Передайте своим агентам, что я доволен их работой.

– Слушаюсь, ваше императорское высочество. Обязательно передам. Только это люди полковника Ширинкина. Ими они и останутся. А вот по поводу набора в секретную часть я хотел бы отпроситься на завтра до обеда. Мне необходимо встретиться с директором мужской гимназии, да и в ремесленное, которое пятилетнее, также хотел бы зайти.

– Надеетесь найти кандидатов в секретную службу? – спросил цесаревич, механически перелистывая доклад о значимых лицах города.

– Может быть. И очень на это надеюсь. Просто не знаю, где искать. Принцип хоть кого в нашем случае не подходит. А у меня есть только десяток Кораблева. Если вы разрешите, ваше императорское высочество, то на полставки можно десяток моих станичников поставить. Всё равно буду их привлекать. Но в полицейские, несмотря на хорошие оклады для агентов, они не пойдут. Быть лейб-гвардейцем для них в тысячу раз почётнее. Тем более первые в станице.

– Я не против, Тимофей Васильевич. Надо только всё это грамотно оформить по ведомствам. А браты, как вы их называете наедине, достойны дополнительного вознаграждения. Я уже убедился, что многие казаки конвоя пытаются не упасть в грязь лицом перед этой молодёжью. А значит, качество обучения и самой службы растёт.

– Так точно, ваше императорское высочество, – мои губы самопроизвольно расползлись в довольной усмешке.

– Хорошо, Тимофей Васильевич, завтра до обеда можете быть свободны. Займитесь поиском кандидатов в агенты. Вам теперь как пауку надо создавать свою сеть. Евгений Николаевич, признаться, большой мастер этого дела. Но и возможностей у него куда больше.

– Это точно, ваше императорское высочество. Мне бы кадры найти в секретную часть. Кадры решают всё, – беззастенчиво украл я фразу из будущего.

– Ищите и обрящете, Тимофей Васильевич, – с улыбкой произнёс цесаревич, перевернув последний лист доклада о лицах, и наткнулся на фотографии.

– А это кто? – спросил наследник, держа в руках фото ведущей актрисы опереточно-оперной труппы.

– Это прима в оперетте «Цыганский барон», которую вы посетите через четыре дня. О ней и о других артистах есть краткая информация в докладе «Досуг», – ответил я, думая про себя, что эта прима чем-то напоминает Кшесинскую, но, на мой взгляд, даже симпатичнее. Только как её на осмотр к гинекологу-венерологу отправить? И остальных бутончиков. Вот это вопрос!

– Так, оставьте доклад мне, – цесаревич закрыл папку. – Я с ним более подробно ознакомлюсь. А сами можете быть свободны. Займитесь своими делами.

Глава 4Гимназистки-феминистки

«Да, довелось узнать, что Николаша, оказывается, кричать может, да ещё как, – думал я, глядя на цесаревича, который призывал на мою неумную голову проклятия. – Однако вот это словосочетание очень интересное. Чувствуется, что восточное путешествие наследника на корабле не зря прошло. Так заковыристо только боцманы могут выражаться. Нет, и чего так разнервничался?! Оба-на, уже Кораблеву прилетело. Надо же, где, оказывается, у Николая Алексеевича мозги находятся?! Никогда бы не подумал».

Я и коллежский секретарь Кораблев стояли перед возмущённо вещающим государем наследником уже минут пять. Всё это время цесаревич пытался донести до наших тупых голов, что моё предложение включить в секретную часть его охраны агентами женщин, как бы помягче выразиться, – неправильное. А Кораблев, который меня в этом начинании поддержал, тоже ошибается. Причем это доводилось до нас очень эмоционально, с использованием ненормативной лексики, включая морскую терминологию. А в будущем говорилось, что Николай Второй тряпка, тихий и безвольный человек, который не мог отстоять своё мнение. Хотелось бы мне на эти пять минут поменяться местами с теми, кто всё это писал в Инете. Разнос был просто замечательным, в лучших военных традициях, на пять баллов по пятибалльной шкале. Я бы даже пять с плюсом поставил.

А всё началось вчера. Придя в мужскую гимназию, где шли выпускные экзамены, у надворного советника Соколова я встретил зашедшего к нему в гости директора женской гимназии Бекетова. Во время продолжительного разговора с этими замечательными людьми мы усидели целый самовар, и Пётр Иванович посоветовал мне взять на службу нескольких гимназисток, которые выпускаются у него в этом году. Также было предложена пара кандидатур из прошлогоднего выпуска.

Всё это произошло после дискуссии: почему женщины идут в революцию? Откуда берутся Веры Засулич и похожие на неё? По мнению Бекетова, в последние четверть века в Российской империи идёт быстрый процесс изменения семейных отношений и распространения грамотности среди женского общества. Если раньше знания были доступны только девушкам из высшего света, то теперь образование стало доступно и другим слоям населения. С учетом этого, стремящихся к самоутверждению девушек и женщин становилось все труднее удерживать дома, но вот доступ к высшему образованию на настоящий момент сильно ограничен. Как следствие, в обычной жизни те же самые гимназистки, по первому разряду закончившие Благовещенскую гимназию, максимум, чего смогут достигнуть – место домашнего учителя. Да и то после сдачи дополнительных экзаменов. А среди выпускниц есть девушки с большими амбициями, но которые не смогут реализовать свой интеллектуальный потенциал.

Видимо, эта причина, по мнению Бекетова, и привела многих девушек и женщин в ряды радикалов-революционеров, где среди их соратников-мужчин они встречали большее уважение к себе, чем в любых традиционных и законопослушных слоях общества. И самое страшное было, по мнению Петра Ивановича, что в очень скором времени таких девушек и женщин будет намного больше. Общество меняется, хотим мы этого или не хотим. Принцип трёх «К» – «Kinder, Küche, Kirche», то есть «дети, кухня, церковь», о котором писали немецкие газеты, цитируя слова Вильгельма Второго о социальной роли женщины в Германии, мало подходит современным русским девушкам. Им нужны другие идеи. Так, может быть, для самореализации некоторых особенно активных девочек служба в секретной охране цесаревича и подойдёт? Это, конечно, против правил и приличий современного общества, но лучше пускай служат, чем пойдут в революцию.

Петра Ивановича с его идеей службы девушек в охране активно поддержал его коллега Соловьев. Кроме того, Константин Николаевич сразу же назвал мне фамилии чуть ли не десятка гимназистов, которых можно было заинтересовать дальнейшей службой в Департаменте полиции в роли секретных агентов, охраняющих государя наследника. Причем это тоже были не только выпускники этого года. Некоторые учащиеся, которые блестяще закончили обучение в прошлом и позапрошлом году, пока ещё не смогли найти достойное место в этом мире.

В общем, сделав краткие выписки по кандидатурам, я вернулся в свой кабинетик и с господином Кораблевым обсудил данную проблему. Сначала Николай Алексеевич идею привлечения в секретные сотрудники девушек воспринял в штыки. Но постепенно на примерах я показал ему, насколько это будет выгодно и эффективно. Особенно в области получения разнообразной информации в роли дворянки, купчихи или мещанки. Горничная, учительница, гувернантка и такое прочее. Можно охватить широкий сегмент тех людей, от которых агент мужчина информацию вряд ли получит.

Кроме того, во время больших приемов, балов в дамскую комнату не войдешь. Что там будут делать подозрительные личности женского пола, не проверишь. А если девушек поднатаскать в определённой области рукопашного боя и стрельбы из револьвера, то они станут джокерами в колоде охраны. Кто из злоумышленников сможет подумать, что хрупкая девушка может неожиданно и точно ударить, чтобы обезвредить злодея-преступника, а тем более выстрелить в него!

Воодушевлённый такими перспективами Кораблев вызвался сопровождать меня на ежедневный доклад к цесаревичу, чтобы поддержать в этом нововведении в секретную службу. «Ага, поддержал! Получили оба по самое не балуй. Ладно я, а Николая Алексеевича жалко. Его чистый душевный порыв был грубо истоптан „грязными сапогами будущего императора“», – думал я, глядя на начальника секретной службы, который, сев за стол Головачева, вытирал испарину со лба.

– Признаться, Тимофей Васильевич, такой бурной реакции государя наследника на ваше предложение я не ожидал, – глубоко вздохнул Кораблев.

– Признаюсь, Николай Алексеевич, я тоже, – отвечая, опустился на свой стул и положил на стол папку с докладом. – Хорошо ещё, про детей ничего не успел сказать. А то, чувствую, наша экзекуция продолжалась бы значительно дольше.

– Про каких детей? – главный секретный агент вопросительно уставился на меня.

– Да я подумал, Николай Алексеевич, сил у нашей службы очень мало. Я имею в виду количественный состав. Если наберём тридцать человек в секретную службу, всё равно все направления перекрыть не сможем. Вот раньше как вы поступали, Николай Алексеевич, если кто-то из агентов выявлял подозрительное лицо?

– Докладывали по команде, а дальше Евгений Николаевич подключал к проверке или Департамент полиции, или жандармов.

– А кого мы подключим здесь, Николай Алексеевич?

– Да… Вы правы, Тимофей Васильевич, подключать-то практически некого. Придётся обходиться своими силами, – еще более грустно вздохнул Кораблев. – Только где они, эти силы? У меня агенты уже с ног валятся.

– Вот именно поэтому я и хотел привлечь к нашей работе детей, которых использовать для слежки за объектами. Скажите, Николай Алексеевич, у вас вызовет подозрение группа ребятишек, которая устроила игру перед вашим домом, с учетом того, что они и так постоянно здесь играют?

– Конечно нет, Тимофей Васильевич, – отвечая, Кораблев развёл руками, показывая, что такая картина априори не может вызвать подозрения.

– А что мешает кому-нибудь из агентов выявить в этой группе детей лидера и предложить тому небольшое вознаграждение, если он во время игры понаблюдает за домом и потом расскажет, кто в него приходил?!

– Да, Тимофей Васильевич, как всё просто. Покупал за свою бытность агентом информацию у дворников, швейцаров, официантов. Иногда приходилось платить большие деньги. Но чтобы подключить к слежке мальчишек? До такого почему-то никто не додумался. И ведь дешевле выйдет.

– Вот о таком обеспечении получения информации надо будет подумать, когда прибудем в Хабаровку. Насколько мне известно, во Владивостоке здание для наместника ещё не готово. Боюсь, в Хабаровке придётся задержаться на длительный срок.

– Как я понимаю, Тимофей Васильевич, об этом новшестве в работе нашей службы рассказывать его императорскому высочеству вы не будете? – ехидно улыбаясь, спросил меня Кораблев.

– Думаю, что не обо всех тонкостях нашей службы государь наследник должен знать, – улыбнулся я в ответ коллежскому секретарю. – Мы сегодня с вами по данному вопросу приобрели большой опыт, общаясь с цесаревичем.

Посмотрев друг на друга, мы почти одновременно рассмеялись.

– Это точно, Тимофей Васильевич. В таком состоянии я видел цесаревича впервые за семь лет моей службы. Кровь Романовых взыграла!

«Сколько там этой крови, – подумал я про себя. – А если Павел Первый сын Салтыкова, то её вообще нет».

В этот момент наша беседа с Кораблевым была прервана вошедшим в кабинет ротмистром Волковым, который исполнял в свите цесаревича роль друга и офицера по особым поручениям. В своё время данный офицер проходил службу в лейб-гвардии Гусарском полку, в рядах которого в рамках программы военного образования два летних сезона проходил службу эскадронным командиром цесаревич. Там Николай и Волков познакомились, сошлись характерами и прониклись обоюдной симпатией. Свидетельством тому был подарок – золотой портсигар с факсимиле: «Евгению Николаевичу Волкову от эскадронного командира Николая», презентованный цесаревичем по окончании своей службы в полку. Во время одной из конных прогулок Николай пригласил молодого офицера сопровождать его в путешествии на Восток. Потом ранение при нападении хунхузов на пароход «Вестник» с цесаревичем на борту, длительное лечение, родной полк, звание ротмистра, орден Станислава третьей степени. А теперь свита его императорского высочества. И такая интересная должность.

С Евгением Николаевичем у нас сложились ровные служебные отношения. Даже можно было их назвать дружескими, насколько это позволяла разница в возрасте, звании и положении около Николая. Но портсигар Волков показал мне после одного из рассказов о совместной службе с цесаревичем. А общаться нам приходилось довольно часто, так как расселяли нас во время путешествия рядом. Личный друг и офицеры конвоя.

– Тимофей Васильевич, – обратился ко мне Волков, – его императорское высочество желает вас немедленно видеть. Пройдемте.

Я вышел из кабинета вслед за ротмистром, поймав сочувствующий взгляд Кораблева. Пока шли до апартаментов цесаревича, думал о том, что ещё могло случиться.

Слава богу, ничего не случилось. Просто государь наследник остыл от тех эмоций, которые были вызваны моим предложением, и теперь решил выслушать мои аргументы. Раньше он этого сделать не смог, так как сразу начал активно выражать своё мнение.

– Тимофей Васильевич, а теперь будьте любезны, обоснуйте необходимость и возможность службы женщин в моей охране.

Цесаревич был само спокойствие и сама вежливость. И не скажешь, что меньше получаса назад выражался в мою сторону как боцман в отношении провинившегося матроса. Быстро сформулировав про себя уже неоднократно рассмотренные с Кораблевым положительные факторы от службы женщин в системе охраны, выкладываю их цесаревичу.

– Значит, вы не предполагаете деятельность женщин-агентов в моём ближайшем окружении?

– Так точно, ваше императорское высочество. Основными задачами данной категории сотрудников будет сбор информации. Кроме того, из кратких характеристик, которые мне сообщил директор женской гимназии, двое из кандидаток знают китайский язык, одна корейский, а одна японский и корейский. При этом читают и пишут иероглифы. Ни один из толмачей в департаменте городской и окружной полиции этого не умеет делать. Они способны только переводить устную речь и говорить.

– Интересные девицы, – произнёс цесаревич с удивлением на лице. – Признаться, удивлён. Во всей моей канцелярии только два переводчика. И признаться, я ещё не знаю точно, с каких языков, и умеют ли они писать и читать на японском, китайском и корейском. Кстати, Тимофей Васильевич, вы мне говорили, что знаете все три языка.

– Да, ваше императорское высочество. Немного говорю и знаю чуть больше тысячи китайских иероглифов, которые также используются и японцами, и корейцами. Но этого мало для повседневного пользования. Надо выучить ещё хотя бы тысячу. Когда бывает свободное время, я этим занимаюсь. Написание иероглифов – это, вообще, целое искусство. Каждый иероглиф – это не звук, а целый образ. Тяжело на эту письменность перестроиться.

– Всё это интересно, Тимофей Васильевич, но давайте вернёмся к нашей проблеме. Вы настаиваете на необходимости включения в мою охрану женщин? – жёстко спросил цесаревич.

– Нет, ваше императорское высочество, не настаиваю. Но если такие агенты будут служить в секретной части, то, по моему мнению, эффективность деятельности службы возрастёт.

– И сколько женщин вы планируете принять на службу?

– Посоветовавшись с Николаем Алексеевичем, мы остановились на пяти кандидатурах. Но, вернее всего, возьмём троих. Всё решится на собеседовании и по результатам негласной проверки кандидатов. Агенты уже начали сбор информации о своих возможных коллегах, – я перевёл дух.

– Хорошо, Тимофей Васильевич, я даю добро на приём на службу в секретную часть женщин. Но не больше пяти. Лучше трёх, как вы планируете. Надеюсь, что это действительно повысит эффективность вашей работы. И как бы мне хотелось увидеть полковника Ширинкина и генерал-лейтенанта Черевина, когда они прочтут в отчёте по штатам дворцовой полиции женские фамилии! – цесаревич мечтательно улыбнулся.

Оставив Николая Александровича мечтать, с его разрешения отправился заниматься своими делами, которых каждый день становилось всё больше и больше. Обучение двадцати шести личников, по восемь от кубанцев и забайкальцев, плюс десяток моих братов. А скоро уссурийцы добавятся, с которыми ещё найти общий язык придётся. Слава богу, из амурцев мой родной десяток. И спасибо Лису и Туру, которые многое взяли на себя в обучении. Физику, рукопашку они проводили без меня. Сказался их опыт проведения занятий в школе.

С полицмейстером города познакомился, со столоначальником и секретарем также. Один вечер и ночь ушли на знакомство с последними криминальными делами Благовещенска. Также почитал годовой отчет. Всё это было мне предоставлено городским полицмейстером титулярным советником Леонидом Феофилактовичем Батаревичем. Ознакомившись с бумагой, которую мне выдал главный охранник его высочества генерал-лейтенант Черевин, главный городской полицейский воспылал ко мне любовью. Все мои пожелания по поводу просмотра каких-либо документов выполнялись со скоростью звука. Секретарь даже остался в присутствии на ночь, чтобы снабжать меня новыми томами и папками. За это был ему искренне благодарен.

В общем, после ознакомления с криминальной обстановкой можно было сказать, что Благовещенск – живой город, и умереть в нём очень легко. В среднем одно убийство в день. Такая вот весёлая статистика. В основной массе убийства приходились на китайцев, которых проживало в городе в округе во время сезонных работ больше шести тысяч человек. Все – мужчины в работоспособном возрасте, которые приехали сюда, чтобы заработать. Женщинам и детям выезд из империи Цин был запрещён. Образовавшийся на северо-западной окраине города чайна-таун жил своею жизнью. Следил за порядком и отчитывался перед городскими властями специально избираемый староста. Сезонники не обращали внимания на вопиющую антисанитарию, нищенские условия проживания. Главная цель – заработать денег и сохранить их. В китайском квартале были и курильни опиума, и притоны, с которыми полиция вела безуспешную борьбу, или скорее делала вид, что ведёт борьбу.

У жандармов дела обстояли несколько лучше. В том смысле, что дел практически не было. Да и самих представителей Сибирского жандармского округа в Благовещенске было двое, в Хабаровке трое и двое во Владивостоке. Ситуацию мне объяснил прибывший в Благовещенск вместе с бароном Корфом мой старый знакомый Савельев Владимир Александрович, уже штаб-ротмистр Отдельного корпуса жандармов и начальник отделения при канцелярии приамурского генерал-губернатора. По его словам, минимальное количество населения, проживающего в Приамурском губернаторстве, всего восемь де-юре городов, из которых только Благовещенск и можно назвать городом. С натяжкой Хабаровку. Остальные же города де-факто небольшие поселения. Крупной промышленности нет, высших учебных заведений нет. Горючий материал для революционного движения отсутствует. В общем, тишь да гладь да божья благодать. Поэтому, несмотря на постоянные просьбы расширить штаты, из столицы идут отказы. Но всю необходимую помощь от имеющегося личного состава Савельев пообещал предоставить. Как и кое-какие бумаги на заинтересовавшие меня личности. Опять сегодня допоздна сидеть.

На сегодняшний день у меня была назначена встреча, точнее по моей просьбе дедушка Корф выделил немного своего времени. Надо было с ним решить вопрос по передислокации одной роты Первого Восточно-Сибирского стрелкового Его Императорского Высочества Наследника Цесаревича батальона. Возвращаясь из восточного путешествия, Николай стал шефом этого батальона, а располагался он в селе Никольское, будущем городе Уссурийске. Нам эта рота нужна была для усиления охраны цесаревича.

После дедушки Корфа встреча со всеми офицерами конвоя, включая сотника Вертопрахова Романа Андреевича, который будет отвечать за амурцев. Надо составить новые расписания караулов, постов, занятий с учетом появившихся дополнительно тридцати казаков. Потом сопровождение наследника в офицерское собрание. Его высочество соизволило захотеть сегодня поиграть на бильярде.

Савельев вечером предоставит возможность ознакомиться с наблюдательными делами по некоторым гимназистам мужского и женского рода, а также представителям интеллигенции Благовещенска. Оказывается, и тут всё-таки есть вершители судьбы России за столом на кухне. Надо найти время выслушать ещё Кораблева с его информацией. Полный аврал! Где бы ещё пару часов в сутки найти? Да на гимназисток-феминисток их с толком потратить. В смысле пообщаться. Ну, это дня через два. После того как Николай Александрович в театр сходит.

Следующие два дня прошли в такой же суматохе. Информация шла лавиной со всех сторон. Дан, точнее казак лейб-гвардии Данилов Пётр Дмитриевич, стал моим секретарём. Видимо, генетика – не продажная девка империализма! Отец Дана, дядька Дмитро, сколько себя помню, писарь в станице, а у сына роль секретаря получилась с первой попытки. Если бы не Пётр, то я бы захлебнулся в том вале бумаг, который на меня обрушился изо всех ведомств.

Видимо, полицмейстер растрезвонил о наличии у меня бумаги от Черевина со смыслом почти как у Ришелье, который выписал гражданскую и правовую индульгенцию для миледи. А согласно внутренним циркулярам все ведомства и учреждения империи должны были немедленно исполнять требования главного начальника охраны и сообщать сведения о замышляемых посягательствах на охраняемых им особ. Вот второй день меня, как представителя генерал-лейтенанта Черевина, заваливали пустыми бумажками из разных ведомств, в основном с выражением верноподданнических чувств.

Вечером в субботу посетили местный театр. Давали оперетту «Цыганский барон». Мне понравилось очень. В той жизни как-то по театрам походить не удалось. Здесь посетил первый раз и был очарован. Не знаю, как играют актёры в столичных труппах, но здесь прима в роли Саффи была просто великолепна. Её лирико-драматическое сопрано, как мне объяснили знатоки про её голос, завораживало. Остальные актёры также пели красиво и замечательно.

Глядя на актрису, которая играла роль Арсены, я улыбнулся про себя, вспомнив доклад Кораблева, как был организован по моей идее осмотр бутончиков врачом-венерологом. Отличился один из старших агентов – Павел Николаевич Михайлов, который специализировался благодаря своей внешности на добывании информации от женщин. Наш герой-любовник за пару дней охмурил подружку примы и так отработал в постели, что девушка была на седьмом небе от счастья. В перерыве между первым и вторым актом любо́ви Паша предложил воспользоваться мазью для усиления чувственности, которую он по случаю приобрёл в городе. Мазь, а точнее то, что произошло дальше, настолько понравилось девице, что она выпытала у агента адрес нашего врача-венеролога. Ну а тот сообщил ей, что для лучшего применения необходимо пройти полный осмотр, для уточнения ингредиентов мази.

Сегодня был только пятый вечер со дня изобретения доктором «мази для чувственной любо́ви», кстати, не знаю, что он туда намешал, но через его кабинет, по докладу Кораблева, прошли не только все актрисы театра, но уже больше двух десятков жительниц славного Благовещенска. Моя идея оказалась финансово очень выгодной для господина доктора. А тот сначала так упирался и не хотел подписывать Кораблеву бумажку с согласием немного поработать на такое уважаемое учреждение, как дворцовая полиция!

Из театра перебрались в зал общественного собрания, где продолжился вечер актёров театра, цесаревича со свитой и местного бомонда. Закончилось гулянье поздно, а с утра из апартаментов Николая Александровича величаво выплыла Элеонора Мелодист, девица двадцати трёх лет, незамужняя, урождённая в семье военного дирижера. В детстве обучалась в Киевской музыкальной школе Пименовой, позднее брала уроки пения у Тартакова. На оперной сцене дебютировала в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году в Киеве. Придерживается прогрессивных взглядов на отношения мужчины и женщины, прима опереточно-оперной труппы и просто красивая женщина с кошачьей грацией. В жизни выглядит намного лучше, чем на фото. В каких-либо порочащих связях замечена не была. В содержанках не состояла. Но, по слухам, могла подарить ночь любви понравившемуся мужчине. Видимо, цесаревич ей понравился. «Везёт Николаю: то балерина Матильда, то певица Элеонора», – подумал я, глядя на проплывающую мимо меня красавицу.

Сегодня на квартире, снятой одним из агентов, состоялась встреча с первой кандидаткой на службу в секретной части охраны цесаревича – Марией Александровной. Отцом девушки был потомственный купец Александр Филатьев, чей предок Остафий Филатьев ещё в семнадцатом веке скупал пушнину от Туруханска до Приамурья. А мать была из первых беглецов корейцев, которые зимой тысяча восемьсот шестьдесят четвертого года в количестве шестидесяти пяти душ по льду перешли пограничную реку с удэгейским названием Тумень-Ула. Сейчас она обозначена по-русски как река Туманная, а по-корейски – Туманган.

Перешли и построили фанзы в пятнадцати верстах от военного поста Новгородского. Так было основано первое невоенное поселение из корейцев в Южно-Уссурийском крае в долине реки Тизинхе, теперь река Виноградная. Не прошло и года, как был снят первый урожай кукурузы, проса, ячменя и овощей. При этом корейские крестьяне помогли русским военным сделать запасы крупы. Все остались довольными. Солдаты тем, что их меню разнообразилось, а корейцы тем, что под защитой русской армии их никто в Корею не вернёт и не предаст смертной казни.

Вскоре многие корейцы приняли православие, а девятнадцать лет назад молодая девушка по имени Ван встретилась с молодым купцом первой гильдии Александром Филатьевым, который завернул в эти края по торговым делам. Восемнадцать лет назад на свет появился плод этой любви – Мария, которая сейчас скромно примостилась на стуле передо мной.

Как успел узнать из досье на девушку, японскому и корейскому языку, а также чтению и письму на них Марию обучила её бабушка по материнской линии. Будучи незаконнорожденной от феодала «янбана», получила хорошее воспитание и образование. Но любовь зла. Бабушка Марии полюбила простолюдина «пхёнмина». Отец отвернулся от дочери и забыл о её существовании. Неурожаи заставили семью, в которой росли уже трое детей, включая девятилетнюю старшую дочь, спасаться в России.

Российско-корейская граница имела продолжительность чуть больше шестнадцати вёрст и проходила по реке Тумень-Ула, которая была шириной от семидесяти до ста саженей. Перекрыть такой небольшой участок границы не составляло труда. Корейские пограничники могли заметить даже единственного пловца. Но корейские «пхёнмины» бежали в Россию не поодиночке, а целыми семьями, даже целыми деревнями. При этом тащили с собой все пожитки, хозяйственную утварь, гнали имевшуюся скотину. Такой табор мог перейти границу только с ходу, то есть по льду реки. Кроме того, при удачном побеге из Кореи зима давала затем время для подготовки к весеннему севу на новом месте.

Такие подробности я узнал от Кораблева, когда знакомился с досье. А сейчас я листал страницы личного дела Марии Александровны Филатьевой, искоса наблюдал за девушкой, а про себя думал, что такой кадр надо брать стопроцентно. Красавица! Метисы почти всегда получаются симпатичными, но передо мной сидела обалденная красавица с азиатским шармом. Умница! Почти все оценки по дисциплинам гимназии выше десяти баллов. Спортсменка! Первое лицо женского пола, которое вошло в клуб велосипедистов города Благовещенск, состоящий пока из восьми членов. Папа любимой дочке ни в чём не отказывает. Даже велосипед приобрёл и специальное платье для езды заказал.

«Осталось только добавить „комсомолка“», – подумал я и задал первый вопрос.

– Мария Александровна, вы подписали документ, который был представлен коллежским секретарём Кораблевым?

Девушка посмотрела на меня своими блестящими карими глазами и тихо ответила:

– Да.

– Сведения, которые вы сейчас услышите, являются секретными и не предназначены для дальнейшего распространения, – я ласково улыбнулся собеседнице. – Надеюсь, вам это понятно?

Мария несколько испуганно посмотрела на меня и кивнула головой в знак согласия.

– Очень хорошо, Мария Александровна. Перед тем как продолжим наш разговор, представлюсь. Извините, что не сделал этого раньше. Обер-офицер Конвоя Его Императорского Высочества хорунжий Аленин-Зейский. Зовут Тимофей Васильевич.

– Тот самый?! – в глазах девушки зажглось любопытство.

– А что вы подразумеваете под этим вопросом?

– Вы тот самый молодой казак Тимофей Аленин по прозвищу Ермак, который два года назад государя наследника Николая Александровича собой от пули бандита закрыл?

Личико у несколько возбудившейся эмоционально Филатьевой стало настолько симпатичным, что я даже про себя мысленно вздохнул сожалеюще, что на работе «неззя…». Точнее, не рекомендуется. Да и письмо от Анечки фон Дерфельден пару дней назад получил, полное, так сказать, дружбы с небольшими намёками на более сильное чувство. Н-да… дилемма.

– Если вы об этом, тогда тот самый, – сухо ответил я.

– А это было больно?

«Да, всё-таки мужское и женское мышление, как и логика, сильно различаются. Вот это вопрос?! Нет, мля, не больно! Встал после этого и пошёл шашкой крушить супостатов дальше!» – подумал я про себя, а вслух ответил:

– Когда попала пуля, было не больно. Просто потерял сознание. А вот после того, как пришёл в себя, было очень больно. Ни вдохнуть, ни выдохнуть, – серьёзно ответил я девушке. – Но давайте вернёмся к нашему разговору, который как раз касается охраны цесаревича. Кроме лейб-гвардии отдельной казачьей сотни Собственного Его Императорского Высочества личного конвоя, в охране государя наследника задействованы также секретные агенты дворцовой полиции. Одним из таких сотрудников, точнее сотрудницей, я вам предлагаю поработать.

Если вам хотелось бы увидеть очень большие, почти как у совы, глаза у кореянки, то надо было присутствовать при нашем разговоре и моей последней фразе. Симпатичные карие очи госпожи Филатьевой, которая всё же была больше похожа на мать, стали круглыми, потеряв свой азиатский разрез.

– Вы серьёзно, Тимофей Васильевич? – кое-как выдавила из себя вопрос, как я уже для себя решил, будущая агентесса секретной части.

– Мария Александровна, если вы подписали бумагу о неразглашении сведений, которые вам станут известны, и об ответственности, если это всё же произойдёт, неужели я буду так глупо шутить?!

– А чем я буду заниматься? – спросила постепенно приходящая в себя Филатьева.

– Мария Александровна, я хотел бы сначала услышать ваш ответ: согласны или не согласны. А после этого я расскажу о будущей секретной работе.

– Я согласная! Конечно, согласная! – вскочила со стула со сверкающими глазами девушка, напомнив мне своей комсомольской готовностью ко всему Павку Корчагина, только в юбке.

– Очень хорошо, Мария Александровна. Сядьте на место, – дождавшись, когда девушка присядет на стул, я продолжил: – Ваша работа будет заключаться в следующем. Основное – это проверка на благонадёжность лиц, которые будут иметь доступ к цесаревичу. Кроме того, вы будете обязаны знать в лицо всех живущих при дворце или месте, где будет проживать государь наследник. Знать в лицо всех неблагонадежных лиц, фотографии которых имеются в секретной части. Также будет востребовано ваше знание японского и корейского языков, особенно умение читать и писать на них. Под руководством господина Кораблева Николая Александровича, который командует секретной частью охраны цесаревича, пройдёте специальное обучение. Вас научат, как с помощью грима изменять свою внешность, специальным приемам рукопашного боя, стрельбе из револьвера и другим премудростям. Например, обнаружение и опрос свидетелей, собирание вещественных доказательств, наружное наблюдение, косвенные улики, антропометрия и фотография.

Пока я всё это перечислял, лицо Филатьевой с каждым словом принимало всё более восторженное выражение, а в глазах полыхало счастье.

«Да, не ошибся Пётр Иванович Бекетов в этой кандидатуре. Чёрт в юбке, а не девушка. Но симпатичная такая чертовка», – подумал я, глядя на девушку.

– Кроме вас на службу планируется принять ещё минимум двух девушек. Так что будет с кем переносить все тяготы и лишения службы в секретной части дворцовой полиции. А теперь о приятном. Как младший агент вы будете получать семьдесят рублей в месяц, – я улыбнулся, увидев, как опять удивлённо округлились глаза Филатьевой. – Плюс к этому ежегодно ещё сто рублей на личные расходы для службы. Это на одежду, грим и прочие мелочи. Пока ещё окончательно не определено, но вернее всего, все девушки будут приняты на службу как вольноопределяющиеся. С учётом вашего образовательного ценза через год можете попытаться сдать экзамены. Если пройдете эти испытания, то получите первый чин коллежского регистратора.

Нет, я просто таю сегодня от умиления. Какие глаза у Маши свет Александровны! Ещё пара таких удивлений, и в нормальный разрез они уже не вернутся.

В общем, первое собеседование с кандидаткой прошло успешно. Из ещё четырёх кандидатур женского пола остановились на двух, которые в прошлом году закончили гимназию. Через четыре дня тройка агентесс вместе с Кораблевым, четвёркой агентов старичков и ещё десятью вновь принятыми из гимназистов выдвинулись в Хабаровку, которую скоро, возможно в июне, должны были переименовать в Хабаровск. Там они должны были отработать объекты, по требованиям принятых инструкций и регламентов, а также начать обучение молодёжи.

По планам цесаревича мы должны были задержаться в Благовещенске ещё дней на десять-двадцать. Николай Александрович был очарован Элеонорой и о своих должностных обязанностях наместника как-то подзабыл. Если раньше часа четыре, а иногда и пять он уделял работе, то теперь к нему можно было попасть только с утра в течение пары часов. Остальное время он проводил с оперной дивой, что доставляло охране немало хлопот. Такое отношение цесаревича к жизни стало несколько напрягать. Я почувствовал себя телохранителем мальчика-мажора и прожигателя жизни. Хорошо, что в конце мая произошло событие, которое позволило лично мне развлечься, а некоторым лицам с большими погонами задуматься.

Глава 5Фукусима Ясумаса

Я сидел в своём кабинетике и читал стопку бумаг различного содержания, которую мне вручил Дан. Большинство бумаг мой секретарь отправлял «в корзину», после того как я объяснил ему, что меня интересует, а что можно выкидывать, не читая.

«Итак, что у нас здесь. Сводка от полицмейстера за прошедшие сутки. Два убийства. Все в чайна-тауне. Кто? За что? Как обычно, свидетелей нет. На контакт с полицией никто не идёт, – анализировал я информацию про себя, пробегая глазами лист. – В общем, китайцы, как всегда, изображают три обезьяньи фигуры, закрывающие лапами глаза, уши и рот. По-русски в прошлой моей жизни означало: „Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу“. А на самом деле, как я недавно узнал, эти три обезьяны в Китае символизируют собой идею недеяния зла и отрешённости от неистинного. Если я не вижу зла, не слышу о зле и ничего не говорю о нём, то я защищён от него. Вот такая философия! Но в случае расследования убийств русский вариант подходит лучше. Свидетелей нет, так как никто ничего не видел и не слышал, а если видел и слышал, то не скажет».

Следующей была записка от жандармов, прочитав которую я тихо выпал в осадок. Нет, я понимаю, точнее, слабо ещё понимаю современную действительность. Но чтобы такое? Перечитав записку ещё раз, я убедился, что моё зрение меня не подвело и информацию я усвоил правильно. В записке же говорилось, что сегодня или в течение ближайших двух дней в Благовещенск должен прибыть Фукусима Ясумаса, который в звании майора сухопутных войск служил военным атташе посольства Японии в Германии. А теперь второй год путешествует по Российской империи, совершая спортивный конный переход из Берлина в Токио.

«Охренеть и не встать! – я ещё раз перечитал документ. – Это что же получается, официальный разведчик спокойно передвигается по территории империи?! И ему ещё и торжественные встречи организовывают? Это уму непостижимо!»

Обуреваемый такими мыслями, я направился к штабс-ротмистру Савельеву, благо он вместе со всей свитой генерал-губернатора Корфа размещался в соседнем здании. И в это время должен был быть у себя.

– Разрешите, Владимир Александрович? – постучав, я открыл дверь кабинета Савельева.

– А, Тимофей Васильевич, проходите. Рад вас видеть. Сейчас чайку распоряжусь подать. Что вас в такую рань привело ко мне?

– Владимир Александрович, привела ваша же служебная записка о скором прибытии в Благовещенск майора Фукусимы. Хотелось бы поподробнее узнать о данном господине. И как вообще могло такое произойти? Офицер Генерального штаба Японии, стопроцентный разведчик, свободно передвигается по территории Российской империи?!

– Что же, как вы сказали, по данному господину кое-какая информация имеется. Получили из Министерства иностранных дел. Секундочку.

Штаб-ротмистр поднялся и направился к небольшому шкафу, откуда достал толстенькую папку. Вернувшись с ней за стол, начал перебирать хранящиеся в ней листы. Выбрав пару из них, достал и передал мне.

– Как чувствовал, что понадобится. Забрал с собой сюда наиболее важные бумаги, – Савельев невесело усмехнулся. – Не очень-то их и много.

Я, пропустив мимо ушей последнюю фразу главного жандарма Дальнего Востока, вчитывался в информацию, содержащуюся в двух листках.

Итак, что мы имеем. Фукусима Ясумаса родился в тысяча восемьсот пятьдесят втором году. «Для сорока лет крепкий дяденька, – подумал я про себя. – Больше двенадцати тысяч километров уже безостановочно намотал. Ладно, читаем дальше». Родился в городе Мацумото в провинции Нагано в самурайском клане Такэда.

«Вот это да! Как рассказывал мне мастер Чжао, который обучал меня в первой будущей жизни бою на шестах, самураи семьи Такэда быстры как ветер, спокойны как лес, яростны как огонь, непоколебимы как гора. Такой у данного клана был девиз. Этот знаменитый японский род вёл свою родословную от императора Сэйва. Шестой потомок императора Минамото-но Ёсимицу разработал айки-дзюцу. Вообще, начиная с двенадцатого века и продолжительное время в несколько столетий семья Минамото была одним из главных правящих кланов Японии. И из неё вышли многие известные бойцы и правители. Вот, значит, чей ты потомок, господин майор!» – быстро пронеслось в моей голове.

Окончил военную школу в Эдо, после учебы в университете «Нанко» поступил на службу в военное министерство. Наибольшее искусство и мастерство Фукусима Ясумаса показал в сборе информации, то есть работал в области разведки. Был военным атташе в США, в Китае. В течение двух лет путешествовал по британской Индии и Бирме. Пять лет назад был назначен военным атташе в Берлине. Отличный топограф, географ. Знает десять языков. Включая русский.

В феврале тысяча восемьсот девяносто второго года после спора на тему конных спортивных достижений по дальним переходам, на одном из светских раутов в посольстве, посвященном окончанию службы майора военным атташе в Германии, начал своё конное путешествие из Берлина в Токио. Факт спора подтвердил граф Шувалов – наш посол в Германии. На настоящий момент Фукусима Ясумаса совершил верхом на коне переход от Берлина через Польшу и далее по маршруту Петербург – Москва – Казань – Урал – Иркутск – Благовещенск. Находится под неусыпным вниманием Министерства внутренних дел империи.

«Вот так! Классическая разведывательная миссия под дипломатической и ещё спортивной крышами. А между тем Фукусима после Москвы следовал вдоль строящейся Транссибирской железной дороги. Японцы не дураки и понимают, что эта железная дорога после ее завершения станет мечом в подбрюшье Японии. Она позволит перемещать в течение нескольких дней, по сравнению с сегодняшней ситуацией, большое число русских войск и грузов из европейской части России до тихоокеанского побережья и Японского моря. Соответственные японские военные круги не могли не увидеть угрозы в намерении России продолжить до океана железную дорогу и всерьез приступить к эксплуатации богатств Дальнего Востока, – думал я, продолжая тупо смотреть на листок. – Путешествие майора Фукусима – это даже не первая ласточка. С учётом распространённого в Японии внутреннего шпионажа, я уверен, что все города Приморья уже наводнены работниками плаща и кинжала с раскосыми глазами. И почему я об этом раньше не подумал? Хотя, а чего думать! Кто проблемой контрразведки займется? Жандармы, которых семь человек на весь Дальний Восток, или полицейские, которых, если отбросить количество нижних чинов, тоже по пальцам пересчитать можно?!»

– О чём задумались, Тимофей Васильевич? – вывел меня из ступора Савельев.

– Насколько понимаю, сделать с майором Фукусима что-нибудь по принципу «закон – тайга, прокурор – медведь» мы не сможем?

– Извините, по какому принципу? – Савельев удивлённо смотрел на меня.

– Владимир Александрович, мы с вами понимаем, что японец – разведчик. Его путешествие по строящейся железной дороге и далее по тракту до Владивостока – это сбор развединформации, которая позволит японскому Генштабу оценить военное положение нашей армии в Сибири и на Дальнем Востоке. То есть Фукусима несёт с собой и в своей голове важную информацию, которую добыл, занимаясь шпионажем. То есть формально нарушая закон. Вот я и подумал, хорошо бы было, если бы мишка или тигр привел приговор в исполнение. Пропал в тайге смелый путешественник. Только кто нам это сделать разрешит?! – с улыбкой ответил я штабс-ротмистру.

– Ну, вы и зверь, Тимофей Васильевич. Взять и скормить хищникам такого отважного человека, хотя и японца, – улыбнулся мне в ответ Савельев. – Но если честно, то я вас полностью поддерживаю. Хотя сделать такое нам, конечно, никто не разрешит.

– Но посмотреть-то информацию, которую он наверняка отразил в письменном виде, мы должны и обязаны, – уже серьёзно произнёс я, глядя в глаза штабс-ротмистра.

– И как вы себе это представляете, Тимофей Васильевич?

– Честно говоря, пока не знаю. Надо подумать, – ответил я и улыбнулся.

– Чему улыбаетесь? – тут же поинтересовался штабс-ротмистр. – Что-то придумали?

– Нет, не придумал, Владимир Александрович. Просто вспомнил историю, которую мне рассказал Джунг Хи. Как бы нам не оказаться в роли тех, о ком он мне рассказывал.

– И о чём или о ком он вам рассказывал?

– Владимир Александрович, вы что-нибудь слышали о таких японских воинах, которых называют «синоби-но моно»? – спросил я Савельева.

– Нет, Тимофей Васильевич. А кто это?

– Если переводить буквально два иероглифа, которыми это слово пишется, то получится «скрывающийся человек» или «проникающий тайно человек». Так в Японии, начиная с пятнадцатого века, называли шпионов и лазутчиков. Все эти «демоны ночи» в совершенстве владели нин-дзюцу – искусством шпионажа и разведки.

– Очень интересно. Продолжайте, Тимофей Васильевич, – попросил меня штабс-капитан. – Я более семи лет служу на Дальнем Востоке, но о каких-то синоби слышу впервые.

– Владимир Александрович, рассказывать об этих японских разведчиках можно долго, так же как слушать сказки о подвигах наших казаков-пластунов. Особенно если рассказ ведут сами казаки, – я усмехнулся и увидел такую же весёлую ухмылку на лице Савельева. – Но я хотел вам сообщить о событиях, которые произошли сравнительно недавно. В тысяча восемьсот пятьдесят третьем году американская эскадра кораблей под командованием командора Пэрри вошла в бухту недалеко от города Эдо. Пэрри передал сёгуну письмо от президента США с предложением о начале переговоров об «открытии» Японских островов для проникновения туда иностранных держав. Это предложение было поддержано десятками пушек эскадры, дула которых уставились в сторону японского берега. Все это вызвало немалый переполох. Администрация сёгуна не знала, что делать. В этой ситуации было решено прибегнуть к помощи синоби-но моно, чтобы выяснить истинные планы «заморских дьяволов», – я, по Станиславскому, сделал паузу.

– И что было дальше? – заинтересованно спросил штабс-ротмистр.

– А дальше, Владимир Александрович, на корабль командора прибыли то ли один, то ли несколько этих «невидимок». Они подслушали совещание, которое проводил со своими капитанами командор Пэрри. Им удалось украсть что-то из документов, кое-какие вещи. После этих шпионских подвигов синоби-но моно вернулись к сёгуну и предоставили ему все добытые сведения.

Здесь я опять замолчал.

– Тимофей Васильевич, не томите. Продолжайте! Вы так драматично сделали паузу!

– Все действия этих великолепных лазутчиков оказались напрасными. Никто не мог прочитать принесённые документы. А синоби-но моно не могли рассказать, о чём шло совещание. Англо-американского языка в Японии никто не знал. Вот такая незадача случилась у японцев, – грустно закончил я.

Савельев несколько секунд удивлённо смотрел на меня, а потом захохотал.

– И что вы так громко смеётесь, господин штабс-капитан? – сдерживая улыбку, спросил я.

Савельев, вытерев выступившие на глазах слёзы и продолжая подхихикивать, произнёс:

– Представил, как мы добыли записи Фукусимы и ломаем голову, как их прочитать. Я-то точно не смогу. Не знаю я японского языка, Тимофей Васильевич.

– Я знаком, но поверхностно, – уже серьезно и задумчиво ответил я. – Тем более, как предполагаю, самое важно наверняка будет записано шифром. А к нему нужен ключ. У вас, Владимир Александрович, есть знакомый криптограф, в совершенстве владеющий японским языком?

– Вы издеваетесь, Тимофей Васильевич? – Савельев перестал улыбаться и внимательно смотрел на меня. – Это что же, ваша затея – добыть документы майора – не имеет перспективы?! Даже если и добудем, то не сможем прочитать.

– Получается так, Владимир Александрович. Боюсь, что я и Филатьева вряд ли справимся с дешифровкой. Если только майор Фукусима обнаглел и не шифрует свои записи, надеясь на свою полную дипломатическую защищённость. Кстати, до сих пор не могу понять, как ему разрешили спокойно проследовать через территорию империи? – спросил я у главного жандарма Дальнего Востока. – Или я чего-то не понимаю?

– Тимофей Васильевич, а что вам известно о работе наших дипломатов, военных атташе и агентов?

– Признаюсь, Владимир Александрович, что практически ничего.

– Тогда я проведу для вас небольшой экскурс по деятельности нашей работы за рубежом. – Савельев удобнее устроился на стуле. – Как ни обидно мне говорить, но наибольшую агентурную сеть за рубежом имеет Министерство иностранных дел. Эта агентура добывает в основном секретные сведения дипломатического и политического характера. Данной разведкой ведает и руководит Департамент политических дел Министерства иностранных дел, а на местах за рубежом – послы и консулы. Как говорят, им выделяются значительные суммы на содержание платных тайных агентов.

Штабс-ротмистр горестно вздохнул, а потом мечтательно закатил к потолку глаза.

– Также нельзя забывать, что на МИД эффективно работает «черный кабинет», пускай формально подчинённый МВД. Через это подразделение МИД получает ценную информацию через перлюстрацию переписки посольств, консульств, миссий и агентств иностранных государств, расположенных в столице.

– И каким образом удается читать эту корреспонденцию? – поинтересовался я.

– Врать не буду. Точно не знаю. Но на уровне слухов во время прохождения учёбы слышал, что почта дипломатических представительств попадает в «черный кабинет» за несколько минут до заделки постпакета перед отправлением его на вокзал. В этой секретной экспедиции имеется полная коллекция безукоризненно сделанных металлических печатей как всех иностранных посольств, консульств, миссий и агентств в Санкт-Петербурге и за границей, так и всех послов, консулов, атташе, министров и канцлеров. С помощью печаток вскрывать и заделывать эту дипломатическую переписку, без малейшего следа вскрытия, не представляет никаких затруднений. Но это всё на уровне слухов, мой друг.

Я понятливо кивнул головой, изображая, что намёк представителя корпуса жандармов понял. Между тем, Савельев продолжал читать мне ликбез по шпионажу и разведке.

– Опять же, по информации, которая ходит в отдельном корпусе жандармов, в МИДе имеются и шифрованные коды всех стран, с помощью которых эту корреспонденцию свободно читают и переводят, но уже не в «черном кабинете», а в другом. Как он называется, я не знаю. Но, возможно, представители данного учреждения смогут прочитать записки Фукусимы, если мы их добудем. Как вы на это предложение смотрите, Тимофей Васильевич?

– Я обеими руками за, Владимир Александрович. Если только есть такая возможность?!

– Я думаю, если вы отправите материалы генерал-лейтенанту Черевину, то он найдёт такую возможность. Но мы немного отвлеклись. С вашего позволения, я продолжу.

– С удовольствием слушаю вас, Владимир Александрович, – ответил я, ничуть не покривив душой.

– На второе место по агентурной работе я поставил наше ведомство – Министерство внутренних дел. Но данная работа, на мой взгляд, несколько ограничена. Основной задачей нашей агентуры является освещение русских революционных организаций, отдельных революционеров и их деятельности за границей, – Савельев на несколько секунд задумался, а потом продолжил: – Народовольцы, Тимофей Васильевич, окончательно не разгромлены. Голод, обрушившийся на многие губернии России за последние два года, добавил много сторонников в их ряды здесь, внутри страны. А за рубежом идут теоретические изыскания новых форм борьбы с самодержавием. Но многие остаются на прежней платформе террора. Когда переберёмся в Хабаровку, я дам вам почитать наши бюллетени за три последних года.

– Было бы интересно ознакомиться, – вставил я своё слово. – Заранее благодарю, Владимир Александрович.

– Успеете поблагодарить, Тимофей Васильевич. Я к чему всё это рассказываю. Все круги власти во всех странах знают, что дипломаты занимаются сбором разведывательной информации, но закрывают на это глаза. Как пример, расскажу вам байку, которую слышал во время учебы на курсах. Правдива она, или это исторический анекдот, судить вам.

Савельев, сцепив ладони в замок, положил их на стол и на несколько секунд замолчал. Собравшись с мыслями, он начал рассказ:

– В бытность, когда генерал от инфантерии граф Николай Павлович Игнатьев служил военным агентом в Лондоне, это было в конце пятидесятых годов, он получил однажды письмо из Санкт-Петербурга. Лист письма имел оттиски всех почтовых штемпелей на одной стороне вложения, хотя на конверте штемпели были положены одни на лицевой, а другие на клапанной стороне конверта. Этим письмом с такими оттисками можно было доказать, что послание было перлюстрировано в Лондоне или на британских островах. Граф Игнатьев упрекнул министра иностранных дел Великобритании в том, что его подчиненные вскрывают письма члена русской миссии. Министр, а тогда им был граф Джордж Кларендон, дал честное слово лорда, что в Англии «черного кабинета» не существует. Позже в приватной беседе граф сказал Игнатьеву: «А что же я, по-вашему, должен был сказать? Неужели вы думаете, что нам не интересно знать, что вам пишет ваш министр и что вы ему доносите про нас?»

– Да, англичане известные джентльмены и люди слова. Хочу – дал слово, хочу – взял назад, – грустно усмехнулся я.

– Вы верно подметили, Тимофей Васильевич, – также не очень весело усмехнулся штабс-ротмистр. – Этой историей я хотел довести до вас, что все всё знают, но делают вид, что не знают. Такое положение дел мы видим и в отношении майора Фукусимы. Все знают, кто он такой, знают, чем будет заниматься при проезде через российскую территорию. Но сложившееся положение вещей обязывает делать вид, что ничего не происходит. У нас в уголовном уложении даже статьи нет, которую мы могли бы применить к этому клятому японцу. Даже если докажем его шпионаж, максимум, что сможем сделать – проводить господина Фукусиму до Владивостока и с почётом отправить в Японию. И всё!

– Это правда, Владимир Александрович? – я, охреневший от такой информации, ошеломленно смотрел на Савельева.

– К моему глубокому сожалению, правда. Такое у нас законодательство. Если бы Фукусима был подданным Российской империи, то к нему по «Уложению о наказаниях уголовных и исправительных» в редакции восемьдесят пятого года можно было бы применить статью двести пятьдесят шестую. – Штабс-ротмистр прищурил глаза, сделал паузу, а потом по памяти процитировал: – «Кто из российских подданных откроет какую-либо государственную тайну иностранным, хотя и не враждебным с нею державам или сообщит им планы российских крепостей или иных укреплённых мест или гаваней, портов, арсеналов, или опубликует сии планы без дозволения правительства, то за сие приговаривается к лишению всех прав состояния и к ссылке на поселение в отдаленнейших местах Сибири».

Савельев замолчал, перевёл дух и грустно улыбнулся.

– Вот такие вот дела, Тимофей Васильевич… мать её! – не сдержался штабс-ротмистр.

– И что, никаких статей нет, по которым можно привлечь Фукусиму?

– Нет, мой друг. Увы, нет. А вот за ваше предложение действовать по принципу «тайга – закон, прокурор – медведь» к нам могут применить статью двести пятьдесят девятую. Не хотите ознакомиться?

– Век живи, век учись и всё равно дураком помрёшь. Добивайте меня глупого, господин штабс-капитан.

– Так вот, Тимофей Васильевич, если кто-либо из российских подданных в мирное время нападет открытою силою на жителей государств соседних или иностранных и через то подвергнет своё отечество опасности разрыва с дружественною державою… – Савельев остановился и внимательно посмотрел на меня. – Может Япония из-за Фукусимы, если всплывёт правда, поднять вопрос о разрыве отношений с нашей империей? Как думаете, Тимофей Васильевич?

Я неопределённо пожал плечами. «Давно меня так фэйсом об тэйбол не возили, – подумал я. – Учи матчасть, господин хорунжий. Где бы только время на учёбу найти?!»

– Я тоже не знаю ответа на этот вопрос, но наказание по этой статье – каторжные работы от восьми до десяти лет. Вот такие вот дела, мой друг.

– Владимир Александрович, так нам что, в сторону японского майора и посмотреть нельзя? – с какой-то горечью в душе я задал вопрос штабс-капитану.

– Посмотрим, Тимофей Васильевич, обязательно посмотрим. А пока, чтобы больше к этой проблеме не возвращаться, я быстро закончу свой несколько затянувшийся экскурс по агентурной работе. – Савельев вновь сцепил в замок ладони, лежащие на столе, после чего продолжил: – Агенты МВД в странах, где русские политические эмигранты чаще всего находят себе убежище, работают совершенно открыто и известны местным властям. Мало того, на уровне государя поднимается вопрос о заключении официальных соглашений с некоторыми правительствами о совместной объединенной борьбе с революционным движением.

Я сидел, пришибленный полученной информацией, и думал о том, как я, оказывается, мало знаю о действительности, в которой сейчас живу. Одно дело молодой казачок Амурского войска, и совершенно другое дело, когда ты телохранитель особы, которая в моём мире в следующем году станет императором. Савельев же продолжал свой экскурс, делясь со мной информацией, о которой в открытых источниках не пишут. Да и говорить об этом не принято.

– Третье место по агентурной работе можно отвести Министерству двора. Эта агентура занимается, главным образом, собиранием разных придворных сплетен, выяснением и освещением дрязг, склок, и вообще закулисной интимной жизнью иностранных дворов. Мимоходом, в зависимости от наклонностей и способностей главного агента, изредка освещают также вопросы политические, дипломатические и военные. По количеству действующих лиц агентура двора небольшая, но зато она прекрасно обставлена, с большими возможностями и снабжена весьма крупными суммами денег. Руководят этой агентурой специальные доверенные государя при дворах иностранных монархов.

На этой фразе Савельева прервал денщик, который наконец-то принёс давно заказанный чай. Водрузив на стол небольшой самовар с заварным чайником, солдат быстро расставил блюдца, чашки, ложки, а также тарелки с печевом, маслом, вареньем и исчез из кабинета. После того как молча перекусили под чай, Савельев продолжил:

– Министерства финансов, торговли и промышленности также имеют самостоятельные зарубежные агентуры. Интересуются они в основном секретными сведениями финансового, коммерческого и экономического характера. Эти данные добываются официальными агентами указанных ведомств, находящимися при заграничных посольствах. – Савельев сделал глоток чая и продолжил: – И наконец, дошли до Военного ведомства. А с ним дела обстоят очень грустно. Заведует разведкой за рубежом «военно-ученый комитет», непосредственно подчиненный военному министру Ванновскому. Я ничего не могу сказать плохого о Петре Семёновиче, но в Японии сейчас военного агента нет, только морской. В прошлом году посланником в эту страну был назначен Михаил Александрович Хитрово. С ним в дипломатические представительства отправилось несколько кадровых офицеров. Насколько мне известно, ни один из них не знает японского языка. И что они там будут делать? Всё, больше не буду о наболевшем, Тимофей Васильевич. Давайте вернёмся к нашему Фукусиме.

– Давайте, Владимир Александрович, – ответил я.

– Какие у вас предложения, Тимофей Васильевич?

– Господин штабс-ротмистр, у вас есть на примете хороший фотограф?

– А зачем нам фотограф? – удивлённо спросил Савельев.

– Я подумал о том, что государь наследник наверняка захочет встретиться с таким знаменитым путешественником. Тем более, майор говорит на русском языке. Часа три, а то и четыре эта встреча займёт…

– Интересно, очень интересно, Тимофей Васильевич, – перебил меня штабс-ротмистр. – Поселим Фукусиму в номер в гостинице. На этаже в другом номере фотограф и пара моих ребят. За три-четыре часа и номер обыщем, и фото того, что найдём, сделаем. Браво, господин хорунжий! Сейчас дам команду, чтобы сюда прибыл поручик Чижов Александр Павлович. Я думаю, он нам подскажет кандидатуру фотографа.

Пока дожидались поручика Чижова, который представлял отдельный корпус жандармов в Благовещенске, пришли к выводу, что кроме фотографа необходим штатив с поверхностью. Если держать в руках лист бумаги или блокнот, то фотографии, вернее всего, получатся смазанными. А нам для дешифровки необходимо четкое изображение каждого иероглифа. Поэтому необходима конструкция, которая позволит надежно зафиксировать бумаги в вертикальном положении. Также договорились, что я буду в комнате с фотографом и отберу необходимые материалы для копирования.

Пришедший Чижов ошарашил Савельева и меня сообщением, что в основной своей массе в Благовещенске фотоателье содержат японские поданные Като, Ивато, Кофузи, Мигива, Мизухо и другие. Самое крупное ателье было у Като Сэтоши, который специализировался не только на портретах, но проявил себя еще и как хроникер Благовещенска. Его снимки о значительных событиях в городе Благовещенске были опубликованы в памятных книжках и иллюстрированном приложении к «Амурской газете» и в газете «Друг маньчжур».

Сидя за столом уже втроём и потягивая чай, я слушал поручика и опять потихоньку выпадал в осадок. Это надо же, на весь город Благовещенск два русских фотографа и двенадцать фотографов – японских поданных. Можно сказать, узаконенная разведсеть представителей Страны восходящего солнца.

– Чем-то недовольны, Тимофей Васильевич? – глядя на меня, поинтересовался Савельев. – У вас такое выражение лица, будто вы лимон вместе с кожурой съели.

– А как здесь быть довольным, господа? – ответил вопросом на вопрос я. – Двенадцать шпионов в городе делают что захотят. Не удивлюсь, что Генеральный штаб Японии имеет фотографии чуть ли не всех наших офицеров в Приамурье, фото наших пароходов, особенно тех, которые принадлежат Военному ведомству и должны быть вооружены в случае боевых действий. Это «Зея», «Онон», «Ингода», «Чита», «Константин», «Генерал Корсаков». А также пароходов Сибирской флотилии «Шилки», «Амура», «Лены», «Сунгачи», «Уссури», винтовых баркасов и барж.

– Тимофей Васильевич, вы что, действительно думаете, что все японцы в Благовещенске работают на разведку? – усмехнулся поручик Чижов.

– Александр Павлович, я бы очень хотел ошибиться, но боюсь, что в основном это так. Понимаете, у японцев другой менталитет. Для них сотрудничество с офицерами Генерального штаба – это честь. В отличие от наших подданных, которые не особо идут на контакт с офицерами отдельного корпуса жандармов… – я отхлебнул чая, глядя на скривившиеся физиономии Савельева и Чижова, и продолжил: – Не удивлюсь, что в Благовещенске кроме японских фотографов на разведку работают и парикмахеры, и содержатели определённых домов, вместе с девами, и японские слуги в домах наших старших офицеров и генералов. Рискну предположить, что японская разведсеть в Благовещенске состоит минимум из ста человек и с десяток из них имеют звание не ниже лейтенанта.

– По-моему, вы преувеличиваете, мой друг, – вступил в разговор Савельев. – Нельзя же в каждом подданном микадо видеть шпиона.

– Владимир Александрович, а я не в каждом вижу. Но те, кто может получать информацию из первых рук от наших офицеров, по мне, так наверняка работают на Генеральный штаб Японии или его офицеров. И самое страшное, по вашей же информации о нашем законодательстве, мы с ними ничего не сможем сделать в мирное время. Максимум выслать в Японию.

– А я теперь поддержу господина хорунжего, – произнёс Чижов. – Японцев в Благовещенске проживает не так много, и в отличие от китайцев они не заняты черновой работой. В основном сфера обслуживания, и обслуживания, можно сказать, высшего света, проживающего в городе. Признаться, до слов Тимофея Васильевича я над этим как-то не задумывался. А картинка-то страшная получается, господа.

– Да, картина действительно страшненькая получается, – каким-то отстранённым голосом произнёс Савельев. – В Хабаровке практически у всех офицеров слуги в домах – японцы. У меня у самого гувернантка, которая помогает жене в воспитании нашего трехлетнего сына, – японка. И признаюсь, мне очень нравится её услужливость, чистоплотность и аккуратность. А теперь даже не хочу вспоминать, о чём мы с женой и гостями говорили в её присутствии. Русским она владеет очень хорошо.

– Господа, надо что-то делать! Если Тимофей Васильевич прав, то мы сами наносим себе непоправимый ущерб, – загорячился поручик.

– Господин хорунжий из нас самый близкий к его императорскому высочеству. Вот пускай и донесёт до наместника о состоянии дел в этой области, – грустно произнёс Савельев, будто не веря в положительную реакцию со стороны руководства.

– Расскажу, Владимир Александрович, обязательно расскажу, а точнее доложу, но только после того, как у нас на руках будет хоть какое-то доказательство всех тех измышлений, которые сейчас здесь прозвучали. А для этого нам нужен фотограф. – Я повернулся в сторону поручика. – Александр Павлович, кто из двух русских представителей этой профессии больше подойдёт для нашей миссии? Моишеев или Динесс?

– Моишеев Михаил из мещан, – начал перечислять поручик. – В основном занимается портретами. Одно из старейших ателье города. Такая же аппаратура.

– А у Динесс какая аппаратура? – поинтересовался Савельев.

– У мадам Динесс, насколько мне известно, аппаратура очень хорошая. – Увидев наши удивлённые лица, поручик пояснил: – После смерти мужа мадам Динесс, в девичестве Хлебникова, выбрала профессию фотографа. Не знаю, каким образом она этого добилась, но по поручению Академии наук была направлена в этнографическую экспедицию. В тысяча восемьсот девяностом году Динесс посещает Камчатку, Сахалин, попадает в Хабаровку и Уссурийск, а после едет в Маньчжурию, Порт-Артур и Пекин. Фотографировала посещение цесаревичем Благовещенска два года назад. Её ателье «А. П. Динесс на Амуре» базируется в Благовещенске с тысяча восемьсот девяносто первого года. Женщина решительная, смелая, я бы даже сказал, авантюристка. С господином Като Сэтоши бьётся за лидерство своего фотоателье в городе второй год.

– Владимир Александрович, кажется, это наш человек, – я, не скрывая довольной улыбки, посмотрел на штабс-ротмистра.

– Господа, а не сделать ли нам групповую фотографию? Если мадам Динесс не захочет сотрудничать с отдельным корпусом жандармов, возможно, не откажет просьбе хорунжего Аленина-Зейского, о котором так много говорят в Благовещенске? – произнёс, поднимаясь из-за стола, Савельев.

Я достал из кармана часы. Откинув крышку, посмотрел на циферблат.

– Что же, полтора часа до доклада у меня есть, а такого ценного кадра упускать нельзя. Я готов, Владимир Александрович.

Глава 6Операция «Фотограф»

Аглая Павловна Динесс оказалась приятной высокой дамой лет тридцати пяти – сорока. Широкая в кости с большими ладонями, она производила впечатление сильной женщины. Наверняка такой и была. Чтобы таскать современное чудо фототехники на большие расстояния, нужна была приличная сила и выносливость. Аппарат вместе со штативом весил килограммов десять-пятнадцать, да и фотопластины из стекла тоже весили прилично. Между тем за счёт грации и пластики движений, а также миловидного лица Аглая Павловна выглядела очень привлекательно.

Когда входили в фотосалон, я заметил, как поморщилась женщина-фотограф, увидев мундиры офицеров-жандармов. Но потом доброжелательная улыбка не сходила с её лица, пока она составляла из меня, Савельева и Чижова композицию для фото. В это время надо было не просто сфотографировать, а ещё и разместить клиентов перед объективом так, чтобы получилось что-то красивое и достойное.

Савельева мадам Динесс разместила сидя на стуле, меня и Чижова поставила по бокам. Несколько раз примерялась к камере. Возвращалась к нам. Мне поправила орден и медали, Чижову его причёску. Потом попросила замереть. «Сыыыыыр!» – подумал я про себя, непроизвольно улыбнувшись.

– Внимание, снимаю! – произнесла Динесс и медленным, изящным движением сняла крышку объектива, провела ею по кругу и надела обратно. – Снято!

Съемка закончилась.

– Вот и всё, господа. Большое спасибо за ваше терпение. Фотографии будут готовы завтра после обеда, – с милой улыбкой произнесла мадам Динесс, показывая всем своим видом, что её работа закончена.

– Аглая Павловна, большое спасибо, – как было обусловлено заранее, вступил в разговор штабс-ротмистр Савельев. Опыта по вербовке у него было значительно больше, чем у Чижова, а тем более у меня. – Будьте любезны, уделите мне пару минут вашего времени, – с этими словами Владимир Александрович взял мадам Динесс под руку и отвел её чуть в сторону.

Я же направился к штативной камере. Такие я видел только в кино в прошлой-будущей жизни. «И чей это агрегат? – подумал я, разглядывая аппарат. – Надо же, кажется, наш отечественный, или нет?!» Надпись на шильдике над объективом гласила: «К. И. Фреландтъ. Невск. пр. № 30–16. С.-Петербургъ». Я аккуратно провел пальцем по гармошке фотокамеры и резко отдёрнул руку, услышав громко произнесённую фразу: «Об этом не может быть и речи, господин штабс-капитан».

Я повернулся в сторону Савельева и Динесс, которые отошли в глубину зала ателье, и увидел, как Владимир Александрович, разведя руками, направился в мою сторону.

– Тимофей Васильевич, может быть, вы поговорите с мадам Динесс? – штабс-ротмистр тяжело вздохнул. – У меня, к сожалению, убедить её помочь нам не получилось.

– Владимир Александрович, а вы говорили ей, чьи бумаги надо будет фотографировать?

– Нет, Тимофей Васильевич. Это я бы ей сказал, если бы она согласилась.

– Ну что же, попробую. Но если у вас не получилось, думаю, у меня тем более не получится, – с этими словами я направился в сторону первой женщины-фотографа в Благовещенске, а может быть, и во всей России.

– Аглая Павловна, позвольте представиться, хорунжий Аленин-Зейский Тимофей Васильевич обер-офицер Личного конвоя Его Императорского Высочества.

– И что делает казачий офицер, Георгиевский кавалер в обществе жандармов? – задрав вверх курносый носик, несколько презрительно спросила Динесс.

– Можно сказать, то же, что и они. Офицеры отдельного корпуса жандармов пресекают государственные преступления, а я пресекаю возможные покушения на государя наследника, – я сделал жест рукой, попросив женщину помолчать. – Прежде чем вы что-то скажете, я хотел бы уточнить одну деталь. Вы сможете переснять с небольшого листка бумаги текст, написанный иероглифами, так, чтобы они не расплылись и были читаемы?

– Какие иероглифы? Вы о чём говорите, Тимофей Васильевич?

– Аглая Павловна, ещё раз вас спрашиваю, вы сможете переснять с небольшого листка бумаги текст, написанный иероглифами, так, чтобы они не расплылись и были читаемы на фотографии? Если нет, то дальнейший разговор бессмыслен, – я холодно посмотрел на женщину. – Если же сможете, то прежде чем я вам всё расскажу, придётся дать подписку.

– Я этого не сделаю! – импульсивно воскликнула Динесс.

– Вы не дали мне договорить, Аглая Павловна. Подписку о неразглашении информации, которая вам станет известной. Её разглашение приравнивается к государственной измене. Подписку можно будет дать либо штабс-ротмистру Савельеву, либо представителю дворцовой полиции Министерства двора Его Императорского Величества. Итак, я жду вашего ответа!

«Да, загрузил я мадам Динесс. Стоит, глазами хлопает, ртом воздух глотает. Не знает, что ответить. И хочется, и колется, и мама не велит, – думал я про себя, глядя на мысленно подвисшую Аглаю Павловну. – Ну, давай, рожай быстрее, госпожа фотограф. Тебе же такую конфетку подкинули – информация, связанная с государственной тайной. Неужели не поведешься?»

– Да, я согласна, – наконец-то выдавила из себя мадам Динесс.

– Да – это сможете сфотографировать, а согласна – это подписать документ о неразглашении сведений, которые вам станут известны? Я правильно понял?! – произнося последнюю фразу, голосом я несколько надавил на женщину.

– Вы правильно поняли, Тимофей Васильевич. Какого размера будет бумага, которую надо будет сфотографировать?

Мадам Динесс довольно быстро пришла в себя. Начала задавать уточняющие вопросы. Но их пришлось чуть приостановить, пока Аглая Павловна не поставила свой автограф в подписке о неразглашении государственной тайны. Ну, как говорится, стоит только коготку увязнуть… Чувствую, скоро и другую подпись поставит мадам в агентурном деле. А поручик Чижов показал мне большой палец и изобразил лицом восторг, когда Аглая его не видела.

В общем, всё закончилось хорошо, даже, можно сказать, отлично. Мы получили замечательного специалиста. Как выяснили у Динесс, она занималась и пересъемкой фото, и у неё были специальные приспособления-штативы-держатели, как для горизонтальной, так и для вертикальной съемки. Запас фотопластин был большой. Как раз недавно большая партия пришла по её заказу из Санкт-Петербурга. Наша цена за каждую пластину и снимок Аглаю Павловну больше чем устроила. А когда она узнала, что фотографировать придётся документы, которые тайком изымут на время у военного атташе Японии в Берлине, то женщина аж повизгивать начала от удовольствия. Видимо, фотографы-японцы как конкуренты её сильно достали.

Оставалось только дождаться прибытия майора Фукусимы. Он тоже не заставил себя долго ждать и прибыл на следующий день к вечеру. К этому времени Савельеву удалось сделать практически невозможное. Он смог освободить два номера на одном этаже в гостинице. Из-за приезда в город цесаревича наместника со свитой мест в гостиницах города не было, со словом вообще не было.

Японца представители корпуса жандармов разместили в гостинице, сообщив ему, что с ним собирается встретиться государь наследник для беседы. Я приставил присматривать за майором троих из пяти оставшихся у меня агентов секретной части. Надо же было узнать, с кем будет встречаться официальный разведчик в городе Благовещенске.

На следующий день на утреннем докладе довёл до Николая информацию о приезде японского военного атташе в Берлине. А то как-то нехорошо получилось. И невеста, и родители согласны, а вот жениха как-то забыли предупредить. Хорошо, что господин наместник был несильно занят, заинтересован и даже заинтригован моей просьбой поговорить с майором Фукусимой как можно дольше. Пришлось кратко рассказать Николаю о том, что мы затеяли с главным жандармом Дальнего Востока. С большой неохотой цесаревич дал добро, но при этом посетовал, что предлагаемые действия не вполне соответствуют понятиям чести и законности.

Вышел я от будущего императора несколько взвинченным, думая про себя, что вот это чистоплюйство и стало одним из факторов, которые привели Николая Второго вместе с семейством в подвал ипатьевского дома. И хорошо бы у Фукусимы нашлись сведения, которые показали бы этому придерживающемуся рыцарских правил поведения цесаревичу, что есть грязная и невидимая война. И на её фоне наши действия – это так, семечки. Ладно, отправляем к майору фельдъегеря с приглашением, а сами переодеваемся в партикулярное платье и потихоньку двигаем к мадам Динесс, а с ней в гостиницу. Надо же помочь с тяжёлым оборудованием. Это вам не двадцать первый век со смартфонами, планшетами и прочими гаджетами. Здесь потрудиться придется.

Через час разместились в номере, и мадам Динесс стала готовить оборудование. В номере кроме меня, Аглаи Павловны присутствовали поручик Чижов и один из моих секретных агентов – Буров Пётр Фёдорович, который, оказывается, имел специализацию по тайным осмотрам помещений. У него даже имелся богатый набор отмычек. Это выяснилось сегодня с утра, когда старший агент из оставшейся пятёрки доложил мне, что майор Фукусима после размещения в гостинице заказал в номер переносную ванну для мытья, отдал в чистку и стирку одежду. Ужинал в номере. До утра из него не выходил. Сегодня в семь ноль-ноль вышел в город. Посетил ателье Като Сэтоши, где сфотографировался. В это же время фотоателье посетили еще два азиата, в которых приданный к группе наблюдения городовой опознал владельцев ещё двух фотосалонов Мигива Изаму и Мизухо Тэкео.

Выслушав этот интересный доклад, особенно про фотосалон Като Сэтоши, я вслух посетовал, что хорошо бы негласно проверить помещения этих японцев-фотографов. После моих слов старший агент Макеев, который был в моей секретной части кем-то вроде администратора-завхоза, сообщил о Бурове. И теперь данный агент был готов вместе с Чижовым приступить к осмотру номера Фукусимы.

Дождавшись времени «Ч», когда майора должен был принять цесаревич, Буров и Чижов направились к номеру Фукусимы. Удивившись, как быстро Буров вскрыл замок, я выдвинулся к лестнице, по которой надо было подняться в коридор с шестью дверями в номера гостиницы. Всё было тихо.

Немного постояв перед лестницей, я вернулся к номеру, куда поселили японца, и постучал условным стуком. Дверь приоткрылась, и Буров передал мне блокнот. Взяв его, я быстро переместился в номер, где находилась мадам Динесс. Читаем.

«Пока я подъезжал к Казани, духота всё более усиливалась, и температура днём поднялась до двадцати пяти – тридцати градусов Реомюра[6]. Едущий под палящим солнцем конь вскоре, задыхаясь и проливая пот, словно как падающий водопад, через несколько ри[7] уже переутомился».

Не то! Перелистнул несколько листов. Читаю.

«Так как я подвергался частым рвотам, то опасался, не случится ли со мной солнечный удар. Вот почему я решил, что от Казани на востоке буду отдыхать днём и ехать ночью».

Дальше. Листаю ещё пару-тройку листов. Скольжу по иероглифам глазами.

«Двадцать восьмого числа я приехал в Пермь. Расстояние между Казанью и Пермью равняется ста пятидесяти четырем нашим ри. Хотя пятнадцать дней было потрачено на всю поездку, но сам пробег на коне был совершён в течение тринадцати дней за исключением двухдневной остановки. Поэтому проехавшая за одну ночь дистанция в среднем равняется около двенадцати ри. Это означает то, что в этот раз я ежедневно проезжал почти по одному ри, больше, чем тогда, когда я проехал сто десять ри от Нижнего Новгорода в Казань в течение десяти дней. Это так и случилось благодаря удобству ночной поездки. Ночью везде так прохладно и тихо, что и конь поощряется к быстрому ходу. К тому же он начинает бить копытом о землю и с испугом ускорять бег, услышав хотя бы малейшее звучание. Вся дорога на протяжении ста пятидесяти четырёх ри покрыта сплошным дремучим лесом, и лишь в промежутках найдены два маленьких городка – Малмыж и Оханск».

«Стратегическими данными и не пахнет, – с усмешкой подумал я. – Расстояние между городами на любой карте просчитать можно. Если карта масштабная. Кажется, блокнот пустышка».

Я открыл лист блокнота почти в самом конце.

«Страшный мороз затруднял передвижение лошадей по льду рек и озер; из-за ураганов и снежных заносов копыта их глубоко увязали в снегу, пот тут же застывал, и лошадь вся покрывалась инеем. Выдыхаемый воздух на козырьке шапки, воротнике сразу же замерзал и как бы покрывал шапку сосульками; нос, брови, усы полностью покрывались инеем, и, если на какое-то время закрыть глаза, ресницы смерзлись бы. Кроме того, замерзали и покрывались инеем, как плесенью, металлические предметы в мешке и, конечно, сабля, шпоры и пистолет».

Я ещё раз пролистал блокнот. Посмотрел несколько страниц на просвет. Не думаю, что господин Фукусима писал невидимыми чернилами, типа молоком. «Может быть, попытаться нагреть один листок блокнота. Чем чёрт не шутит, – я с сомнением посмотрел на дневник путешественника. – Мать его ети!»

– Что там, Тимофей Васильевич? – поинтересовалась у меня Аглая Павловна.

– Записки о путешествии, – ответил я. – Красочное описание трудностей передвижения верхом по необъятным просторам России. Ничего интересного. Пойду, верну обратно.

Я не успел подойти к двери номера, как она приоткрылась, и в неё проскользнул Буров.

– Кажется, нашел, вашбродь, – с этими словами агент протянул мне деревянный тубус-футляр диаметром около двух с половиной дюймов и длиной в полторы четверти. – Хороший мастер делал. Крышка отворачивается.

Я аккуратно отвернул крышку и, заглянув внутрь, увидел свёрнутые в рулон листы бумаги.

– Где нашёл-то, Пётр Фёдорович? В вещах?

– Никак нет. За шкафом. Тот к стене под углом стоит. Поэтому футляр на пол и не падает. Если бы в тот момент, когда я за шкафом смотрел, солнце не осветило бы комнату, я бы футляр и не увидел.

Слушая умельца по негласному обыску, я подошёл к столу и, аккуратно вынув бумаги, развернул и сложил их стопкой.

– Посмотрим, посмотрим, что это такое, – произнёс я, беря первый лист сверху.

На бумаге была изображена схема какой-то местности с надписями и значками. Всё было выполнено очень аккуратно. Майор Фукусима отличный картограф и мастер японской каллиграфии. Следующий лист. Весь исписан иероглифами, но смысла в них нет. Шифр?!

– Ну что, вашбродь? То, что мы искали? – поинтересовался Буров.

– То, Пётр Фёдорович. То, что надо, – с радостью в голосе ответил я. – А в вещах у японца никакой книги не было?

– Есть одна. С картинками. Принести?

– Неси. А этот блокнот верни на место.

Когда Буров, предварительно осмотрев коридор, выскользнул за дверь, я повернулся к мадам Динесс, которая с нескрываемым любопытством наблюдала за нашим разговором с секретным агентом.

– Что же, Аглая Павловна, вот и ваше время пришло. Придётся быстро и много поработать, – улыбнулся я женщине-фотографу.

– Сколько листов? – деловито спросила меня Динесс.

Я быстро пересчитал уголки листов в стопке и ответил: «Сорок два».

– Около двух часов работы. У нас есть столько времени, Тимофей Васильевич?

– Надеюсь, что есть, но лучше бы нам поторопиться.

– Тогда помогайте, – Динесс решительно взяла первый лист из стопки и направилась к стоящему рядом с камерой штативу. – Сейчас я вам покажу, как надо крепить лист. Остальные будете располагать для съемки сами.

Через пару минут в номере начался стахановский труд по фотографированию бумаг майора Фукусимы. Пришлось даже приоткрыть окно, чтобы не задохнуться от дыма после вспышек магния. Пересняв все листы, сделали ещё четыре снимка разворотов любовного романа, страницы которого были наиболее заляпаны, и книга там легко раскрывалась. Потом Буров всё аккуратно вернул на место. До времени «Ч+3», когда должна была закончиться встреча японского дипломата и цесаревича, оставалось ещё полчаса, поэтому мадам Динесс, стараясь её не засветить, через черный вход отправили со всем оборудованием в сопровождении поручика Чижова в ателье. Я же направился к себе, чтобы переодеться и узнать новости у Тура и Лешего, которые были сегодня личниками цесаревича на его встрече с Фукусимой.

– Знаешь, Ермак, я бы не хотел с ним встретиться в открытом бою. Как ты говоришь, волчара ещё тот, – делился со мной впечатлениями Тур. – Двигается мягко, свободно, будто плывёт над полом. И взгляд такой, контролирующий всё вокруг. Правда, после того, как вошёл в кабинет к цесаревичу и поклонился ему, несколько шагов до стула, на котором должен был сидеть во время встречи, сделал каких-то странных.

– Я тоже это заметил, – вклинился в разговор Леший. – Левая рука на рукояти сабли, правая на поясе. И какая нога шагает вперёд, такое же плечо выносится. Это что-то означает, Ермак?

– Это нанба-аруки или буси-аруки, то есть походка самурая. Предполагает, что вместе с правой ногой выносится и правая рука, а с левой – соответственно левая. Такое движение не перекручивает тело и не вызывает болтания мечей из стороны в сторону при ходьбе или беге. Раньше японские самураи носили на левом боку заткнутые за пояс два меча, общим весом более четверти пуда. А ходить приходилось много. Лошадей в Японии было мало. Вот и придумали такую экономичную походку.

– И где ты об этом узнал? – поинтересовался Леший, он же Владимир Лесков.

– Джунг Ли надо было внимательно слушать, – ответил я.

– Нет, я от него такого не слышал, – немного поразмыслив, произнёс Тур, или Верхотуров Антип.

– Я тоже, – подтвердил Леший.

– Значит, об этом он мне одному рассказывал, когда с Мэй Лин у меня дома жили, – сказал я. – В общем, в период Мэйдзи, когда проклятые гайдзины[8] открыли Японию и стали перестраивать её под себя, многие самураи такой «аристократической походкой» выказывали презрение иностранцам.

– Это чего же получается, этот япошка презрение нашему государю наследнику выразил? – возмутился Тур.

– Не знаю, Антип. Может, презрение. А может быть, забылся или разволновался и из-за этого прошёлся походкой самурая. Он родом из очень старого и известного японского клана. Если сравнивать с нашей историей и князями, чуть ли не Рюрикович.

– Вот это да! – от удивления Леший присвистнул.

– Ладно, спасибо за информацию, браты. Пойду к Головачеву, хочу пару казаков в охрану фотоателье поставить. Что-то у меня на душе неспокойно.

– Чуйка заговорила? – серьезно спросил Тур.

– Пока нет, но как-то тревожно.

– Отправь кого-нибудь из нашего десятка, – посоветовал Леший.

– Вы все сегодня в графике дежурства. Не будем его нарушать. Всё, я пошёл.

Найдя Головачева, договорился с ним о выделении четырёх казаков для охраны фотоателье мадам Динесс. Двое должны были охранять днём, а ещё двое ночью. Сам не знаю почему, но чувство тревожности возрастало.

Сотник Вертопрахов из взвода амурцев выделил четырех казаков-односумов из станицы Пояркова, причём двое были братьями-близнецами. С первой верховой парой казаков я на дежурной смирной кобылке, закреплённой за канцелярией наместника, отправился к Аглае Павловне.

Фотосалон был закрыт. На стук в дверь её открыл поручик Чижов.

– Александр Павлович, принимайте подкрепление, урядник Столетов и казак Забелин. Дмитро или Пётро?

– Дмитро, ваше благородие, – соскочив с коня и взяв его под уздцы, ответил один из братьев-близнецов.

– Это зачем, Тимофей Васильевич? – удивлённо поинтересовался поручик.

– Не помешают для охраны, Александр Павлович. Что-то на душе у меня маятно. Беспокоюсь, а от чего – не пойму. Вроде бы всё удачно прошло, – я нервно передёрнул плечами, посмотрев по улице вправо и влево. – Как долго печатать будете? Что Аглая Павловна говорит?

– Часов до одиннадцати вечера точно провозится. Это её слова, – ответил поручик.

– Хорошо, я к этому времени подъеду и смену казаков приведу. Пускай и ночью посторожат. Тем более квартира мадам Динесс на втором этаже над фотосалоном.

С этими словами вскочив на смирную коняшку, направился назад в канцелярию. Предстояла очередная бумажная работа. Чтение докладов, написание аналитической справки для Николая по золотопромышленности в Приамурье. Для этого вчера встречался со своими старыми знакомыми купцами Касьяновым, Патриным и Ельцовым. Кто как не золотопромышленники и контрабандисты золота в Китай знали все тонкости его добычи и реализации в Приамурье. Особо откровенного разговора не получилось, но завтра-послезавтра купцы клятвенно пообещали представить своё видение по данному вопросу. Ну, а мы проанализируем, сведем официальные данные с неофициальными и доведём до наместника. Кстати, надо уточнить, откуда такой интерес прорезался у Николая к добыче золота. И по своему земельному участку надо заодно вопрос прояснить.

Надо сказать, что несильное желание Николая работать в качестве наместника, его распоряжение и моя индульгенция от генерала Черевина позволили мне получить доступ к очень многим бумагам, содержащим сведения об экономическом, политическом, административном положении дел в Приамурье и в целом по Российской империи. Признаюсь, этим беззастенчиво пользовался. Но чем больше узнавал, тем больше понимал, что Дальний Восток находится в такой жопе по всем направлениям, что даже не понятно, зачем вот уже почти двести пятьдесят лет Россия пытается его освоить. Это если считать с занятия в одна тысяча шестьсот пятьдесят первом году казаками Ерофея Хабарова укреплённого селения даурского князя Албазы, будущего Албазинского острога – центра Албазинского воеводства.

Видимо, такая политика в отношении этих земель была позже определена Николаем I в словах: «Где раз поднят русский флаг, там он спускаться не должен». Вот так вот! Господин Невельский поднял флаг на остроге в устье Амура, который назвал Николаевск-на-Амуре. И всё. Назад пути нет. Будем эту землю, несмотря на все трудности, осваивать. Хотя и в две тысячи восемнадцатом году, откуда переместилось моё сознание или матрица души, дела на Дальнем Востоке обстояли также на уровне жопы. Несмотря на все дотации из федерального бюджета. А жёлтая раса тихой сапой практически заняла его уже до Байкала.

В общем, увлечённо проработал в своём кабинетике до позднего вечера. Когда глянул на часы, оказалось, что время уже двадцать два тридцать. Пора было выдвигаться к фотосалону. Спустившись вниз, увидел в вестибюле двух казаков-амурцев, которые были должны охранять мадам Динесс и её недвижимость ночью.

– Готовы, братцы? – спросил я казаков.

– Так точно, вашбродь, готовы, – дружно ответили они.

– Тогда догоняйте. Где фотосалон мадам Динесс, знаете?

– Так точно, знаем, – ответил Петро Забелин.

Кивнув ему, я вышел на крыльцо и направился к коновязи, где стояли три дежурные лошади для офицеров канцелярии наместника. Казаки быстрым шагом направились за здание, где была коновязь для лошадей нижних чинов. Я же, отвязав крайнего жеребчика, вскочил на него и неспешной рысью направился по улице. Та тревожность, которая отпустила меня, пока занимался бумагами, сейчас переросла в уверенность, что скоро случится или уже случилась большая неприятность. Чуйка начала подавать сигнал. Я непроизвольно дал шенкеля коню, ускоряя его бег.

Когда выехал на улицу, где располагался фотосалон, мне показалось, что от него послышался вскрик и звук захлопнувшейся двери. Наддав шенкелями, я перевёл коня в галоп. Подлетая к салону, краем глаза заметил, как сбоку от входной двери отделилась тень и взмахнула рукой. От греха подальше я резко свесился на другую сторону лошади. Это меня и спасло. Сначала что-то пролетело надо мной, потом я почувствовал звук удара в потник под седлом рядом с моей ногой. Конь, издав какой-то звук, похожий на визг, пару раз взлягнул задними ногами, и я вылетел из седла. Признаться, вовремя, так как, падая, успел увидеть, что в том месте, где только что находилась моя голова, в тело лошади воткнулся какой-то предмет. Жеребчик же, вскидывая задом, с ржанием помчался дальше вдоль улицы.

«Значит, нападают двое, с обеих сторон улицы», – подумал я, катясь после падения по земле, успев прижать к телу ножны с дедовским оружием. С трудом остановившись, успел только встать на одно колено и выхватить шашку, как меня атаковал какой-то кэндоист, только с катаной в руках вместо бамбуковой палки. С характерным выдохом он ударил мечом, который держал обеими руками, чётко сверху-вниз. Я ничего не успевал сделать, кроме того как принять этот удар на шашку.

Волчок на дедовской шашке не подвёл. За моей спиной звякнула о землю передняя часть развалившегося пополам лезвия катаны. Та часть лезвия, что осталась в руках нападавшего, изменив траекторию удара, прорубила папаху над моей левой бровью и располосовала кожу на лбу. Я же, махнув шашкой справа-сверху-вниз, подрубил напавшему ногу и тут же откатился в сторону.

Вскочив на ноги, я развернулся в сторону двери салона. На меня так же молча, быстро перебирая ногами, надвигался еще один противник в темной одежде, который в руках держал перед собой меч, лезвие которого блеснуло в свете, падающем из окна фотоателье. Взмах клинка – и неожиданный удар противника от его левого плеча. На одних рефлексах я выполнил приём, который в меня вбивал Джинг Ли, когда показывал основы защиты от техники боя самураев на мечах. Подшаг вправо, шашка встречает меч противника в расслабленной руке. Катана сносит мой клинок, но моя рука не останавливается и проходит дальше налево, волоком таща за собой оружие нападавшего. После того, как шашка проскочила под мечом, я нанёс сильный кистевой удар в спину вражеского клинка, заставив противника провалиться в ударе, возвратным движением снизу вверх располосовал ему внутреннюю поверхность бедра, а последующим ударом сверху вниз вскрыл артерию на шее. Всё это заняло времени меньше, чем три удара сердца.

Подскочив к первому противнику, который пытался подняться, несмотря на почти перерубленную ногу, я закончил с ним бой коротким уколом в шею, который тот не успел блокировать своим обрубком меча.

«Всё, хватит схваток белым оружием. Двадцатый век на носу! – подумал я, перекинув шашку в левую руку. Правой рукой вынул из кобуры свой наган и взвёл курок. – Посмотрим, кто у нас внутри, тем более и казаки подоспели».

Не дожидаясь, пока казаки спешатся, я толкнул дверь салона и, выставив шашку вперёд, шагнул в помещение. В глаза сразу же бросились две пары ног в казачьих шароварах и сапогах на полу, которые было видно из двери, ведущей в чулан. Там у мадам Динесс хранился всякий инвентарь и оборудование. Из салона раздался громкий мужской голос, но что было произнесено, я не разобрал. Сердце бухало, громко отдаваясь в голове. По левому виску и щеке стекала кровь.

Двинувшись приставными шагами вперёд, я шашкой чуть отодвинул штору, которая отгораживала комнату для фотографирования. Картина, которую я увидел, заставила меня немедленно действовать. Какой-то тип, стоящий ко мне спиной, замахивался для удара коротким мечом на мадам Динесс, а в углу комнаты без движения лежал поручик Чижов, по левому виску которого струилась кровь. Не раздумывая более и мгновения, я выстрелил навскидку в спину нападавшего на Аглаю Павловну.

Почувствовав движение за спиной, начал разворачиваться через левое плечо, надеясь успеть шашкой перехватить удар, но понял, что опаздываю. Я действительно не успел. Всё, что мне удалось, – это подставить под катану шашку, которую противник просто снёс своим ударом. Мало того, моё же оружие ударило меня по правой руке, и резкая боль заставила выпустить револьвер. Ну а напоследок я получил классический прямой удар ногой в грудь с проносом, после чего оказался спиной на полу со сбитым дыханием.

Надо мной, чуть наклонившись, встал молодой японец, в чьих раскосых глазах читалось торжество. Он занёс меч для удара, а я смотрел на его движение и понимал, что ничего не могу сделать. Удар ногой был настолько силён, что я не мог сделать вдох-выдох и пошевелиться. «Вот и всё, гвардии подполковник, – подумал я, глядя, как меч начинает движение вниз. – Недолго пожил в новом мире».

Додумать мысль не успел, так как в этот момент грохнул выстрел, и брошенный силой удара пули вперёд японец свалился на меня, окончательно выбив из меня дух.

– Вашбродь, слава богу, живы!

Это было первое, что я услышал, придя в себя. Времени, судя по всему, с момента моей отключки прошло немного. Казак Трегубов, свалив с меня нападавшего, ощупывал меня в поисках ранений.

– Трегубов, мать твою, я тебе что – баба, чтобы меня щупать, – я с трудом вытолкнул слова из глотки.

– Ох ты, совсем в себя пришли, ваше благородие. Хорошо-то как! А ощупываю, так вы сами нас этому учили на занятиях по оказанию помощи. На голове у вас всё в порядке. Чуток кожу рассекло. Кровь уже запекаться начала. Правую руку перетянул, чтобы кровь остановить. Сейчас забинтую. Слава богу, догадался прихватить с собой. По вашему приказанию на дежурство всегда с собой малый медпакет носим в кармане.

С помощью казака, после того как он закончил перевязку, я с трудом поднялся и сквозь шум в ушах услышал причитания с рыданиями.

– Братка мой, да что же я маманьке с батькой скажу? Да как же так! Дмитро, братка…

Я посмотрел на Трегубова.

– Оба наповал. Глотки перерезали, – ответил мне на невысказанный вопрос казак. – Хорошие казаки были.

Трегубов снял папаху и перекрестился. Я с трудом повторил его жест. Правая рука над предплечьем была перетянута куском супони. А само предплечье перебинтовано. Ещё в столице удалось протолкнуть через Черевина и Ширинкина в снаряжение конвоя индивидуальные пакеты. Сделали их просто: из куска марли нарезали полосы, кусок ваты в марлевой подушке. Всё это скатано в рулон и завёрнуто в вощёную бумагу. Без стерилизации, но для сегодняшнего момента практически индивидуальный перевязочный пакет из моего времени был прорывом в медицине. Князь Барятинский перед нашим отъездом на Дальний Восток намекнул мне, что я скоро получу кое-какую денежку от привилегии на данное изобретение и не только на него. Эффективность оказания медицинской помощи в бою с помощью похожего пакета князь оценил при нападении на цесаревича.

Встряхнув головой, отгоняя воспоминания, я скомандовал Трегубову:

– Контролируйте с Петро вход. Револьверы не убирайте. А я пойду, посмотрю, как там остальные.

С остальными всё было в порядке. Мадам Динесс находилась без сознания. Сомлела. Не каждый день тебя убивать собрались. Поручик Чижов был жив. Череп, кажется, у него пробит не был. Во всяком случае, пропальпировав голову Александра Павловича левой рукой, я на первый взгляд ничего страшного не обнаружил. На виске была ссадина и гематома. Кровь практически уже не текла. Экстренных мер к приведению в чувства к этой парочке применять не будем. Очнутся как очнутся. Подошёл к убитому, который хотел зарезать Аглаю Павловну.

«Опыт не пропьешь, – подумал я, глядя на отверстие от пули под левой лопаткой. – Можно даже не контролировать. Жаль, никого живыми не взяли. И вообще, что это было? Какого хрена они на фотосалон напали?»

– Трегубов! Трегубов?! – громко позвал я.

– Слушаю, вашбродь, – заскочил в комнату казак.

– Выйди на улицу, пальни вверх раза два-три. А потом через окно или дверь смотри, только аккуратно. Глядишь, городовые или наш казачий разъезд появятся. Меня позовешь тогда. А я пока посижу, что-то ноги не держат.

– Слушаюсь, вашбродь!

Через несколько секунд на улице раздалось три выстрела, а потом скрипнула дверь. Сидя на стуле, я поиграл пальцами раненой руки. «Слава богу, пальцы работают нормально, – подумал я. – Значит, сухожилия и нервы не перерублены».

В это время в себя пришла Аглая Павловна, вскочив со стула. Заполошно осмотревшись вокруг, она впала в какой-то ступор, смотря на меня пустыми, бессмысленными глазами.

– Мадам Динесс, вы в порядке? Не ранены? – вежливо спросил я.

– Что это было? – как-то отстранённо спросила женщина.

– Нападение, как я думаю, для того чтобы уничтожить снимки. А вот кто это сделал, меня сильно интересует, – ответил я.

– Это Като Сэтоши, – Аглая Павловна показала на труп нападавшего, который мёртвым лежал у её ног. – У него самый большой фотосалон в городе.

– Что здесь произошло? – спросил я.

– Я печатала фотографии в специальной комнате. Поручик Чижов находился здесь, то есть в этой комнате. Здесь же были двое казаков. Потом я услышала какой-то шум, а через некоторое время ко мне ворвался Сэтоши, вытащил меня за волосы в эту комнату. Посадил на стул и спросил, где фотопластины и фотографии из гостиницы. – Динесс начала трясти по всему телу заметная дрожь. – Я ответила, и он замахнулся на меня большим ножом. Я закрыла глаза. Потом грохнул выстрел, и я потеряла сознание.

Я подошёл к женщине и обнял её левой рукой, чувствуя, как Динесс сильно трясётся.

– Успокойтесь, Аглая Павловна. Всё хорошо. Всё закончилось, – начал я лепетать какую-то чушь, чтобы вывести из стресса женщину.

– Тимофей Васильевич, а что же мы такого важного сфотографировали, если такой успешный и обеспеченный человек, как Като Сэтоши, пошёл на разбой и убийство? – спросила Динесс, решительно отодвинувшись от меня.

– Вот и мне это хотелось бы узнать, Аглая Павловна. Очень бы хотелось!

Глава 7Хабаровск

Вытянув руки вверх, я потянулся, откинувшись на спинку стула. Опустив руки, протёр уставшие глаза. Всё-таки света трёх свечей не хватает для глаз, если много работаешь с бумагами в ночное время. Тем более в декабре темнеет рано. Посмотрев на стопку документов и глубоко вздохнув, я закрыл крышку чернильницы и положил перо.

«Всё! На сегодня хватит, – подумал я и опять с наслаждением потянулся. – Как же задолбала эта бумажная канитель. Ладно, хоть помещение под кабинет дедушка Корф выделил большое. Не приходится ютиться, как в Благовещенске. Да и мебели хватает на меня, Дана, Кораблева и для бумаг, которыми шкафы уже забиты».

После того, как в июне цесаревич и его сопровождение добрались до Хабаровки, была поездка во Владивосток. Что про него можно сказать – город-стройка. Грязь, строительный мусор, шум, гам с мая по сентябрь. Потом флот из гавани уходит на ремонт и зимнюю стоянку в Японию, стройка приостанавливается, жизнь замирает. Видимо, поэтому цесаревич вернулся в Хабаровку, точнее уже Хабаровск. Город по предложению наместника великого князя Николая Александровича переименовали.

Барон Корф под резиденцию наместника цесаревича отдал свой дом. Интересное такое одно-, двухэтажное здание в стиле эклектики, в котором генерал-губернатор проживал со своей супругой и дочерью. Дом был вытянут вдоль центральной улицы, с красивой лицевой кирпичной кладкой, в сочетании красного и серого кирпича. Средняя одноэтажная часть здания была фланкирована двумя разными по величине двухэтажными объемами. На фасаде здания выделялись обрамления – сандрики окон, парапеты, лопатки, подчеркивались декоративные фронтоны. На территории, прилегающей к губернаторскому особняку, был разбит чудесный парк с экзотическими растениями, который жители называли «Сад генерал-губернатора». В общем, шикарная резиденция, где и мне выделили нормальное помещение для работы.

А работы было много. Моя авантюра с Фукусимой, которую поддержал чуть больше полугода назад главный жандарм Дальнего Востока, закончилась не столь блестяще, как мы планировали. Можно сказать, облажались мы по полной. Погибли два казака Амурского войска и четверо граждан Японии.

Как выяснилось, поручик Чижов сам открыл дверь, узнав Като Сэтоши, от которого и получил удар в висок после поклона. Как и кем были убиты казаки, он уже не видел. В квартирах, где проживали фотографы Като Сэтоши, Мигива Изаму и Мизухо Тэкео, при осмотре были обнаружены, как нам объяснили, места для созерцания, которое может привести к постижению «истинного сердца Будды» для пути воина. Во всех этих небольших помещениях хранились подставки для дайсё – пары мечей, короткого и длинного, в которых якобы находится душа самураев. Вот такие вот фотографы оказались. Като, кстати, пошёл на дело только с вакидзаси. Его катана осталась на месте. На первый взгляд, очень старинное оружие. Четвёртого молодого японца так никто и не опознал.

За эту операцию я и Савельев получили люлей в полной мере. Мне было приказано цесаревичем заниматься только своими обязанностями и никуда больше не лезть. Савельеву напомнили, что он должен пресекать преступления против верховной власти, а не шуровать, как какой-то мелкий воришка, по номерам, где проживают иностранцы. Одним словом, не проявляй инициативу, ибо инициатива поимеет тебя. Тем более по прошлой жизни я был терминатором-разрушителем, а не контрразведчиком. Полез не в своё дело, вот и получил. Как оказалось, в жизни киношные и книжные стереотипы не всегда срабатывают. Надо ещё кучу деталей учитывать и прорабатывать. Это не шашкой махать, хотя и ей уметь надо.

Как ни странно, но на защиту меня и Савельева встали Корф и генерал Духовский, который в последнее время всё больше и больше перехватывал бразды правления Приамурьем из рук старого барона. Состояние здоровья Андрея Николаевича ухудшалось прямо на глазах. По их обоюдному мнению, при штабе наместника необходимо было создать «какое-то разведотделение», которое бы занималось поиском-поимкой шпионов в Приамурье и разведкой в Китае, Японии, Корее. И заниматься этим должны именно военные, а не мидовцы. На сегодняшний день такой отдел имеется. В нём аж целых четыре офицера. При этом ни один из них не знает языков вероятного противника данного театра военных действий, но двое закончили Академию Генерального штаба. Сейчас генштабисты готовятся к «географическому путешествию» в Маньчжурию. Выбирают объект для разведки. Как говорил мудрый Лао Цзы, «путь в тысячу ли начинается с первого маленького шага». И этот шаг в становлении разведки и контрразведки Приамурья уже сделан.

А реабилитировались мы в своих глазах и умах, когда к концу августа пришёл указ императора. За бумаги от Фукусимы я и поручик Чижов получили по «клюкве», что в мирное время очень почётно, Савельев – Станислава третьей степени с мечами, а мадам Динесс – шикарную даже на первый взгляд золотую заколку с изумрудами. Что в тех бумагах было, я до сих пор не знаю. Подозреваю, что важные сведения, из-за которых японцы решились на нападение, раскрывая разведсеть, были в четырех листочках, которые были написаны не рукой Фукусимы. Каллиграфия сильно отличалась. Во всяком случае, мне лично потом пришла телеграмма от Самодержца Всея Руси: «Японский след подтверждается. Жду ещё информации. Спасибо. Александр». Но что было в тех бумагах и остальных, даже наследнику из столицы не сообщили.

Майор Фукусима, а точнее, как позже выяснили, уже подполковник, до Японии, вернее всего, не добрался. Во всяком случае, в газетах ничего не сообщалось об успешном завершении конного перехода этого офицера. Опережая почти на десять дней наш отъезд в Хабаровку, он по-английски тихо слинял из Благовещенска на следующее утро после нападения на фотосалон. Совсем незаметно не получилось. Очень настойчиво меня допытывал Петро Забелин, кто виноват в смерти его брата-близнеца. Как тут не помочь брату-казаку?! Вот и показал агент Буров Забелину выходящего из гостиницы майора. В общем, когда Фукусима не появился в Хабаровке в расчетное время, штабс-ротмистр Савельев забеспокоился, что же он будет докладывать наместнику цесаревичу. Благо тот уже прибыл со свитой в административный центр Приамурья.

Проведённое расследование показало, что Фукусима после отъезда из Благовещенска прибыл в станицу Пояркова. Переночевал там и отбыл в дальнейший путь вдоль Амура. Только вот в посёлок Скобельцинский уже не прибыл. Куда делся японский путешественник на этом больше ста вёрст пути, выяснить так и не удалось. Была вероятность, что мог и на китайский берег перейти. Напротив станицы Пояркова, чуть ниже по течению Амура, китайский пост располагается. Примерно так и ответили на запрос японского МИДа, куда, мол, пропал их знаменитый гражданин?

Я же, честно и преданно глядя в глаза Савельева, а потом и цесаревича, говорил, что не знаю ничего по этой проблеме. Я и все казаки конвоя находились всегда рядом с наместником на пароходах, которые в это время доставляли цесаревича в Хабаровку. А то, что в станице Пояркова живут родственники убитых казака Забелина и урядника Столетова, это уже проблемы Фукусимы. Кровных обид в этом краю не прощают. Это я уже думал про себя, не совсем представляя только, как Петро смог предупредить своих. Фото Фукусимы, которое нашли в фотосалоне Като, слава богу, я Забелину не отдал. Хватило мозгов не сделать ещё одну глупость. А Буров об утреннем показе майора молчал, как партизан на допросе.

Какого-либо сильного общественного резонанса нападение на фотосалон Динесс в Благовещенске не вызвало. Видимо, сработал запущенный слух, что это была разборка конкурентов. Только вмешательство казаков из конвоя цесаревича, которые патрулировали город, не позволило японцам довести своё дело до конца. Тем не менее для поданных японского микадо в Благовещенске наступили тяжёлые времена. В течение десяти дней, что мы ещё в нём находились до отъезда, по докладам агентов, многие горожане стали отказываться от услуг японцев. Ещё позже в сводке полицмейстера Хабаровска прочитал, что двое фотографов-японцев, которые покинули спустя пару месяцев после известных событий Благовещенск, бесследно пропали на пароходе, который следовал в Хабаровск. Вещи, деньги остались в каюте, которую они занимали, а самих на судне не оказалось. Такая вот загадка для Шерлока Холмса.

Я ещё раз потянулся, вскинув руки вверх. Мысли с воспоминаниями лениво текли в голове, давая отдохнуть закипевшему от бумажной работы мозгу. Небольшой экскурс в прошлое позволял расслабиться, сбросить нервное напряжение.

Самым важным из событий, которые произошли за последние полгода, оказалась свадьба герцога Йоркского. Именно она показала, что я в другом мире. Ну не могло моё попадание в этот мир так круто изменить историю! Я же не та песчинка, которая уничтожила механизм, или соломинка, которая переломила хребет верблюду. Когда мне эту новость рассказал пьяный Волков, вышедший из спальни Николая, мне самому захотелось хлобыстнуть стакан чего-нибудь покрепче. Лучше неразбавленного спирта.

Если кратко, то из пришедшей иностранной почты и газет, которые доставлялись наместнику, стало известно, что в конце июля девяносто третьего года состоялась свадьба принца Георга, герцога Йоркского, второго сына короля Великобритании Эдуарда Седьмого, и Виктории Алисы Елены Луизы Беатрисы Гессен-Дармштадтской. Ага, той самой Аликс, в замужестве в моём мире императрицы Александры Фёдоровны Романовой. Той самой четвёртой дочери великого герцога Гессенского и Рейнского Людвига Четвёртого и герцогини Алисы, дочери британской королевы Виктории, от которой и пошёл гулять ген гемофилии.

Хорошо было, что цесаревич, по словам Волкова, изволил почивать, а то бы я даже и не знаю, как бы смог с Николаем общаться, оглушённый такой новостью. Правда, на следующий день общение несколько даже затянулось. С утра к наследнику государя проследовал Волков. Потом в спальню занесли очень большое количество бутылок, в основном портвейна, хотя и коньяк присутствовал в значительном количестве. Было и немного закуски. А потом два лейб-гусара Коля и Женя начали ПИТЬ. Всё слово большими буквами. Я, чуть-чуть приоткрывая дверь в спальню, с периодичностью через час отслеживал состояние подопечного. Как ни странно, первым выбыл из сражения с зелёным змием ротмистр Волков. Об этом узнали, когда открылась дверь и на пороге комнаты показался одетый цесаревич с бледным лицом, который трезвым голосом попросил меня зайти к нему.

Дальше, если коротко рассказывать, наследник российского престола заставил меня пить с ним. Ладно, хоть не коньяк. А то от тех доз, которые поглощал Николай, я сломался бы через полчаса. А так какое-то время продержался. За это время я узнал, как цесаревич любит Аликс. Но, к сожалению, её неприятие православия не позволяло им соединиться, а теперь поздно.

Старший брат принца Георга Альберт Виктор умер во время эпидемии гриппа в январе девяносто второго года. Тогда же умерла его невеста вюртембергская принцесса Виктория Мария Текская, которая стала таковой после того, как Аликс отказала Альберту Виктору, про которого ходили слухи, что он и есть знаменитый лондонский убийца – Джек Потрошитель. После этих событий бабушка Виктория настояла, чтобы Аликс вышла замуж за Георга. Тем более что тот был похож на Николая, как две капли воды. Хотя чему удивляться: матери-то обоих наследников родные сёстры.

Потом было чтение вслух письма теперь уже герцогини Йоркской, в котором она описывает все произошедшие события в королевской семье Великобритании. Заканчивалось письмо тем, что, несмотря на любовь к Ники, она должна была так поступить, как поступила. В общем, много слезливого бла-бла, на фоне «Правь, Британия, морями!». И надеюсь, править теперь будет с дырой от гемофилии в борту.

Дальше началось поглощение спиртного в устрашающих для моего тела и сознания количествах. Так я даже в моей прошлой жизни в будущем ни разу не пил. Очнулся утром на кровати, где полностью одетыми, как и я, спали Николай и Волков. Во время процесса опохмеления я узнал от них, что должен обязательно записать им в дневники те три новых замечательных романса, которые вчера впервые исполнил. Далее, наводящими вопросами я узнал, что принёс в этот мир «Берега-берега» Александра Малинина, «Очарована, околдована» Николая Заболоцкого и романс «Напрасные слова» на стихи Ларисы Рубальской.

«С этим надо чего-то делать, – подумал я, прерывая поток воспоминаний и вновь потягиваясь. – Ещё одна подобная пьянка, и я точно исполню „Марш Будённого“ или ещё что-нибудь похлеще. Хотя как отказать цесаревичу?!»

У нас с ним в начале возлияния, когда я его пытался убедить, что мне нельзя на службе выпивать, до «ты меня уважаешь…», конечно, не дошло. Но где-то рядом разговор ходил, а потом последовал прямой приказ – пить. Наилучший выход, как вижу, пока ещё в сознании, делать вид, что полностью отрубился. Хорошо, что больше с цесаревичем по сегодняшний день пить не пришлось, хотя они с Волковым тогда ещё три дня бухали. И песни в тот раз, слава богу, в тему подошли. Их сейчас в Хабаровске многие поют, желая понравиться избранницам. И ещё! На той пьянке-гулянке какая-то мысль дельная промелькнула?! Сказал сам себе запомнить, но те клетки головного мозга, которые не хотели пить, умерли первыми.

Я выпрямился в кресле и попытался вспомнить, что же такое я забыл важное. Но алкогольная амнезия и прошедшие четыре месяца с того события всё сильнее препятствовали в решении этой проблемы. Плюнув на всё, я стал одеваться, чтобы направиться домой. Точнее, на снимаемую часть очень даже неплохого дома.

Дом генерал-губернатора, в котором разместился цесаревич, был относительно большим. В нём имелись малая и большая гостиные, столовая, музыкальные комнаты и будуар, зал для приемов, получивший название Атаманский, спальни, также кабинеты, передняя, помещения для прислуги и дежурных офицеров, в которых я частенько ночевал на дежурстве. Но хотелось, чтобы был свой уголок. Все офицеры конвоя были женатые и, когда цесаревич определился, где всё-таки будет его резиденция в ближайший год, перетянули в Хабаровск семьи.

Глядя на них, и я решил снять себе жильё. Но в забитом офицерами Хабаровске получить жильё в наём было большой проблемой, а тем более целых полдома. Мне помог мой старый знакомый Арсений Тарала, который снимал такую жилплощадь для себя. Но так как был постоянно в разъездах, отдал это жилье мне с условием, что я его приючу, когда он будет появляться наездами в Хабаровске. От такого подарка грех было отказываться, тем более дом располагался в двух кварталах от дома генерал-губернатора. Неторопливым шагом десять-пятнадцать минут.

Сумма найма жилья в тридцать рублей за месяц для меня была нормальной. Три с половиной тысячи рублей, которые больше трёх лет крутились в торговом доме «Чурин и К^о», принесли мне проценты в размере чуть больше пятисот рублей. Эти деньги Касьянов перевёл на мой счёт в Хабаровском отделении Государственного банка. Плюс поступившие на него же три тысячи от управляющего моей усадьбой Сазонова Александра Ивановича. После Рождества ожидалось поступление ещё одной значительной суммы денег, где-то в районе пятнадцати тысяч рубликов.

Пока в мае находился в Благовещенске, удалось составить договор с купцом Ельцовым Иваном Петровичем, старателей которого мы в своё время охраняли, когда они мыли золото на месте Золотого Лю. Договор подразумевал мытье золота на моей земле силами купца. Охрану осуществляли казачата и казаки-малолетки из казачьей школы станицы Черняева. После вычета всех расходов мне оставалось пятьдесят процентов чистой прибыли. Можно было бы и больше выцыганить, но решил не жадничать. Без особых проблем по организации и добыче золота с халявной земли получать приличные деньги – за это можно было ещё больше процентов компаньону Ельцову отдать.

Несмотря на то что старатели ушли на место поздновато, намыть за сезон успели много. Все остались довольны. Земли император мне выделил рядом с местом, где мыли бандиты Золотого Лю. И участок оказался богатым на самородки и золотой песок. По мнению Ивана Петровича, которое он изложил в письме, лет пять-семь добыча будет на таком же уровне или чуть больше.

С учетом всех этих денежных поступлений, да ещё и денежное содержание лейб-гвардейца конвоя, я мог потратиться на снятие части дома. Именно туда я и направил свои стопы, надев полушубок, поменяв сапоги на валенки, нацепив портупею и натянув башлык на папаху.

На улице пуржило. Пройдя по Алексеевской улице, единственно освещённой керосиновыми фонарями, свернул на Муравьева-Амурскую и сразу попал в аэродинамическую трубу. Хабаровск лежит на скатах холмов и довольно крутых скал правого берега Амура, где в него впадает река Уссури. При юго-западном ветре на некоторых улицах зимой становится неуютно. Летом же донимают комары, мошка, гнус. Вокруг города тайга и болота. Не спасает от насекомых даже ветер с рек.

Дома в городе преимущественно деревянные, хотя в последнее время началась усиленная постройка кирпичных зданий. Ввиду этого в Хабаровске один за другим открылись восемь кирпичных заводов. Только пара-тройка центральных улиц имеют деревянные отмостки-тротуары. В общем, большая деревня.

Стараясь не поскользнуться, практически в полной темноте я продвигался по улице, нагнувшись против ветра. Не доходя до полицейского управления, свернул на улицу Лисуновскую к речке Плюснинке. Парочка домов, и, отворив за рычаг ворота, захожу во двор моего временного, но надеюсь, всё-таки на продолжительное время пристанища. В моей половине дома в парочке окон горел свет. Я довольно улыбнулся.

Всё началось три месяца назад. Моя любимая агентесса, в смысле схватывающая всё налету в процессе обучения и умело применяющая полученные знания на практике, Мария Александровна Филатьева как-то вечером, зная, что я свободен от дежурства, привела ко мне сюда домой свою двоюродную по матери сестру. Как оказалось, Филатьева совершенно случайно увидела на улице, что её сестру парочка китайцев бомжеватого, как я понял из её описания, вида пытаются затащить в проулок между заборами домов. Пара ударов в район почек и извлечённый из сумочки револьвер показали грабителям или насильникам, что они были неправы, и заставили их ретироваться со всей возможной скоростью. А то, что потом услышала от сестры Мария, заставило привести её ко мне за помощью и справедливостью.

Очень симпатичную девушку звали Куен Ионг, что означало «смелая птица», при крещении она получила имя Дарья Ивановна. Отец ее занимался торговлей и был приписан к сословию мещан города Хабаровска. До этого Нового года удачно расторговавшись в своей лавке товаром, отец девушки поехал закупаться новым. Для получения большей прибыли взял у своего компаньона большой кредит. Отбыл в конце января этого года вместе с женой в Сретенск по льду, чтобы с первым пароходом вернуться в Хабаровск. С тех пор их никто не видел.

Расследование показало, что обоз Пака, такую фамилию носила семья Дарьи, или Куен, пропал, не добравшись до Иннокентьевского казачьего округа. Пару дней назад судом было принято решение о признании отца и матери девушки умершими, так как они пропали при обстоятельствах, дающих основание предполагать их гибель, и прошло полгода. В счёт погашения кредита компаньону отца ушло всё оставшееся недвижимое имущество и товар семейства. Дарье бывший товарищ отца предложил остаться на определённых условиях, но девушка предпочла уйти на улицу из уже не принадлежащего ей дома.

Пока я пытался разобраться в этой ситуации, девушка жила вместе с агентессами. По окончании двухдневного расследования, я объявил Дарье, что, к моему глубокому сожалению, решение суда законно. Сделать практически ничего невозможно. Единственный шанс – это доказать виновность компаньона отца в смерти её родителей. Выслушав всё это, девушка напросилась ко мне в служанки. С учетом того, в каком положении она оказалась, по её словам, наниматься в служанки у неё единственный выход. Так как родственники вряд ли ссудят её деньгами на открытие своего дела. Так в моём доме появилась семнадцатилетняя Дарья Ивановна Пак. Ну а дальше всё пришло к тому, к чему оно должно было прийти. Не сразу, а где-то через месяц, девушка пришла ко мне ночью в постель и осталась в ней до утра.

Какой-то вины перед Анечкой-Светланой фон Дерфельден я тогда не испытывал, а сейчас тем более не испытываю. Осталась только грусть от расставания и от несбывшейся мечты. Последнее письмо от Анечки пришло в конце августа. Заканчивалось оно предложением дружить. На этом, можно сказать, наша дружба-влюблённость, которая не продлилась и года, закончилась. Две встречи, пара десятков писем. Юная девушка, так напомнившая мне мою бывшую жену из другой жизни. Видимо, полковник Христофор Платонович фон Дерфельден объяснил своей воспитаннице, что новоиспечённый дворянин Аленин-Зейский для неё не пара. Действительно, древний род и не пойми кто. Тем более, дожидаясь моего двадцатитрехлетия, Анечка и в перестарки могла попасть. И когда вернусь с Дальнего Востока, неизвестно. Так что любовь прошла, не начавшись. Помидоры завяли. В этом отношении мы с Николаем оказались оба брошенными. Только мне быстро повезло с новой любовью.

Улыбаясь своим мыслям-воспоминаниям, я ввалился в комнату, предварительно обмахнув веником в коридоре валенки от снега. Меня встречала моя птичка-невеличка, очень сексуально выглядящая в казачьем сарафане. Помогла мне размотать башлык, сняла папаху, положив её потом на полку. Пока я снимал полушубок и валенки, принесла от печки нагретые шерстяные носки и войлочные тапки. После моего благодарного, несколько затянувшегося поцелуя, бросилась заполнять рукомойник теплой водой.

Я же, подойдя к печке-голландке, прижался к её теплой поверхности. «Всего-то минут пятнадцать шёл, а насквозь, до костей ветер пробрал, – подумал я. – Болеть-то нельзя. Впереди Рождественский бал у цесаревича. Работы выше крыши. Тем более, его Элеонора с труппой скоро приезжает. Будут гостить в Хабаровске больше месяца. Надо нашему доктору в Благовещенске срочно поручение дать, чтобы перед отъездом всех этих мамзелек снабдил „любовной мазью“ с предварительным осмотром. А то притащат какой-нибудь вирусняк. И будет, как в загадке из журнала „Мурзилка“. У какого молодца утром капает с конца? Не подумайте о плохом, но это самовар».

И тут меня словно прострелило. Я вспомнил, о чём подумал тогда на пьянке с Николаем по поводу выхода замуж его любимой Аликс. Меня тогда удивило, что от простого гриппа умирают не только обычные люди, но даже принцы и принцессы. А потом задумался над тем, что же такого изобрела знахарка Марфа-Мария, что её к каким-то медицинским светилам отправили за счёт казны. Из всего того, что я ей рассказывал о медицине из будущего по антибиотикам, смог сообщить только, что у первого название будет пенициллин и его извлекут из каких-то грибов. Про аспирин сказал, что это ацетилсалициловая кислота и первоначально она связана с извлечением, видимо, салициловой кислоты из коры ивы. Потом в химическом процессе участвует уксусная кислота, кажется, ещё серная. В общем, что вспомнил, с учетом того, что химия был самым нелюбимым предметом в школе, то тогда Марии и рассказал.

«Надо будет Савельева попросить, чтобы он по своим каналам уточнил, куда и с чем отправилась, кажется, Соколова Мария Петровна, ориентировочно одна тысяча восемьсот шестидесятого года рождения, – подумал я, умываясь из рукомойника. – Фуф, вспомнил всё-таки. А теперь ужинать».

Ужин, который ожидал меня, был, как всегда, прекрасен. Дарья умудрялась замечательно готовить и совмещать русскую и корейскую кухню. Вот и сегодня обильное слюноотделение у меня вызвали корейские жареные пельмени под названием «манду», которые просто обожал. Начинка – свинина, говядина, грибочки, сейчас зимой сушеные, отмоченные, сваренные предварительно, но дающие обалденный привкус и аромат. Плюс специи, о которых знает только моя «смелая птичка». В это блюдо я влюбился с первого раза, когда попробовал его, приготовленное Дарьей.

Кроме этого, рулет по-корейски из яиц, рыба «хе» из филе белуги-калуги, гречневая каша из чугунка и русской печи. И тушеное мясо, также из печи с какими-то травами и специями. А с учётом того, что я сегодня с обедом как-то из-за занятости и вредности кое-кого пролетел, то набросился на всё это богатство как голодный волк.

– Ты что, сегодня не обедал, любый? – спросила меня Дарья, которая, сидя за столом напротив меня, с улыбкой наблюдала, как я жадно поглощаю пищу.

– Не получилось, птичка моя, – проглотив разварившийся до волокон кусок мяса, ответил я. – Сегодня с утра доложил цесаревичу, что тигр вчера с окраины города из хлева уволок двухгодовалую тёлку. Так его сразу на охоту потянуло. Собирался чуть ли не один за зверем отправиться.

– И что? – глаза Дарьи зажглись любопытством.

– Что, что?! Чуть отставку не получил, не разрешая такую охоту. Про дядьку своего рассказал, которого тигр на охоте задрал. А наместник ни в какую. Как ребёнок малый. Хочу добыть эту большую кошку! Идем прямо сейчас! Хорошо хоть, сотник уссурийского взвода Хаперский Сергей Игнатьевич помог. Ну, ты его знаешь. Он пару раз к нам приходил.

– И что Сергей Иванович сделал? – ласково улыбнулась.

– Как узнал о желании цесаревича, сразу же начал ему внушать, что охота на тигра возможна только с опытными специалистами в этом деле. Местные народы на него вообще не охотятся. Тунгусы и эвенки вместо прямого имени «тасх» часто называют тигра «амба», то есть великий, огромный, большой. Делают это, чтобы не накликать беду.

– И как государя наследник на это отреагировал? – Дарье вообще была интересна вся информация, хоть как-то связанная с цесаревичем. То, что она официально работает служанкой, а неофициально сожительствует с обер-офицером из Личного конвоя Его Императорского Высочества, очень сильно повышало её самомнение. Да, честно говоря, и реально в глазах окружающих её положение именно моей служанки стояло значительно выше положения служанок у других офицеров.

Первое время меня этот интерес к цесаревичу сильно напрягал. Я даже провёл несколько проверок благонадёжности девушки через своих агентов и подчинённых Савельева, который, кстати, от своей японской горничной отказался. Проверки показали полную непричастность Дарьи к чему-то нехорошему. Просто менталитет такой. Её мужчина служит у самого наследника престола. Каждый день с ним видится. Это же круто! Причём проверки показали, что своим знакомым Дарья не рассказывает ничего из того, что слышала от меня.

– Да никак не отреагировал, – продолжил я. – Я к тому времени узнал, что ещё вчера местные охотники отправились по следам на розыски зверя. Опыт показывал, что если амба повадится приходить за пищей в город, то он будет приходить постоянно. Из-за этого тунгусы и эвенки уходили со своих стоянок, если тигр появлялся рядом. Тебе интересно, моё солнышко?

– Интересно, интересно, – защебетала Дарья. – Но ты сначала поешь. Пока не остыло. А за чаем расскажешь остальное.

Так и поступили. Через некоторое время за чашкой чая я продолжил свой рассказ.

– В двух верстах от города охотники нашли больше половины коровьей туши. Тигр, как оказалось, нёс сначала тёлку на спине, делая при этом прыжки до двух саженей в длину. Потом поужинал, а оставшееся мясо зарыл в снег. Охотники заложили в него большую дозу стрихнина и ушли назад в город. А сейчас собираются идти и проверить результат. К этой группе мы вместе с цесаревичем и присоединились. Я взял мой десяток, Хаперский – троих казаков, которые не раз охотились на тигра. Также с цесаревичем направились Волков, офицеры конвоя, даже генерал Духовский присоединился.

– Вот посмотреть бы… – мечтательно протянула моя птичка.

– Было бы чего смотреть. Холодина. Ладно, хоть не пуржило, а то и следов бы не осталось. А так добрались до места, где вчера поужинал тигр. Увидели недавно разрытый снег, следы завтрака. Метров через сто от этого места обнаружили остатки туши, которые тигр опять прикопал, – я сделал паузу и отхлебнул из чашки. – Потом двинулись дальше по следам. Впереди охотники, мы с цесаревичем за ними. Сначала следы были чёткими, потом стали какими-то рваными. Было несколько мест, где тигр то ли ложился, то ли падал. Даже Леший не смог определить.

– Вовке и остальным своим братам привет завтра от меня передай, – перебила меня Дарья. – Пусть кто-нибудь к обеду забежит, я им пигоди передам и большой рыбный пирог. Завтра делать буду.

– Балуешь ты моих братов, Дарьюшка, – я, протянув руку, ласково погладил девушку по щеке.

– Они ко мне как к сестре относятся. Особенно Ромка. По дому помогают. Даже какое-то дежурство там учредили. Я последний месяц только с кем-нибудь из них на рынок хожу. Знаешь как здорово! Все так уважительно ко мне относятся. Как же, личники наместника сопровождают!

– Так!!! Вот, значит, куда они у меня отпрашиваются со службы. С тобой на рынок ходить?! – я попытался сделать грозное лицо, но у меня ничего не вышло. – А я-то думал, о чём говорил Головачёв, когда подкалывал, что использую своё служебное положение?!

– Ой, Тима! Не ругай их, пожалуйста, – Дарья прикрыла рот рукой и умоляюще посмотрела на меня.

– Хорошо, не буду, – строгим голосом ответил я, а потом не выдержал и рассмеялся.

– Да ну тебя, – обиженно надула губы моя милая. – Я и вправду подумала, что ты сердишься. Лучше рассказывай, что дальше было.

– Не перебивала бы, уже бы всё узнала, – сдвинув брови, сварливо произнёс я. Потом улыбнулся и продолжил: – В общем, версты не прошли, как к нам один из охотников бежит и сообщает, что тигра видно. Он в овраге лежит с подветренной стороны, и до него шагов двести будет, если от начала оврага стрелять. Цесаревич, конечно, рванул вперёд. Мы за ним. Право первого выстрела. Наследник не подкачал. Первой пулей в голову и наповал. Тигр, правда, едва подняться смог. Почти околел от яда.

Я отпил ещё немного чая и продолжил:

– Триумфальное возвращение в город. Обед в офицерском собрании. Только для меня он не задался. – Я грустно улыбнулся. – Цесаревич услышал, что тигра до этого накормили стрихнином и что до выстрела наместника тот не сдох только чудом.

– И что в этом такого? – удивлённо спросила Дарья.

– По мне, так ничего. А вот государев наследник великий князь Николай Александрович почему-то решил, что это мои происки, связанные с его безопасностью. Вместо того чтобы отобедать со всеми, я провёл время в наружной охране царственной персоны. В наказание, так сказать. А потом проверка службы, развод караула, бумажная волокита. Вот и пришёл домой обиженный и голодный, а также холодный.

– Ах ты бедненький мой, – Дашенька грациозно поднялась из-за стола, обойдя его, подошла ко мне, села на колени и, прижав мою голову к своей высокой груди, запустила свои красивые пальцы в мою шевелюру.

– Ага, бедный я, бедный, – млея от ласки, произнёс я. А потом тихонько пропел припев из песни Трофима.

Пожалей меня, пожалей,В моей судьбе, такой жестокой и нескладной,Лишь от любви твоей, по-женски безоглядной,На миг становится хоть чуточку теплей.

Я замолчал, а моя птичка, напрягшись в моих руках, тихо попросила:

– А ещё!

Пожалей меня, пожалейЗа все грехи мои, скитанья и ошибки,Как Богородица, с печальною улыбкой,Ты пожалей меня, родная, пожалей, -

тихо пропел я. Потом наши губы встретились. И как добрались до кровати, я потом не смог вспомнить. Если в наши первые попытки любви девственная до меня Дарья была сильно скованна, то в последующем, благодаря опыту из первой жизни, мне достаточно быстро удалось разбудить в ней женщину. Горячую и ненасытную. Да она ещё и крикуньей оказалась. И теперь часто приходилось зажимать ей рот, чтобы в соседней половине дома пожилая купеческая пара могла спокойно спать.

«Ну что же, ещё один день прожит, прожит не зря и хорошо, – чувствуя приятную усталость во всём теле, подумал я, потихоньку погружаясь в сон. – А завтра будет завтра! Посмотрим, какую пищу нам приготовила судьба».

Сквозь дрёму услышал, как Дарья убрала со стола и помыла посуду, а потом вновь нырнула ко мне под одеяло. Почувствовав её голову на своей груди, я окончательно провалился в сон.

Глава 8Две смерти

С утра, умывшись и быстро позавтракав, я, провожаемый Дарьей, отправился на службу. Температура повысилась и была около пятнадцати градусов по Цельсию ниже нуля. В конце ноября температурные качели в течение суток градусов в десять здесь были нормой. Я быстро шёл по свежему, выпавшему ночью, похрустывающему под ногами снегу. Ветра не было. Впереди показался свет фонарей на единственной освещенной улице города, где размещался дом генерал-губернатора, а теперь резиденция наместника.

Зайдя в свой кабинет, избавился от верхней одежды, поменял валенки на сапоги. Надел и застегнул портупею. Достал часы. Семь ноль-ноль. «Можно приступать к работе», – подумал я, взяв со стола папку, которую принёс из дома. Раскрыв её, достал и положил на стол японский журнал «Кокумин-но томо» («Друг народа»). На титульном листе журнала, под заголовком было написано: «Критический обзор политических, экономических, социальных, литературных проблем». Кроме журнала из папки извлёк несколько газет «Дайто ниппо» («Восточный ежедневник») и «Дзидзи симпо» («Хроника текущих событий») и аналитическую справку, которую мне подготовила Дарья.

С моей «смелой птичкой» мне сильно повезло. Как и её двоюродная сестра – госпожа Филатьева, Куен Ионг в детстве получила хорошее домашнее образование, в котором знание родного корейского языка, а также японского было обязательным. Потом девушка закончила двухгодичное школьное женское училище в Хабаровске. После него обучалась в женской школе, которая существовала сначала за счет средств и энтузиазма полковника Александра Майера и его родственницы. После них школу взяли «на поруки» местные власти. В этой школе шло обучение географии, арифметике, русскому, французскому языкам и другим дисциплинам по программе классической гимназии. Обучение стоило шестьдесят рублей в год. Но отец Куен Ионг на свою дочку денег не жалел. С пятнадцати лет Дарья, как и мать, стала помогать отцу в торговле. А в шестнадцать в первый раз осталась за хозяйку торговой лавки, когда родители уехали за товаром. В общем, Дарья была прекрасно образована, экономически подкована, да к тому же являлась полиглотом. С учётом этого, кроме домашней работы вот уже пару месяцев делала для меня выборку из японской и корейской прессы по наиболее важным событиям. А также подтягивала мой японский и корейский, благо удалось достать великолепный «Популярный японо-английский словарь» Юкити Фукудзавы и «Опыт русско-корейского словаря» Михаила Пуцилло.

Если быть до конца честным перед самим собой, то в душе я благодарил бога за то, что Дарья появилась в моей жизни. За то, что не уехала со своим дядей купцом Филатьевым, который специально приезжал в Хабаровск, чтобы забрать её к себе, а заодно и дочку проведать на службе.

Если бы я не стал офицером и потомственным дворянином, то мы бы с Дарьей уже поженились. Много кореянок выходит замуж за казаков. И жёны из них отличные получаются. А теперь даже не знаю, что и будет. Вряд ли мой прямой начальник в виде его императорского высочества разрешит через три года, когда мне исполнится двадцать три, жениться на мещанке. А если буду к этому времени на другой службе, решение будут принимать командир полка и командир дивизии. Даже если первый согласится, окончательный вердикт все равно выносил второй. А невеста офицера должна отличаться высокой нравственностью и благовоспитанностью. К тому же и происхождение невесты должно быть не слишком низким. Мещанка не подойдёт.

Поэтому ещё месяц назад написал письмо дядьке Петро Селевёрстову, в котором описал своё, можно сказать, семейное положение. Будет что там дальше или не будет, любимую женщину надо на всякий случай обеспечить. Отметин от ранений на моём теле много. Когда-нибудь моя удача может и закончиться. Поэтому дом, который мне построили в станице, завещал и подарил Дарье, если не получится забрать её с собой к дальнейшему месту службы. Селевёрстовым выделил денежку на постройку гостиницы с банным комплексом, трактиром, магазином и конюшней. Благо у моих названых родственников в их табуне от Беркута много хороших коняшек появилось.

В этом бизнесе пятьдесят процентов будет принадлежать Дарье. Как оказалось, после нашей эпопеи с хунхузами очень уж удобным и коротким оказался путь от станицы Черняева к Зейской Пристани. Поэтому теперь многие служащие, чиновники, офицеры сходили с пароходов и отправлялись в Зейскую Пристань коротким путём, экономя неделю пути по Амуру, а потом по реке Зея. Гостиницы Савина стало не хватать. Также потребовались люди, которые бы занялись извозом по маршруту Черняева – Зейская Пристань. Поэтому надо было срочно столбить место. А если при гостинице и баня хорошая будет, так что ещё для счастья путешественнику надо?! Если только стаканчик водочки после бани. А наутро, отдохнув и со свежей головой, на хороших лошадках можно и в путь.

В общем, всё это изложил в письме, нарисовав вид гостиничного комплекса, и вместе с деньгами оказией в виде обоза торгового дома «Чурин и К^о» отправил всё Селевёрстовым. Пусть бревна и строительный материал к весне заготавливают. Также с этим же обозом отправил денег семьям погибших урядника Столетова и казака Забелина. Забелин жениться ещё не успел, а вот у Столетова осталась жена с сыном. Поэтому помощь ей была более значительной. Да и в дальнейшем надо будет помочь родственникам погибших.

Всё это вспомнилось, пока читал аналитику от Дарьи. Из анализа моей «смелой птички» самым интересным было выступление министра иностранных дел Японии Муцу Мунэмицу перед членами нижней палаты парламента. Его энергичную речь напечатали во всех газетах и журнале. В ней из перевода, сделанного Дарьей, в частности, говорилось: «Господа! Давайте сравним Японскую империю начального года Мэйдзи и Японскую империю сегодняшнего дня. Даже трудно себе представить, какой был совершен огромный шаг вперед, какие богатейшие плоды принесла цивилизация. Начнем с экономики. В первый год Мэйдзи объем внутренней и внешней торговли не достигал даже тридцать миллионов иен, а в двадцать пятом году Мэйдзи он достиг уровня почти в сто шестьдесят миллионов иен. Проложено около трёх тысяч ри железных дорог и около десяти тысяч ри телеграфных линий. Моря внутренние и внешние бороздят несколько сотен торговых кораблей европейского типа. Теперь о вооружениях. У нас имеется кадровая армия в составе ста пятидесяти тысяч человек, подготовка офицеров, солдат и оснащенность вооружениями которой почти не отличается от сильнейших западных держав. Построено почти сорок военных судов, и мы намереваемся увеличить их число в соответствии с возможностями страны».

«Так, что у нас тут получается, – я взял листок бумаги и перо. – Одна иена что-то около семидесяти пяти сотых грамма золотом, а рубль – один и шестнадцать сотых грамма. Значит, их торговый оборот в сто шестьдесят миллионов иен – это около ста миллионов рублей золотом. По-моему, солидно, но надо уточнить. Вопрос, у кого? Дальше считаем. Три тысячи ри – это около двенадцати тысяч вёрст. На девяностый год, насколько помню по статистике, что мне здесь попадалась, у нас в империи двадцать четыре тысячи вёрст железных дорог. Но это за сорок лет, а здесь за двадцать пять. Да ещё после восстания, когда сорок тысяч самураев воевало против императора. Общие потери чуть ли не под сто тысяч человек. Лихо раскручиваются ребята. Сто пятьдесят тысяч бойцов. Сорок военных кораблей. А через полтора года получат с Китая нехилую контрибуцию…»

Я задумался, невидяще смотря на листок бумаги в руке. Ну почему я так плохо учился в школе? Всё, что помню о событиях, связанных с Дальним Востоком, так это, что в следующем году будет японско-китайская война. Китайцы нехило огребут от японцев, заплатят им бешеные бабки, которые в виде займов получат от России, Германии, Франции. Ещё кого-то. Мы получим Порт-Артур и начнём строить железную дорогу через Маньчжурию, а не по Амуру, как планируется сейчас. Потом в нулевом году этого века боксёрское восстание, русско-китайский поход. Честно не помню, что там вообще было. Потом русско-японская война. Гибель крейсера «Варяг», гибель адмирала Макарова, Цусимское сражение, оборона Порт-Артура, мирное соглашение, о котором ничего не помню. А может быть, и не знал.

«Блин, время-то летит. Дурдом. Через три дня мне в этом теле двадцать стукнет. Двадцать седьмое ноября – в моей прошлой жизни День морской пехоты. В такой вот день Тимоха здесь родился. Какая-то, видимо, была взаимосвязь между нашими душами. Я же так хотел в детстве-юности в той жизни поступить в Дальневосточное высшее общевойсковое командное училище в Благовещенске, где также готовили офицеров для морской пехоты. Но не прошёл тогда по баллам. – Я ожесточённо почесал лоб ладонью. – А теперь вот здесь сижу и мучаюсь. Для двадцати лет достиг в этом мире очень многого. Пруха была просто невероятная! Вот сижу, материал подбираю для доклада наместнику Дальнего Востока, по совместительству государя наследнику. И чем больше сижу и материалов читаю и подбираю, тем меньше понимаю, что делать. Как всё просто в мечтах было пять с половиной лет назад. Стать офицером и обучать новой тактике казаков или солдат. Вот стал офицером, да ещё лейб-гвардии. Обучаю новой тактике телохранителей цесаревича. О чём в действительности имею самые поверхностные знания. На уровне приключенческих книг и фильмов в моей прошлой жизни. А глобально, как всю эту задницу поменять, даже и не представляю. Ладно, хватит рефлексировать. По Японии есть что доложить цесаревичу. Сейчас принесут справку от полицмейстера. Вчера, кстати, что-то царапнуло сознание. Какой-то фактик! Но мысль не сформировалась. Надо пока вчерашнюю аналитику перечитать».

Прочитал часть своего анализа, посвящённого обстановке в городе, из вчерашнего доклада наместнику. Вроде бы всё как обычно. Никаких всплесков криминала за последние дни не наблюдается. В кабинет зашёл Дан и положил мне на стол справки от полицмейстера Чернова, штабс-ротмистра Савельева о происшествиях за прошедшие сутки.

«Посмотрим, – подумал я, взяв листки в руки и устраиваясь удобнее на стуле. – Так! Два трупа. Мертвый китаец за городом с проломленной башкой. И… О-о-о… А это интересно. Точнее, очень интересно! Служанка, которая работала у вольнопрактикующего в городе врача Беркмана, найдена мёртвой около своего дома. Причина смерти – удар виском о ступеньку крыльца. А вчера у себя дома был обнаружен мёртвым врач, у которого она работала. Предварительная причина смерти Беркмана – падение с лестницы и перелом позвоночника. Вот этот фактик то ли с убийством, то ли с несчастным случаем и царапнул мне вчера мозг. Торопясь на доклад к цесаревичу, прочитал вчера в справке полицмейстера, что убийств за сутки не было. И успокоился на этом. А то, что врач, возможно, всё-таки убит, пролетело мимо, но подсознание нагрузило. Придётся выдвигаться к Юрию Петровичу. Уточнить детали».

Коллежский асессор Банков Юрий Петрович был следственным приставом города Хабаровска. Энтузиаст криминалистики господин Банков любил свою работу. Пытался раскрыть каждое уголовное преступление, которое совершалось в городе. А сделать это было проблематично. Всё городское полицейское управление на настоящий момент состояло из полицмейстера, следственного пристава, полицейского надзирателя, секретаря, переводчика, столоначальника и десяти городовых. Политическим сыском занимался Савельев – главный жандарм Дальнего Востока, у которого в подчинении здесь было всего два офицера.

А город растёт на глазах. Только за те полгода, что наместник здесь, население Хабаровска выросло на пятнадцать процентов и приближалось к девяти тысячам человек. И это уже предусматривало наличие восемнадцати городовых по нормам Российской империи – одного городового на пятьсот жителей крупных городов.

Спасало город от засилья уголовщины только то, что полицмейстером последние два года служил ещё один фанатик полицейской работы – Чернов Александр Михайлович. Приказом военного губернатора Приморской области с июля одна тысяча восемьсот девяностого года на него было возложено исполнение должности хабаровского полицмейстера и «заведование ссыльнокаторжными временного Хабаровского отделения Сахалинской каторги», а с января девяносто первого года он был назначен хабаровским полицмейстером.

Из анализа периодической печати и из личного общения с господином Черновым я убедился, что Александр Михайлович является настоящим профессионалом. За каких-то два года Александр Михайлович прославился в городе как успешный борец с криминалом и как активный сторонник повышения профессионального уровня полицейских. Особо следует отметить в деятельности Чернова тот факт, что, будучи хабаровским полицмейстером, он составил проект «Положения о школе околоточных надзирателей и городовых», предполагавший создание такого учебного заведения в Хабаровске. Основным назначением школы определялась подготовка служащих на должности околоточных надзирателей и городовых для полицейских учреждений всего Дальнего Востока. На настоящий момент этот проект лежал на столе наместника, и я думаю, что Николай его утвердит и найдёт деньги.

Немаловажное значение, по моему мнению, также имеет активное участие Чернова в общественной жизни Хабаровска. Им составлены проекты санитарно-исполнительной комиссии, городского приюта для престарелых и инвалидов, приемного покоя. Кроме этого, Александр Михайлович уже создал и возглавил «Вольное пожарное общество» на общественных началах. И уже не один пожар был ликвидирован, благодаря этому обществу.

– Дан, я к следственному приставу Банкову, – сообщил Петру Данилову, надевая полушубок. – Буду через час или чуть позже. Юрия Петровича иногда трудно найти.

Дан кивнул головой, продолжая что-то писать. Затянув портупею и надев папаху, я подошёл к своему столу и перенёс стопку бумаг на стол Данилова.

– В аналитику внесёшь информацию отсюда, – я карандашом стал отмечать абзацы в прессе и справках полицмейстера и начальника отделения корпуса жандармов. – Потом должны принести справку по ходу строительства железной дороги от Владика. Перепишешь основные цифры. И разберешь всё, что по вчерашнему дню ещё придёт.

– Хорошо тебе, Ермак, – произнёс мой внештатный секретарь, просматривая мои отметки на бумагах. – Взял и ушёл. А мне тут корпи над справкой. А сегодня у нас свободный день от дежурства и тренировка.

– Можем поменяться, Дан. Тебе надо съездить к следственному приставу и узнать, считает ли он, что смерть врача Беркмана и его служанки Ермиловой произошла от естественных причин или всё-таки возможно убийство. Закончишь быстрее, чем справку.

– Ну, уж нет, Ермак. Я что, тебя не знаю?! Ты же потом столько вопросов мне задашь, на которые я не смогу ответить. А потом всё равно сам поедешь к приставу. Так что езжай уж сразу. Нечего мне баловством заниматься. Надо великие бумажные дела творить.

– Спасибо, что разрешил, – я шутливо козырнул Дану и, развернувшись кругом, направился к двери.

– Пользуйтесь моей добротой, ваше благородие, – усмехнулся мне в спину Данилов и еле успел увернуться от карандаша, который я с разворота метнул в него.

– Ну вот, опять точить. И грифель внутри наверняка поломался, – забубнил Дан, поднимая с пола карандаш, который отскочил от стены, пролетев совсем близко с его макушкой.

– Тренируйся военному делу настоящим образом в любое время, казак. Это уже стало для всех личников аксиомой, Петр Дмитриевич, – наставительно произнёс я и, улыбаясь, покинул помещение.

До здания полицейского управления с его знаменитой пожарной каланчой было минут десять неторопливым шагом, но зная Юрия Петровича, который не любил сидеть на месте, я отправился на встречу верхом. Вдруг придётся по городу искать.

– Утро доброе, Юрий Петрович, – войдя в кабинет Банкова, поздоровался я.

– Утро добрым не бывает, Тимофей Васильевич. Особенно в нашем учреждении, – коллежский асессор встал из-за стола и пожал мне руку. – Что вас привело в нашу обитель скорби и печали?

– Я бы назвал эту обитель оплотом законности, Юрий Петрович, – ответил я, вернувшись к вешалке и снимая верхнюю одежду.

– С соблюдением законности в нашем городе пока проблематично. И вы пришли наверняка, чтобы узнать о каком-нибудь случае нарушения закона. Я прав, Тимофей Васильевич?

– Правы, Юрий Петрович, – я сел на указанный мне Банковым стул. – Правда, не знаю, было ли нарушение закона, поэтому и пришёл к вам посоветоваться.

– Внимательно слушаю, вас, – следственный пристав, сцепив пальцы рук, лежащих на столе, внимательно посмотрел на меня.

– Дело в том, Юрий Петрович, что в справке, которую предоставило вчера ваше управление, присутствовало сообщение о смерти врача Беркмана Иосифа Брониславовича, а сегодня я получил данные о происшествиях за последние сутки, где есть информация о смерти Глафиры Петровны Ермиловой. Насколько я понял, она работала служанкой у Беркмана. Согласитесь, две смерти людей, которые были тесно связаны между собой, произошедшие подряд – пусть даже и естественные, вызывают обоснованные подозрения?

– Тимофей Васильевич, – коллежский асессор весь подобрался. – Признаюсь, информация о смерти Ермиловой прошла мимо меня. Что там случилось?

– Юрий Петрович, в справке было отражено, что сегодня утром муж обнаружил на крыльце дома свою мёртвую жену.

– Интересно, мне об этом не сообщили. Видимо, сочли смерть естественной, – Банков задумался. – Тимофей Васильевич, действительно, две смерти подряд – врача и его служанки – вызывает подозрение. Что вы хотите от нашей службы?

– В первую очередь хотелось бы более подробно узнать о Беркмане и Ермиловой.

– Что же, Тимофей Васильевич, это не трудно. Проживали они в нашем городе давно и мне прекрасно известны, – коллежский асессор позвонил в колокольчик и, дождавшись, когда в кабинет заглянет кто-то из служащих, попросил принести чаю.

Дожидаться заказанного чая я не стал и попросил Банкова продолжить рассказ.

– Тимофей Васильевич, практикующий врач Беркман – из осужденных после польского восстания в шестьдесят третьем году. Из дворян Виленской губернии. Обучался в Варшавской главной школе, созданной директором Комиссии по делам религии и народного просвещения Александром Велёпольским по указу императора Александра Второго на базе Медико-хирургической академии. Примкнул к восставшим. В основном занимался лечением бунтовщиков. За это получил четыре года каторги. После отбытия наказания долгое время работал в Чите. Десять лет назад переехал в Хабаровку. Занимался вольной медицинской практикой. Пользуется, точнее пользовался большим успехом, особенно в вопросах лечения мигрени из-за своих лекарственных средств на основе спорыньи. Их он делал в своей лаборатории.

– Стоп, Юрий Петрович! У Беркмана есть своя химическая лаборатория?

– Да, Тимофей Васильевич, и одна из лучших в городе. А Ермилова как раз помогала Иосифу Брониславовичу в работах по изготовлению лекарств. Она работала у Беркмана с самого начала его появления в городе. Сначала как уборщица, а потом он начал её обучать работе в лаборатории по мере её создания. В последнее время многие работы Глафира Петровна выполняла самостоятельно.

– Юрий Петрович, а Беркман имел связи с народовольцами или другими революционерами? – я спросил Банкова на автомате, думая, что надо срочно встретиться с главным жандармом Дальнего Востока.

– Этот вопрос, Тимофей Васильевич, вам надо задать штабс-ротмистру Савельеву или кому-нибудь из его людей. Я такой информацией не обладаю.

– Хорошо, Юрий Петрович. А вы были на месте происшествия с врачом? Что-нибудь было необычного?

– Да, я выезжал домой к Беркману, где был обнаружен его труп. Окружной врач Любарский на месте определил перелом шейных позвонков. Им также были отмечены многочисленные ушибы по всему телу.

– Они были получены при жизни? И кто обнаружил труп? – поинтересовался я.

– Труп обнаружила Ермилова, которая пришла на работу. Спустившись в подвал, где располагалась лаборатория, она увидела Иосифа Брониславовича, который лежал рядом с лестницей. На основании осмотра места происшествия и выводов врача я вынес решение, что господин Беркман, упав с лестницы, сломал себе позвоночник в шейной зоне. От чего и наступила смерть. Остальные повреждения были получены в результате ударов тела о каменные ступени лестницы, когда врач катился по ней вниз.

– А почему, Юрий Петрович, данный случай был внесён в справку для наместника?

– На моей памяти это первая смерть, пусть и бывшего, но дворянина в Хабаровке от такой причины. Вот и внесли в справку, как курьёз. А, судя по всему, теперь возможна и версия насильственной смерти Беркмана.

– Вполне возможна, Юрий Петрович, – я задумчиво покачал головой. – А наличие у врача хорошо оборудованной химической лаборатории предполагает версию о её использовании для изготовления бомбы. А смерть Беркмана и Ермиловой – это заметание следов.

– Тимофей Васильевич, мне кажется, что вы утрируете. Зачем революционерам, если рассматривать эту версию, убивать тех, кто им помогал? Я, конечно, не большой специалист по отношениям в революционной среде, но даже урки, которых я хорошо знаю, убивают своих по значительной причине, – коллежский асессор развёл руки.

В это время в кабинет внесли на подносе пару стаканов в симпатичных подстаканниках. Сделав пару глотков обжигающего крепкого чая, я произнёс:

– Юрий Петрович, как вы понимаете, именно версию о возможном действии в Хабаровске революционной группы я буду отрабатывать вместе с людьми штабс-ротмистра Савельева. Но и от вас потребуется посильная помощь.

– Слушаю вас, Тимофей Васильевич. Чем наше управление может помочь?

– Юрий Петрович, мне необходимо, чтобы установили, кто поставлял Беркману химические реактивы. Было ли увеличение количества поставок в последнее время. Особенно меня интересуют те химические вещества и реактивы, которые используются при изготовлении бомб. А также мне интересны сведения о посетителях Беркмана за последние два месяца.

– Тимофей Васильевич, мы постараемся выполнить вашу просьбу. Ещё что-то от нас потребуется?

– Потребуется, Юрий Петрович. Необходимо отработать всех приехавших в Хабаровск в течение последнего месяца.

– Тимофей Васильевич, мы постараемся, но вы сами знаете, какими силами располагает управление. А за последние два месяца только постоянное население города увеличилось почти на три сотни человек. А если посчитать всех сезонных рабочих, китайцев, корейцев, японцев… – следственный пристав повертел головой, будто его душил ворот мундира. – Поэтому на большой объём информации не рассчитывайте в ближайшее время.

– Я всё понимаю, Юрий Петрович. Сегодня к вам подойдёт коллежский секретарь Кораблёв. Поделите с ним объём работы по проверке.

– Вот за это спасибо, Тимофей Васильевич. Помощь нам не помешает. Я сейчас схожу к Ермиловым домой. Осмотрю место происшествия. А через два часа жду Кораблёва для координации нашей работы.

– Юрий Петрович, ещё один вопрос. А какая семейная жизнь была у врача и служанки?

– Намекаете на любовный треугольник, Тимофей Васильевич? – Банков усмехнулся и сделал глоток чая. – Вынужден вас разочаровать. У Ермиловой отличный муж и двое детей. Муж работает мастером на кирпичном заводе. В доме полный достаток. Глафира Петровна у Беркмана тоже неплохо зарабатывала. У Иосифа Брониславовича последние два года была постоянная пассия. Купеческая вдова. Ходили слухи, что через пару месяцев после трёхлетней годины по усопшему мужу Наталья Дмитриевна Вешкова и Беркман должны были пожениться. Ну а у врача и служанки отношения были чисто рабочими. Хабаровка, точнее Хабаровск, всё никак не привыкну к новому названию, городок небольшой. Все обо всех знают. Перемыть и обсосать косточки ближнего своего – это любимое занятие на местных раутах и застольях. Если бы какой-нибудь любовный треугольник возник с участием врача, Тимофей Васильевич, поверьте, я бы об этом узнал.

– Спасибо, Юрий Петрович, за информацию и вкусный чай. Я, пожалуй, к господину Савельеву направлюсь. Подумаем с ним, что можно сделать сегодня. Дом и лабораторию Беркмана, насколько я понимаю, мы сможем детально исследовать только завтра после похорон и поминок?

– Думаю, так будет по-христиански, Тимофей Васильевич, – поднялся вместе со мной из-за стола судебный пристав.

– Тогда всего доброго, – я пожал руку Банкову, после чего быстро оделся и вышел из кабинета, провожаемый коллежским асессором.

Штабс-ротмистр Савельев мою версию о возможности насильственной смерти врача и служанки из-за связей с революционерами воспринял скептически. По его словам, Беркман был ярко выраженным польским националистом. После каторги он на родину не вернулся только потому, что не мог смотреть, как Великая Польша находится под пятой русского царя. Свои взгляды особо не афишировал, но и не скрывал. К свержению власти российского самодержца не призывал. На каторге с первым составом народнической организации «Земля и воля» не пересекался. Но в наблюдательном деле есть отметка, что в Чите Беркман несколько раз встречался с Иваном Спиридоновичем Джабадари, который по «процессу пятидесяти» был приговорён в семьдесят седьмом году к пяти годам каторги. После отбытия срока был оставлен на поселении в Забайкальском крае. Джабадари являлся одним из организаторов «Всероссийской социально-революционной организации» и написал её устав. Также он был недоучившимся студентом Медико-хирургической академии в Санкт-Петербурге.

Последние десять лет Беркман занимался медицинской практикой в городе. Пользовался спросом. В чём-то криминальном или политическом замечен не был. Состоял на учёте. И вообще, смерть врача и его служанки с интервалом в один день, по мнению Савельева, может быть лишь случайным совпадением. Маловероятным, но возможным.

В общем, ушёл я от главного жандарма недовольным состоявшимся разговором. Хотя тот и обещал помощь в отработке моей версии, но было видно, что Савельев не испытывает особого желания работать по этой теме. После авантюры с Фукусимой, когда нас отчитывал лично государь наследник, наши взаимоотношения со штабс-ротмистром потеряли былую теплоту и взаимопонимание. Даже награда Станиславом третьей степени с мечами не растопила возникшего отчуждения. Обидно, однако. Ну да ладно. Сил у меня побольше, чем в местном отделении корпуса жандармов, так что версию всё равно отработаю.

«Основными фигурантами революционного террора могли бы быть эсеры, – думал я, возвращаясь верхом в резиденцию. – Но в моём мире они, кажется, появились позже. Да и помню только Бориса Савинкова да Азефа-провокатора. И всё. Из бюллетеня о революционном движении, который давал почитать Савельев, про данных фигурантов не было ни слова. О партии эсеров тоже тишина. Маркс свой Коммунистический манифест и „Капитал“ давно написал и уже десять лет как почивает на кладбище. Плеханов продвигает идею классовой борьбы, основав в восемьдесят третьем году первую российскую марксистскую организацию – группу „Освобождение труда“».

Я придержал коня, который, застоявшись, хотел перейти на рысь. Что же, надо вспомнить, что там было в бюллетене по этой группе. В первой программе, выпущенной группой «Освобождение труда» в одна тысяча восемьсот восемьдесят четвертом году, Плеханов и его товарищи признавали необходимость террористической борьбы против абсолютистского правительства, утверждая, что они расходятся с «Народной волей» лишь по вопросам о так называемом захвате власти и о задачах непосредственной деятельности социалистов в среде рабочего класса. Плехановцы не отрицали целесообразность террора, но считали, что «Народная воля» слишком много внимания уделяет неосуществимым планам государственного переворота и тратит энергию и ресурсы на индивидуальные акты в ущерб другим, наиважнейшим аспектам революционной борьбы, в частности – в ущерб агитации среди масс. Более того, Плеханов не только не предлагал прекратить террористическую деятельность, он оставлял за ней роль первостепенной важности в будущем революционного движения. По мнению Георгия Валентиновича, пропаганда в рабочей среде не устранит необходимости террористической борьбы, но зато она создаст ей новые, небывалые до сих пор шансы. Таким образом, новое марксистское революционное движение на основе классовой теории также ратует за террор. И даже ожидает, что он станет массовым.

«Бакунин, Кропоткин со своим анархо-коммунизмом тоже ставят террор на видное место, – я дал шенкеля коню, переводя его на рысь. – Про молодого Ульянова-Ленина пока тишина. Кто ещё может быть? Японский след?! Маловероятно, также как то, что смерть Беркмана и Ермиловой простое стечение обстоятельств. За что так ратует Савельев. А Юрий Петрович мне почему-то поверил!»

С этими мыслями я добрался до резиденции и вернулся в свой кабинет. Ежедневную справку Дан подготовил и свалил в казарму. Пора идти на доклад, а потом тренировка с братами и личниками из уссурийского взвода. Будем отрабатывать отражение нападения на конвой при следовании цесаревича верхом. Для уссурийцев сегодня будет большой сюрприз. Мой первый десяток будет одет в зимние маскхалаты. Их я организовал частично на свои, а частично на казённые деньги. Пятьдесят на пятьдесят. Посмотрим, как отреагируют личники. В своей основе все восемь казаков-уссурийцев, отобранных в личную ближнюю охрану Николая, отличные охотники. У троих ребят не по одному тигру в виде трофея числится.

Глава 9Новые сведения

Доклад Николаю прошёл спокойно и без вопросов. Цесаревич мыслями был уже во второй половине декабря, когда должен был прибыть в Хабаровск театр с его примой.

После доклада с уссурийцами выехал из города в сторону нового стрельбища, которое было летом организовано по приказу генерала Духовского. Сергей Михайлович всё лето и осень проявлял кипучую деятельность, творя большие изменения на Дальнем Востоке.

Всё делалось с одобрения и как бы по прямому указанию наместника цесаревича, но на самом деле инициатором большинства административных дел был Духовский, которого активно поддерживал барон Корф, все ещё номинально числящийся генерал-губернатором.

Первое, что сделал генерал-энтузиаст, это через Николая ещё в мае месяце пробил первоочередное перевооружение линейных пехотных частей на Дальнем Востоке на винтовки Мосина. К декабрю этого года новые трёхлинейки уже будут у почти восьмидесяти процентов пехотных батальонов от Владивостока до Иркутска. По его же инициативе в Хабаровск и Благовещенск были завезены новые казачьи винтовки Мосина. Цены на них были приемлемыми, и казаки Приамурья и Уссурийской области начали быстро вооружаться ими. Только вот внешний вид этих винтовок очень сильно отличался от того, который я видел в Ораниенбаумской стрелковой школе, и от тех, которые привёз в подарок Селевёрстовым.

Во-первых, казачья винтовка была почти на фут короче пехотной, а это почти тридцать сантиметров. В общем, по длине винтовка приблизилась к карабину Мосина образца одна тысяча девятьсот седьмого или сорок четвёртого года.

Во-вторых, появилась верхняя деревянная ствольная накладка для защиты рук стрелка от ожога.

В-третьих, прямая шейка приклада была заменена на полупистолетную, как у винтовки Ли-Метфорда. Приклад также заметно изменил форму.

В-четвертых, и это было чуть ли не основное. Рукоять затвора сместилась назад и была отогнута книзу. Теперь появилась возможность стрелять из оружия, не отнимая приклада от плеча, тем самым повышая скорострельность.

В-пятых, мушка была защищена боковыми крыльями.

В-шестых, новый шомпол, более длинный и с головкой увеличенного диаметра, не проходящей ствол, что упростило чистку оружия.

В-седьмых, ликвидировали насечку на боках крышки магазинной коробки, которая при ношении оружия протирала обмундирование.

В общем, это была совершенно другая казачья винтовка. Удобная, ухватистая и прикладистая. Почти все мои пожелания, которые я высказывал на стрельбище в школе в Ораниенбауме, «услышали». И даже больше было изменений в конструкции. Каким образом за столь короткое время, меньше года, новая винтовка прошла испытание, была принята на вооружение и изготовлена в больших количествах, я не знал. Какие-либо слухи по этому поводу до Дальнего Востока ещё не дошли. Но нас перевооружили в первую очередь, чем конвой был очень доволен.

Вторым нововведением генерала Духовского было прокладка дорог. До нашего приезда в Хабаровку в этот город можно было попасть только по Амуру. Генерал же объявил учения для четырнадцатого батальона, который стоял в Хабаровке. Цель – пройти вместе с орудиями до пункта А. И вот закипела работа: солдаты делают в лесах просеки, где надо – выравнивают дорогу, где надо – мост наладят. И уж если прошла по такой дороге артиллерия, то обывательская телега и подавно. За пунктом А были пункты В и С. Начав с Хабаровска, ученья переметнулись на другие города и поселения, где стояли войска. Местные жители после этих маневров буквально молились на Духовского, а солдаты матерились, но исключительно про себя.

Третье, что успел за полгода сделать Сергей Михайлович, это от имени наместника провести земельную реформу, сформировав и оформив Войсковой земельный запас для Амурского и Уссурийского казачьих войск. Во временное пользование поселениям и округам были выделены пустынные полосы земли вдоль Амура и Уссури. Это было проведено в рамках организованной Духовским программы переселения в Приамурье и Уссурийскую область малоземельных казаков Донского и Оренбургского казачьих войск. В обиходной речи Войсковой земельный запас именовался наделом Духовского.

Всё это вспомнилось, пока неторопливой рысью следовал с казаками к стрельбищу. Я уже начал волноваться по поводу того, что впереди мишени показались, а нападения всё не было. Двое уссурийцев ехали впереди, четверо держали меня в коробочке, двое – в арьергарде. Казаки всю дорогу от города вертели головой на триста шестьдесят градусов, так как знали, что по дороге будет нападение. В случае проигрыша их ждал марш-бросок от стрельбища до Хабаровска. Чуть больше четырёх вёрст бегом в зимней одежде, с оружием и ранцем с балластом-имитатором весом в пуд. Попотеть придётся изрядно. Поэтому уссурийцы были настроены серьёзно – защищать мою тушку, изображающую охраняемое лицо, типа цесаревич Николай. Но это им не помогло. Неожиданно даже для меня по бокам дороги вздыбились сугробы, и мои браты, похожие на белых призраков из-за маскхалатов, открыли «огонь». Защёлкали спускаемые курки их винтовок и револьверов. Из моей охраны никто не успел воспользоваться оружием, как всё закончилось.

Старший уссурийских личников урядник Сунгуров, здоровый, бородатый казачина звероватого вида, с досады сплюнул и приготовился слушать мой приговор.

– Что же, Митрофан Петрович, я, конечно, не цыганка, но видится мне неблизкий путь бегом для вашей восьмёрки аж до города Хабаровска, – я улыбнулся бородачу. – Но только после учебных стрельб.

– Есть бегом, ваше благородие, – урядник тяжело вздохнул. – Только выдумщик вы изрядный. Сколько на охоту ходил, а до такой одежды для зимы не дотумкал. Это как же зверя-то удобно скрадывать будет. Нам всем такую форму дадут?

– Нет, урядник. Это экспериментальная одежда, в которой зимой к врагу подкрадываться удобно будет в случае войны.

– Вашбродь, так мы вроде как цесаревича охраняем! И разве какая война ожидается?! – удивлённо спросил Сунгуров.

– А против хунхузов такая форма разве не пригодится? – вопросом на вопрос ответил я.

– Это да! Ещё как пригодится. Я же рядом с дорогой даже не смотрел. Не думал, что можно так спрятаться на видном месте. Прикидывал, что нападать будут из того лесочка, – урядник указал нагайкой на опушку леса около стрельбища, через которую проходила дорога.

В это время к нам подошёл Ромка, у которого во всей его белой фигуре темнели только глаза, да на обмотанной белой материей винтовке чернел кончик ствола с мушкой да целик.

– Ваше благородие, разрешите получить замечания?

– Замечаний нет, Селевёрстов. Молодцы! Выдвигайтесь на стрельбище.

– Слушаюсь, ваше благородие, – Лис козырнул и направился к братам, которые выбирались из сугробов на дорогу.

После стрельб вернулись в город. Я, чтобы поддержать уссурийцев, бежал до города вместе с ними. Если быть честным перед собой, то на атаку братов и я не успел среагировать. А значит, наказать надо было и себя. Перед городом сели в сёдла. Лошадей за нами вёл в поводу десяток Лиса, конная тяга которых была спрятана в лесу около стрельбища. Сегодня все браты были на месте. Дан, подготовив доклад, сразу умчался к своим. Очень ему хотелось опробовать вместе со всеми новые маскхалаты и способы ведения боевых действий с их использованием.

В городе я поехал к себе домой, чтобы переодеться. Пока бежали, пропотеть успел сильно, и возвращаться в резиденцию в таком виде как-то не хотелось. Заведя коня в ворота дома, увидел на снегу двора множество следов.

«Кажется, знаю, кто приехал», – улыбаясь, подумал я, привязывая повод уздечки к бревну коновязи.

Зайдя в дом, убедился, что не ошибся. В передней комнате за столом сидел человек, которого я мог называть своим другом, и звали его Арсений Тарала. Молодой купец за время пути от Владивостока до Хабаровска зарос редкой бородой. Всё ещё одетый в теплые куртку и шаровары, Арсений наворачивал борщ с чесночными пампушками, иногда передёргивая плечами. По себе знаю, как тяжело согреться, когда несколько суток провёл на морозе, не имея возможности побывать в тёплом помещении.

Первой меня заметила Дарья.

– Тимофей Васильевич, я соседского мальчишку отправила в расположение конвоя, наказав, чтобы сюда прибыл ваш денщик. Надо баню истопить.

– Молодец, Дарья! Привет, Арсений. Как добрался?

– Ходко добрались, Тимофей. Спасибо Духовскому с его дорогами для пушек. Кое-где удалось путь по Амуру сократить. Холодновато только было. А служанка у тебя действительно молодец. Будешь её обижать, к себе переманю, – Тарала с усмешкой посмотрел на меня, а потом перевёл взгляд на Дарью. – За такой борщ с пампушками я ей двойное жалованье платить буду. А если вечером она меня накормит своим знаменитым пирогом с рыбой и салатом «хе», то и тройное платить буду.

Арсений, говоривший всё это с серьёзным видом, не выдержал и рассмеялся.

– Видели бы вы себя со стороны, ребята. Обхохочешься. Не обижайтесь! И я вас от души поздравляю. Слухи слухами, а реально ваше счастье просто приятно видеть. А баня была бы кстати. Хочется косточки прогреть. Намёрзся.

– Вечером и попаримся, – улыбаясь, ответил я, глядя на алеющую, как маковый цвет, Дарью. – Я переодеться после тренировки заехал. Сейчас опять в резиденцию и постараюсь вырваться со службы пораньше.

Поздним вечером после того, как хорошо попарились, сидели с Таралой за столом и восстанавливали водно-солевой баланс чаем, который мастерски заварила нам моя «смелая птичка». Дарья суетилась на кухне, а Арсений, прихлёбывая из блюдца, неторопливо рассказывал о своих делах за последние три месяца.

– Кстати, Тимофей, с нашим обозом в Хабаровск приехал англичанин. О себе он говорит, что прибыл поохотиться на тигра. Будто бы до этого путешествовал по Африке и на его счету слон, носорог, лев и львица.

– А почему будто бы, Арсений? – перебил я Таралу.

– Понимаешь, Тимофей, мне Касьянов передавал твою просьбу. Вот в её рамках я тебе и сообщаю. С прошлым нашим обозом в Хабаровск выехали три человека, которые выдавали себя за купца и двух приказчиков. Это мне в нашем отделении во Владивостоке сообщили. А этот сэр Бекхэм, который пришёл с моим обозом, поверь мне, английским дворянином не является!

– Блин, только футболиста мне не хватало, – пробормотал я, переваривая полученную информацию. За почти полгода после моего разговора с Касьяновым, это были первые важные новости.

– Какого футболиста? – удивлённо спросил меня Тарала.

– Да я это о своем, о женском, – опять машинально ответил я, находясь в раздумьях.

От этой моей фразы прыснула смешком Дарья, которая вошла в комнату и села за стол, а Арсений, глядя на меня как-то осуждающе, произнёс:

– Иногда, Тимофей, я тебя абсолютно не понимаю.

– Не обращай внимания, Арсений, я сам иногда не понимаю, что несу. А почему ты решил, что этот сэр Бекхэм не англичанин?

– Понимаешь, Тимофей, я не очень много общался с представителями этой нации в Пекине. Но у них любой слуга выглядит большим аристократом, чем этот Бекхэм. Нет в нём чопорности, высокомерия и этого взгляда на всех окружающих, как на варваров.

– Арсений, а если бы я тебе представился дворянином, которым стал чуть больше года назад? Ты бы мне поверил?

– Тимофей, в тебе только слепой не увидит казака в энном поколении. Ты же постоянно ведёшь себя как зверь, скрадывающий добычу. Даже здесь в комнате с другом и любимой женщиной револьвер положил на комод рядом со столом, чтобы он был под рукой. Став дворянином, ты остался казаком. Вы, казаки, просто не замечаете своей постоянной готовности к бою. Иногда я думаю, что ты и в постели с кинжалом под подушкой.

Услышав эти слова, Дарья запунцовела, а потом прыснула смехом.

– Тимофей, это что?! Я угадал? Дарья, правда, у него кинжал под подушкой?

– Иногда и револьвер, – ответила моя «смелая птичка» и опять рассмеялась, зазвенев как колокольчик.

– Да, а я о казаках лучше думал. Да вы психи! – захохотал Тарала.

– Не все, Арсений, только я, – улыбнулся, а потом засмеялся следом за другом и любимой.

Когда наш смех стих, купец продолжил:

– Знаешь, Тимофей, я не знаю, как это правильно объяснить, но этот Бекхэм не тот, за кого себя выдает.

– Спасибо, Арсений, мы обязательно проверим твоего англичанина, – также серьёзно я ответил другу. – А что ещё скажешь по тройке: купец и двое приказчиков?

– Они ушли из Владивостока в Хабаровск меньше месяца назад. С последним осенним обозом нашего торгового дома. Как мне сказал управляющий нашими делами во Владивостоке, «что это за купец, который в Хабаровск идёт с таким количеством товара, который даже затраты на дорогу не окупит». И у одного из приказчиков лицо и руки были в химических ожогах.

– Почему в химических ожогах? – перебил я Арсения.

– Управляющий в юности увлекался химическими опытами. Вот он и обратил внимание на шрамы у одного из этих горе-купцов. Такие отметины оставляет кислота.

– Химик, бомбист и боевик, – тихо пробормотал я, но Тарала меня услышал.

– Ты это о чём, Тимофей?

Что я мог сказать своему другу? В прошлой жизни попалась мне в Интернете статья про революционера химика Костю, который готовил в основном для боевой организации эсеров какой-то особый динамит «Экстра». Боевики данный сорт взрывчатки очень уважали. Именно им была взорвана дача Столыпина. Были в статье и фото последствий этого взрыва. По мне, так пара десятков кило тротила в безоболочке рвануло, а на самом деле всего семь килограммов Костиного динамита «Экстра».

Вот у этих ребят из боевых групп эсеров и большевиков и сформировались такие тройки: «химик», который изготавливает бомбу, «взрывник-бомбист», который её бросает, и «боевик», который охраняет «химика». Но ко всему этому в моём мире пришли, кажется, лет через десять. Точно не помню.

– Да так, Арсений, возникли кое-какие мысли, которыми надо срочно поделиться с господином Савельевым, – после небольшой паузы ответил я Тарале.

– Это так серьёзно, Тимофей?

– Боюсь, да. Очень серьёзно. И огромное спасибо тебе, Арсений, и Александру Васильевичу. Увидишь его, передай, что я в долгу у торгового дома «Чурин и К^о».

– Значит, действительно серьёзное дело. Обычно мы у тебя в последнее время в долгу были из-за твоей информации. – Тарала ожесточённо потёр правой ладонью лоб. – Блин, а я листок с фамилиями этих троих в кассовой книге оставил, а её отвезли в контору.

– Время, надеюсь, терпит, – ответил я, а про себя подумал, что в моём мире после получения такой информации все службы поставили бы на уши, несмотря на время суток. А здесь все события идут медленно, тягуче. Между запросом и ответом не одна неделя пройти может, а то и месяцы.

– Ладно, Даша, давай нам организуй что-нибудь перекусить, да и по рюмочке пропустить, – я погладил по плечу разволновавшуюся девушку. – Чаем сыт не будешь. А потом баиньки делать будем. Утро вечера мудренее. Народ в этом отношении правильно говорит.

На следующее утро, получив от купца данные на троих, как Арсений их обозвал, горе-купцов, направился к Савельеву.

– Тимофей Васильевич, вам не кажется, что вы пытаетесь все события привязать к своей версии? Как-то у вас всё вовремя и в одну строку ложится, – раздражённо произнёс штабс-ротмистр, когда я довёл до него полученную от Таралы информацию. – Сначала смерть врача Беркмана и его служанки, химлаборатория, а теперь боевая группа, состоящая, как вы их назвали, из химика, бомбиста и боевика. А этот англичанин тогда с какого боку припёка?

– Контролёр, – ответил я устало, – как же хреново, когда приходится убеждать того, кто по своей должности должен был молиться на полученную от меня информацию. А возможно, и отдельный стрелок, – продолжил я. – Владимир Александрович, вы знаете, чего я боюсь больше всего при охране цесаревича?

– Чего, Тимофей Васильевич?

– Вот такого стрелка, который шагов за триста-пятьсот всадит пулю между глаз цесаревичу и растворится в лесу или среди домов в городе.

– Хорунжий, сплюньте! Тимофей Васильевич, откуда такие пессимистические мысли?

– Владимир Александрович, а вы знаете, кто такой пессимист?

– И кто? – заинтересованно спросил Савельев.

– Хорошо информированный оптимист. А я очень хорошо информирован. Врач, служанка, химлаборатория, тройка горе-купцов, один из которых имеет множество шрамов от ожогов кислотой, стрелок. Мне на вас рассчитывать, Владимир Александрович? Или работать только своими силами и силами городского полицейского управления?

– Вы меня обидеть хотите, Тимофей Васильевич? Конечно же, мы отработаем вашу информацию. С чего начать?

– Начните с англичанина Бекхэма. Горе-купцами займутся мои люди и Юрия Петровича. Я сейчас пойду на встречу с ним, узнаю, что господин Банков уже успел накопать.

Поездка к следственному приставу ничего не дала. Банкова не было на месте, и, куда он убыл, никто из служащих управления сказать не смог. Поэтому, попросив передать Юрию Петровичу, что я его ищу, направился в резиденцию. Подходило время ежедневного доклада. В кабинете меня ожидал сюрприз в виде генерал-лейтенанта Духовского. Генерал занимал в свите наместника особое место, не имея пока официальной должности. Можно было сказать, что он был «нянькой» Николая с административными возможностями генерал-губернатора Дальнего Востока.

Сергей Михайлович был невысокого роста, с редеющими седыми, зачесанными назад волосами, запорожскими свисающими усами. Сегодня, как и обычно, он был одет в белый китель с Георгием в петлице, в широченные синие шаровары с желтыми казачьими лампасами и мягкие казачьи сапоги. За полгода, что Духовский провёл на Дальнем Востоке, во всех городах и станицах уже знали, что генерал воздержан в личной жизни, не терпит грубой лести, решительно пресекает попытки дать взятки, даже замаскированные под подарок, честен и неподкупен.

Генерал никогда не избегал случаев поговорить с обывателями, когда ещё сопровождал цесаревича при его следовании в Хабаровск. Потом в Благовещенске и других городах и поселениях, где останавливались на длительный срок, его часто можно было увидеть общающимся с простым народом на улице. Однако надо бы подчеркнуть, Духовский не умел говорить с народом, и его понимали иногда не так, как он желал. В торжественных случаях Сергей Михайлович считал необходимым обращаться к собравшимся с речами и, когда говорил, то казалось, что вот-вот он остановится, так волновался, весь делался красным, голос дрожал. Да и говорил генерал с картавостью, что свойственно людям, привыкшим постоянно говорить по-французски, и которой любили тогда подражать гвардейские пижоны. Но картавость Духовского была природной и очень не шла к виду старого казака-запорожца, который он старался себе придать. В общем, как оратора его нельзя было сравнить с бароном Корфом, который имел к тому все природные данные. Но что касается работоспособности, и Духовский, и барон Корф не уступали друг другу.

Двери квартиры Сергея Михайловича, которую он сейчас снимал вместе с женой, всегда были открыты настежь для любого жителя Хабаровска и иногородних. Многим чиновникам это казалось неудобным: «Помилуйте, какую повадку взяли, чуть что, всякий мужик лопочет – сейчас к Духовскому пойду». Такие выражения я часто слышал от представителей различных служб в резиденции наместника. В узком офицерском кругу Сергея Михайловича звали «Дух». И вот этот человек что-то делал в моём кабинете.

– Разрешите войти, ваше превосходительство? – я застыл на пороге, вытянувшись по стойке смирно.

– Входите, хорунжий. Это же ваш кабинет. Но что-то я вас заждался. Как мне доложили, обычно вы раньше приходите на службу?

– Так точно, ваше превосходительство. Но вчера была получена информация, которую надо было срочно с утра обсудить со штабс-ротмистром Савельевым. А потом я заезжал в городское управление полиции. Поэтому и задержался.

– Что за информация, хорунжий?

Пришлось кратко рассказать Духовскому о последних событиях и о той версии, которая сложилась у меня в голове.

– И какая вероятность того, что ваши умозаключения верны, хорунжий? – спросил меня Сергей Михайлович, когда я закончил доклад.

– Ваше превосходительство, я бы сказал – процентов шестьдесят – семьдесят.

– Что ж, признаться, это неожиданно… – генерал задумался и сделал несколько шагов туда-сюда по кабинету. – Моя помощь нужна, Тимофей Васильевич?

«О как! Первый раз по имени и отчеству обратился», – подумал я про себя, а вслух ответил:

– Если вдруг потребуется задействовать солдат из батальона, надо распоряжение генерал-губернатора, чтобы цесаревича Николая Александровича не беспокоить.

Духовский задумчиво покрутил ус, а потом произнёс:

– Будет такое распоряжение. Этот вопрос я с бароном улажу. А вот цесаревичу считаю необходимым доложить о случившемся и о вашей версии.

– Ваше превосходительство, разрешите более подробную информацию собрать, а потом докладывать. Возможно, я и ошибаюсь. И всё это стечение обстоятельств.

– Хорошо, сегодня вечером жду вашего доклада, – генерал развернулся и направился к двери. Но сделав пару шагов, остановился и, повернувшись ко мне, произнес: – Совсем вы меня сбили с мысли своими новостями, хорунжий. Я по какому поводу приходил. Мне подъесаул Головачев рассказал, что вы вчера отрабатывали упражнение, где нападающие на конвой были одеты в какие-то белые одежды, благодаря которым смогли подобраться вплотную и уничтожить казаков. Это так? – спросил меня Духовский.

– Так точно, ваше превосходительство. Мною были разработаны и по заказу пошиты в ателье десять маскхалатов.

– Каких халатов, простите? – генерал удивлённо-вопросительно посмотрел на меня.

– Маскировочных халатов, ваше превосходительство. Основное назначение этой одежды – скрыть воина от взгляда противника на местности в зимнее время, что позволит осуществлять незаметное наблюдение за противником и нападение на него, – ответил я.

– Как-то это нецивилизованно получается – незаметное нападение. Вам так не кажется, хорунжий?

– Ваше превосходительство, ещё недавно в российской армии военная форма отличалась богатством цвета и декоративными элементами. Каждый полк имел свою форму. Такая одежда позволяла увидеть солдат издалека и определить, к какому полку он относится. Визуальный контроль был единственным средством понимания происходящего на поле боя для полководцев. Правда, и сам принцип ведения войны походил скорее на игру в шахматы, – я сделал паузу, собираясь с мыслями.

Но генерал поторопил меня, спросив:

– А при чём здесь, как вы его назвали, маскхалат?

– Ваше превосходительство, опыт последней русско-турецкой войны показал, что «шахматные войны» подходят к концу. Губительный огонь артиллерии, шрапнель, которая буквально выкашивает плотные построения войск. Яркую одежду и батальонные колонны прекрасно используют корректировщики артиллерийского огня. Принятие на вооружение магазинных винтовок приведёт к ещё большему повышению плотности огня и ещё большим потерям в живой силе.

– Да… Тимофей Васильевич, мне докладывали, что у вас интересное видение тактики ведения боевых действий в современных условиях. Но почему вы считаете себя правым? Есть какие-то подтверждения вашей теории? – Духовский вернулся к моему столу и, заняв моё место, сел на стул. Мне же дал команду рукой садиться на стул для посетителей.

– Ваше превосходительство, практического опыта, чтобы подтвердить мои слова, нет. В Европе вот уже пятнадцать лет не ведутся межгосударственные боевые действия. Российская империя также это время ни с кем не воевала. Но сама логика говорит о необходимости отказа от недостаточного уважения к огню и от ставки почти исключительно на штык.

– А как же пуля – дура, штык – молодец? Или Александр Васильевич Суворов был неправ? – генерал улыбнулся.

– Если вспомнить суворовскую «Науку побеждать», то полностью фраза звучит так: «Стреляй редко, да метко, штыком коли крепко – пуля обмишулится, штык не обмишулится, пуля – дура, штык – молодец!» Есть и ещё одна фраза: «Гренадеры и мушкетеры рвут на штыках, а стреляют егеря». Только при этом, когда Суворов командовал Суздальским полком, у него стреляли и егеря, и мушкетеры, и гренадёры. Причем по тридцать патронов в год, а не по три, как в других полках.

– Интересно… – Сергей Михайлович закрутил на указательный палец левый ус. – Несколько раз читал книгу, а почему-то запомнилось только пуля – дура, штык – молодец, а не вся фраза. А вы, Тимофей Васильевич, получается, относитесь к «огнепоклонникам».

– Можно сказать и так, ваше превосходительство. Я, действительно, считаю, что стремительное развитие вооружения приведёт к серьёзным изменениям в тактике ведения боя. И на первое место выступит пуля, а не штык. Хотя «штыковое воспитание», о котором говорит в своем «Учебнике тактики» его высокопревосходительство Михаил Иванович Драгомиров, полностью: – Идти на позиции противника под его губительным огнем от артиллерии, магазинных винтовок, пулемётов смогут только войска с сильной волей и не боящиеся гибели. А чтобы уменьшить потери от огня противника, необходима форма, которая бы не выделяла солдата на поле боя, а, напротив, делала бы его как можно незаметнее.

– И вы, Тимофей Васильевич, хотите всех солдат зимой одевать в такие маскхалаты? – последнее слово генерал произнёс уже уверенно.

– Ваше превосходительство, это было бы здорово, но боюсь, слишком дорого для государственной казны, – я сожалеюще развёл руками. – Последние годы усмирения Кавказа показали необходимость использования малых команд для скрытого наблюдения за противником, точечных нападений. С нашей стороны такие боевые действия осуществляли кубанские пластуны, у черкесов – хежреты, психадзэ. Именно для таких команд в первую очередь и нужны маскхалаты для зимы и для лета.

– Интересная мысль. Насколько мне известно, вы вместе с Головачевым работу написали о действии таких малых групп в тылу противника?

– Так точно, ваше превосходительство. Написали. В прошлом году её передали в Академию Генерального штаба. Результаты рассмотрения мне не известны.

– Что же, замечательно, что эволюция военной мысли не стоит на месте и молодёжь, как всегда, ищет что-то новое, – Духовский по-доброму улыбнулся. – Подготовьте мне план занятий, на котором бы мы увидели все возможности использования вашего зимнего маскхалата. При этом можете задействовать и силы линейного батальона.

– Слушаюсь, ваше превосходительство, – я поднялся со стула вслед за выбравшимся из-за моего стола генералом. В этот момент в кабинет влетел Кораблев.

– Тимофей Васильевич, я от Банкова… Ой… Извините, ваше превосходительство… – коллежский секретарь изобразил стойку смирно.

– Проходите, э-э-э… – Сергей Михайлович сделал паузу, видимо, пытаясь вспомнить, как зовут, можно сказать, начальника секретной части конвоя.

– Коллежский секретарь Кораблев Николай Алексеевич, – пришел я на помощь генералу.

– Да… Николай Алексеевич. Проходите. Мы уже с Тимофеем Васильевичем закончили. Так что не буду вам мешать. Вечером жду доклада, – эта фраза Сергея Михайловича была уже предназначена мне. Закончив говорить, генерал вышел из кабинета.

– Что-то срочное, Николай Алексеевич? – обратился я к Кораблеву.

– Юрий Петрович просит вас подъехать к нему. Он просил передать, что с большой долей вероятности вы оказались правы…

Глава 10Введение в криминалистику

– Доброе утро, Юрий Петрович! Какие новости? – спросил я Банкова, входя в его кабинет в полицейском управлении.

Следственный пристав поднялся из-за стола и произнёс:

– Здравствуйте! Здравствуйте! Проходите, Тимофей Васильевич, снимайте верхнюю одежду. Есть новости, как им не быть. Чаю-с?

– Вы знаете, Юрий Петрович, не откажусь. Морозно сегодня на улице.

Коллежский асессор, проходя мимо, пожал мне руку, а потом выглянул в коридор и кому-то скомандовал принести чаю. Вернувшись на место, сел за стол и пригласил меня присесть на стул.

– Ну что, Тимофей Васильевич, хочу вас обрадовать, хотя повод сам по себе не радостный. Смерть Глафиры Петровны Ермиловой я бы естественной не назвал. Жалко, что я не осматривал место происшествия, но даже по показаниям её мужа, который обнаружил труп, можно было бы сказать, что её убили, – Банков возбужденно потёр ладони и продолжил: – А так как я сегодня после нашего разговора осмотрел тело Ермиловой, то со всей ответственностью могу заявить, что мы имеем убийство с прямым умыслом и с обдуманным намерением. Статья одна тысяча четыреста пятьдесят четыре Уложения о наказаниях уголовных и исправительных. Это каторга от пятнадцати до двадцати годочков. Возможно, и убийство, совершённое ради облегчения другого преступления. А это уже статья одна тысяча четыреста пятьдесят девять и бессрочная каторга.

– А каким образом вы, Юрий Петрович, определили, что было совершено убийство?

– Ох, Тимофей Васильевич! Если бы Ермилову осматривал не этот алкоголик Венников… Есть у нас в городе такой врач. У него каждый день заканчивается на дне стакана, – следственный пристав брезгливо скривился. – Так вот, если бы труп Глафиры Петровны осматривал тот же Любарский, он бы сразу сказал, что было совершено убийство.

– Какие-то улики? – заинтересованно спросил я.

– Во-первых, тело Ермиловой нашли в том положении, при котором она не смогла бы получить такое повреждение височной области, – Банков отогнул указательный палец. – Во-вторых, рана на виске соответствует сильному удару либо рукояткой револьвера, либо кастетом. Но дождемся от Любарского, нашего окружного врача, официального заключения.

– Юрий Петрович, а вы из описания мужа о том, в каком положении он нашёл труп жены, сделали выводы, что Ермилова не могла получить такое повреждение виска? – я смотрел на пристава с любопытством, и мне действительно было интересно, что он мне скажет в ответ.

– Эх, Тимофей Васильевич, как говорится, сам себя не похвалишь – никто не похвалит, – лицо Банкова осветилось задорной улыбкой. – Не буду слишком хвастать, но считаю, что неплохо знаком с судебной медициной. Вы, кстати, в курсе, что о способах определения того, какая рана на теле является смертельной, писал Гиппократ? А после убийства Цезаря его тело осмотрел врач, который установил, что из двадцати трёх ран смертельной была только одна.

– Интересные факты. Впервые о таком слышу, – я был действительно поражён этой информацией.

– О-о-о, Тимофей Васильевич, ещё в тринадцатом веке в Болонском университете судебная медицина была официально признана в качестве специальности. Иоганн Рихтер в одна тысяча восемьсот четвёртом году обнаружил ультрафиолетовые лучи. Но совсем недавно узнали, что в свете ультрафиолетовой лампы более свежий лак выглядит темнее. И что нам это дает, Тимофей Васильевич?

Я смотрел на следственного пристава, который в этот момент напоминал моего учителя химии по кличке Матрас. Это прозвище он получил потому, что лет двадцать проходил в костюме из темно-синей ткани в светло-серую полоску. Ещё он был фанатом химии, и каждый его урок был представлением одного актёра, который вещал о торжестве химии на планете Земля. Несмотря на любовь к своему предмету, Матраса мало кто любил из учеников. Его любимой фразой при выставлении оценки в журнал были слова: «На пять знает химию Бог, на четыре я, на три отличник, ну а вам, молодой человек, неуд». Вот и сейчас я видел перед собой фанатика от науки, но, кажется, ещё адекватного.

– Не могу сказать, Юрий Петрович. А что нам даёт такое свойство лака в ультрафиолетовом свете?

– Это нам даёт, что отреставрированные участки картин и кустарно переписанные подписи на деньгах будут проступать более тёмными пятнами. Это поможет бороться с фальшивомонетничеством, подделками картин. В общем, будущее за криминалистикой. Вам знаком такой термин?

Судя по тому, как мне задал вопрос Банков, это тоже было каким-то новшеством в это время. Поэтому решил притвориться валенком.

– Первый раз слышу, Юрий Петрович. А что он означает?

– Этот термин ввёл мой хороший австрийский друг по переписке Ганс Гросс. По его определению, криминалистика, от латинского криминалис, то есть преступный, это прикладная наука, исследующая закономерности приготовления, совершения и раскрытия преступлений, возникновения и существования его следов, собирания, исследования, оценки и использования доказательств. В настоящее время Гросс разработал систему рекомендаций по расследованию преступлений, которую описал в работе «Руководство для судебных следователей, чинов жандармерии и полиции». В этом году она должна быть напечатана, и я с нетерпением жду её с подписью автора. Ганс – великий человек. Он систематизировал успешные приемы расследования с использованием таких наук, как химия, физика, ботаника, микроскопические исследования и психология. Ганс полностью поддерживает «бертильонаж», это антропологический метод регистрации преступников, основанный на измерении тела человека по одиннадцати параметрам, который придумал Альфонс Бертильон. Также настаивает на введении дактилоскопии. Вижу, не поняли, что это такое.

Я смотрел на Банкова, у которого на щеках заиграл румянец. Речь стала быстрой, прерывистой, более громкой. Жестикуляция усилилась. «Да, настоящий фанатик криминалистики, – думал я, продолжая слушать следственного пристава. – Надеюсь, что его фанатизм и знания мне помогут. Всё-таки отзываются о коллежском асессоре как об отличном специалисте». А Банков продолжал вещать:

– Представляете, Тимофей Васильевич, ещё в одна тысяча восемьсот пятьдесят восьмом году английский колониальный служащий Уильям Гершель, заставляя индусов удостоверять свою подпись отпечатком пальца, заметил, что у каждого человека отпечаток индивидуален. В восьмидесятом году аналогичный эффект описал в статье в «Nature» шотландский врач Генри Фулдс. В одна тысяча восемьсот девяносто первом году ещё один мой знакомый по переписке Хуан Вучетич предложил в своей лаборатории в полиции Буэнос-Айреса к бертильонажу добавить отпечатки десяти пальцев. А сейчас разрабатывает систему, как проще сравнивать отпечатки. По его мнению, очень скоро дактилоскопия вытеснит бертильонаж, как более удобный способ регистрации сведений о преступниках, – следственный пристав сделал паузу, которой я поспешил воспользоваться.

– Юрий Петрович, вы меня извините, но всё-таки, каким образом из рассказа мужа Ермиловой вы поняли, что её убили?

– Тимофей Васильевич, кроме того, что я активно занимаюсь самообразованием, можно сказать – ещё и являюсь учеником самого Путилина, – произнося эти слова, Банков посмотрел на меня с чувством явного превосходства и гордости за себя.

– Прошу прощения, Юрий Петрович, а кто такой Путилин? – спросил я следственного пристава, подумав про себя: «Так вот тебе, ваше высокоблагородие – фанатик криминалистики. Ну не знаю я, кто такой Путилин и с чем его едят».

В это время в кабинет зашёл один из нижних чинов полицейского управления с подносом, на котором стояли два стакана с чаем и пара блюдец или розеток, одна с вареньем, вторая с сушками. Расставив всё на столе Банкова, служащий вышел из кабинета.

Юрий Петрович, сделав жест рукой, мол, приступайте, зацепив ложку варенья, отправил её в рот и сделал глоток чая. Я же, взяв в руки подстаканник, поддерживающий стакан с крутым чаем, стал греть о него ладони. В кабинете было прохладно, да и небольшая поездка по сильному морозу до полицейского управления успела вытянуть тепло из тела. Банков между тем продолжил свой рассказ.

– Удивлён, Тимофей Васильевич, что вы ничего не слышали о господине Путилине.

– Юрий Петрович, менее двух лет назад я был обычным казачком Амурского казачьего войска, – я продолжал греть руки о подстаканник. – Откуда я мог слышать, судя по всему, о ком-то из знаменитых полицейских.

– Н-да, об этом я как-то не подумал. Но неужели вы не слышали о Путилине в Петербурге? – Банков вопрошающе посмотрел на меня.

– Поверьте, Юрий Петрович, но данную фамилию слышу впервые, – я не лукавил, данную фамилию ранее не слышал.

– Н-да… Даже не знаю, с чего начать, – следственный пристав потёр переносицу. – Если кратко, то Путилин Иван Дмитриевич – это основатель сыскной полиции в Российской империи. Его вклад в борьбу с преступностью трудно оценить. Как военному, вам больше будут понятны его первые награды. В декабре пятьдесят седьмого года указом императора его награждают Станиславом третьей степени, в сентябре пятьдесят восьмого Анной третьей степени, в декабре пятьдесят девятого Станиславом второй степени, а октябре шестьдесят первого Владимиром четвертой степени. С шестьдесят шестого он начальник вновь образованной сыскной полиции Петербурга. На его счету сотни раскрытых преступлений. Два раза он уходил в отставку и возвращался вновь. Дослужился до тайного советника, а это третий класс в табели о рангах. Сейчас заканчивает свою книгу «Сорок лет среди грабителей и убийц». Также жду с нетерпением это произведение и надеюсь на автограф Ивана Дмитриевича.

«Круто», – чуть не ляпнул я, но вовремя остановился. Заслуги действительно впечатляли.

– Юрий Петрович, вы работали под его началом? – спросил я Банкова.

– К сожалению, нет. Но мне повезло в том, что Иван Дмитриевич был другом моего отца и часто бывал у нас дома. Я и полицейским стал, мечтая быть похожим на господина Путилина.

– Насколько я знаю, вас, Юрий Петрович, считают отличным специалистом в своём деле, – не желая льстить, произнёс я.

– Спасибо, Тимофей Васильевич, но по сравнению с Иваном Дмитриевичем я просто обычный трудяга в сыске, а вот Путилин – гений, – решительно сказал Банков. – Действительно гений. Мне повезло в том, что у нас дома Иван Дмитриевич, рассказывая о своей работе, часто объяснял, как он добивался своих успехов. А я всё наматывал на ус.

Коллежский асессор усмехнулся и сделал ещё глоток чая. Отставив стакан в сторону, Банков посмотрел на меня и спросил:

– Хотите, Тимофей Васильевич, одну историю? Она позволит вам понять, почему я сегодня из рассказа мужа сделал выводы о том, что Глафира Петровна была убита.

– Юрий Петрович, меня просто щекочет моё любопытство, – ответил я, делая первый глоток чая.

– Хорошо, Тимофей Васильевич, – следственный пристав отставил в сторону стакан с чаем. – Мне было десять лет, когда в январе семьдесят второго года в Александро-Невской лавре было обнаружено убийство иеромонаха Иллариона. Далее я буду рассказывать то, что я слышал от господина Путилина, когда он поведал о своём расследовании этого дела у нас дома. Кстати, расследование заняло чуть больше суток, и Иван Дмитриевич в своём рассказе сделал упор на том, что такая быстрая поимка убийцы произошла благодаря его правильным логическим выводам. Вам интересно, Тимофей Васильевич?

– Очень интересно, Юрий Петрович, – мне действительно было интересно.

– Хорошо. Тогда продолжу. Илларион жил в двух комнатах отведенной ему кельи монастыря, вел замкнутое существование и лишь изредка принимал у себя певчих и поил их чаем, – Банков сделал ещё одни глоток чая. – Когда дверь его кельи, откуда он не выходил два дня, была открыта, то вошедшим представилось ужасное зрелище. Илларион лежал мертвый в огромной луже запекшейся крови, натекшей из множества ран, нанесенных ему, предположительно, ножом. Его руки и лицо носили следы борьбы и порезов, а длинная седая борода, за которую его, очевидно, хватал убийца, нанося свои удары, была почти вся вырвана, и спутанные, обрызганные кровью клочья ее валялись на полу в обеих комнатах. На столе стоял самовар и стакан с остатками недопитого чая. Из комода была похищена сумка с золотой монетой. Как выяснилось позже, отец Илларион плавал за границей на судах в качестве иеромонаха и скопил приличную сумму денег. На столе у входа стоял медный подсвечник в виде довольно глубокой чашки с невысоким помещением для свечки посередине, причем от сгоревшей свечки остались одни следы, а сама чашка была почти на уровень с краями наполнена кровью, ровно застывшей без всяких следов брызг.

Следственный пристав сделал паузу и глотнул чая.

– Тимофей Васильевич, я вам пересказываю то, что услышал от господина Путилина. Пускай прошло двадцать лет, но для меня это было как вчера.

– Юрий Петрович, продолжайте, мне очень интересно.

– Продолжу, Тимофей Васильевич, – Банков сделал очередной глоток чая. – Судебные власти прибыли на место как раз в то время, когда в соборе совершалась торжественная панихида по Сперанскому – в столетие со дня его рождения. На ней присутствовали государь и весь официальный Петербург.

Я всем своим видом показал, что очень внимательно слушаю коллежского асессора.

– Вскрытие трупа иеромонаха в келье под заупокойные молитвы показало, что покойный был убит два дня назад вечером, – Банков отправил в рот очередную ложку с вареньем. – В это время приехал Путилин, которому следователь сообщил о затруднении найти обвиняемого. Иван Дмитриевич стал тихонько ходить по комнатам, посматривая туда и сюда, а затем задумался. После этого сообщил окружающим, что необходимо отправить агентов по пригородным железным дорогам. По его выводам убийца, вероятно, кутит где-нибудь в трактире, около станции. Обосновал он это тем, что убийца ранен в кисть правой руки и стремится уехать из города. Выводы о ранении убийцы Путилин сделал из того, что на подсвечнике очень много крови, и она натекла не брызгами, а ровной струей. Поэтому это не кровь убитого, да и натекла она после убийства. Ведь нельзя предположить, чтобы напавший резал старика со свечкой в руках: его руки были заняты – в одной был нож, а другою, как видно, он хватал старика за бороду. Кроме того, убийца тщательно перерыл все белье в комоде, при этом на каждом свернутом полотенце снизу пятно крови. Логично, что это была правая рука, а не левая. При перевертывании левой рукой пятна были бы сверху. Поздно вечером, в тот же день, убийца был арестован в трактире на станции Любань. Он оказался раненым в ладонь правой руки и расплачивался золотом. Доставленный к следователю, он сознался в убийстве и был осужден, но до отправления в Сибирь сошел с ума. Ему, несчастному, в неистовом бреду все казалось, что к нему лезет отец Илларион, угрожая и проклиная.

– Из вашего рассказа, Юрий Петрович, можно сделать вывод, что господин Путилин пользовался дедуктивным методом расследования, как знаменитый сыщик Шерлок Холмс, – сказал я, чтобы что-то сказать, когда Банков замолчал.

– А кто это такой? – удивлённо спросил меня коллежский асессор.

– Да мне в Петербурге книжица на английском языке попалась, – начал я, пытаясь вспомнить, а написал ли в это время Конан Дойл свои книги или нет. – Так в ней рассказывалось о лондонском сыщике Шерлоке Холмсе, который при расследовании преступлений пользовался дедукцией. Это такой метод мышления, следствием которого является логический вывод, в котором частное заключение выводится из общего.

– Не знаю, не читал о таком, – задумчиво протянул Банков, потом тряхнул головой. – Вернее всего, недавно написанное произведение. Отсюда вывод, что не Путилин пользовался дедукцией как Шерлок Холмс, а писатель при описании расследований данного сыщика пользовался теми методами, которые использовал при своих расследованиях Иван Дмитриевич.

– Не буду спорить, Юрий Петрович, – я поднял руки вверх. – Я, если честно, книгу купил, чтобы обновить познания в английском языке. К ней заодно и словарь прикупил.

«Фуух, кажется, с темы о Конан Дойле и Шерлоке Холмсе съехал. А то, может, ещё и не написано, и не издано ничего», – подумал я про себя, делая мысленный глубокий выдох.

– О вашем знании большого количества языков наслышан, Тимофей Васильевич, – с небольшой грустью произнёс следственный пристав. – Признаться, завидую белой завистью. Для меня изучение в гимназии французского, немецкого, латинского, а тем более древнегреческого было изуверской пыткой. Ну не шли они мне в голову. Еле-еле французский устно более-менее сносно освоил, остальные – лишь бы из гимназии не выперли.

– А мне, Юрий Петрович, признаюсь, языки как-то легко даются. Но это не значит, что я ничего не делаю. Вот сейчас у меня на каждый день план выучить десять иероглифов на китайском и десять слов на корейском.

Произнося это, я достал из левого кармана брюк листок, на котором было изображено десять китайских иероглифов. Затем из правого листок со словами, написанными по-корейски.

– А вечером моя служанка примет у меня экзамен, – продолжил я.

– Интересный способ изучения иностранных слов, – Банков покрутил головой. – Надо попробовать с немецким. Подтянуть его, так сказать. А по поводу вашей служанки, Тимофей Васильевич, я, как более старший товарищ, хотел бы посоветовать не особо показывать окружающим ваши более чем близкие с ней отношения. Не то у вас теперь положение в обществе. Извините-с, если что не так сказал.

Коллежский асессор левой рукой сделал как бы такой извиняющий жест, что, мол, лезу не в своё дело, после чего зачерпнул из розетки варенье, отправил его в рот и запил чаем. Я молча повторил за приставом телодвижения с ложкой и стаканом, получив наслаждение от вкусного варенья из ягоды красники, или, как её ещё называют, клоповки и крепкого чая.

– Я всё понимаю, Юрий Петрович. И если честно, то по этому вопросу жалею, что занял такое место в обществе, – медленно произнёс я. – Лучше бы я остался простым амурским казаком.

– Даже так, Тимофей Васильевич?! – Банков сочувственно посмотрел на меня.

– Именно так, Юрий Петрович! Именно так! Два одиночества, нашедшие друг друга.

– Сочувствую, Тимофей Васильевич, но думаю, что вы сможете решить и эту проблему с вашим-то везением, – пристав поддерживающе улыбнулся мне.

– Решим, Юрий Петрович. Как-нибудь решим, – я выдавил из себя оптимистическую улыбку. – Но всё же вернёмся к моему вопросу. Как вы из рассказа мужа Ермиловой сделали вывод, что её убили?

– Про то, что тело Ермиловой нашли в том положении, при котором она не смогла бы получить такое повреждение височной области, и размер раны, который соответствует сильному удару, я вам уже говорил. Но это всё выяснилось позже. А уже первые слова, которые мне сказал Ермилов, дали мне основания для вывода, что, вероятнее всего, было совершено убийство, – Банков сделал паузу, как бы давая мне возможность задать вопрос.

– И что это были за слова? – спросил я, оправдав надежды коллежского асессора.

– Жена вышла из дома одетой в меховой сокуй с капюшоном, меховой капор, и я слышал, как два раза скрипнули ступени, – Банков замолчал.

– Извините, Юрий Петрович, но мне это ничего не говорит. Объясните.

– Тимофей Васильевич, Ермилова из инородцев. То ли якутка, то ли эвенка. Часто дома надевает свою инородную одежду, богато украшенную. Это такой последний крик моды в Хабаровске. Да и в Благовещенске о таком порядке вещей в женском обществе тоже рассказывают, – коллежский асессор усмехнулся, показывая всем видом, что слабый пол не понять. – Капюшон сокуя, вышитый бисером, да ещё меховой капор, также вышитый и украшенный, надетые одновременно на голову, наверное, выдержат удар стрелы. И падение головой о ступени или поручни крыльца точно бы не привело к смерти. Тем более, если бы вы видели крыльцо дома Ермиловых. Там нет ни одного острого выступа и всего две ступени. А разговаривая с мужем Глафиры Петровны, я уже знал, что у неё был проломлен висок. А дальнейшие показания Ермилова, осмотр трупа потерпевшей только подтвердили версию убийства.

В этот момент в кабинет ворвался полицмейстер города Хабаровска.

– Юрий Петрович, позвольте вас спросить, почему я ничего не знаю о розыске преступников, злоумышляющих против наследника престола? – раздражённым голосом и на повышенных тонах задал вопрос Чернов.

– Александр Михайлович, прошу прощения, но я не понимаю вашего вопроса, – Банков поднялся из-за стола и удивлённо посмотрел на своего непосредственного начальника.

– Господин надворный советник, разрешите, я отвечу на ваш вопрос, – сказал я, поднимаясь со стула. – Юрий Петрович ещё не в курсе той информации, которую я довел с утра до генерала Духовского.

– Извольте, хорунжий, – Чернов перевёл внимание на меня.

Получив разрешение, я почти слово в слово пересказал утренний доклад Сергею Михайловичу, добавив к нему только выводы Банкова о насильственной смерти Ермиловой.

– Садитесь, господа. Надо всё обдумать. Всё-таки есть большая вероятность злоумышления на жизнь его императорского высочества Николая Александровича, – с этими словами Чернов начал снимать с себя верхнюю одежду, а Банков освободил своё место за столом и двинулся за стулом для себя.

– Что же, господа, приступим и давайте без чинов, – сев за стол, надворный советник возбуждённо потёр ладони. – Итак, мы имеем, что служанка доктора Беркмана мадам Ермилова убита. Это установлено?

– Так точно, Александр Михайлович. Ермилова была убита, – высказался Банков.

– А что мы имеем по Беркману, Юрий Петрович?

– Здесь не всё однозначно. У меня целых четыре версии. Первая – естественная смерть из-за падения. Оступился на лестнице, упал, скатился вниз, сломал шею. Второй вариант – убийство по неосторожности. Неизвестный неудачно толкнул Беркмана, и тот, упав, погиб. Третья версия – доктору целенаправленно сворачивают шею, а потом маскируют убийство под падение с лестницы. Четвёртый вариант – это третий, только убийство совершено с целью скрыть другое преступление, например, злоумышление на наследника престола, – Банков развёл руками, показывая, что он закончил высказывать версии.

– Что же, Юрий Петрович, по Беркману полностью с вами согласен, – Чернов выдал дробь пальцами по столешнице. – А вы что скажете, Тимофей Васильевич?

– Честно говоря, Александр Михайлович, мне ещё не приходилось участвовать в раскрытии преступлений, но каких-либо нестыковок в словах Юрия Петровича не вижу. Любая версия возможна, но верной мне кажется последняя. И Беркмана, и Ермилову убили, чтобы скрыть готовящееся покушение на цесаревича. Это моё мнение.

– Мне, говоря откровенно, Тимофей Васильевич, очень бы не хотелось, чтобы ваше мнение оказалось верным, – Чернов повертел головой, будто бы пытался ослабить тугой ворот мундира. – Ох, как не хотелось бы. С момента казни членов террористической фракции Шевырёва и Ульянова в восемьдесят седьмом году всё тихо было. Ох, не дай бог, вы правы, Тимофей Васильевич!

Надворный советник энергично растёр лицо руками и резко выдохнул. Осмотрев меня и Банкова, спросил:

– Ваши предложения, господа?

– Прошу прощения, может быть, я начну как самый младший по табели о рангах и при минимальных знаниях о расследовании? – произнося фразу, я поднял руку как школьник, точнее гимназист на уроке.

– Слушаем вас, Тимофей Васильевич, – улыбнулся мне Чернов, глядя на мою руку.

– Я договорился с Савельевым, что сэром Бекхэмом займутся жандармы…

– Это хорошо, – перебил меня полицмейстер города Хабаровска, но потом сделал рукой знак, чтобы я продолжал.

– Надо установить, не закупал ли Беркман глицерин, ртуть, азотную и серную кислоты в последнее время и в большом количестве.

– Уже могу частично ответить на ваш вопрос, Тимофей Васильевич, – перебил меня уже Банков. – Не закупал у официальных представителей, торгующих химическими производными. Таких поставщиков в Хабаровске всего двое. С одним из них я договорился сегодня после похорон вместе осмотреть лабораторию Беркмана. Подскажет, где что находится. Там же опросим вдову Вешкову Наталью Дмитриевну. Она организовала похороны доктора и как бы является его наследницей.

– А неофициально ингредиенты для изготовления бомб можно купить, Юрий Петрович? – поинтересовался я.

– Тимофей Васильевич, в корейском и китайском кварталах с риском для жизни купить можно всё, – ответил мне за Банкова надворный советник. – Это фанзы в кварталах девяносто пять и девяносто семь по Поповской улице за речкой Лесопилкой. К сожалению, информаторов в той среде у нашего управления мало. Можно сказать, что и нет совсем. У господина Савельева не думаю, что дела обстоят лучше. Но вы продолжайте.

– А что здесь продолжать?! Надо искать тройку горе-купцов. После их установления организовать слежку. Этим агенты из моей секретной части займутся. А дальше действовать по мере поступления информации, – я закруглился с ответом.

– Что скажете, Юрий Петрович? – полицмейстер посмотрел на своего подчинённого.

– В принципе, в общих чертах всё верно, – следственный пристав, отвечая начальнику, выпрямил спину, попытавшись изобразить что-то типа стойки смирно сидя. – А в частностях… В первую очередь надо ускорить поиск убийцы Ермиловой. Я подключу к этому всю нашу агентуру. По Беркману также будем собирать информацию. Возможно, какие-то свидетельства и доказательства одной из версий появятся. Тройку горе-купцов сейчас в секретариате проверим. Вставали ли они на учёт. Если нет, то городовые по кварталам начнут опрос и поиск. Встречусь с парочкой своих знакомых среди китайцев. Может, что по химии узнать получится. Вкратце всё, Александр Михайлович.

– Что же, для первых шагов достаточно. Начинаем работу. Тимофей Васильевич, а где описание этой тройки лжекупцов? – обратился ко мне Чернов.

Я передал полицмейстеру листок бумаги, где Тарала, как смог, представил сведения по возможным террористам.

– Н-да, негусто, – усмехнулся надворный советник, закончив читать. – Но один представитель с яркими приметами в виде химических ожогов на лице и руках есть, так что искать эту тройку будет попроще.

На этом наше мини-совещание закончилось. Чернов направился раздавать команды своему небольшому воинству, а я с Банковым, заехав за его знакомым продавцом химии купцом Савиных Андреем Савичем, направились домой к Беркману. По времени похороны должны были закончиться. А небольшие поминки Вешкова организовала в доме покойного доктора.

Зайдя в дом, мы сняли верхнюю одежду и прошли в переднюю избу, где стояли накрытые столы с поминальными блюдами. За столами расположилось двенадцать человек. Свободные места были.

– Проходите, Юрий Петрович, Андрей Савич, – обратилась к нам, судя по всему, мадам Вешкова. – И вы, господин хорунжий. Присаживайтесь. Помяните раба Божьего Иосифа Брониславовича. Он хоть и поляк, но православный.

– Здравствуйте, Наталья Дмитриевна, – отозвался Банков, и мы вслед за ним прошли к столу.

Поминки длились ещё часа два. Люди приходили, садились за стол, выпивали, поминали, крестились, сочувствовали Вешковой, кланялись, уходили. За столом происходила круговерть из поминавших, которых обслуживали две женщины, следившие за посудой, подачей горячего, переменой блюд. Наконец всё закончилось. Я и Савиных направились в лабораторию, а Банков остался побеседовать, можно сказать, с дважды вдовой. Как говорил Банков, Вешкова сожительствовала с Беркманом больше года.

Осмотр лаборатории показал, что ингредиентов для изготовления бомб в ней нет. Азотная кислота, серная, глицерин и ртуть присутствовали, но в смешных количествах. Оборудование даже для будущего времени было шикарным, а лестница в неё воистину убийственной. С такой свалиться и сломать себе шею легче лёгкого. Даже перила и поручни не спасут.

Разговорившись с купцом, узнал от него, что на часть имеющейся лаборатории нацелился доктор Любарский, что-то по мелочи возьмут другие врачи. Два владельца фотоателье также придут посмотреть, что им, возможно, понадобится. Но это всё после того, как Вешкова вступит в наследство. Как ходят слухи, Беркман ещё год назад всё своё имущество завещал Наталье Дмитриевне.

Не успел я подумать, что искать убийцу надо среди тех, кому это выгодно, Андрей Савич огорошил меня следующей новостью. Мадам Вешкова, оказывается, составила завещание, по которому всё её имущество, которое оценивают в двести тысяч, после смерти купчихи отходит Беркману. На фоне богатства Натальи Дмитриевны дом и лаборатория доктора как-то выглядели слабовато, можно сказать нищенски. Но, как говорится, любовь зла, обменяешься и завещаниями.

Банкову повезло больше. Из разговора с вдовой ему стало известно, что к Беркману где-то дней десять назад приходили двое мужчин, один из которых имел множество шрамов на руках и лице. О чём доктор говорил с посетителями, Наталья Дмитриевна не слышала. И видела этих двоих мельком в приоткрытую дверь. Двусмысленность их отношений с Иосифом Брониславовичем не позволяла Вешковой встречать гостей в доме Беркмана. Но после этой встречи доктор был взвинченным. А на вопрос, кто приходил, резко ответил, что это было напоминание из его глупой молодости. Потом, правда, выругался по-польски. Что делал очень редко в присутствии Натальи Дмитриевны. По её воспоминаниям это было во второй раз.

Оставив Савиных договариваться о продаже лаборатории, я и Банков вернулись в управление. От Чернова узнали, что трое горе-купцов пока не обнаружены. В секретариате они для проживания в Хабаровске не регистрировались. Городовые ориентированы на поиск. На этом все новости – и хорошие, и плохие – на сегодняшний день заканчивались. Спланировав работу на завтра, мы расстались.

Прибыв в резиденцию наместника, я переоделся и направился на доклад к генералу Духовскому. Как оказалось, в его кабинете находился и Николай.

– Тимофей Васильевич, почему об угрозе моей жизни я узнаю не от своего охранника, а от Сергея Михайловича? – встретил меня на пороге кабинета вопросом цесаревич.

– Ваше императорское высочество, сегодня утром имеющаяся у меня информация давала только предположение о возможности готовящегося на вас покушении. Поэтому я вам и ничего не доложил, а имеющиеся сведения довел до его превосходительства, – вытянувшись по стойке смирно, браво отрапортовал я Николаю.

– А теперь что, какие-то новые сведения появились? – спросил меня Духовский.

Пришлось рассказывать подробно обо всём том, что выяснилось сегодня в течение дня. Цесаревич и генерал внимательно выслушали меня.

– Что планируете делать? – первым задал вопрос генерал.

– Ваше превосходительство, усилим охрану, бросим все силы на поиски злоумышленников. Найдём их, задержим, соберем доказательную базу, и в суд, – кратко ответил я.

– Усиленная охрана, как я понимаю, это по категории «А»? – спросил меня цесаревич.

– Так точно, ваше императорское высочество, – я принял стойку ещё смирнее.

– Хорошо, Тимофей Васильевич! Принимается, но одно торжественное общественное мероприятие мы проведём, – как-то резковато произнёс Николай.

– Какое? – я приготовился противиться этому мероприятию всеми силами души. Здесь охотники за головами появились, а у цесаревича какая-то развлекуха на уме.

– Ваш день рождения, Тимофей Васильевич. Мы вот с Сергеем Михайловичем список лиц подготовили, которые хотели бы вас поздравить с двадцатилетием послезавтра, – с этими словами Николай передал мне листок, на который я тупо уставился, так как чувствовал себя ушибленным чем-то очень тяжёлым по голове.

Глава 11День рождения

– Тимофей Васильевич, у вас такой вид, будто вы не понимаете, о чём идёт речь, – цесаревич, улыбаясь, смотрел на меня, а генерал Духовский явно прилагал усилия, чтобы не рассмеяться. – Послезавтра у вас день рождения, а следом за ним День ангела священномученика Тимофея, епископа. Но вы даже никому не намекнули об этом. Скромность, конечно, украшает человека, но не до такой же степени. Вот мы с Сергеем Михайловичем и решили напомнить вам, что по метрике вы родились двадцать седьмого ноября двадцать лет назад. Надо исправляться, Тимофей Васильевич. Неужели на день рождения не пригласите?!

Духовский не выдержал и фыркнул. Видимо, видок у меня был ещё тот. Типа – пыльным мешком из-за угла ударенный и оглушённый. Цесаревич, закончив фразу, продолжал с улыбкой смотреть на меня.

– Ваше императорское высочество, – я с трудом вытолкнул из себя эти слова, – последний раз именины я отмечал девять лет назад, когда были живы ещё родители. А потом как-то не пришлось. Если честно, то я забыл об этом.

Я замолчал и почувствовал, что краснею. Я действительно забыл о дне ангела и дне рождения Тимохи. И то, что восемь лет до сегодняшнего дня именины, можно сказать, не праздновал, также было правдой. Пока был жив дед, тот на День ангела, как правило, двадцать восьмого ноября, два года дарил какой-нибудь подарок, и всё. У Селевёрстовых я о своих именинах не напоминал. И так было неудобно за их заботу. Поэтому в этот день уходил к себе на хутор. В училище и после него в Питере на учебе у генерала Черевина как-то не до именин было.

– Тем более надо сп’авить, – с французским прононсом и врождённой картавостью произнёс Духовский.

– А ещё добавлю, что подарки готовы, – Николай подошёл ко мне и положил руку на плечо. – Так что, Тимофей Васильевич, от данного мероприятия вам не отвертеться.

– Я это уже понял, – ответил я, быстро просматривая список гостей на листке, который мне дал цесаревич.

«А ничего себе списочек получается, – подумал я, – если учесть, что именинник всего лишь хорунжий. – Его императорское высочество Николай Александрович, барон Корф с супругой, генерал Духовский с супругой. Это главные супергости. Ага, сын-наследник президента и два губернатора на днюхе у лейтенанта. Оху… Охренеть, одним словом. Что дальше? Офицеры конвоя с супругами, Волков, Кораблев – это мой ближний круг общения. С этими понятно. Далее следуют офицеры свиты, полицмейстер Чернов с супругой, главный местный жандарм Савельев с супругой, Банков – это с кем работаю. Городской староста Балахович с супругой, купеческие представители в лице купца первой гильдии Богданова со старшим сыном, которых привечает барон Корф, и купец первой гильдии Тифонтай – это яркие представители города. Особенно последний».

Хабаровский купец Цзи Фэнтай, или, как его все звали, Тифонтай, китаец по происхождению, в семидесятые годы служил переводчиком в инженерной дистанции. Одновременно занимался торговлей мехами и хлебом. С восемьдесят пятого состоит в купеческом обществе Хабаровска купцом второй гильдии. Ещё пару лет – и станет купцом первой гильдии с капиталом тысяч в триста. Уже сейчас им построены заводы: мукомольный, пивоваренный, кирпичные, лесопильный, по производству извести. Когда читал об этом китайце обзорную справку, поражался не только разворотливостью Тифонтая, но и его способностью в хорошем смысле «держать нос по ветру»: нужен был для города кирпич, строевой лес, известь – через небольшой срок Тифонтай начал новое дело, опережая всех.

– Я думаю, в гостиной или столовой Военного собрания все поместимся, – приняв моё молчание за замешательство, утвердительно добавил цесаревич. – Небольшой обед, а потом музыкальный вечер.

– Спасибо, ваше императорское высочество. Такая забота – большая честь для меня, – смог произнести я, всё ещё не отойдя от такого сюрприза.

В голове уже крутились мысли, как это всё организовать, во сколько обойдётся такой обед. И самая главная мысль – как же это всё не вовремя. Будто отвечая мне, слово взял Духовский.

– Тимофей Васильевич, возможно, празднование вашего дня рождения несколько не к месту, в свете открывшейся информации. Но об этом торжестве мы с бароном Корфом и цесаревичем договорились ещё пятнадцатого числа этого месяца. Подготовили уже подарки. Поэтому поддерживаю его императорское высочество. Праздничный вечер проведём. А вам советую обратиться к Модесту Илларионовичу в собрании, который всё организует на высшем уровне, – с этими словами генерал также приблизился ко мне и потрепал по плечу.

Вот так ко мне пришла ещё одна проблема – отметить собственный день рождения. Не откладывая дело на завтра, пока ещё было время, направился в Военное собрание, где нашёл местного управляющего делами, старшего дворецкого и завхоза в одном лице – Модеста Илларионовича Ларина. Классического английского дворецкого, представляете?! Господин Ларин был дворецким Военного собрания с большой буквы.

Ознакомившись с моей проблемой, Модест Илларионович заверил меня, что это не проблема, а радостное событие в жизни, которое необходимо хорошо отпраздновать, и он мне поможет это организовать. Правда, ознакомившись со списком гостей, несколько подзавис. Большой разброс в чинах. Цесаревич и купец. Как их усадить за одним столом?

Тут на помощь Ларину пришёл я. Рассказал ему, что гостей можно рассадить за отдельными столами, расставленными по залу, в зависимости от чина и положения в обществе. На столах поставить записки на бумаге с именами гостей, чтобы каждый из них знал, где находится его место. Данным предложением привёл Модеста Илларионовича в восторг. Здесь было принято организовывать один большой стол.

После утверждения меню и прочих вопросов решил не экономить. Считай, отмечаю два юбилея. Двадцать лет данному телу, а летом было пять лет, как я попал в этот мир. Так что от двухсот рублей или чуть больше не разорюсь. Хотя это было больше, чем мои два месячных оклада лейб-гвардейца. Но по пять рублей на человека не так уж и дорого. Изюминкой меню с учётом идущего Рождественского (Филиппова) поста должны были стать несколько китайских блюд с дарами моря, которые готовили в одном из мест общепита, то ли отличный трактир, то ли слабенький ресторан, который принадлежал Тифонтаю. Модест Илларионович, как увидел китайско-российского купца в списке гостей, сразу же настоял на таком меню. Тифонтай в лепёшку расшибётся, но всё организует в лучшем виде.

Придя вечером домой, поделился новостью с моей птичкой. В ответ получил глубокую обиду на то, что я утаил от неё свои именины. Оправдания, что просто забыл и девять лет не праздновал свой День ангела, благосклонно приняты не были. Пришлось подлизываться. В конце концов был прощён Дарьей, но потом пошли сожаления о том, что она не сможет присутствовать на приёме в честь моего дня рождения, где будет сам ЦЕСАРЕВИЧ.

Пришлось опять успокаивать мою девочку. Во время данного процесса говорить Дарье ничего не стал, хотя после разговора с Банковым пришла в голову одна мысль. Если уговорить купца первой гильдии Филатьева удочерить свою племянницу и ввести её в купеческое сословие, то вариант нашей женитьбы через три года будет более вероятным. Денег для купеческого ценза будущей жены я не пожалею. Да и цесаревич, если буду служить ещё под его началом, думаю, не даст отказа. Но это надо было ещё обдумать и посоветоваться со знающими людьми. Поэтому обнадёживать Дарью такими планами не стал.

Следующий день буквально пролетел. Дел было столько, что очнулся только дома с ложкой чего-то вкусного во рту. По завтрашнему торжеству все вопросы решил, приглашения направил, а кого и пригласил лично. Таралу ещё за вчерашним ужином. Подумал, что от того, что в моих гостях будет ещё один купец, но действительно мой друг, ничего не изменится. Савельев по Бекхэму начал работать. Жандармы пытались определить пути подводки к англичанину, или всё-таки не англичанину, своего агента.

Трое горе-купцов как в воду канули. Поиски пока результатов не дали. И это было немудрено. На улице народ передвигался из-за погоды закутанный с ног до головы. Попробуй увидеть шрамы на руках и на лице, когда первые скрыты рукавицами, а второе замотано башлыком, только глаза торчат. Но все силы городской полиции и агенты секретной части были брошены на поиски. Оставалось только ждать или жёстко колоть Бекхэма, на что Савельев теперь никогда не пойдет. Цесаревич на такое тем более добро не даст.

Утро дня рождения вышло замечательным. Как пелось в одной песне: «Лучший мой подарочек – это ты». Плясать не плясали, но пошумели в кровати изрядно. Моя птичка на такое поздравление решилась после того, как Тарала куда-то смылся из дома ещё в пять утра, пытаясь нас не разбудить. Отличный подарок мне, рождённому, получился.

Дальше быстрый утренний туалет, завтрак, полицейское управление. Каких-либо новостей не было. Ближе к восьми добрался до своего кабинета в резиденции. Слухи о праздновании дня ангела вчера разошлись, и в кабинет, дождавшись, когда я переоденусь, завалились мои браты.

– Ермак, мы пришли поздравить тебя с Днем ангела, – выступил вперёд Ромка. – Я не знаю, но как-то так получалось, что до этого мы тебя с этим днём не поздравляли, так как не знали, какой из дней ангела Тимофея ты чтишь. В общем, это от нас, – с этими словами Ромка передал мне матерчатый свёрток.

Развернув подарок, я обнаружил кожаный чехол с двумя метательными ножами, который крепится на предплечье, и один метательный нож в чехле, который можно прикрепить к голени. Первые такие ножи в своё время были изготовлены по моим чертежам в кузнице станицы Черняева для нашего десятка. За основу я взял метательный нож «Лидер» из моего времени, который из-за балансировки было сподручно и оптимально метать, держась за рукоять.

Рассмотрев шикарные кожаные чехлы, я присмотрелся к рукояти одного из ножей, после чего вытянул его весь наружу. Ещё раз внимательно осмотрел нож и присвистнул от удивления.

– Лис, это что – кручёный харалуг? Где вы такое чудо взяли?

– Ермак, есть здесь один кузнец-умелец, который ещё мальцом на Златоустовском заводе начинал. Вот он и сковал ножи по образцу, который я ему дал.

– Да-а-а, сказочная вещь, – я крутанул нож между пальцев, взял потом за рукоять и примерился к броску, ища глазами, куда бы метнуть.

– Дядька Каллистрат, ну кузнец, сказал, сколько хочешь, можешь метать, ничего кончику ножа не будет, – произнёс Ромка. – Если что, в расщелины скалы или каменной стены можно лезвия ножей забивать и по ним подниматься. Ничего ножам не будет.

«Надо с этим дядькой обязательно познакомиться», – подумал я и, не найдя подходящей вещи в кабинете, в которую бы без порчи имущества можно было метнуть нож, с сожалением вернул его в чехол.

– Ну, браты, удружили. Шикарный подарок, – скрывая выступившие на глазах слёзы, я обнял сначала Ромку, а потом остальных казаков.

– А вы когда ножи-то заказали? Изготовить их дело не быстрое, – спросил я после обнимашек.

– Ещё три месяца назад, Ермак, – вступил в разговор Тур. – Дан тогда новость одну узнал, вот мы и решили тебе сделать подарок.

– И что за новость, Дан? – обратился я к своему секретарю.

– Извини, Ермак, не скажу, но подозреваю, что сегодня ты об этом на торжестве узнаешь. Пусть будет сюрпризом, – Данилов извиняюще развёл руками. – Мы для другого торжества ножи заказывали, но сегодня они, чувствую, совпадут.

– Заинтриговали, браты. Ну да ладно. Пытать вас не буду. Сегодня никак, завтра вы на дежурстве, а вот послезавтра прошу всех ко мне домой вечером на праздничный ужин. Отметим мои именины и день рождения.

Молодые казаки одобрительно зашумели и, пожимая мне руку, хлопая по плечу, по очереди покинули кабинет.

«Фух, первый поток, если не считать Дарью и самых близких мне людей, меня поздравил. Доклад на сегодня цесаревич отменил, поэтому пару часов на работу с бумагами на завтра, в банк за деньгами и к Модесту Илларионовичу, – я, задумавшись, присел за стол. – Надо, чтобы до пятнадцати ноль-ноль всё было готово к встрече гостей. Удружил, блин, цесаревич. Хотя именины с такими именитыми гостями авторитет мне повысят значительно. Так, надо ещё инструктаж личников, дежурного конвоя и агентов провести по охране этого торжества. Переодеться. Елки, а времени-то, оказывается, почти и нет».

В четырнадцать тридцать в парадном мундире со всеми наградами при Анненской шашке я стоял в первой большой гостиной Военного собрания города Хабаровска, где были накрыты столы. Пройдя с Модестом Илларионовичем по помещению и осмотрев столы, я остался очень довольным. Обстановка гостиной была богатой, сервировка стола соответствовала всем требованиям офицерских и дворянских собраний. Вдоль стены застыли в шикарных ливреях четырнадцать лакеев, которые будут обслуживать семь столов по шесть человек гостей. Со слов дворецкого два лакея на стол достаточно. Можно было бы и по одному, но наместник, губернатор… Всё должно быть на высшем уровне. Из вестибюля послышались голоса, и я с Модестом Илларионовичем направился встречать гостей.

Если упустить весь официоз встречи желающих меня поздравить, ориентировочно через тридцать минут в малой гостиной, где мариновались прибывшие гости, появился дворецкий с салфеткой под мышкой и сообщил, что обед подан. Под звуки музыки, которую исполнял оркестр четырнадцатого батальона, стоявшего в Хабаровске, гости во главе с цесаревичем и мною, как виновником торжества, направились к столам.

После третьей перемены блюд слово для тоста взял наместник Дальнего Востока его императорское высочество Николай Александрович, который сидел за столом по правую руку от меня. Он сообщил гостям, для чего же мы все сегодня здесь собрались, и огласил первый подарок, поздравив меня с чином сотника с учётом имеющейся льготы Георгиевского кавалера. Посетовал, что прошение было подано без моего ведома, так как хотелось сделать сюрприз. После этого достал из шкатулки, которая стояла на столе, пару погон с вензелем «Н.» к парадному мундиру и передал их мне.

Взяв погоны, я увидел, что на просвете имеется дырка ещё для одной звёздочки. В это время барон Корф, который сидел слева от меня, предварительно разгладив свою шикарную бороду, передал мне небольшой фужер, на дне которого золотом блеснули две звезды. Увидев данные действия, все офицеры встали за своими столами. Вслед за ними поднялись и остальные гости, в том числе и женщины.

«Хорошо, что в посуде всего грамм сто. Иначе вечер мог для меня закончиться не начавшись, – подумал я, беря фужер. – Ну, с Богом».

Делаю тихий резкий выдох и небольшими глотками выцеживаю отличную по качеству водку. Ловлю звёздочки губами, достаю их изо рта, целую, по очереди прилаживаю к погонам, после чего кладу их на стол. Приняв стойку смирно, докладываю:

– Ваше императорское высочество, ваши превосходительства, господа офицеры, представляюсь по случаю присвоения очередного воинского чина, сотник Аленин-Зейский.

«Фух, мля!» – это уже про себя.

После троекратного ура, исполненного офицерами и поддержанного частью гостей без погон, все выпили и уселись за столы. Через небольшой промежуток времени вновь поднялся из-за стола цесаревич и произнес:

– Уважаемые дамы и господа, теперь я хотел бы сделать подарок имениннику.

Николай изобразил ладонью какой-то знак, и один из флигель-адъютантов, который сидел за столом для свиты ЕИВ, встав из-за стола, вышел из гостиной. Буквально через несколько секунд он вернулся в сопровождении лакея, который нёс футляр из лакированного дерева где-то метра полтора в длину, полметра в ширину и толщиной сантиметров сорок. Про себя до сих пор, несмотря на пять лет жизни в этом мире, сбивался на метрическую систему мер. Подойдя ко мне, офицер свиты расстегнул замки на футляре, который держал лакей, и откинул верхнюю крышку. Увидев, что было внутри, я, поражённый, замер.

В выложенном изнутри бордовым бархатом футляре в выемках лежала винтовка, марку которой я не смог определить, с прикреплённым оптическом прицелом. Насколько я помнил, это был первый небольшого размера кольцевой прицел Августа Фидлера, основанный на схеме рефлекторного телескопа с прицельной сеткой. Фидлер запатентовал его в одна тысяча восемьсот восьмидесятом году и изготовлял мелкими партиями. Каждый прицел чуть ли не на вес золота. А лет через пять в моём мире Карл Роберт Калес в Вене основал производство данных оптических прицелов и подарил ему свою фамилию. Кроме винтовки с прицелом в футляре в выемках лежали шомпол, маслёнка и три обоймы с патронами.

«Вот это золотой подарок! – подумал я. – Получив сегодня ножи от братов, я решил, что надо встретиться с кузнецом дядькой Каллистратом. Может, он мне поможет соорудить что-то похожее на ПУ 91/30, если у него есть более-менее нормальная техническая база. У самородков и не такое встретишь. А тут действующий образец прицела».

Я непроизвольно подошёл к футляру и провёл рукой по ложу и прикладу винтовки. Взгляд задержался на небольшой металлической пластинке, прикреплённой к прикладу, на которой была выгравирована надпись: «Моему спасителю, Тимофею Аленину-Зейскому. Николай».

– Нравится, Тимофей Васильевич? – спросил меня цесаревич.

Я с трудом оторвал взгляд от футляра.

– У меня нет слов, ваше императорское высочество. Если честно, сейчас схватил бы футляр в охапку и на стрельбище. Четыре версты. Это двадцать минут бега. Отстрелялся и назад.

– А чего бегом-то, ты же казак? – под хохот в зале спросил меня Духовский.

– Ваше превосходительство, так из рук футляр с винтовкой выпускать не хочется и на секунду, – улыбаясь, ответил я.

– Вижу, что подарок пришелся по нраву, и за это надо выпить, – произнёс Николай и под одобрительный гул в зале выпил свой фужер.

Гости, да и я дружно повторили за цесаревичем этот процесс. Лакей положил футляр с винтовкой на стол для подарков, который стоял сбоку от нашего стола. За цесаревичем слово взял барон Корф, который рассказал, при каких событиях он познакомился с именинником, что рад моему быстрому росту в чинах, а в качестве подарка хочет вручить шашку.

– Тимофей, – обратился ко мне генерал-губернатор, держа в руках шашку, которую ему принёс в зал лакей. – Эту шашку, как трофей, мне подарили солдаты двадцатого Стрелкового батальона, с которыми я в пятьдесят девятом году охотниками штурмовал андийский редут аула Ведень, который был штаб-квартирой Шамиля. Меня тогда в ногу ранило. А потом получил за этот бой Георгия четвёртой степени.

Корф выдвинул шашку из ножен, давая полюбоваться мне сложной харалужной дамаскировкой лезвия.

– Больше тридцати четырёх лет этот клинок был со мной, а теперь, Тимофей, передаю его тебе. Не дал мне Бог сына, а такой клинок не должен ржаветь в ножнах. Надеюсь, что у него в скором времени появится золотой эфес с надписью «За храбрость» и Георгиевский темляк, – с этими словами Андрей Николаевич протянул мне шашку.

У меня запершило в горле. Судя по тому, что успел увидеть, эта шашка ни в чём не уступала дедовской и являлась настоящим сокровищем. А уж слова, которые произнёс барон, для меня стали настоящим шоком. До сегодняшнего дня при встречах какой-либо повышенной расположенности и доброжелательности в отношении меня генерал-губернатор не показывал.

Я принял шашку, наполовину вынул клинок из ножен, поцеловал лезвие. Задвигая его обратно, произнёс:

– Ваше высокопревосходительство, я приложу все усилия, чтобы у этого клинка как можно быстрее появился золотой эфес и Георгиевский темляк. А пока её украсит Анненский.

Генерал-губернатор порывисто обнял меня и троекратно расцеловал. Хотя болезнь постепенно подтачивала здоровье этого большого габаритами человек, но объятия его были ещё крепки. Подошедшая супруга барона Софья Андреевна поцеловала меня в щёку и быстро прошептала на ухо:

– Тимофей Васильевич, вы заходите к нам домой почаще. Андрей Николаевич очень вас ценит. Ему и мне ваши визиты будут приятны.

Всё это происходило под аплодисменты гостей. А цесаревич хотел заставить меня выпить рюмку водки с лезвия подаренной шашки. Слава богу, барон Корф поднял свой фужер и громко скомандовал:

– За именинника! До дна!

Все подчинились, включая Николая.

Супруги Духовские подарили мне невероятно дорогой письменный набор из черного мрамора, хромированной латуни и с украшением из золота. Набор состоял из шести предметов: мраморная подставка с держателем для бумаг и двумя подсвечниками, карандашница на мраморной подставке, две чернильницы с крышками, ручка с золотым пером.

Дальше пошли поздравления гостей строго по табели о рангах. Всем руководил Модест Илларионович, делая это совершенно незаметно и ненавязчиво. Будто бы сами менялись блюда на столах, заполнялись спиртным разномастные емкости в зависимости от вида напитка, тосты произносились, подарки дарились, музыка играла.

Когда очередь поздравлений подошла к офицерам конвоя, я увидел, как лакей что-то сказал на ухо полицмейстеру Чернову. Выслушав информацию, Александр Михайлович, сделав жест Банкову оставаться за столом, быстрым шагом вышел из зала. Увидев это, я почувствовал, как заговорила моя чуйка.

«Млять, наверняка обнаружили горе-купцов. Из-за другой информации Чернов вряд ли бы так сорвался, наплевав на все приличия, – думал я, стоя с фужером в руке, готовясь слушать поздравление Головачева энд ко́мпани обер-офицеров конвоя. – Только бы городовые в дом не полезли к лжекупцам. Это не уголовники. Да и бомбы или взрывчатка внутри могут быть. Рванёт бутыль нитроглицерина, полквартала снесёт».

Мои коллеги по конвою поздравили меня, вручив пять книг. По одной от каждого. Три из них вызвали у меня большую радость. «Японско-русский словарь» Гошкевича. Лучший, да и, можно сказать, единственный русский словарь по японскому языку. Где офицеры достали его, я даже не могу себе представить. Когда был в Питере, посетил несколько магазинов, в надежде приобрести словарь для изучения японского языка, но ничего не нашёл. «Полный маньчжуро-русский словарь» и «Грамматика маньчжурского языка» Захарова заставили задуматься о необходимости изучения ещё одного языка. А китайские романы «Троецарствие» и «Путешествие на Запад» были мечтой букиниста. Почитаю на досуге, если он будет.

С учётом того, что поздравляло пять человек, не считая жён офицеров, тост несколько затянулся. Но всё когда-то кончается. Пригубив в очередной раз из фужера вишнёвого ликёра, я бросил взгляд на стол, который был уже почти полностью заставлен подарками. В этот момент раздался какой-то гул. Время будто остановилось. Я как в замедленной съемке увидел в окне зарево огня, и стекло в нём начало вспучиваться пузырём. Не раздумывая и мгновения, я прыгнул через угол стола на цесаревича. Гул превратился в грохот, со звоном лопнули оконные стёкла. Взрывная волна догнала меня в полёте и швырнула на Николая. Сбив цесаревича на пол, я не удержался на нём, прокатился дальше к стене.

Когда я смог утвердиться на ногах и осмотреться, крики в зале уже стихали. Всё-таки большинство присутствующих за столами были офицерами с боевым опытом. Больше всех досталось нашему столу, который стоял рядом с окном. Осколками стекла прилетело в спину, шею и затылок барону Корфу и его супруге. Порезы были мелкие, но требовали хирургического вмешательства. Больше всех не повезло Духовскому, который сидел боком к окну. Ему большим осколком стекла пробило щёку. Супруга генерала, Варвара Фёдоровна, отделалась лёгким испугом. Её стеклянная шрапнель миновала. Цесаревич также не пострадал, если не считать ушиба затылка. Не успел Николай сгруппироваться при падении со стулом назад. А может быть, это я его своей тушкой приложил. Остальные столы находились от трёх окон зала в некотором отдалении, поэтому гостям досталось меньше.

«Так, а у меня как дела? – подумал я, поочерёдно напрягая мышцы тела. – Вроде только под правой лопаткой болит. Не знаю, порез или ушиб от падения».

– Тимофей Васильевич, это уже становится традицией, – прервал мои размышления наместник, поднимаясь с пола и потирая рукой затылок. – Я опять на полу, опять сбит вами. Боже мой, Сергей Михайлович, да как же вас так…

Цесаревич бросился к генералу Духовскому, вокруг которого уже крутилась жена, не зная, как тому помочь. Изо рта генерала и из щеки обильно текла кровь, заливая мундир с орденами. Я, увидев, как в зал врываются казаки конвоя, сегодня в ближнем круге были кубанцы, знаком показал одному из них подойти ко мне. Взяв у казака медпакет, попытался перевязать генерала. Резко выдернул стекло из щеки. Отрезав подушку тампона, заставил Сергея Михайловича открыть рот и приложил вату с марлей изнутри к ране. Остальным бинтом сделал повязку на щёку снаружи.

Пока я занимался Духовским, почти всех остальных гостей перевели в другой зал, так как морозный воздух быстро выстудил помещение. Первым покинуть зал личники заставили Николая. Потом вышли остальные. Я подошел к штабс-ротмистру Савельеву, который стоял у разбитого окна и смотрел, как на Инженерной улице разгорается пожар.

Услышав, как трещит под моими ногами разбитое стекло, Савельев повернулся ко мне и спросил:

– Тимофей Васильевич, как вы думаете, что произошло?

– Владимир Александрович, не хотелось бы думать о худшем, но минут за десять до взрыва зал покинул Александр Михайлович, которому что-то на ухо произнёс лакей. Боюсь, что была обнаружена лаборатория и полицейские попытались её захватить. А это результаты попытки, – я обвёл руками зал и показал в окно на улицу, где всё больше и больше возникала сумятица и паника. – Надо казаков выводить на улицу и охранную роту.

– Тимофей Васильевич, надеюсь, не обидитесь, что я вас сейчас покину, так и не успев поздравить с днём рождения?

– Владимир Александрович, сам бы сейчас рванул на улицу, чтобы выяснить, что же случилось. Но не могу. Большая просьба, как что-то прояснится, пришлите гонца. Возьмите пяток кубанцев из наружной охраны. И ещё пошлите за врачами. Надо оказать первоначальную помощь пострадавшим, а потом отправим их в лазарет.

– Уже отправили. За казаков спасибо. Они мне сейчас пригодятся, – штабс-капитан положил руку мне на плечо. – Я сделаю всё, что в моих силах, во время этого расследования. И извините, что сразу не поверил в вашу версию химика, бомбиста и боевика. Надеюсь, что они уже в аду горячие сковородки лижут. А Бекхэмом очень плотно мы завтра займёмся.

Увидев, как я непроизвольно сморщился от пожатия плеча, Савельев развернул меня к себе спиной.

– Так, Тимофей Васильевич, вам также надо будет показаться врачу. У вас под правой лопаткой дырка в мундире и вокруг неё большое пятно крови. Пойдёмте, я вас провожу в другой зал.

– Не беспокойтесь, Владимир Александрович, сам дойду и врачу обязательно покажусь. Уж больно раны от порезов стеклом плохие. Гноятся, как правило, если хоть частица стекла не убранной в ней останется, – с этими словами я направился в зал, куда уже ушли все гости, а Савельев пошёл на выход.

Суматоха, которая возникла после взрыва, постепенно сходила на нет. Передвижения офицеров, казаков, лакеев в помещениях Военного собрания принимали осмысленность и целенаправленность. Всех раненых собрали в малом зале, куда принесли все керосиновые лампы, для наибольшей освещённости. Прибывший доктор Любарский оказывал помощь чете Корф. Ещё двое мужчин, которых я не знал, занимались осмотром и перевязкой других пострадавших. Духовского уже увезли в лазарет, а цесаревича – в резиденцию. Ко мне подошёл дворецкий Ларин.

– Тимофей Васильевич, я так понимаю, вечер закончился?

– Модест Илларионович, я вас попрошу быстренько организовать в малом зале три-четыре стола без стульев. На них поставьте чистые тарелки стопочкой, фужеры, бокалы, вилки. Бутылки с водкой, коньяком, винами и тарелки с холодной закуской, нарезками. Насколько помню меню, мы еще не дошли до нескольких китайских блюд от повара купца Тифонтая. Вот их также можно выставить на столы в общих супницах или как-то ещё. Чтобы сгладить такое развитие событий, организуем а-ля фуршет, – сказал я и поморщился, так как стеклышко в спине дало о себе знать.

– Что, позвольте спросить, организуем «на вилку»? – удивлённо спросил меня Ларин.

– Модест Илларионович, сейчас дамам и господам офицерам, а также другим гостям надо снять стресс. Вы их приглашаете в зал, где установите всё, как я сказал. А дальше объясните, как этим пользоваться. Гость подходит к столу, берет тарелку, в неё самостоятельно накладывает вилкой закуски. Отсюда и «на вилку». Лакеи разливают в посуду спиртное, а потом обслуживают гостей, собирая использованные тарелки, бокалы, фужеры, предлагая на замену новые чистые. В общем, обычный светский раут, только с приёмом пищи не сидя за столом, а на ногах.

Управляющий или дворецкий Военного собрания города Хабаровска с изумлением смотрел на меня и качал головой.

– Тимофей Васильевич, а в какой стране так рауты проходят?

«Раз про Францию не спросил, значит, фуршет в том виде, как я его описал, ещё не придумали», – подумал я.

– Модест Илларионович, вы сейчас сможете быстро накрыть новые столы, как положено?

– Нет, Тимофей Васильевич, – ответил Ларин и хотел ещё что-то добавить, но я его перебил.

– А сделать, как я прошу?

– Так, конечно, намного проще. Десять минут, и всё будет готово.

– Вот и делайте, Модест Илларионович. Главное сейчас как можно быстрее выпить и закусить. А если такой а-ля фуршет понравится, вы окажетесь законодателем новой моды по приему гостей. Я же пока до доктора дойду. Он, кажется, освободился.

Я направился к Любарскому, расстегивая по пути мундир. Здоровья мне сейчас понадобится много.

Глава 12Допрос

Через полчаса, когда все, кто ещё остался на моем дне рождения, знакомились с правилами фуршета, выпивая и закусывая, в зал зашёл Савельев. Все взоры немедленно обратились на штабс-ротмистра.

– Уважаемые дамы и господа! Взрыв произошёл в доме, принадлежащем французскому подданному, купцу второй гильдии и жителю Хабаровска Эмилю Францевичу Нино, что стоит на Инженерной улице. Недалеко отсюда.

Гул удивления, который прокатился по залу, заставил Савельева умолкнуть. Дождавшись, когда все успокоятся, жандарм продолжил:

– По предварительным сведениям, погибло трое городовых, которые вошли в дом. Возможно, кто-то из ваших агентов, – штабс-ротмистр кивнул в мою сторону. – Ещё четверо жителей также погибли, раненых значительно больше. Их свозят в лазарет. Идёт проверка по домам. Полицмейстер Чернов, слава богу, жив, но сильно контужен. Кто находился в доме Нино во время взрыва, пока не установлено. Пожар потушили. Разбор обломков дома будет осуществлён завтра. На ночь место происшествия оцепят солдаты охранной роты.

Закончив краткий доклад, Савельев направился к столу, где стояли разнокалиберные бутылки со спиртными напитками.

– Смотрю, шведский стол организовали, Тимофей Васильевич, – произнёс штабс-ротмистр, наливая в большой бокал почти до краёв водки. – Это хорошо. Выпить надо. Картина трупов на месте взрыва жуткая. Жалко вот только загубленное празднование вашего дня рождения. Ну, с праздником.

С этими словами жандарм в два глотка осушил посуду граммов на двести. Резко выдохнул, взял вилку и, положив в тарелку несколько креветок, стал медленно и как-то задумчиво закусывать.

«Оказывается, не фуршет, а шведский стол. А почему об этом Модест Илларионович не слышал?! Надо будет у Савельева при случае уточнить, откуда он про шведский стол знает», – подумал я, глядя, как штабс-ротмистр поглощает креветку в каком-то тёмном, но очень вкусном соусе.

В этот момент в зал зашёл лакей с деревянной коробкой-шкатулкой в руках, увидев которого Савельев поставил тарелку на стол.

– Тимофей Васильевич, извините, всё кувырком сегодня. Вот мой подарок, – с этими словами штабс-ротмистр взял из рук слуги коробку и открыл её. – Подарочный «Веблей». Знаю вашу тягу к наганам, но поверьте, эта машинка также хороша.

Я смотрел в коробку, где удобно разместился сам револьвер, тридцать патронов в гнёздах, отвертка, маслёнка. На первый взгляд, хороший пистоль. Попробуем на стрельбище, узнаем точно.

– Огромное спасибо, Владимир Александрович, – поблагодарил я Савельева и, взяв под руку, отвел чуть в сторону, показав кивком лакею, чтобы подарок положили в общую кучу на стол, который перенесли в этот зал. – А что вы можете сказать по этому французу?

– Тимофей Васильевич, может быть, на завтра оставим служебные разговоры? У вас всё-таки праздник сегодня. И кстати, как ваша спина?

– Нормально, небольшой порез. Василий Михайлович качественно обработал рану и сделал перевязку. Рука у господина Любарского лёгкая. А уж успокаивает-то как во время хирургического действия! Настоящий кот Баюн. Боли почти не почувствовал.

– Об этом, Тимофей Васильевич, все говорят, кто в его умелых руках побывал. Но лучше такое знакомство пропустить, – усмехнулся штабс-ротмистр, которого ощутимо стало развозить от двухсот граммов водки, закушенных одной креветкой. – Ладно, если кратко, то Эмиль Францевич Нино вместе с родным братом Евгением прибыли больше двадцати лет назад в Сибирь из самого Парижа, где родились. Занимаясь коммерцией, пушным бизнесом, по их словам, не планировали надолго задерживаться на необжитой российской окраине. Однако амурские просторы покорили братьев, и около пятнадцати лет назад они окончательно обосновались на этих берегах. Эмиль Францевич женился на казачке, а Евгений Францевич нашел себе русскую девушку и поселился в Благовещенске. Братья являются единственными агентами в Сибири по закупке пушнины фирмой «Братья Ревильон». Это фабрика и магазин меховых модных изделий в Париже. Также являются агентами фирмы «Бриторус» в Лондоне. Эмиль Францевич имеет, точнее уже имел контору в Хабаровске в собственном доме, а также располагает сетью агентов в Николаевске-на-Амуре и селе Троицком. Агенты в обмен на меха принимают заказы от местных жителей на самые разные парижские товары – мебель, посуду, одежду, всевозможные мелочи.

– Владимир Александрович, а этот Нино мог как-то связаться с революционерами? – спросил я штабс-ротмистра.

– Ну не знаю, Тимофей Васильевич. Мне это представить очень тяжело. Эмиль Францевич в первую очередь купец. Он даже своё хобби – фотографирование – на коммерческие рельсы поставил. Приплывает в селение, особенно любит местных туземцев, вывешивает флаг с надписью «Фотограф». Уговаривает местных попозировать, а потом за «волшебную карточку» получает рыбу и пушнину в очень хороших количествах. Те же как дети малые. При этом эти же фотографии Нино потом отправляет в парижские газеты и журналы. Он является почётным членом Парижского географического общества. Недавно в журнале «Correspondance» был опубликован целый цикл фото Нино: «Путешествие в Сибирь», «Рыбный промысел на Амуре», «Рыбаки и золотоискатели». Дважды маржу поиметь с одной вещи – это талант надо иметь. А теперь революционеры?! Как-то не вяжется, но попробуем разобраться. На этом всё. Я домой. Что-то не рассчитал я с дозой. Очень сильно хотелось забыться.

С этими словами Савельев развернулся и немного шаткой походкой направился на выход из зала.

В течение часа разошлись остальные гости, успев поздравить и вручить подарки. Я, конечно, не меркантильный человек, но надарили столько, что все мои затраты на организацию этого торжества окупились многократно. Один дар цесаревича стоил очень много. В общем, вечер закончился, можно сказать, хорошо, если при таком развитии событий так можно было сказать. Трупы, раненые. И неизвестность того, как это произошло.

Прибыв домой, был зацелован и заласкан моей птичкой, которой уже было известно о взрыве. Переволновалась. Налюбовался её восторгом, когда Дарья перебирала подарки. И наконец-то сном закончили этот день, который точно запомнится мне на всю жизнь. При этом мой двадцатилетний юбилей станет памятной датой не только у меня, но и у многих жителей Хабаровска. Как любят говорить местные жители, это было до взрыва во время именин или после взрыва.

На следующее утро бегом на работу. В семь утра был в своём кабинете, где уже находился Кораблев. Коллежский секретарь исчез с моего дня рождения сразу после взрыва, а назад так и не появился.

– Что можете сообщить, Николай Алексеевич? А то вчера как-то пропали из зала и с концами, даже подарок не вручили. Хорошо, Модест Илларионович обозначил, который от вас, – спросил я, снимая папаху и полушубок. Валенки решил на сапоги не менять. Через час с небольшим начнёт светать. Надо будет сходить осмотреть место взрыва.

– Тимофей Васильевич, приношу извинения, но сами должны понимать, вчерашнее событие не рядовое. Необходимо было работать. Кстати, как вам наш подарок? – заинтересованно спросил Кораблев.

– Николай Алексеевич, если честно, пока не попробую эту пару на стрельбище, ничего не скажу. Что это хоть за револьверы? Первый раз вижу!

– Тимофей Васильевич, это карманные со скрытым курком револьверы французского оружейника Шарля Галана. Имеют очень интересное название «Tue Tue», то есть «убить-убить», если переводить дословно. Появился этот револьвер в продаже в начале года. По моему мнению, лучший револьвер для скрытого ношения. Если сравнивать с вашим любимым наганом, то почти в два раза короче, почти в два с половиной раза легче. Правда, только пять патронов, и перезаряжать неудобно, барабан приходится полностью снимать и набивать патронами. Но! Какой эффект от неожиданного появления в руке револьвера, когда никто не ждёт, что у тебя есть оружие. Это дорогого стоит!

– Вы, Николай Алексеевич, просто оду этому «Tue Tue» прочитали, жаль, что не в стихах. Я вам и, насколько понял, вашим людям очень благодарен за столь дорогой подарок, но как об оружии скажу своё мнение позже. За дар ещё раз огромное спасибо! У меня, кстати, после всего, что подарили, не считая пары служебных «смит-вессонов» и своих наганов, теперь ещё десять револьверов. Кроме вашей пары, все разные. Скоро буду маньяком-экспертом по данному виду оружия, – я улыбнулся, вспоминая, как вчера вечером на столе разложил весь свой арсенал. Внушительная картина получилась.

– Хотелось бы посмотреть на данную коллекцию. Ещё что-то необычное было? – заинтересованно спросил коллежский секретарь, который тоже был фанатом оружия, что огнестрельного, что холодного.

– Честно, Николай Алексеевич, пока не разбирался. Посмотрел, оценил, возрадовался и, аки Кощей, все спрятал в сундук.

– Представляю такую картину, – улыбнулся Кораблев.

– Ладно, отвлеклись чуток, Николай Алексеевич, а теперь давайте вернёмся к нашим скорбным делам. Что вчера удалось узнать?

– Немного, Тимофей Васильевич, – коллежский секретарь пригладил ладонью макушку. Так он делал всегда, когда волновался. – Господин Савельев вам наверняка сообщил, что взорвался дом Эмиля Францевича Нино – местного французского купца-коммерсанта.

– Да, сообщил. И не может понять связи этого француза с возможными революционерами, – ответил я Кораблеву.

– Пока ещё всё не подтвердилось, но удалось предварительно установить следующее. Около двух недель назад в разговоре с соседом Эмиль Нино упомянул, что у него остановились на некоторое время трое представителей фирмы «Бриторус» из Лондона, – Кораблев опять провел ладонью по макушке. – Сам же он вместе с женой и сыном, по показаниям того же соседа, неделю назад убыл в Благовещенск в гости и по семейным делам к брату. Гостей оставил у себя дома.

– Ох, как интересно, Николай Алексеевич. Представители английской фирмы, говорите?! – я зло ощерился. – И господин Бекхэм у нас английский сэр.

– За этим клиентом мы вместе с жандармами наблюдаем. Пока все его передвижения по Хабаровску были связаны с поиском охотников, которые могли бы сводить сэра Бекхэма на тигра, – ответил главный секретный агент. – Вчера ему жандармы подвели своего человека. Деда Максимку из крещёных инородцев. Он часто иностранцев на охоту водит. Так что всё хорошо должно пройти.

– А как они общаться будут? – удивлённо спросил я.

– Тимофей Васильевич, этот дед на Аляске неоднократно бывал. Он на английском чуть не лучше, чем на русском говорит. Так что не беспокойтесь, сможет определить, брешет о себе Бекхэм или нет, – уверенно заявил Кораблев.

– Это замечательно, Николай Алексеевич. Просто замечательно. А по гостям Нино, удалось получить их описание? Это не наши горе-купцы?

– Тимофей Васильевич, сами понимаете, вчера для расспросов время было не совсем подходящим. Сегодня отработаем. А теперь о неприятном, – коллежский секретарь как-то весь сжался, скукожился. – Кажется, мы потеряли старшего агента Михайлова Павла Николаевича.

– Что значит, кажется, потеряли? – сам не заметил, как в голосе прорезался командирский металл. – Господин Савельев вчера говорил о возможной гибели агента. Это правда?

– Тимофей Васильевич, Михайлов и ещё пять молодых агентов были приданы в помощь Банкову для обхода домов и опроса жителей. Михайлов был старшим. Молодёжь должна была опыта набираться. В случае выхода на интересную информацию Павел Николаевич должен был незамедлительно доложить мне. Вчера вечером на месте взрыва нашли куски тел в шинелях городовых. Были и другие, но из-за темноты работы свернули до утра. Михайлов до сих пор не появился. Сорокин, он из молодых агентов, доложил, что Павел Николаевич минут за сорок до взрыва дал ему команду собрать всех и возвращаться в места проживания, а сам направился к Военному собранию. Больше его никто не видел, – Кораблев глубоко вздохнул и медленно выпустил из себя воздух.

– Что же могло произойти, Николай Алексеевич?

– Не знаю. Могу только предположить, что Михайлова к нам в зал, где праздновали ваш день рождения, не допустили. Информация была доложена Чернову. Тот своей властью заставил Михайлова следовать с собой. Или тот сам вызвался. Ему очень сильно отличиться необходимо было, – грустно усмехнулся коллежский секретарь.

– И вследствие чего такая необходимость возникла? – поинтересовался я.

– Наш ловелас, Дон Жуан и Казанова в одном лице, как неопытный юнец, влюбился в Машеньку Филатьеву. Ему необходимо было доказать агентессе Филатьевой, что «соблазнитель женщин» – это рабочая маска. На самом деле он не такой. В общем, завертелось у них в последнее время всё очень серьёзно, – Кораблев обреченно махнул рукой.

– Николай Алексеевич, а у Чернова вы вчера не поинтересовались, что за информацию ему передали и как всё произошло?

– Тимофей Васильевич, вчера Александр Михайлович был не в том состоянии, чтобы его о чём-то спрашивать. Сильная контузия. Не знаю, удастся ли сегодня с ним поговорить.

– Тогда не будем воду в ступе толочь, пойдемте-ка на место взрыва. Туда сейчас большинство нужных нам людей подтянется.

Одевшись, с Кораблевым направился к дому Нино. Как я и предположил, там встретились с Банковым, который вместо Чернова временно возглавил полицейское управление. Савельев прибыл чуть позже, когда работы по разбору того, что осталось от дома французского подданного, уже велись.

К обеду стало окончательно понятно, что вчерашний взрыв унёс жизни находящихся в доме трёх городовых, старшего агента Михайлова, нашлась покорёженная крышка с дарственной надписью от его часов, и ещё двух неизвестных. Один из них, вернее всего, и был «химиком». Была найдена кисть руки с застарелыми шрамами от воздействия на кожу кислоты. Погиб ли третий из горе-купцов, установить не удалось. Слишком мало информативных фрагментов тел, не одетых в верхнюю одежду, было найдено. То, что погибло двое неизвестных, определили по двум кускам правых ног, на которых были остатки только домашних брюк. Договорившись с Савельевым, что тот поплотнее обложит сэра Бекхэма, такую же команду дал Кораблеву. После этого отправился на доклад к Николаю.

Доложившись цесаревичу, направился проведать генерала Духовского, барона Корфа и Чернова. Надо было узнать, как они себя чувствуют, уточнить, кто их будет замещать на дни болезни. Сегодняшний рабочий день Николая до обеда был очень насыщенным. Посетители пёрли валом. Всем надо было уточнить, как теперь работать, если из обоймы власти выбыли генерал-губернатор и Духовский, которые фактически и руководили всем на Дальнем Востоке.

Поход закончился уже к вечеру. Сергей Михайлович, судя по всему, сможет приступить к своим обязанностям лишь через месяц, а то и дольше. Осколок стекла пробил не только щёку, но и поранил язык. Рана была очень неудобной и болезненной. Общался больной через записи в блокноте.

Андрей Николаевич встретил меня радостно. Особенно ему было приятно увидеть свой подарок с Анненским темляком на мне. Ещё вчера было понятно, что ему и его жене, можно сказать, повезло. Было множество мелких порезов сзади на голове и шее. Крупные осколки, слава богу, пролетели мимо супружеской четы. Так что барон Корф, несмотря на то что шея и голова были замотаны бинтами, уже рвался на помощь Николаю, волнуясь, как бы тот не наделал ошибок. Пришлось записать кучу наставлений и дать обещание, что немедленно всё передам наследнику престола.

К Чернову в палату в лазарете не пустили. Состояние его было не простым. Хотя он ещё вчера пришёл в сознание, но сегодня его мучили сильные головные боли, тошнота и рвота. Как отметил Любарский, который вышел ко мне, у Александра Михайловича наблюдаются сильные головокружения, особенно при поворотах головы, небольшая амнезия, нарушения слуха и речи. Так что не до разговоров.

Всё это доложил Николаю. Получил задачи на следующий день. Проверил, как несут службу амурцы, своих братов. Напомнил, что завтра вечером собираемся у меня. Обсудил вчерашнее происшествие с пришедшими ко мне «на огонёк» офицерами конвоя. Пропустили внутрь по чашке шустовской водочки, которая осталась со вчерашнего дня и которую принёс в кабинет для снятия стресса. Отметили, что из чашки водка хоть и пьется, но надо в кабинете иметь более подходящую посуду. Повторили чайную церемонию и разошлись по домам. На дежурстве остался сотник Вертопрахов – командир амурского взвода.

Дома получил небольшой выговор за запах алкоголя, был накормлен, напоен, только чаем, и уложен баиньки. Заснуть сразу не получилось. Ну, дело-то молодое. С утра после завтрака, напомнив Дарье, что сегодня вечером на ужин придут браты, направился сначала в полицейское управление. Банкова там не застал, но от Волкова Ивана Николаевича, который числился секретарём, узнал все новости, в которых для меня ничего интересного не было. По третьему человеку из горе-купцов была полная тишина.

Савельев, до которого добрался следующим, сообщил мне, что дед Максимка после двухдневного общения с Бекхэмом сильно сомневается, что тот англичанин. В том, что он не охотник, старый эвенк уверен точно. Так, неплохой стрелок. Дед и этот, предположительно липовый сэр, вчера на военном стрельбище немного попрактиковались. Поэтому штабс-ротмистр хочет сегодня пригласить Бекхэма на беседу. Попугает иностранца, или всё-таки революционера, своим синим мундиром сатрапа и душителя свободы.

Больше я никуда не пошёл, пускай ответственные лица занимаются нужным делом. А мы займёмся своими делами. Два дня уже ежедневную справку для наместника не подавал. А информации накопилось много. Тем более, Дан сегодня после суточного дежурства, так что писать и разбирать бумаги придётся самому. Этим и занимался, когда в кабинет влетел бледный как смерть и запыхавшийся Устин Филиппов с позывным Ус.

– Ермак, Дарью убили! – глотая воздух, с трудом произнёс он. После чего наклонился вперёд, упершись руками в колени, пытаясь восстановить дыхание.

Я застыл, оглушённый новостью. Показалось, что вокруг меня пропали все звуки. Очнулся от треска сломанного в руке карандаша. Ус всё пытался отдышаться.

– Когда? Где? Как? – пустым, без эмоций голосом спросил я.

– Пятнадцать минут назад. На рынке. Ударом ножом сзади в почку, – всё ещё глотая воздух, вытолкнул из себя Устин.

– Вдохни глубоко и выдохни несколько раз. Не торопись. А потом подробности, – медленно произнёс я, пытаясь задавить в себе даже не знаю какие эмоции. Гнев, боль утраты, жажда мщения и смерти того, кто поднял руку на мою «смелую птичку», кто лишил меня моей любви, моей пускай невенчаной, но жены.

«Что же мне с супругами так не везёт!» – подумал я, чувствуя, как лицо кривится в какой-то, видимо, жуткой гримасе. Ус вон аж два шага назад сделал.

– Готов? – я посмотрел на Филиппова, возвращая лицо в нормальное состояние. – Тогда рассказывай.

Ус мотнул головой, сделал глубокий выдох и начал рассказ:

– Ермак, меня сегодня после дежурства к Дарье браты отрядили, чтобы я ей помог по хозяйству. Где-то час назад мы с ней на рынок пошли за покупками. Ходили по рядам, покупали продукты для праздничного ужина, складывали в корзину, которую я нёс. Вдруг рядом с нами какие-то мальцы драку затеяли. Я корзину на прилавок поставил и отошёл их разнять. Только схватил двоих за уши и развёл в сторону, слышу, за спиной бабы заорали. Поворачиваюсь, а Дарья на землю падает, а какой-то мужик сиганул через прилавок и в ближайшую подворотню побежал.

Неожиданно Ус всхлипнул и сел на корточки, размазывая слёзы по щекам и тихо подвывая.

– Ермак, я растерялся. Я не знал, что делать… – сквозь рыдания донеслось снизу.

– Казак Филиппов, встать! Смирно! – я подошёл к Усу, который, получив команду, на автомате выполнил её и застыл, вытянувшись во фрунт. – Прекратить истерику, казак. На платок, утрись и продолжай.

Через несколько секунд Устин продолжил:

– Я растерялся. За убийцей не побежал, а бросился к Дарье. Он лежала на боку. Я нащупал жилку, как ты нас учил, она ещё билась. Потом начал осматривать Дарью. Провёл рукой по спине и обнаружил на её черной бекеше кровь в районе правой почки. В этот момент Даша дёрнулась и вытянулась. А жилка больше не билась… – Ус замолчал, с трудом сдерживая рыдания.

Я же почувствовал, как во мне разливается какой-то холод. Гнев, жажда мести сменяется на отрешённость. Мысли с анализом ситуации забегали быстрее, вбрасывая в сознание различные возможные версии убийства и пути их отработки.

– Что было дальше? – спросил я Уса.

– Через несколько минут прибежал городовой. Ему, видимо, кто-то уже поведал о происшествии на рынке. Да и будка у него рядом. Я ему всё рассказал, сообщил, что убитая – служанка офицера конвоя наместника. И мне надо тебе всё доложить. Он меня отпустил, и я побежал сюда, к тебе. Да, Ермак, когда городовой начал опрашивать тех, кто видел, как Дарью убили, то одна баба сказала, что слышала от убийцы следующие слова, когда тот нанёс удар ножом: «Вот тебе, офицерская подстилка!»

Устин замолчал, смотря на меня.

«Значит, офицерская подстилка?! Выходит, знал, тварь, кого убивал! А кому я успел насолить в этом городе? Только тому третьему из горе-купцов, если он, конечно, остался жив, выяснил, кто ставил охрану наследнику, и захотел отомстить конкретно мне. Другие мнения есть? Пока нет. Что же, сэр Бекхэм, при этой версии вы единственный на настоящий момент человек, который сможет быстро привести меня к убийце. И мне теперь всё и все похрен! Как там в рекламе? Вы всё ещё кипятите? Тогда мы идём к вам. К вам, к вам, сэр Бекхэм», – видимо, на этой мысли мою рожу снова перекосило так, что Ус отступил на шаг назад.

– Значит, так, Ус, сейчас поднимаешь отдыхающих после дежурства братов. Сам вместе с Туром и Лешим ко мне в полной боевой. Остальным готовить снаряжение, продукты, фураж из расчета на неделю похода. И быть готовым выступить немедленно. Всё понятно? – я посмотрел в глаза Устина.

– Всё, Ермак. Догонять будем, если из города уйдет. Разрешите исполнять, ваше благородие?

– Давай, Ус. Аллюр три креста.

Филиппов выскочил из кабинета, а я подошёл к столу и без сил опустился на стул. Неужели моей птички больше нет? Я гнал от себя эту мысль. Только сегодня утром я целовал её губы, её тело и теперь никогда не смогу этого сделать? Не услышу её звенящий как колокольчик смех?! Не увижу её прекрасную улыбку, такие аппетитные ямочки на щеках?!

Я зарычал, энергично промассировал ладонями виски. Всё, надо взять себя в руки. Убийца не должен уйти от моей мести. Уничтожу эту тварь. С этими мыслями я начал одеваться. Сейчас на рынок, узнать новости по убийству, тело отправить в морг на вскрытие, подключить к делу Банкова, а потом в гости к Бекхэму. Надо ребятишек распределить по ролям. Сыграем такой спектакль, что этот Джозеф, и как там его дальше по паспорту, обделается натурально. Колоть буду жёстко, но без повреждений, а браты помогут. Ну а дальше по ситуации.

Дождавшись у коновязи, где взгромоздился на дежурную лошадку, Тура, Лешего и Уса, направился вместе с ними на рынок. По дороге рассказал казакам, какую роль им придётся играть при «расспрашивании» господина Бекхэма, и о наших остальных действиях. Выслушав меня, все трое согласно мотнули головами, и дальнейший путь до места преступления прошёл в угрюмом молчании.

Прибыв на рынок, узнали, что тело Дарьи уже увезли в морг. Банков несколько минут назад направился туда, получив всю информацию от городового, который проводил первичный опрос свидетелей убийства. Из новой информации было только то, что никто на рынке убийцу не признал. Все в один голос заявляли, что чужой. С описанием внешности были большие проблемы. Десяток разных видаков и десяток описаний. В общем, как всегда, судя по тем детективам о работе милиции, полиции, которые я читал в другой жизни.

Отодвигая встречу с мёртвой Дарьей, направился в гостиницу, где проживал Бекхэм. У её крыльца нас встретил мой старый знакомый старший агент Буров, с которым мы обыскивали номер Фукусимы. Пётр Фёдорович доложил, что за англичанином минут двадцать назад прибыл жандармский поручик Кононов, и буквально пять-шесть минут, как они уехали, вернее всего в отдел к жандармам.

– Пётр Фёдорович, ещё что-то интересное было? – спросил я агента.

– Ваше благородие, к этому англичанину буквально минут за пятнадцать до жандарма один тип ненадолго приходил, судя по докладам – уже второй раз. Первый раз вчера вечером был, – после этих слов Буров профессионально начал описывать посетителя.

– Он, ваше благородие, – перебил агента Ус. – Точно он. Я его лицо хоть только один раз полностью видел и ещё один раз в профиль, но свежий порез у левого глаза запомнил. Что делать теперь будем?

Такой же вопрос я увидел в глазах Бурова и остальных казаков.

– Пётр Фёдорович, под мою ответственность – осмотрите негласно номер англичанина. Обо всём интересном доложите потом мне лично. Отсутствие англичанина в течение пары часов я вам гарантирую. Кого-нибудь из казаков оставить, чтобы постоял на стрёме?

– Не надо, ваше благородие. Тут со мной один молодой обучается. Вот он и постоит. Пускай опыта набирается, – усмехнулся Буров.

– Ну, тогда мы к штабс-ротмистру отправимся, – сказал я, разворачивая коня.

Быстро добрались до дома, где располагались представители отдельного корпуса жандармов. Спешившись, направились вовнутрь. Подойдя к кабинету Савельева, я притормозил и показал знаками Усу, чтобы он заходил в кабинет через некоторое время после меня. После чего, постучав в дверь, открыл её и вошёл в кабинет.

– Разрешите, Владимир Александрович?! Ещё раз здравствуйте, – обратился я к Савельеву, который сидел за своим столом, а напротив него на стуле пристроился щеголевато одетый мужчина лет тридцати.

«Если это Бекхэм, то Тарала прав, как-то он на английского дворянина не похож. Хотя я их в глаза не видел», – подумал я, а вслух продолжил:

– Извините, у вас посетитель, я тогда попозже зайду.

– Да почему попозже. Вот, познакомьтесь, гость нашего города, приехавший прямиком из Лондона Джозеф Уинстон Роберт Бекхэм. Решил поохотиться на амурского тигра в наших краях, – поднялся из-за стола штабс-ротмистр, за которым встал и англичанин.

В это время в незакрытую мною дверь заглянул Ус и, увидев мой разрешающий кивок, вошёл в кабинет со словами, указывая пальцем на Бекхэма:

– Он это, вашбродь, точно он! Это к нему вчерась убийца приходил в гостиницу!

– Что здесь происходит, господин сотник! Потрудитесь объяснить! – штабс-ротмистр глядел на меня с неподдельным удивлением.

– Всё очень просто, Владимир Александрович. Чуть больше часа назад на рынке была убита моя любимая женщина Дарья Пак, – я сделал паузу, увидев, как глаза Савельева стали круглыми от удивления. – А казак Филиппов, который сопровождал Дарью на рынок и видел её убийцу, вспомнил, что вчера наблюдал этого варнака в гостинице, когда он заходил в номер. Прибыв в гостиницу, я узнал, что номер, куда заходил убийца, занимает английский поданный сэр Бекхэм, который куда-то убыл в сопровождении офицера корпуса жандармов. И вот я в вашем кабинете, а передо мной сэр Бекхэм, – я улыбнулся, глядя в глаза «англичанину», который попытался отпрянуть от меня, но упершись в стул, опустился на него.

За столом на стул плюхнулся ошарашенный штабс-ротмистр.

– Дарья действительно убита? – расстёгивая ворот мундира, как-то придушенно спросил Савельев, который знал о наших истинных отношениях.

– Да, Владимир Александрович, убита, – я снял с головы папаху и, повернувшись, повесил на вешалку, после чего сделал шаг к Бекхэму, отчего тот непроизвольно втянул голову в плечи. – А теперь, с вашего позволения, я скажу пару слов нашему гостю.

– Тимофей Васильевич, сэр Бекхэм не говорит на русском языке, – сказал мне Савельев, несколько настороженно наблюдая за мной.

– Ничего, Владимир Александрович, как мне думается, никакой он не сэр Джозеф Уинстон Роберт Бекхэм, а вернее всего – Дима Белкин. Ну, это так, к слову. А теперь серьёзно, – я, нарушая приличия, присел на край стола, из-за чего предполагаемый революционер и сообщник убийцы попробовал отодвинуться от меня вместе со стулом, но я придержал его за плечо. – Понимаешь, сэр, ты у нас был одним из подозреваемых в подготовке покушения на наместника Дальнего Востока цесаревича Николая Александровича.

Штабс-ротмистр что-то неразборчиво и возмущённо буркнул, выслушав мой пассаж, но я, сделав вид, что не заметил, продолжил:

– Но сейчас это не игра в доброго и злого жандарма. Твой подельник, вернее всего выживший, или бомбист, или охранник того, кто готовил бомбу, убил мою любимую женщину. Да, я отвечаю за охрану государя наследника, но теперь я пойду на всё, чтобы покарать убийцу любимой, и мне выгодно, чтобы ты сейчас промолчал, а через некоторое время господин штабс-ротмистр тебя бы отпустил. Предъявить-то нам нечего, кроме подозрений, – я наклонился к Бекхэму и оскалился, глядя ему в глаза.

Тот попытался дёрнуться, но я, удерживая его за плечо, большим пальцем надавил на плечевое нервное сплетение. Англичанин заорал. Савельев попытался встать, чтобы помешать мне, но Ус и вбежавшие в кабинет Тур и Леший не дали ему этого сделать. Я, продолжая давить на нервный узел, думал о том, что это хоть и не одна из пяти точек на теле, которые мне показал Джунг Ли, при нажатии которых человек начинал ощущать нарастающую дикую боль, но тоже должно быть очень не комфортно.

Я в своё время сам лично перенёс три точки, на которые нажимал Ли. После четвёртой потерял способность что-либо соображать и готов был сделать всё, о чём бы меня ни попросили. Если же нажать пятую, то, по словам старого корейца, у человека в организме начинались необратимые изменения, и тот умирал. Но до этого он становился марионеткой в руках проводившего данную «акупунктуру».

Дождавшись, когда Бекхэм начал визжать, я отпустил его плечо.

– Думаешь, это была боль, Бекхэм? Нет, это ещё цветочки. Я тебе расскажу, какую ты получишь боль, когда я за тебя возьмусь лично, после того как ты выйдешь из этого кабинета на улицу, – я опять «ласково» улыбнулся Джозефу, который затравленно смотрел на меня, но продолжал хранить молчание. – Есть страна Афганистан, которую англичане давно хотят покорить. У одной из народностей, которая там проживает, есть такая пытка-казнь, называется «красный тюльпан».

По моему жесту к Бекхэму за спину подскочил Тур и вздёрнул ему обе руки вверх. Когда тот попытался встать со стула, я упёр англичанину в живот метательный нож, который достал из рукава, и Джозеф покорно замер на стуле.

– Продолжу. Жертве первоначально дают опиум, чтобы она не умерла сразу от боли. Когда дурман подействует, её подвешивают за руки и начинают от живота снимать кожу. Делают первый надрез вот здесь, – я провёл ножом чуть выше пупка англичанина. – Потом здесь, а дальше вот так. Сделав все эти надрезы, начинают, не торопясь, снимать кожу. Снимается всё до уровня шеи, поднимается вверх, затем кожа привязывается к запястьям рук, и получается такой тюльпанчик, – рассказывая всё это, я показывал на Бекхэме, где и как делаются надрезы. Пришлось в прошлой жизни несколько раз сталкиваться в Афганистане с такими тюльпанами из наших солдат. – Когда человек приходит в себя после окончания действия опиума, то он начинает сходить с ума от боли. Говорят, что некоторые мучаются до двух суток.

Сделав драматическую паузу, я отметил, что побледнел не только Бекхэм, но и штабс-ротмистр, после чего продолжил:

– Но мы усовершенствовали данную казнь-пытку. Дополнительно к этому у нас жертва, когда очнётся, ещё и на колу сидит на перекладинке, чтобы кол не слишком глубоко для начала вошёл. А перекладинок там кому две, кому три. Так постепенно и будешь опускаться пониже, а кол будет заходить поглубже.

– Ермак, я на пять перекладин кол сделаю. Дарья нам всем, братам, как сестра была. Пусть, сука, подольше помучится, – перебил меня Тур, который при этих словах загнул вытянутые руки Бекхэма так, чтобы посмотреть тому в лицо.

– Сэр Бекхэм, я вам всё сказал. И красный тюльпан будет вас ждать, как только появитесь на улице. Даю слово казака. Ну, а господин штабс-ротмистр подумает о том, что с его женой может произойти то же, что с Дарьей, да и промолчит о нашем разговоре. А дальше, как говорится, закон – тайга, прокурор – медведь. У нас в прошлом году целый подполковник Генерального штаба Японии пропал. И ничего. Ответили, природа у нас такая. Охотятся не только люди, но и звери. А амурский тигр очень хороший охотник. Был англичанин и сплыл, – я посмотрел в глаза Бекхэма, в лице которого не было ни кровинки. – Жду вас на улице. Пошли, браты.

Казаки выскочили из кабинета, а я уже в дверях услышал в спину:

– Это был товарищ Иван. Я знаю его только под этим именем. После гостиницы он направился в китайский квартал. Оттуда его в Китай должны вывезти контрабандисты.

– Ваша роль в покушении на цесаревича? – спросил я, поворачиваясь к Бекхэму.

– Если бы не получилось Николая взорвать, то я его должен был убить из винтовки. Я привёз хороший арсенал, включая штуцер Жирардони.

– Что же, сэр Бекхэм, вы должны постараться убедить штабс-ротмистра Савельева в том, что должны находиться в тюрьме. Я дал слово казака и сделаю всё, что сказал, если вы окажетесь на свободе и на улице.

С этими словами я покинул кабинет, надевая папаху.

Глава 13Погоня

Выйдя из здания, наткнулся на взгляды братов.

– Ермак, получилось?! – прогудел Тур.

– Сломался англичанин, – хмуро улыбнулся я. – Не выдержал нашей обработки. Спасибо тебе, Тур, хорошо с колом поддержал.

– Ермак, а правда так казнят в этом, как его… Ну про который ты говорил… Это же жуть какая-то. Ладно на кол, но так вот кожу снимать! Бры! Изуверство это… – Леший передёрнул плечами. – Его благородие с лица аж сбледнул. А этому англичанину совсем плохо стало. Я знал, что ты притворяешься, и то мне на всё это страшно смотреть было.

– Изуверство не изуверство, а я бы того, кто Дарью убил, на кол бы посадил. Кожу нет, а на кол да! – угрюмо произнёс Ус.

– Может, ещё и посадим, – задумчиво произнёс я. – Надо нам, браты, в китайском квартале искать убийцу Дарьи. Он туда чуть больше часа назад ушёл. Его контрабандисты должны в Китай вывезти. Может быть, перехватим.

– В самом квартале, Ермак, нам делать нечего, – уверенно сказал Тур. – Мне местные казаки рассказывали, эти китаёзы там своей жизнью живут. Нам ничего не расскажут.

– Это мне известно, Тур. Поэтому двигаемся в сторону лазарета. Надо Банкова найти. Возможно, он ещё там и подскажет, что делать, – произнёс я, чувствуя, как во мне поселяется страх увидеть мёртвую Дарью. В лазарете перед прозекторской меня встретил Любарский.

– Сочувствую, Тимофей Васильевич, – врач с грустью посмотрел на меня. – Смотреть тело будете? Кто и когда его заберёт? Она же сирота.

«Бл… о наших взаимоотношениях с моей птичкой весь город, что ли, знает? Хотя не удивлюсь, что и весь. Такая пикантная весть. Обер-офицер конвоя спит со своей служанкой. Да ну их всех в пень!» – подумал я.

– Буду смотреть, Василий Михайлович. Я тут поисками убийцы был занят, но сейчас, то есть чуть позже отдам распоряжения. Дарью мы заберём.

– Тогда пройдёмте, – доктор развернулся и пошёл по коридору к двери, за которой располагался морг.

Я, с трудом переставляя ноги, двинулся за Любарским. Зайдя в прозекторскую, увидел на столе Дарью, укрытую по шею простыней. Мне даже показалось, что она просто спит. Смерть будто бы и не оставила следов на её лице. Но вернее всего в этом было виновато освещение и моё воображение. Умом я понимал, что от удара в почку должно было произойти обильное кровотечение. Как сквозь вату в ушах до меня доносились слова доктора:

– Ножевой удар сзади в почку, повреждена почечная артерия. Я думаю, она сразу потеряла сознание от болевого шока и ничего больше не почувствовала. Удар был сильный снизу-вверх с подворотом в ране. Предположу, что так точно мог ударить врач или человек, которого этому специально обучали. В то, что такой точный и сильный удар получился случайно, мне верится с трудом.

– Мне Юрий Петрович говорил, что из двадцати четырех ран, которые нанесли Цезарю сенаторы, только одна была смертельной, – произнёс я, продолжая неотрывно смотреть на лицо Дарьи.

– Слышал эту байку. А всё, что вам сказал, довёл до господина Банкова. Он только минут десять назад, как отправился к себе в управление, – Любарский сделал паузу, после которой, будто бы решившись, произнёс: – И ещё, Тимофей Васильевич, Дарья Ивановна была беременной. Точно не скажу, но больше месяца.

Услышав эти слова, я почувствовал, что проваливаюсь в какую-то темноту. Очнулся от запаха нашатыря.

«Эх, как меня нахлобучило! Это что, такая защитная реакция психики?! Впервые за две жизни свалился в обморок, – подумал я, вздыхая резкий запах ещё раз, чтобы в голове прояснилось. – А всё потому, что в прошлой жизни дважды был женатым, но детей не было. А здесь через восемь месяцев я мог стать отцом».

Я застонал, а потом зарычал, с горечью осознавая двойную утрату. Любарский, который смог дотащить меня и усадить на кушетку, испуганно отшатнулся, увидев, как меняется моё лицо. А на меня опять накатила волна ярости. Хорошо, что новость о беременности Дарьи я узнал только сейчас, а то, боюсь, сэра Бекхэма я бы грохнул прямо в кабинете у Савельева, после того как вытряс бы у него информацию о «товарище Иване». А последнему точно не поздоровится. Если до этого я планировал его поймать и только узнать причину, по какой он убил мою любимую, то теперь целой тушкой он точно в руки Савельева не попадёт. Три, а то и четыре точки от Джунг Ли «товарищ Иван» получит. Это обещаю уже сам себе. После этого он просить будет, чтобы его как можно быстрее вздёрнули, как покушавшегося на царскую особу или членов его семьи.

– Тимофей Васильевич, как вы себя чувствуете? – участливо спросил Любарский, продолжая держать в руке кусок бинта, смоченный нашатырем.

– Благодарю, Василий Михайлович, пришёл в себя. Надо же, как какая-то гимназистка в обморок грохнулся, – попытался улыбнуться я.

В этот момент дверь приоткрылась, и в комнату просочился Тарала. Посмотрев сначала на стол и побледнев после этого, Арсений, повернув голову, увидел меня и доктора. Видимо, мой внешний вид оставлял желать лучшего, поэтому Арсений спросил:

– Тимофей, ты как себя чувствуешь?

– Хреново, Арсений, очень хреново! – почувствовав, что на глаза наворачиваются слёзы, склонил голову, чтобы никто их не увидел.

Тарала после поздравления меня на торжестве в Военном собрании предупредил, что на пару дней расположится у своих знакомых, чтобы не мешать мне отметить день рождения с моими братами и Дарьей. И вот появился. Очень вовремя, кстати, появился.

– Арсений, – начал я, но друг меня перебил:

– Тимофей, я всё понимаю. Ты только найди этого гада. А с похоронами я всё решу, ты не волнуйся.

Я встал с кушетки и, подойдя к Тарале, неожиданно для себя ткнулся лбом в его плечо. Арсений, приобняв меня, прошептал на ухо:

– Найди его, Тимофей. Он не должен уйти от возмездия. А я всё сделаю.

– Тимофей Васильевич, Арсений Георгиевич, я понимаю имеющиеся у вас трудности, – произнёс Любарский. – Если вы доставите всё необходимое сюда или профинансируете, то здесь найдутся люди, которые подготовят Дарью Ивановну в последний путь.

Я оторвался от друга и, повернувшись к доктору, произнёс:

– Спасибо, Василий Михайлович. В средствах не отказывайте. Пусть всё будет по высшему разряду.

Произнеся это, я подошёл к столу, на котором покоилось тело моей смелой птички. Склонившись, я долго смотрел в лицо Дарьи, которое не обезобразила смерть. В голове помчались мысли-воспоминания о нашей жизни. Чуть больше трёх месяцев, но сколько же счастья было.

«Девочка моя, я найду твоего убийцу. Прости, что должен уйти, но так надо. Иначе я не смогу жить дальше», – прощаясь, подумал я, после чего поцеловал Дарью в холодный лоб и направился на выход.

По дороге к двери подобрал с пола свою папаху, а проходя мимо Арсения, посмотрел тому в глаза и кивнул головой. Всё, меня ждёт месть.

– Ты куда сейчас, Тимофей? – спросил меня Тарала.

– К Банкову, мне нужны выходы на местных китайских контрабандистов, – ответил я.

– Тогда тебе лучше обратиться к Цзи Фантаю, или, как он теперь себя называет, Тифантаю. У него связей среди китайских контрабандистов куда больше, чем у господина следственного пристава, – Арсений на несколько мгновений задумался и продолжил: – Тем более, цесаревич ему благоволит, и у Тифантая до сих пор проблемы с получением российского подданства.

А я вспомнил байку или всё-таки правдивую историю, которую прочитал в деле этого купца, которое формировало моя секретная часть. В один из дней марта одна тысяча восемьсот девяносто первого года наследник престола цесаревич Николай, будучи во Владивостоке, во время прогулки случайно зашел в мастерскую Цзи Фэнтая и в разговоре с ним обнаружил, что китаец очень хорошо говорит по-русски. Цесаревич попросил Цзи помочь ему купить пушнину. Китаец тут же сказал цесаревичу, что у него есть друг, который занимается продажей пушнины, и, если он хочет, они могут сейчас же отправиться за покупкой. Престолонаследник согласился, и, когда они пришли к другу Цзи Фэнтая, он увидел, что действительно товар был высокого качества, а цена – справедливой. Но цесаревич вышел на прогулку, не захватив с собой денег. Тогда Цзи Фэнтай сказал: «Ничего, вы забирайте товар, я дам вам деньги в долг». Цесаревич, однако, распорядился, чтобы товар принесли ему на следующий день. На другой день Тифонтай, взяв пушнину, отправился по назначенному адресу и только тогда узнал, что имел дело с наследником российского престола. Цесаревич сказал Цзи Фэнтаю: «Сегодня ты стал моим другом, а как насчет того, если я дам тебе должность?» Однако китаец дипломатично отказался. Тогда цесаревич присвоил Цзи Фэнтаю высший купеческий титул.

Не знаю, байка это или нет, но Тифонтай оказался на моем дне рождения, так как был в списке, который дал мне цесаревич. Что за подарок он мне преподнёс, я не помнил, но краткое общение в виде поздравления состоялось. Значит, по местным меркам, можно, точнее нужно его навестить. А не получится, пойдем к Банкову. С этими мыслями, кивнув Арсению, я вышел из прозекторской.

Встреча с китайским купцом прошла продуктивно. Узнав, что меня интересует только «товарищ Иван» и каких-либо претензий к контрабандистам у меня нет, Цзи Фэнтай пообещал, что приложит все усилия и очень быстро я узнаю, где находится тот, кто помышлял совершить покушение на наследника российского престола.

После этого я направился в полицейское управление, где переговорил с Юрием Петровичем. Тот с воодушевлением выслушал всё, что мне удалось узнать, и также пообещал лично встретиться со своими осведомителями среди китайцев, чтобы узнать какую-либо информацию. Теперь предстояла встреча с Савельевым, на которой мне надо было объяснить штабс-ротмистру весь тот спектакль, который был разыгран с Бекхэмом на его глазах. Надеюсь, это объяснение будет им нормально воспринято. Всё-таки мои браты, которые, можно сказать, подняли руку на офицера, попадали под уголовное наказание, да и неизвестно, как он воспринял мои действия. Выглядеть изувером в его глазах, да и потом в глазах офицерского корпуса как-то не хотелось. Надеюсь на профессионализм Владимира Александровича.

– Господин сотник, что вам ещё угодно? – таким вопросом меня встретил Савельев, которого из его кабинета, где штабс-ротмистр вместе со своим заместителем поручиком Радиевским допрашивали лже-Бекхэма, вызвал в коридор по моей просьбе один из гражданских служащих отдела. Вид у штабс-ротмистра, когда он вышел из помещения, был очень недовольным. А на меня он смотрел как-то так… В общем, определить его взгляд я не смог, но доброжелательностью там и не пахло. Поэтому не стал тянуть кота за это самое и быстро произнёс:

– Владимир Александрович, прошу прощения за себя и за поведение моих казаков. Понимаю, что надо было предупредить вас о разыгрываемом спектакле, но побоялся, что достоверность будет потеряна.

– Вы хотите сказать, что всё то, что недавно произошло в моём кабинете, было спектаклем?

– Да, Владимир Александрович. Надо было быстро получить признательные показания от Бекхэма. Когда я и мои казаки прибыли в гостиницу, старший агент Михайлов описал человека, с которым дважды встречался мнимый англичанин. Это, как теперь выяснилось, был товарищ Иван, который убил Дарью. Поэтому я и ломал морально Бекхэма, возможно, несколько жёстким образом, – хмуро отрапортовал я Савельеву.

– Тимофей Васильевич, а если бы Бекхэм не признался и мне бы пришлось отпустить его?! Вы что, действительно содрали бы с него кожу? Вы же слово казака дали! – во взгляде штабс-ротмистра зажегся неподдельный интерес.

– Владимир Александрович, помилуй Бог, неужели вы такого плохого мнения обо мне? То, что я буду давить на Бекхэма и давать при этом ложные клятвы, заранее знали мои казаки. Военная хитрость. Обмануть врага, давая ему ложную клятву, для казака не грех. Вот для офицерской чести такое неприемлемо. Поэтому слово офицера я и не давал, – я мрачно улыбнулся. – А признаться Бекхэму всё равно пришлось бы. Для этого на теле человека много нервных узлов и точек, нажимая на которые можно причинить сильную боль, не оставляя следов. Если бы Бекхэм не сломался морально, я бы его очень быстро болью додавил бы. И не считайте меня изувером. На войне как на войне.

– Может быть, вы и правы. На войне как войне. Люди гибнут точно. За раз потерять четырёх нижних чинов… – Савельев на миг задумался и продолжил: – Тимофей Васильевич, ещё один вопрос, а где вы такие подробности узнали об этой казни-пытке «красный тюльпан»? Её что, действительно практикуют в Афганистане?

– Владимир Александрович, по греческим мифам ещё Аполлон, которого пускай легендарный музыкант и флейтист Марсий, но просто человек, вызвал на музыкальный поединок, после поражения последнего привязал Марсия к сосне и заживо содрал с него кожу. Нечего с богом тягаться. На востоке такая казнь до сих пор распространена. А если вспоминать древние времена, то Геродот писал, что царь Камбиз назначил судью, которому пришлось сидеть на кресле, обитом кожей отца – судьи Симария, с которого содрали кожу за вынесение несправедливого приговора. Кожу также сдирали с неверных жен, – я замолчал, увидев, как штабс-ротмистр в отвращении передёрнул плечами. – Так что красочно описать, как с человека можно снять кожу, особого труда не составило, с учётом того, сколько мне пришлось снять шкур с убитых животных. Но получилось же?

– Да… Эффективно получилось! Пять минут разговора, и человек уже второй час даёт показания о своей причастности к покушению на цесаревича, лишь бы не попасть в руки казаков-изуверов, – уже весело усмехнулся Савельев. – Тимофей Васильевич, а я ведь тоже вам поверил. Вы так убедительно показывали ножом, как будете кожу надрезать, а потом её снимать. Жуть какая-то! И казаки ваши меня держали крепко.

– Ещё раз прошу извинить меня, Владимир Александрович. Готов за действия моих казаков понести наказание. Они выполняли мой приказ.

– Да что теперь говорить-то. Победителей не судят. А вы раскрыли заговор с покушением на его императорское высочество.

– Мы раскрыли, Владимир Александрович. А меня сейчас куда больше товарищ Иван интересует. Лже-Бекхэм ничего ещё не сообщил о нём? – я напряжённо посмотрел на Савельева.

– Пока нет, Тимофей Васильевич. Мы с Константином Константиновичем сейчас торопимся закрепить на бумаге признательные показания лже-Бекхэма на самого себя, но и до товарища Ивана дело дойдёт. А также там были ещё товарищ Пётр и товарищ Николай. Вот такие редкие русские имена, – позволил себе пошутить штабс-ротмистр. – Вы-то чем сейчас займётесь, Тимофей Васильевич?

– Жду информацию от Тифонтая и господина Банкова по китайским контрабандистам. Как что-то станет известно, постараемся задержать товарища Ивана, – я заметил, как возмущённо вскинулся Савельев, и продолжил: – Не волнуйтесь, Владимир Александрович, мой первый десяток казаков для захвата этого революционера подготовлен лучше всех не только в этом в городе, но, наверное, и на всём Дальнем Востоке. Спеленаем, пикнуть не успеет. Доставим в целости и сохранности. Я его только расспрошу, из-за чего он убил молодую девушку, которая ничего ему не сделала. И он мне ответит, Владимир Александрович, про узлы и точки я вам рассказал. А остальное – это будет ваша работа.

– Хорошо, Тимофей Васильевич, действительно, лучше ваших людей для таких действий в городе нет. Ну, а я пойду работать с нашим англичанином. Поёт, как птичка. Надо ковать железо, пока горячо… – Савельев посмотрел мне в глаза, а потом протянул руку для пожатия. – Тимофей Васильевич, извините и меня, я подумал, что вы от горя почти с ума сошли и готовы из-за мести поступиться честью офицера.

Я пожал руку штабс-ротмистру и, продолжая удерживать его ладонь, произнёс:

– Владимир Александрович, я сделаю всё, что в моих силах, а потом ещё чуть-чуть. А личное горе – это личное горе. Сейчас оно мне только поможет в исполнении моего долга.

– Вы её сильно любили? – с какой-то болью в голосе спросил меня главный жандарм Дальнего Востока.

– Да, Владимир Александрович. И как сказал доктор Любарский, через восемь месяцев или раньше я мог стать отцом.

Савельев осторожно вынул свою ладонь из моей руки. Посмотрел на меня каким-то отцовским жалеющим взглядом. Всё же он был меня старше на двенадцать лет. А потом, так ничего и не сказав, развернулся и пошел к двери своего кабинета. И я ему за это молчание был благодарен.

Выйдя из здания, я задумался, что делать дальше. Пока не будет информации, заняться как бы и нечем. Заеду-ка домой, надо одежду, вещи подготовить для похода, если товарищ Иван уйдет из города. Захватить его здесь мне казалось нереальным.

Приказав Антипу, Устину и Владимиру отправляться в казарму и готовиться к походу, направился домой, где меня встретила непривычная тишина. Чтобы не терять в дальнейшем время, поддел тёплое бельё, а вместо полушубка, папахи и валенок натянул унты, доху-гибрид из меха красного волка и шапку-ушанку. Этот наряд был пошит для меня и всего первого десятка, когда произошёл самый первый наём нашего отряда в охрану купеческого обоза к самому Чурину. Сшили тогда по размеру с запасом, на вырост. И сейчас мне этот наряд был впору, как и всем братам. Один Тур перешивал. Раздался в плечах чересчур сильно.

Полученный тогда по моим рисункам гибрид короткой дохи и плаща с капюшоном, а также шапка-ушанка выгодно отличались от одежды, принятой у казаков для дальних переходов. Большой ворот в застегнутом виде закрывал лицо по самые глаза. Пристяжной меховой капюшон – вместо башлыка, который можно было затянуть, и родная меховая военная шапка-ушанка, которую в РККА ввели в одна тысяча девятьсот сороковом году, полностью защищали голову и лицо от сильного мороза. А пристёгивающиеся к дохе удлиненные полы закрывали ноги до середины унт, по каковой причине, сидя в седле, можно было не беспокоиться о коленях, выставленных под мороз и хлесткий снег.

Затянул портупею, проверил оружие и, взяв в сенях «дежурный РД», направился на двор. В поход Беркута не возьму. Жалко. Зайдя на конюшню, потрепал своего чёрного, как смоль, друга по холке, дождался его ответного ржания. По традиции скормил любимцу горбушку хлеба с солью, после чего в соседнем стойле также побаловал хороших статей жеребчика, которого прикупил три месяца назад для служебных нужд. Получив из-за масти кличку Гнедко, данный «агрегат» по перемещению моей тушки мощностью в одну лошадиную силу, как правило, использовался мною в повседневной жизни, если не пользовался дежурными служебными лошадками.

Выведя из стойла Гнедко, оседлал его, приладил к седлу РД и мешок с тревожным набором, выбрался на двор. Накинул на луку седла повод уздечки дежурной кобылки, взобрался на Гнедко и, выехав на улицу, потрусил к резиденции, ведя второго коня в поводу. Надо у наместника отпроситься на всякий случай, да и доложить о случившемся.

Доклад о сегодняшних событиях у наместника в присутствии ротмистра Волкова прошёл спокойно, но его обсуждение – бурно. Опять увидел в глазах Николая затаённый страх. Предотвращено покушение на цесаревича, а до этого было два совершившихся. И это за два с небольшим года. Выслушал соболезнования по факту гибели Дарьи. Я был прав, о наших взаимоотношениях с ней, похоже, знал весь Хабаровск. И с большим трудом получил разрешение цесаревича на поиск и преследование товарища Ивана, если тот ускользнёт из города.

В конце доклада и мини-совещания с основным вопросом «что делать дальше?» получил от Николая устную благодарность за раскрытие покушения, облобызан не был, но был заверен в том, что награда меня не минует. Вся эта информация усваивалась в сознании независимо от меня, так как голова была занята только одной мыслью: где товарищ Иван?

С этой мыслью вернулся к себе в кабинет, где переговорил с Кораблевым, услышав от него последние новости по расследованию взрыва и убийства Дарьи. Ничего нового практически не установили, за исключением того, что среди раненых в лазарете нашли свидетеля, который видел, как старший агент Михайлов, а за ним три городовых вошли в дом, затем раздался выстрел и почти сразу же взрыв. Или даже два взрыва, которые почти слились в один, как показалось свидетелю. И ещё тому крупно повезло, что не попал под основную взрывную волну, но контузию и несколько переломов получил.

Полицмейстер Чернов всё ещё находился в таком состоянии, что расспросить его было невозможно. Врачи не допускали. А по убийству Дарьи было выяснено, что мальчишки, которые затеяли драку и отвлекли Филиппова Устина, были наняты товарищем Иваном за пару медных копеек каждому. И этот факт повысил моё желание познакомиться с этим умельцем на порядок. Даже возникла мысль, что товарищ Иван такой же попаданец, как и я. Уж больно грамотно действовал для этого времени, если сравнить с другими революционерами-террористами. Отвлёк внимание. Ударил ножом профессионально. Уходил только с места преступления чересчур заметно, но эффективно. Ушёл всё-таки!

Удар ножом, конечно, несколько выбивается из целой серии террористов-бомбистов. Но в августе семьдесят восьмого революционер-народник Сергей Кравчинский, он же Степняк, на Итальянской улице в Санкт-Петербурге нанёс смертельный удар кинжалом шефу жандармов и главе Третьего отделения генерал-лейтенанту Мезенцеву.

После этого Кравчинский спокойно покинул место преступления и сбежал за границу. До сих пор в Италии продолжает активную организаторскую, агитационную, пропагандистскую деятельность, направленную против Российской империи. Занимается публицистической и журналистской деятельностью, писатель и переводчик. С интересом прочитал в жандармском бюллетене за прошлый год, что одной из подруг и сотрудниц Кравчинского является писательница Этель Лилиан Войнич. Про её роман «Овод» ничего не нашёл, видимо ещё не написала или не вышел. Но в моей той прошлой юности Овод был для меня одним из самых ярких литературных героев. Особенно восторгался его мужеством, когда он руководил своим расстрелом.

Ну, это я так, отвлёкся. Просто Кравчинский ударил ножом и ушёл с места преступления, в отличие от многих его соратников, которые использовали бомбы и огнестрельное оружие. И здесь, товарищ Иван использовал нож и тоже ушёл с места преступления. Но надеюсь, за границу я ему сбежать не дам.

Вскоре Кораблев ушёл по делам, в том числе и скорбным. Надо было организовать похороны старшего агента Михайлова. Хотя хоронить было нечего. Если только крышку от его часов. Но после показаний раненого свидетеля уверенность в том, что наш красавец агент погиб, стала практически стопроцентной. А тут ещё оказалось, что ухаживания Павла Николаевича за Филатьевой оказались не безуспешными. Вчера Машенька горевала по Михайлову, а сегодня ещё и её двоюродная сестра погибла.

Вот такие невесёлые мысли как-то лениво текли в моей голове, пока ждал информацию по контрабандистам. Моё сознание будто бы стремилось отрешиться от окружающей действительности. Про Дарью и ребёнка я вообще старался не думать. Наконец после стука в дверь в мой кабинет ввалился ставший чуть ли не в два раза шире из-за верхней одежды Цзи Фэнтай, или по-русски Тифонтай. Откинув ворот дохи и сняв с головы малахай, китайский купец произнёс:

– Тимофей Васильевич, извините, что так долго, но это были новые люди из Лахасусу, о которых никто из моих доверенных лиц не знал.

Я показал рукой на вешалку, но Тифонтай отмахнулся и продолжил:

– Я быстро. Они ушли на лошадях вместе с русским по Амуру до того места, где в него впадает Сунгари. Это самый удобный путь зимой. Там дальше по Сунгари довольно большое для этих мест селение Лахасусу, где можно передохнуть и идти дальше в глубь Китая. В устье Сунгари стоит китайский пост. Там обычно располагается взвод солдат с офицером, в селение стоит шао, рота, по-вашему.

– Когда они ушли? – спросил я, прикидывая, что с момента убийства Дарьи прошло около шести часов.

– Около четырех часов назад. Насколько я узнал, задача этих людей была вывести этих революционеров из Хабаровска в Китай. Поэтому у них всё было наготове. Ушли на трёх санях и верхом. Всего двенадцать человек, – Тифонтай глубоко выдохнул и вытер шапкой лоб.

– Спасибо, господин Цзи, вы мне очень помогли. Я обязательно отмечу ваши действия в отчете наместнику. Надеюсь, что это поможет ускорить положительное решение по получению вами российского подданства и сохранить косу, – я встал из-за стола и поклонился на китайский манер Тифонтаю.

Последней фразой я намекнул Тифонтаю, что замолвлю перед цесаревичем словечко о получении китайцем подданства без принятия православия. В противном случае косу купцу придётся обрезать.

– Тимофей Васильевич, у входа в резиденцию вас ждёт мой человек, Ли Юн, он будет вашим проводником. Юн хорошо знает этот путь, а также знает всех офицеров на посту и в шао, которое квартирует в Лахасусу. С чиновниками тоже знаком. Я это говорю, если вы вдруг не догоните их до Сунгари.

– Господин Цзи, я искренне благодарен вам за такую помощь. Надеюсь, ночь будет лунной и мы сможем нагнать упущенное время. Пусть ваш человек готовится. Выступаем от резиденции через час.

– Он готов, Тимофей Васильевич. Сюда прибыл на лошади и со всем необходимым для дальнего пути.

– Отлично. Тогда выступим через пятнадцать минут. Ещё раз спасибо за всё.

С этими словами я чуть ли не бегом кинулся к вешалке, быстро оделся и поспешил с Тифонтаем на выход, по пути успев отправить дежурного казака-конвойца за братами в казарму. Перед резиденцией купец познакомил меня с Ли Юном, который оказался крепким мужчиной лет сорока-пятидесяти, хорошо разговаривающим на русском языке.

Говоря, что выступим через пятнадцать минут, я несколько погорячился, но через полчаса, когда я решил все вопросы по нашей отправке с Головачевым и цесаревичем, надиктовал телеграммы в станицы Головина и Кукелево, откуда должны были выйти на перехват контрабандистов казачьи команды, наш небольшой отряд из четырнадцати человек вышел в путь. Ещё двумя членами нашего воинства стали два казака из амурского взвода, которые правили двумя санями с фуражом. До Лахасусу было около двухсот пятидесяти вёрст. Если выжать из коней всё возможное, то за три перехода можно будет дойти, но боюсь, можно остаться после этого без лошадок. И дальше шлёпать на своих двоих. Это человек выдержит большие нагрузки, а лошадка нет.

Сумерки скоро сменила темнота с растущей луной на небосводе. Её свет позволял осторожно двигаться по проложенному по льду Амура пути. Лёд ещё был слабый и местами дышал, а кое-где виднелись полыньи. Поэтому ближе к полуночи, когда луна скрылась за облаками, решили не рисковать и встать привалом. Тем более, в последнем свете луны на берегу обнаружилось удачное место для стоянки. Ночь прошла спокойно. С утра подкрепившись кулешом, как только стало светать, двинулись в дальнейший путь. В этот день совершили длинный переход вёрст на восемьдесят. Шли столько, сколько смогли выдержать лошади, чтобы не запалить их.

Старшие нескольких встретившихся купеческих обозов подтвердили, что мы на правильном пути и потихоньку настигаем китайских контрабандистов с русским революционером-убийцей. Разрыв сократился уже до двух часов. Контрабандисты также шли на пределе возможной скорости. Завтра, по моим расчётам, должны будем взять их в клещи с казаками-забайкальцами из станицы Головина, названной так в честь первого якутского воеводы. Лишь бы казачки не промахнулись. Амур здесь разветвлялся до четырёх рукавов. Мы-то по следу идём, а им угадать надо или перекрывать все четыре возможных пути движения китайского обоза.

С утра рискнули и выступили ещё затемно, надеясь отыграть время. И не прогадали. Ближе к полудню увидели рядом с китайским берегом трое саней, кучку лошадей, среди которых укрывались, судя по всему, наши беглецы. Дорогу к дому им преградила шеренга казаков человек в двадцать, которые уложили своих коней на снег, лед и, укрывшись за ними, выцеливали противника. Огня пока никто не открыл.

Увидев такую картину, я дал шенкеля своему жеребчику и направил его к китайскому обозу. Мой десяток двинулся за мной, а я попросил Ли Юна, чтобы тот кричал на китайском, что мы никого из контрабандистов не тронем, нам нужен только беглый русский. После этого заорал сам:

– Казаки, я сотник Аленин! Не стрелять! Беглеца живым брать!

Вслед за мной заорал Ли. Моих познаний китайского хватило, чтобы разобрать «не стрелять», «вас не тронут», и всё. Однако китайские любители незаконной торговли его поняли. Стали по одному подходить к саням и складывать туда оружие, после чего и отходили в сторону.

Увидев такую картину, преградившие им путь казаки стали поднимать своих коней и неспешно двигаться в сторону обоза. Нам также оставалось до обоза метров шестьдесят, когда один из китайцев бросился бежать наискосок к китайскому берегу.

– Не стрелять! Живьем брать! – заорал я, разворачивая своего коня в сторону беглеца.

Обогнав меня, вперёд вырвались Чупров Феофан и Шохирев Гриша, размахивая арканами. Увидев эту картину, вернее всего, товарищ Иван чуть довернул в сторону и буквально полетел к китайскому берегу, до которого оставалось метров пятьдесят. С седла я увидел, что тот несётся прямо в большую полынью.

– Стой! – заорал я. – Там полынья! Утонешь!

Чуб, наддав, вырвался вперёд и метнул аркан. Мимо. Следующий бросок сделал Шах, и петля лассо накрыла беглеца. Рывок. Падение тела, и в воздух полетели брызги воды, а тело товарища Ивана пропало из вида. Григорий, сориентировавшись, резко повернул в сторону, уходя от припорошенной снегом полыньи, разматывая аркан на всю длину. Остановил бег коня и потянул на себя верёвку.

В полынье показалась голова беглеца, уже без головного убора. Наконец-то я увидел лицо убийцы своей любимой женщины. Мужчина европейской наружности, лет сорока, с короткой причёской и бородой, свежим шрамом-порезом под левым глазом, смотрел серыми, как свинцовые облака, глазами на окружающих полынью казаков. Течение Амура пыталось утащить его под лёд, но накинутая верёвка аркана не позволяла этого сделать. Я спрыгнул с коня и осторожно пошёл к полынье.

Убийца перевёл взгляд на меня и усмехнулся. Я уставился в его глаза, пытаясь что-то рассмотреть для себя. В ответ наткнулся на уверенный в себе и своей правоте взгляд товарища Ивана, который не только не отвёл свои глаза, а, наоборот, пытался что-то также рассмотреть во мне. Потом я увидел, как в его глазах зажглось торжество, беглец ещё раз усмехнулся, а затем мелькнуло лезвие ножа, перерезающее одним движением верёвку, и мой личный враг скрылся подо льдом.

Глава 14Душевные беседы

– Тимофей Васильевич, как я рад вас видеть, – с этими словами штабс-ротмистр Савельев, встав со стула, вышел из-за стола и направился в мою сторону. – Снимайте верхнюю одежду и проходите. А я сейчас по поводу чая распоряжусь.

Поручкались, и, пока я стаскивал с себя свой гибрид из шкур красного волка, ушанку и всё это размещал на вешалке, а потом прилаживал назад портупею, Савельев успел отдать распоряжения и вернуться за стол.

– Проходите же, Тимофей Васильевич, рассказывайте. Судя по вашему внешнему виду, домой не заезжали?

– Да, я сразу к вам. Надо отчитаться по товарищу Ивану, который, к сожалению, покинул этот бренный мир, – с этими словами я присел на стул около стола Савельева и стал вынимать крышку из полого, деревянного цилиндра, внутри которого хранились мои бумаги.

– Тимофей Васильевич, вы же обещали привести его живым, – с упрёком сказал штабс-ротмистр, при этом с интересом наблюдая за моими манипуляциями.

– Владимир Александрович, поверьте, сам расстроен случившимся. Очень мне хотелось с ним пообщаться. Но кто же знал, что товарищ Иван решится покончить с собой, – я сожалеюще развёл руками, после чего подробно рассказал о наших приключениях и самоубийстве революционера-террориста.

Закончив свой рассказ, я выложил на стол главного жандарма Дальнего Востока листы бумаги, достав их из футляра.

– Вот показания казаков и китайских контрабандистов с переводом на русский язык. Кто смог, тот расписался, остальные пальцы в чернилах приложили. Шмуглеров я отпустил, но кое-что они интересное рассказали.

В этот момент мне пришлось сделать паузу, так как в кабинет принесли чай. Грея руки о подстаканник, сделал несколько глотков крепко заваренного чая. Насладился тем, как по телу потекла тёплая волна. Всё-таки почти пять суток на морозе пробыли. Тело просто хотело тепла. Ещё после одного глотка продолжил:

– Так вот, старшего этой команды контрабандистов, Ли Киу, товарищ Иван нашёл во Владивостоке почти два месяца назад. Этот китаец занимался контрабандой из Гирина во Владивосток через Хунчунь и обратно летом, а также из Гирина через Лахасусу в Благовещенск и назад зимой. В Хабаровск никогда не ходил. Но наш уже покойный знакомый предложил столько, что Ли Киу нанялся к нему на два месяца или больше, если понадобится. Вся задача Ли и его людей заключалась в том, чтобы находиться в Хабаровске в обусловленном месте и в любой момент быть готовым вывести трёх или четырёх человек в Китай. Поэтому Тифонтай их так долго и искал. Люди новые, нигде не светились. Кроме товарища Ивана китайцы больше никого не видели, – я перевёл дыхание, чем воспользовался Савельев.

– И как много заплатил?

– Да двести вот таких монеток, – с этими словами я положил на стол перед штабс-капитаном золотой соверен, или фунт стерлингов.

Увидев золотую монету с изображением королевы Виктории, Савельев от удивления аж присвистнул. После чего, смутившись от своего ребячества, спросил:

– И сколько это в рублях будет?

– Если золотыми, то чуть больше восьмисот рублей, а бумажными почти тысяча триста будет. Неплохой заработок за два месяца, – ответил я удивлённому Владимиру Александровичу. – На этом мои новости заканчиваются. Больше ничего интересного установить не удалось.

– Тогда я поделюсь с вами информацией, которую накопали за эти дни, – Савельев хлебнул из стакана чая, на мгновение задумался, а потом, улыбнувшись, продолжил: – Помните, Тимофей Васильевич, вы лжеангличанина Димой Белкиным обозвали? Почти угадали. Сергей Иванович Белков, уроженец Тамбовской губернии, двадцати семи лет от роду. Отец – богатый помещик, с которым сын разругался из-за молодой крестьянки. И сыну, который приехал отдохнуть в родное имение после четвёртого курса Московского университета, и отцу понравилась одна и та же девушка. Крепостных у нас как бы теперь и нет, но финансовая зависимость иногда ставит крестьян в ещё более тяжёлое положение перед бывшими хозяевами. В результате девушка пошла в гарем к отцу, а сынок мгновенно стал после этого революционером. Ограбив папашу на несколько тысяч рублей, прихватив всё, что хранилось наличными дома, Серёжа Белков три года назад морским путём из Одессы добрался до Европы. Вспомнив, что когда-то по соседству с ними жило семейство Плехановых, направил свои стопы к Георгию Валентиновичу в Швейцарию. Расчувствовавшийся господин Плеханов принял молодого революционера-земляка под свою опеку.

– И как поживает господин Плеханов сегодня? Какие свежие новости от Бекхэма-Белкова узнали? – перебив Савельева, заинтересованно спросил я.

– Да всё так же. Вы же читали справку о нём в бюллетене. Порвав с народничеством в восемьдесят третьем году, Плеханов совместно с Аксельродом, Засулич, Дейчем и Игнатовым организовал первую русскую социал-демократическую марксистскую организацию «Освобождение труда». Вот и пишет сейчас различные работы, доказывая, что движущей силой русской революции является пролетариат. Если раньше полностью отрицал террор, то теперь отводит ему значительную роль в революционной борьбе. А вы к чему вопрос задали?

– Да посмотрел на соверен и подумал о том, что господин Плеханов в семьдесят шестом году был отчислен из Петербургского горного института за невзнос платы за обучение. Потом, нигде не работая, как-то ещё четыре года жил в России, занимаясь революционными делами, на какие-то деньги смог уехать в Швейцарию. И вот уже тринадцать лет живёт там припеваючи, закончив Сорбонну и Женевский университет. На Петербургский денег не было, а там на два университета хватило. Извините, Владимир Александрович, накатило, и просто не удержался от вопроса.

Савельев задумчиво посмотрел на меня, хмыкнул и с какой-то вопросительной интонацией произнёс:

– Но он же там труды переводит, издаёт свои работы.

– Владимир Александрович, это до поступления в университеты или после? Первый том «Капитала» Маркса был издан тиражом всего в тысячу экземпляров и на деньги Энгельса. Но это серьёзный труд по политической экономии. Каким тиражом надо напечатать труд Плеханова с его рассуждениями о движущей силе революции в России, чтобы книга окупилась? По мне, так издателю ещё и приплатить надо, чтобы кто-то решился это напечатать.

– Тимофей Васильевич, давайте не будем отвлекаться, хотя тема денег у революционеров сама по себе очень интересна, – Савельев мотнул головой и снова хмыкнул. – Но вернёмся к нашему делу.

Я согласно кивнул головой, делая очередной глоток чая. Кажется, начал согреваться.

– Около пяти месяцев назад господин Аксельрод в одном из пансионатов в Альпах представил Белкову товарищей Ивана, Петра и Николая, а также товарища Степана, который и руководил подготовкой покушения на цесаревича. Иван, Пётр и Николай уехали из пансионата на три недели раньше, а Сергей Иванович, или товарищ Корней, направился следом за ними на Дальний Восток по маршруту Марсель – Порт-Саид, где была осуществлена пересадка на российский пароход, идущий во Владивосток. На чём и как прибыли трое других товарищей на Дальний Восток, он не знает.

– И что же подвигло Белкова принять участие в покушении? Он что, не понимал, что это для него смертный приговор? – вновь перебил я Савельева.

– С его слов, Тимофей Васильевич, когда он познакомился с товарищем Степаном и товарищем Иваном, то понял, что обратной дороги нет. Это были настоящие фанатики террора. Если бы он отказался после того, как узнал, что им придётся сделать, то его, вернее всего, убрали бы свои же.

Я недоверчиво хмыкнул, хотя и подумал про себя, что такое было бы возможным.

– Тимофей Васильевич, я думаю, так и было бы. Из показаний Белкова я понял, что в эту боевую группу вошли как бы два поколения революционеров. Первое – молодёжь, это Белков и товарищ Николай. Последний должен был бросать бомбу в цесаревича. В общем, расходный материал. Товарищ Пётр – вы правильно тогда определили роли – был химиком, который должен был изготовить бомбы. А товарищ Иван его охранял. Эти товарищи, как и товарищ Степан, из первого поколения революционеров-народовольцев. По показаниям Сергея Ивановича, все в возрасте от сорока пяти до пятидесяти лет. Имели отличные навыки по конспирации, изготовлению бомб, жизни на нелегальном положении. Все знали несколько языков, уверенно владели оружием. По стрельбе из винтовки Белкова натаскивал товарищ Иван. По его мнению, Иван из бывших офицеров. Также хорошо владел револьвером и кинжалом.

Савельев замолк и сделал пару глотков уже почти остывшего чая, после чего продолжил:

– Я помнил о вашей просьбе выяснить причину, из-за которой была убита Дарья Ивановна. Из всех допросов Белкова на эту тему у меня сложилась следующая гипотеза, верная или нет, не скажу. Подтвердить её теперь некому, – штабс-ротмистр допил остатки чая и, отставив стакан в сторону от себя, решительно произнес: – Тимофей Васильевич, вы слышали о Гесе Гельфман?

– Да, Владимир Александрович. Генерал Черевин во время обучения давал мне для ознакомления материалы дела первомартовцев. Её приговорили к смертной казни, но из-за беременности та была отсрочена. А после родов Гельфман умерла от родильной горячки в тюрьме.

– Если кратко, то всё верно. На суде так до конца и не было установлено, чьей гражданской женой была Геся Гельфман, то ли Саблина, то ли Колодкевича. Один застрелился при задержании. Второй уморил себя голодом в Алексеевском равелине Петропавловской крепости. Родившаяся дочь умерла через несколько месяцев. К чему я вам всё это рассказываю, Тимофей Васильевич, – штабс-ротмистр пожевал губами, как это он всегда делал, когда был взволнован. – У Колодкевича, насколько я помню, был родной брат Иван Николаевич. И, по-моему, он и был товарищем Иваном. Такие выводы я сделал из нескольких фраз Ивана, о которых рассказал Белков.

– Владимир Александрович, получается, что убийство Дарьи было местью мне? – я удивлённо посмотрел на Савельева. – Как-то я мелковат для мести революционеров, которые нацелились на цесаревича!

– Тем не менее я отвечу положительно, Тимофей Васильевич. Товарищ Иван чудом остался жив при взрыве дома, где в отсутствие хозяина товарищ Пётр готовил бомбы на основе нитроглицерина. Буквально за пятнадцать минут до этого непредвиденного события Пётр отправил его за молоком, так как немного отравился парами кислоты. Возвращаясь от соседей через два дома с молоком, Иван увидел, как Михайлов и трое городовых входят в дом, потом услышал выстрел, взрывы. У товарища Ивана небольшая контузия, ушибы и порез на щеке под левым глазом.

Я неотрывно смотрел на Савельева, который продолжал свой рассказ. Из дальнейшего повествования штабс-ротмистра мне стало ясно, что товарищ Иван после незапланированного взрыва, в котором погибли два террориста, дал команду Бекхэму-Белкову готовиться к выстрелу в цесаревича. Точнее, стрелять они будут оба в ближайшие дни. А на следующее утро на рынке Ивану стало известно из сплетен, которые просто начали гулять среди его посетителей, что основным виновником взрыва являюсь я, так как по моему прямому указанию начался поиск злоумышляющих на самого наследника престола. Вот какой казак Аленин молодец, всех жандармов и полицейских за пояс заткнул, с самим цесаревичем за одним столом сидит и такое прочее. А потом на рынке, как назло, появилась Дарья, и у товарища Ивана, видимо, перемкнуло что-то в голове, и он решил отомстить за своего брата, его жену, племянницу и товарищей.

Несколько притянуто за уши, конечно. Но после убийства товарищ Иван посетил Белкова и сообщил, что всё отменяется, и они немедленно уходят за границу. На вопрос товарища Корнея, что случилось, Иван ответил, что ещё раз отомстил за Колю и Гесю, пускай теперь некоторые узнают, каково терять близких людей. После этих слов ушёл в китайский квартал. Сергей Иванович должен был через час присоединиться к нему и контрабандистам на выезде из города на реку Амур. Но тут к нему нагрянул жандарм, от предложения которого лжеангличанин не смог отказаться. В результате остался жив. Надеюсь, что временно. Вот такую гипотезу мотива убийства Дарьи вывалил на меня штабс-ротмистр. Вполне стройную, но с большими, я бы даже сказал, с очень большими допущениями. Жаль только, что теперь точно не узнаем, почему была убита Дарья.

– В общем, Тимофей Васильевич, я отправил в Черниговскую губернию запрос о семье Колодкевича. Ответ, возможно, подтвердит мою гипотезу, – закончил повествование Савельев.

– Спасибо, Владимир Александрович. А что удалось установить по смерти Беркмана и его служанки?

– Есть только показания Белкова. А он эти сведения получил от товарища Ивана, так как в целях конспирации с товарищами Петром и Николаем не общался. Да те и не выходили из дома практически. Из этих показаний следует, что Иван и Пётр встречались с Беркманом, передали ему привет от старых друзей и попросили помочь с реактивами. Бывший политкаторжанин им отказал. В день убийства врача с ним встречался только Иван, который пришёл попросить помочь хотя бы с лабораторной посудой. После очередного отказа между ними произошла ссора. Иван нечаянно толкнул Беркмана, и тот, скатившись вниз по лестнице, сломал себе шею.

– Как-то удачно нечаянно толкнул, – я недоверчиво покрутил головой.

– Согласен, Тимофей Васильевич. Особенно если узнать, что Глафиру Петровну товарищ Иван убил только из-за того, что та видела, как он выходил из дома, где остался мёртвый Беркман.

– Об этом тоже рассказал Белков? – поинтересовался я у Савельева.

– Да, он. Иван попросил его отслеживать слухи, которые могут пойти в городе после смерти врача и его служанки.

– Жалко их, ни за что погибли. Хотя, если бы Иосиф Брониславович наступил на горло своей революционной совести и пришёл к вам, Владимир Александрович, то они могли остаться живыми, – произнёс я.

– Когда эти нигилисты-бомбисты кого жалели?! – зло произнёс штабс-ротмистр.

– Не скажите, Владимир Александрович. На судебном заседании по первомартовцам господин Кибальчич заявил, что он рассчитывал бомбы таким образом, чтобы поражающий эффект был не больше сажени. Так много раненых и погибших при последнем покушении на Александра Второго было вызвано только тем, что народ окружил царя.

– Вы мне ещё об их жалости скажите, когда Александр Ульянов бомбы отравленными стрихнином самодельными пулями снаряжал, – ещё более злым голосом буквально выплюнул предложение жандарм.

Вот тут мне сказать было действительно нечего. Когда я узнал, что так оно и было, то был ошеломлён данной информацией. Чтобы специально отравлять поражающие элементы бомбы?! До такого даже исламские фанатики в двадцать первом веке не дошли. Вот такой был старший братец у будущего вождя революции, который ровно через шесть лет после первомартовцев захотел с друзьями взорвать следующего, ныне здравствующего российского самодержца. А чтобы наверняка, бомбы ещё и стрихнином зарядили.

– Владимир Александрович, если откровенно, то я тех, кто может так легко убивать женщин и снаряжать бомбы отравленными пулями, вообще за людей не считаю. Отстреливал бы таких, как бешеных собак. Но закон есть закон, – тяжело вздохнув, я продолжил: – Ещё один вопрос, Владимир Александрович. Сколько денег нашли у Белкова? И паспорт у него настоящий?

– Паспорт настоящий. Чему я сильно удивлён, – ответил штабс-ротмистр. – Из показаний Белкова, его ему вручил товарищ Степан. Денег – больше пяти тысяч рублей. Были и золотые соверены. Но в основном кредитные билеты. А к чему эти вопросы?

– Владимир Александрович, больше месяца люди проживают в пансионате в Альпах. Думаю, не дешёвом, и вряд ли нам с вами по карману. Потом путь из Швейцарских Альп через Марсель и Порт-Саид во Владивосток. Если сможем проверить, то наверняка в каюте первого класса. Настоящий паспорт подданного Великобритании. Я не видел, но представляю, что и оружие у Белкова дорогое, если судить по воздушной винтовке Жирардони. Такой экземпляр оружия к раритетам относится, и сколько стоит, я даже не представляю. Здесь Белков проживает не в бедном номере. Имеет наличными пять тысяч рублей. Это моё, да и ваше жалованье за четыре года. А если предположить, сколько Бекхэм-Белков потратил за последнее полгода при подготовке к покушению, то и за все десять-пятнадцать лет выйдет, – я развёл руки в стороны. – Вы представляете, Владимир Александрович, какое финансирование и уровень подготовки данного покушения, если всех участников взять?

– Тимофей Васильевич, вы опять к презренному злату вопрос повернули, – усмехнулся Савельев.

– Владимир Александрович, вы читали воспоминания господина Кравчинского, который убил генерала Мезенцева?

– Это наш любезный Сергей Михайлович? По которому верёвка плачет? – с усмешкой уточнил штабс-ротмистр.

– Он самый, Владимир Александрович. Кстати, закончил Орловский кадетский корпус, потом Михайловское артиллерийское училище, в семидесятом году получил чин подпоручика. После года службы ушёл в отставку. А генерал-адъютанта Мезенцева так же, как и товарищ Иван, убил ударом кинжала. Но я не об этом, – я рукой показал, что понял невысказанный штабс-ротмистром вопрос. – В мае восемьдесят второго в Милане на итальянском языке вышла книга Кравчинского «La Russia sotteranea». Мне довелось почитать её перевод. Полковник Ширинкин поспособствовал. И меня там очень удивила одна информация. Автор описывает, что на Александра Второго готовилось пять покушений с применением динамита во время его обратного путешествия из Крыма в Петербург. При этом Сергей Михайлович упоминает, что работа по прорытию московского подкопа вместе с двумя другими железнодорожными покушениями, подготовлявшимися к ноябрю, обошлась всего от тридцати до сорока тысяч рублей, включая сюда и разъезды. То есть за два месяца Кравчинским, который готовил эти три покушения, были потрачены огромные деньги. Наше тридцатилетнее жалованье. При этом он считает эту сумму небольшой, хотя до этого пишет, что нигилистам-революционерам приходится за каждой сторублевой бумажкой бегать, высунув язык.

– Я читал эту книгу, Тимофей Васильевич. И в курсе, что её очень высоко оценили как за рубежом, так и наши либералы, включая Тургенева и Толстого. Но я не пойму, к чему вы клоните.

– Владимир Александрович, если взять и хотя бы примерно прикинуть, сколько денежных средств затратили революционеры-террористы на свои попытки терактов, не считая всего остального, то получится сумма, которую трудно объяснить пожертвованиями сочувствующих революционному движению людей. А наши погибшие террористы и захваченный Бекхэм-Белков просто вопят о том, что за их спиной стоит государственная машина или банковский капитал, – я резко выдохнул и замолчал.

– Вы хотите сказать, что за революционерами стоят… – штабс-ротмистр замолчал и, взяв со стола золотой соверен, показал мне профиль королевы Виктории.

– Я думаю, что это самый вероятный кандидат. Но на эту тему мы, действительно, поговорим в другой раз. Уже начало смеркаться, а я хочу успеть заехать на кладбище. На похороны не попал, так сегодня бы успеть, не тянуть до завтра.

– Тимофей Васильевич, я вас понимаю. Могу сказать, что похороны и поминки были достойные. Народу было много. Но всё прошло хорошо. Арсений Георгиевич всё отлично организовал.

– Тогда я вас покину, Владимир Александрович, – с этими словами я направился к вешалке.

Выйдя из здания, я взгромоздился на коня и отправился на кладбище. Сторож указал мне могилу, перед которой я простоял, пока окончательно не стемнело. Мысленно просил у Дарьюшки прощения, что не уберёг, не смог присутствовать на похоронах, убийцу живым не взял и ещё множество каких-то мыслей, которые через некоторое время и не мог вспомнить. Кажется, по моим щекам текли слёзы, замерзая на щеках, но я этого не замечал. Только сейчас и здесь понял, что всё – моей Дарьи, моей Куен Ионг, моей «смелой птички» нет и уже никогда не будет.

Домой вернулся, когда на небосводе ярко светила луна. Коня во дворе принял денщик, который, предупреждённый братами, прогрел комнаты в доме и истопил баню. На столе в передней комнате нашёл записку от Арсения, в которой купец сообщил, что похороны и поминки провёл. На девяти днях его не будет, так как коммерческие дела зовут в Благовещенск, но он оставил денег Филатьевой, как двоюродной сестре, если я вдруг не вернусь к этому времени.

Взяв в комоде чистое исподнее и шаровары, я пошёл в баню. Когда, пропарившись и помывшись, вернулся в избу, на столе меня ждал ужин. Основное блюдо – тот же кулеш из пшенки, сала и мяса, которым питался последние пять суток. Для разнообразия свиной рулет из печи, солонина и ещё горячая краюха ржаного хлеба. Сам готовил денщик или кого-то пригласил для стряпни, меня как-то не заинтересовало. Во рту с утра не было маковой росинки, и в животе настойчиво бурчало.

Достав из буфета два стакана, налил в них водки. Потом отрезал два куска хлеба и одним из кусков накрыл стакан для Дарьи. Только примерился к своей порции, как в комнату влетел денщик с круглыми от изумления глазами.

– Там… Это… Сам… – на третьем слове казак Игнатов, который был выделен мне в денщики, окончательно завис.

Хотя в восемьдесят первом году название «денщик» было отменено и было приказано впредь назначать генералам, офицерам и чиновникам прислугу из общего числа строевых нижних чинов. По-старому эту прислугу продолжали называть денщиками. Мне достался казак второго срока службы Игнатов Василий Петрович, которому было уже за тридцать, и в строевом разряде ему оставалось служить чуть больше года. Старательный, но немного тормознутый или прикидывался таким. Впрочем, все дела, к которым я его раньше привлекал, это воды натаскать, дров наколоть, печи в комнатах и бане истопить да за конями ухаживать. У самого и времени на это не было, да и не по чину теперь такие хозяйские дела были.

– Игнатов, ваша речь очень информативна, – я поставил стакан с водкой обратно на стол. – А теперь соберитесь с силами и доложите, как положено.

Игнатов, растерянно хлопая глазами, пару раз прерывисто вздохнул, но произнести ничего не успел, так как из сеней в заднюю комнату через открытую дверь повалили клубы холодного воздуха, а я, услышав фразу «есть кто дома», начал, как мой денщик, усиленно хлопать глазами.

«В гости пришёл цесаревич, а я в одной нательной рубахе, домашних шароварах и носках, – эта мысль вбила меня в ступор, а потом я скомандовал себе: – Хоре тормозить, встречай высокого гостя. Не каждый день к тебе домой наследник российского престола заходит, точнее, впервые. Опять слухи по городу пойдут».

Я вышел в заднюю комнату, куда уже ввалились цесаревич и ротмистр Волков. Следом зашли двое казаков конвоя из кубанцев, которые занесли две корзины. Поставив их на пол, причём в одной звякнуло, казаки вышли в сени, затворив за собой дверь.

– Тимофей Васильевич, мы к вам, как татары, незваными в гости явились. Не прогоните? – улыбаясь, спросил Николай.

– Ваше императорское высочество, Евгений Николаевич, я рад видеть вас у себя. Прошу простить за мой внешний вид. Раздевайтесь, вот вешалка, – я показал гостям, куда было можно повесить верхнюю одежду. – Игнатов, чуни гостям неси, они за голландкой стоят.

Отдав команду денщику, я направился к шкафу, где висела моя форма, и быстро накинул на себя мундир. Пока приводил себя в относительный порядок, гости разделись, переобулись и, подхватив по корзинке, по моему приглашению направились в переднюю избу. Увидев на столе накрытый хлебом стакан, наместник грустно и душевно произнёс:

– Да, Тимофей Васильевич, вам обязательно надо помянуть Дарью Ивановну, даже нарушая церковные каноны по помину. На похоронах вас не было.

– Как раз собирался это сделать, ваше императорское высочество. Извините за столь скудные яства, но, как говорится, чем богаты, тем и рады. Прошу к столу.

– Ничего, мы тут со своим, – вступил в разговор Волков, водрузив свою корзину на стол и доставая из неё небольшие судочки, от которых по комнате поплыл аромат чего-то вкусного. – Мы в ресторан заглянули предварительно, так что насчёт яств не волнуйтесь. Давайте, посуду несите.

Накрывать на стол пришлось самим. Игнатьев как впал в полуобморочное состояние при виде цесаревича, так и не смог из него окончательно выйти. У казака всё валилось из рук. Он хоть и состоял в конвое, но службы не нёс, наследника престола видел несколько раз, да и то издали. А тут он рядом. Ещё чего-то и спрашивает. В общем, после просьбы Николая к Игнатьеву принести столовые приборы, Василия Петровича пришлось просто выпихнуть из дома. Ложки с вилками от буфета тот не донёс, уронил по дороге.

Наконец суета по накрыванию стола закончилась, и мы выпили за помин души Пак Дарьи Ивановны, моей «смелой птички». Закусили, налили по следующей, причём каждый наливал себе сам и свой напиток. Я после водки перешёл на вишнёвый ликёр, который оказался в корзинке у Николая, цесаревич пил свой любимый портвейн, а Волков – коньяк.

После третьей, когда был утолён первый голод, Волков задал вопрос:

– Тимофей Васильевич, как же вы товарища Ивана упустили-то?

Я удивлённо посмотрел на ротмистра и цесаревича.

– Не удивляйтесь, Тимофей Васильевич, – произнёс наместник. – У меня сегодня с докладом был штабс-ротмистр Савельев. Он и довёл информацию о вашем прибытии в город и всё остальное, а Евгений Николаевич при этом присутствовал.

– Ваше императорское высочество, когда китайские контрабандисты стали сдаваться, а этот Иван побежал в сторону полыньи, я подумал, что он её просто не видит. А оказалось, он таким образом хотел покончить с собой, чтобы не попасть к нам в руки. Казак Шохирев смог беглеца заарканить, но тот всё равно попал в полынью. Лёд начал трещать, поэтому Григорию пришлось отпустить веревку аркана на всю длину, отъезжая от открытой воды, чтобы самому не провалиться. Видимо, в этот момент товарищ Иван смог освободить руку и достать кинжал. А дальше, когда я подошёл поближе к полынье, чтобы определиться, где крепче лёд и куда тащить террориста, тот одним движением кинжала перерезал веревку, и его течением уволокло под лёд. Далее по реке открытой воды не было. Сплошной лёд. Казаки проверили почти две версты. Вот так и упустили террориста. Не повезло нам с этой полыньей, – я замолк, вспоминая торжествующий взгляд убийцы Дарьи перед своей смертью. – Хотя если человек решил умереть, его трудно остановить.

– Кем же надо быть, чтобы на такую лютую смерть пойти? Прости, Господи, его грешную душу, – произнёс, крестясь, Волков.

Следом за ним наложил на себя крест и цесаревич.

– Бог, может быть, и простит. Он у нас всепрощающий. А я нет, – с этими словами я так сжал кулаки, что костяшки побелели. – Повезло товарищу Ивану, легкой смертью отделался.

– Разделяю ваши чувства, Тимофей Васильевич. Мне стыдно признаться, но если бы вы только знали, как я радовался, когда казнили убийц моего дедушки, – зрачки у Николая расширились, а крылья носа гневно расшиперились. – Да и казнь тех, кто покушался на моего отца шесть лет назад, воспринял с глубоким удовлетворением.

– За здоровье государя императора, – Волков поднялся, держа в руках бокал с коньяком.

Следом за ним вскочил я, одновременно наливая себе ликёра. Неспешно встал со стула Николай.

– Да! Давайте выпьем за здоровье моего отца. Дай бог ему долгих лет жизни. Мне очень не хотелось бы его потерять. Особенно от рук каких-нибудь террористов-революционеров. Деда хватит, – наследник российского престола выпил и опустился на стул. – Такое ощущение будто бы на нас охоту устроили. Я помню, как бесился отец, когда мы обосновались в Гатчинском дворце после смерти деда, говоря, что прячемся от своего народа.

– Не от народа, ваше императорское высочество, а от бесов, как их назвал Достоевский, – выпитый коньяк начал действовать на ротмистра, сказавшись на говорливости. – Я вот, например, не пойму, чего они хотят добиться, убивая российских императоров. Убили народовольцы, ваше императорское высочество, вашего деда, так ваш отец практически полностью уничтожил эту организацию. Шесть лет назад последнюю террористическую фракцию Ульянова повесили. Теперь только за границей и спасаются. Не дай бог, конечно, но если убьют императора Александра Третьего, вы, ваше императорское высочество, разве террором на их террор не ответите за смерть отца?

– Отвечу, Евгений Николаевич! Не дай бог, конечно, но отвечу, от всей души, – Николай непроизвольно потёр место на голове, куда пришёлся удар японской сабли. – На деда было шесть или восемь покушений, всё зависит, как считать неудавшиеся, на отца два, а на меня уже три.

– Значит, крушение императорского поезда все-таки террористический акт, ваше императорское высочество? – с подогретой алкоголем непосредственностью задал вопрос Волков, а я весь мысленно подобрался, ожидая ответа.

– Меня в этом генерал Черевин убедил, – ответил ротмистру цесаревич. – Пётр Александрович также проводил негласное расследование данного события. Не знаю, какие мысли о результатах этого расследования у императора, но меня, ещё раз повторю, Пётр Александрович убедил, что это было покушение на всю нашу царскую семью. Хм-м… Тогда меня четырежды уже пытались убить.

Николай зябко передёрнул плечами, налил себе в бокал немного портвейна и опрокинул его в рот. После этого посмотрел на меня абсолютно трезвым взглядом и произнес:

– Два раза вы меня уже спасаете, Тимофей Васильевич, – цесаревич с какой-то непонятной усмешкой продолжил: – Я сначала не поверил вашему выводу по фактам смертей доктора и его служанки, что к этому причастны революционеры. Генерал Духовский и барон Корф также были скептичны к этой версии. А оказалось всё правдой. Отцу я уже направил прошение о награждении отличившихся, но это всё будет официально. А сейчас я хотел бы поблагодарить вас лично в неформальной обстановке. Я очень ценю то, что вы для меня сделали, и сочувствую вашему горю от той потери, которую вы понесли, защищая меня. Я видел, каким вы были счастливым последние месяцы, и не представляю, что можно чувствовать, когда теряешь любимого человека навсегда. Я Аликс хотя бы смогу когда-нибудь увидеть на каком-нибудь официальном мероприятии, а вот вы…

Мои ладони опять сжались в кулаки, и я непроизвольно повертел головой, как будто бы меня душил воротник. Проглотив застрявший в горле ком, я произнёс:

– Большое спасибо, ваше императорское высочество, за ваши слова и ваше отношение ко мне. Я этого никогда не забуду, – я замолчал, а потом продолжил, подумав про себя, что лучшего случая не представится: – И ещё, ваше императорское высочество, если зашла речь об отличившихся, прошу вас своею властью наградить Цзи Фэнтая, или, как его здесь зовут русские, Тифонтая. Именно он установил, где скрывался товарищ Иван и каким образом тот скрылся из города. Также Тифонтай выделил проводника из своих людей, который нам помог быстро и без крови договориться с контрабандистами.

– И как мне его наградить? – заинтересованно спросил цесаревич.

– Ваше императорское высочество, прошение Тифонтая о даровании ему российского подданства лежит у вас в канцелярии. Ему уже три раза отказывали, так как он хотел при этом сохранить своё вероисповедание. Он буддист. А детей он окрестит в православие. Сам не хочет креститься не из-за такой уж сильной веры. Просто, отрезав косу, он потеряет много партнёров с той стороны границы.

– Думаю, не такая это и проблема, чтобы её не решить. У нас поданных какой только веры нет в государстве. А купец и даже здесь купец, – усмехнулся Николай. – А за такую помощь надо обязательно наградить.

– Это точно! За это надо выпить, – произнёс Волков и набулькал себе в стакан приличную дозу коньяка.

«Кажется, Остапа понесло, – подумал я, глядя на пьянеющего на глазах Волкова. – Да и мне надо притормозить, всё-таки почти двести граммов водки, да и ликёра уже граммов сто пятьдесят на грудь принял. Чувствую, тоже развозить начинает».

– Поддержу. Давайте ещё по чуть-чуть, – после этих слов цесаревич выразительно посмотрел на ротмистра. – И будем домой собираться. Вы завтра, Тимофей Васильевич, на службу можете не приходить. Я думаю, вам надо свои дела в порядок привести.

После этих слов Николай выпил, а мы с Волковым его дружно поддержали. Цесаревич, закусив, опять посмотрел на меня абсолютно трезвым взглядом и задал неожиданный вопрос:

– Тимофей Васильевич, а вы что делали, когда узнали о крушении поезда и нашем чудесном спасении?

– Ваше императорское высочество, мне тогда всего четырнадцать лет было. Когда до нас дошла информация об этом событии, в станичной церкви была большая служба, а потом гулянье.

– И почему одни хотят убить государя и его семью, а другие радуются их счастливому спасению? Причём и те, и другие – русские люди, – грустно спросил Николай.

– Бесы они, бесы. Вот это всё и объясняет. Государственность хотят порушить. Неужели вы думаете, что они действительно пекутся о благе народа? Да свобода им нужна, чтобы тех же девочек двенадцатилетних соблазнять да похоть свою тешить, как у Достоевского описано, – несколько эмоционально начал Волков. – Половина, если не больше, из этих революционеров содомиты. Вот и надо им устранить те препоны, которое создает государство в виде обязательных законов и системы наказания за их несоблюдение. Не будет государства, можно будет творить, что хочешь. Быть полностью свободными в своих хотениях. А ещё лучше, если создать такое государство, где сами будут свои законы принимать. Вот там эти бесы развернулись бы по полной.

Я вздрогнул, слушая этот горячий монолог ротмистра, которому последний бокал коньяка, на мой взгляд, был уже лишним. Вздрогнул от того, что в этот мир я попал из мира, где, как мне кажется, правили бесы.

– Евгений Николаевич, всё! Давайте собираться, – цесаревич поднялся из-за стола. – А вы, Тимофей Васильевич, как я уже сказал, завтра от службы освобождаетесь, а вот послезавтра к вечеру я хотел бы услышать от вас стройную систему доводов, согласно которым российских революционеров финансируют иностранный банковский капитал или Лондон. Штабс-ротмистр Савельев доложил мне и об этом.

Я удивлённо посмотрел на цесаревича и произнёс только то, что мог произнести:

– Слушаюсь, ваше императорское величество.

– Не удивляйтесь так, Тимофей Васильевич. Мне хочется выслушать ваши аргументы. Кстати, генерал Черевин высказывал что-то похожее. Так что вы не одиноки в своих выводах.

«А Николай всё больше и больше становится не похожим на того человека, о котором писали в моём времени, – думал я про себя, наблюдая за тем, как одеваются мои неожиданные гости. – Сегодня пару раз так посмотрел на меня, что хотелось вскочить и вытянутся во фрунт, докладывая обо всех своих прегрешениях. А со мной такое редко случалось. Вот вам и рохля. И задание очень интересное дал. Придётся завтра заняться политической экономией революционного движения».

Глава 15Политэкономия революционеров

«Нас утро встречает прохладой», – мурлыкал я про себя, делая разминочный комплекс. Комнаты за ночь выстудились, и температура в помещениях была где-то градусов двенадцать.

Закончив укороченную на сегодня зарядку – головушка после вчерашнего возлияния побаливала, – с наслаждением умылся. После этого, не дожидаясь денщика, растопил голландку, позавтракал остатками вчерашнего застолья. В конце завтрака прибыл Игнатов. Нагрузив его поручениями по хозяйству на сегодняшний день, я оделся и отправился к жандармам.

Савельев был уже на месте и к моей просьбе выделить мне кое-какие документы для подготовки доклада Николаю отнёсся с пониманием, даже извинился за то, что вчера довёл до цесаревича мои измышления по поводу финансирования революционеров. Прощение от меня Владимир Александрович получил, а заодно ещё одну просьбу – дополнительно допросить Белкова и сделать запрос в Благовещенск, чтобы опросили господина Нино. При этом я передал штабс-ротмистру список вопросов, которые меня интересовали. Прочитав вопросы, Савельев хмыкнул и произнёс:

– Тимофей Васильевич, Эмиля Францевича уже опросили, и он подтвердил, что его трое гостей представились агентами фирмы «Бриторус» в Лондоне. Извините, что не сообщил вам об этом вчера. Но, судя по вашему списку вопросов, кое-что мы упустили. Сегодня же отправлю новый запрос в Благовещенск. Надеюсь, что господин Нино ещё там, а не отправился назад в Хабаровск. И ещё, Тимофей Васильевич, я надеюсь, вы меня ознакомите с документом, который будете готовить для наместника?

– Общую концепцию, Владимир Александрович, вы уже слышали. А в докладе постараюсь представить факты, которые пусть и косвенно, но подтверждают мою гипотезу. Не исключаю, что выглядеть это будет наивно.

– Всё равно хотелось бы ознакомиться потом с этим документом. Я могу надеяться?

– Владимир Александрович, мне нечего скрывать. Конечно, я ознакомлю вас с тем опусом, который успею создать, – ответил я штабс-ротмистру.

Получив от Савельева все необходимые документы и пообещав зайти после обеда за данными допроса Белкова, отправился домой, готовить доклад. Дома было уже тепло. В окна через занавески пробивались лучи восходящего солнышка, освещая комнату. Сел за стол, на который до этого положил документы, полученные от главы жандармов Дальнего Востока. Взял в руки лист бумаги и положил его перед собой. После этого карандашом разлиновал лист на шесть колонок. Отчеркнув первую строку, записал в графах по очереди: революционер, годы жизни за границей, его деятельность, события в России, мировые события, кому выгодно.

«Ну, что же, приступим, господа, – подумал я про себя, ещё раз рассмотрев столбцы на листе бумаги. – Начнём рассматривать противостояние Британии и России за последнее столетие. Противостояние морской и континентальной держав, которое чаще всего со стороны британцев было тайным и действенным. Про Павла I и английского посла Уитворта и „революционеров-генералов“ писать лучше не буду. Насколько я понял из бумаг в канцелярии генерала Черевина, истинная причина смерти императора Павла I до сих пор под грифом „совершенно секретно, после прочтения съесть“. Шутка такая. Апоплексический удар от удара табакеркой или сильно затянутого шарфа на шее – данные из моего времени. А здесь, не дай бог, ляпну правду, самого апоплексический удар в двадцать лет разобьет. Декабристов тоже опускаем. Петрашевцы за границу не ездили, инструкций не получали. Их деятельность можно оценить как угар от революционного движения в Европе, которое было в те годы. В своей основе вся деятельность петрашевцев – это „кухонное“ обсуждение властей в Российской империи, их продажности и косности. И кто же тогда становится первым революционером с поддержкой иностранного капитала? Конечно же, Александр Иванович Герцен. Какая сука разбудила Герцена? Или Ленина? Точно не помню, откуда эти строки, но Герцена разбудили зря».

Записав в первый столбик данные на Герцена, во втором написал: девятнадцатого января одна тысяча восемьсот сорок седьмого года выехал за границу и назад в Россию больше не возвращался. Герцен у нас первый официальный политэмигрант, которому Николай I отдавал личные распоряжения и приказы вернуться на родину. После мартовского манифеста российского императора сорок восьмого года, в котором тот осуждал революционную крамолу в Европе и рекомендовал-приказал своим подданным вернуться домой, почти тридцать тысяч россиян вернулись, выполнив указание своего государя, а Герцен нет. Устав уговаривать своего подданного, Николая I дает указание наложить запрещение на имущество Герцена, которое оценили в триста тысяч серебром. Восемнадцатого декабря одна тысяча пятидесятого года Петербургский уголовный суд постановил «подсудимого Герцена, лишив всех прав состояния, признать за вечного изгнанника из пределов Российского государства». Был наложен арест и на капиталы матери писателя, Луизы Ивановны.

Я перелистнул ещё раз пару документов отдельного корпуса жандармов. Вроде бы всё верно. Итак, казалось бы, франковый миллионер Герцен приказал долго жить. Но тут на сцену выходит барон Джеймс Ротшильд – представитель банкирского дома Ротшильдов во Франции. Первый богач республики с состоянием в шестьсот миллионов франков на сорок восьмой год. До этого первым по богатству был французский король, но его не стало после революции в том же году. И вот здесь у меня возникает вопрос, каким образом сложились взаимоотношения между Герценом и Ротшильдом? Как они встретились?

Документы из отдельного корпуса жандармов фиксируют, что Герцен продал Ротшильду билеты московской сохранной казны, принадлежащей его матери, на сумму чуть больше одного миллиона франков. Ротшильд выплатил всё писателю, а потом потребовал оплаты билетов со всеми причитающимися процентами у своего русского контрагента. Тот ответил, что этого сделать не может в силу запрета властей. В ответ барон Ротшильд пригрозил бойкотом России со стороны международных финансовых институтов и отказом в займе на достройку железной дороги Москва – Санкт-Петербург на сумму пять с половиной миллионов фунтов стерлингов.

Что же связывало одного из самых богатых людей в мире и, можно сказать, ещё никак не заявившего о себе Герцена? Девять месяцев тюрьмы за разбитый бюст императора и песню, содержащую в себе порицание самодержавия, первый русский политэмигрант – это фигура для Ротшильда, который, можно сказать, шантажирует Николая I и очень при этом рискует? Железный Николай Палкин был товарищем жестким, вернул смертную казнь и применять её не боялся.

Я задумался, ещё раз полистал бюллетень, где содержалась информация по Герцену. Потом заполнил колонку «международные события». Восстание и революция в Италии и Австро-Венгрии в сорок восьмом году. Российская армия в венгерском походе сорок восьмого – сорок девятого годов. Бунт подавлен, монархия спасена. Николая I называют «жандармом Европы». А венгры нам долго этот поход вспоминали. Во время Гражданской войны ребята неплохо порезвились в Сибири и на Дальнем Востоке – «мадьярские штыки Ленина». А при взятии Будапешта сопротивлялись до последнего. Если Берлин взяли за двадцать три дня, то Будапешт штурмовали сто пять. В последние дни обороны на прорыв из города устремилось около четырнадцати тысяч немцев и венгров. До своих дошло семьсот восемьдесят человек, из них венгров чуть больше двухсот человек. А только в одной дивизии СС «Мария-Тереза» на ноябрь сорок четвертого числилось больше восьми тысяч венгров.

«Чуть отвлеклись, – подумал я. – Но где ответ на вопрос: зачем Ротшильду Герцен?»

Я вижу только один ответ. Напуганное действиями Николая I по подавлению революционных движений в Европе и восстановлению монархии семейство Ротшильдов начинает организацию первых попыток разрушения Российской империи путем пропаганды. После окончания наполеоновских войн в Европе оставались только две поистине мощные сверхдержавы: Россия и Англия. Франция отходит от очередной революционной бури, восстанавливая армию и экономику. И вот представители некой семьи или некоего государства встречаются с русским подданным по фамилии Герцен и рисуют ему картины будущего о свободной России и финансовом благополучии писателя-критика.

«Что у нас там дальше», – подумал я, листая документы. Получив денежку от Ротшильда, Александр Иванович содержит модный политический салон в Париже, в котором появлялись самые известные революционеры и вольнодумцы того времени: Гарибальди, Прудон, Маркс, Энгельс. При этом Герцен, естественно, нигде не работает. Даже наоборот, он вкладывал свои средства в издание политизированных газет. В пятьдесят втором году Герцен перебирается из Парижа в Лондон под крылышко Лионеля, племянника барона Джеймса и главы лондонского банка Ротшильдов.

«Жалко, жандармы мало информации собрали по Ротшильдам. Надо будет намекнуть Савельеву, а лучше Ширинкину и Черевину, – я задумчиво начал чиркать загогулины на другом чистом листе. – Если взять этого Лионеля, то из того, что прочитал в справках, именно под него была изменена присяга депутатов английской палаты общин в пятьдесят восьмом году. Лионель Ротшильд был выбран в палату от лондонского Сити ещё в сорок седьмом году и находился в ней бессменно до конца жизни. Но как иудей он не мог клясться на Библии. Теперь присягу в Англии могут принимать и нехристиане. Этот политический жест стал началом полного слияния верхушки английского государства с мощным банкирским кланом».

Итак, что делает Герцен в Лондоне. Первым делом создает Вольную типографию и начинает пропагандистскую деятельность в канун Крымской войны, пробивая пути для своих изданий в Россию на юге через Константинополь, Одессу и Украину, на севере через Балтику.

Через полгода после основания типографии начинается Крымская кампания, осада Севастополя. Британские корабли обстреливают окрестности Санкт-Петербурга, Петропавловск-Камчатский, Соловецкий монастырь. Англия и Франция планируют осуществить решительный разгром России и низведение ее до роли второстепенной державы. И в это время Герцен в одной из прокламаций печатает: «Царю плохо, нам хорошо. Чужеземные войска подходят к Русской земле проучить Николая. Русский народ должен себе сказать: „Враг моего врага – мне поневоле приятель“».

«Да уж, поздравительные телеграммы японскому микадо во время Русско-японской войны от русских студентов и пораженческая позиция большевиков в первой мировой войне появились не на пустом месте», – подумал я и записал в графу «события в России» – Крымская война. Такую же запись внёс в другой столбик, посвящённый международным событиям. В графу «деятельность революционера» записал антироссийские прокламации.

Международная обстановка тем временем меняется. Россия проигрывает Крымскую войну. В пятьдесят пятом году умирает император Николай I, и на престол вступает его сын Александр II. В январе одна тысяча пятьдесят седьмого года подписан позорный для России Парижский мирный договор. Мы лишились права иметь флот в Черном море и потеряли всё завоеванное в эту войну у Турции. Расстроены финансы, падает курс русской валюты. Но в моём понимании лучшего момента для подрывной агитации не найдешь. Революции ведь всегда происходят в проигравшей стране. Да и в тогдашней России наступило некоторое подобие «оттепели». После стального Николая Палкина любой монарх будет либеральным. Следовательно, подрывной литературе будет легче проникнуть в страну, а идеям – в умы и сердца. Надо только немного изменить форму подачи материала. И появляется новая газета «Колокол».

При этом дело ставится на широкую ногу. Некоторые тиражи одного номера «Колокола» достигают пяти тысяч экземпляров. Наиболее удачные номера могли выходить по нескольку раз. Бумага – тонкая, и это, на мой взгляд, не случайно. Газету можно сложить несколько раз и спрятать в кармане, под одеждой. Чемодан с двойным дном и вовсе способен вместить огромное количество «Колокола». В Россию она доставляется нелегально. При этом скорость распространения газеты завидная: через десять дней после ее выхода в Лондоне она на столах русских либеральных читателей и жандармских офицеров. Чем вызван такой интерес? В «Колоколе» печатают информацию, полностью закрытую в России. Пишется история декабристского движения, публикуются записки декабристов. Издаются сборники документов, связанных с историей раскола и старообрядчества. Выходят потаённые записки императрицы Екатерины II, в которых содержалось утверждение, что отцом императора Павла I являлся князь Сергей Салтыков, а не Пётр III. Хотя данные записки были недоступны даже членам правящей фамилии. Рукопись Екатерины была опечатана и могла вскрываться только по личному распоряжению императора. Печатают воспоминания княгини Дашковой и сенатора Лопухина, государственный бюджет или сверхсекретную переписку министров Российской империи. Откуда у изгнанника такие документы? У меня только один ответ – самые ценные документы Александр Иванович получал от своих почитателей из разведки той самой соперничающей с Россией островной державы, а возможно, и из Франции. Ротшильды и там себя чувствовали более чем уверенно. В Австро-Венгрии, кстати, также все представители данного семейства мужского пола титул барона получили от императора Франца II.

«Так. Всё, хорош растекаться чем-то там по стеклу. Все эти размышления несколько отвлекают от главного вопроса. Финансировали Герцена или нет? То, что не дали остаться без денег – это безусловно. А вот дальше? Состояние Герцена и его матери, включая два имения, оценивалось в триста тысяч рублей серебром. У жандармов в документах фигурирует сумма чуть больше миллиона французских франков, что составляет несколько больше двухсот тысяч рублей. За имения деньги Герцен не получил, только за ценные бумаги. Правда, Герцен потом и на бирже играл, и домами спекулировал, но что-то об особых его успехах слышно не было. Давай-ка, посчитаем».

Я взялся за расчёты. Расходы на создание типографии: аренда здания, печатный станок, литеры, краска, бумаги. Сколько это составит? Не знаю! Попробую уточнить у Савельева. Но в типографии Герцена использовали мелкий шрифт, литеры для которого были заказаны во французской фирме Дидро Санкт-Петербургской академией наук, которая от них отказалась из-за дороговизны. А тут мелкий шрифт для тонкой бумаги. Всё в тему получилось для контрабандного товара.

Я опять перелистнул в бюллетене листы, которые были посвящены писателю. Зацепился глазами за цифры тиража газеты «Колокол», которая в лучшие годы выходила до пяти тысяч экземпляров еженедельно. Взял средние цифры за десять лет. Получилось где-то две тысячи экземпляров три раза в месяц.

В Англии газета продавалась по шесть пенсов. По тем временам не очень дорого, но и не дешево. При этом затраты велики: аренда, бумага, типографские расходы, оплата работникам типографии и самое главное – это оплата помощников для контрабандной доставки в Россию. «Колокол» с самого начала издания был запрещен в России. В первой половине пятьдесят восьмого года русскому правительству удалось добиться официального запрещения газеты в Пруссии, Саксонии, в Риме, Неаполе, Франкфурте-на-Майне.

А теперь зададимся вопросом, кто купит запрещённую русскую газету, на русском языке о событиях в Российской империи в Англии или других странах Европы? Если только такие же политэмигранты, которых на тот момент в Европе единицы. В Россию её везут нелегально. Последнее «ноу-хау» Герцена – пересылка газеты по почте и бесплатно. При этом доставку оплачивает отправляющая сторона. Вот и объясните мне, какая себестоимость у такой газеты? Может такое издание быть на самоокупаемости? А Герцен денег не жалеет.

Считаем. Возьмём шесть пенсов за себестоимость одной газеты. Тираж в две тысячи встаёт ровно в пятьдесят фунтов стерлингов, или триста рублей, или тысяча шестьсот франков. За три раза в месяц соответственно девятьсот рублей. За десять лет сто восемь тысяч, то есть половина состояния Александра Ивановича и его семьи. А ведь надо было ещё питаться, одеваться не только писателю, но и его немалой семье. Двое взрослых детей от первого брака, плюс жена друга и сподвижника Николая Огарева, которая родила Герцену троих детей, но они считались детьми Огарева. Кроме того, содержать дома в Лондоне и в Париже.

«Эх, посмотреть бы счёт Герцена в банке Ротшильда, где вся статистика расходов и доходов, и всё было бы ясно, – подумал я. – А так, можно только сказать, что я не верю тому, что господин Герцен как минимум половину своего состояния угрохал на „Колокол“. Плюс к этому только косвенные улики, которые показывают, насколько для некоторых государств удачно и вовремя выходила и распространялась эта газета в России».

В одном из первых номеров «Колокола» была изложена программа действий, за которые ратует Герцен. Она заключала в себе три конкретных положения: освобождение крестьян от помещиков; освобождение слова от цензуры; освобождение податного сословия от побоев. Скромно, но ведь это только начало. Да, собственно, никто ее выполнять и не собирался. Все это лишь способы борьбы, методы ослабления страны путем воспитания у населения ненависти к своему собственному государству. Сначала потихоньку – одна газета в месяц.

Когда в шестьдесят первом году русский мужик от русского царя получил волю, в революционных кругах ничего не изменилось. Никто Александру Освободителю осанну петь не стал, хотя первая и самая важная часть программы Герцена была правительством выполнена. Но «Колокол» с шестьдесят первого по шестьдесят третий года выходит четыре раза в месяц. Со страниц газеты льются скандалы и информация, подтачивающая империю изнутри.

Любопытно поведение газеты и через два года, когда в Польше начнется восстание. Цель восставших – отделение от России. Средства восставших – террор и убийства. Попытка отложиться от Российской империи есть грубое нарушение международного права того времени. Мятеж начинается одномоментно и, что очень показательно, только в русской части Польши. Угнетают гордую шляхту и пруссаки, и австрийцы, но убивать почему-то начинают только русских солдат и офицеров! При этом надеяться на победу в борьбе с огромной Россией никто в Польше в здравом уме не может. Надежда повстанцев не на сабли и ружья, а на чернила зарубежных писак и дипломатов. В том числе и на герценский «Колокол», который в это время выходит еженедельно большими тиражами, и в каждом номере есть материалы, поддерживающие польских повстанцев.

Реакция мирового сообщества надежды польских повстанцев подтверждает. В самый разгар мятежа послы Англии, Франции и Австро-Венгрии обращаются к русскому правительству с заявлением, что надеются на скорое дарование прочного мира польскому народу. Это означает вмешательство во внутренние дела России и закамуфлированное предложение предоставить Польше независимость. Когда вместо этого русские войска приступают к жесткому наведению порядка, дипломатический шантаж повторяется вновь. Англия требует созыва международной конференции по польскому вопросу. Отказ от нее грозит новой Крымской войной. Но Александр II на попятную не пошёл. Мятеж был подавлен, а твердый ответ русского царя на попытки вмешательства извне приводит к всплеску патриотизма в Российской империи. Этот благородный порыв русских людей газета «Колокол» назовет «сифилисом патриотизма», после чего от газеты отвернулось большинство читателей.

Я заполнил столбик «события в России», написав отмену крепостного права, Польское восстание. В графе «кому выгодно» написал Англию и Францию, а также поставил пару знаков вопроса.

«И всё-таки конкретных фактов того, что Герцен вёл свою деятельность на деньги английской разведки, нет. А всё остальное выглядит несколько натянуто, но уж больно складывается и по времени, и по содержанию очень выгодно для Англии и Франции, а значит, и для Ротшильдов», – подвёл я итог своим размышлениям и начал на новом листе кратко излагать свои выводы о деятельности Герцена.

Закончив писать, посмотрел на часы. Вот это да! Три часа угробил на Герцена. Так времени на всех революционеров не хватит. Надо как-то оптимизировать изучение народничества. Отбросим консерваторов, которые ходили в «народ» за его «мудростью». Либералов с их постепенными социальными, экономическими и даже политическими изменениями участи крестьян также в топку. Думаю, данные личности вряд ли заинтересуют тех спонсоров, которые стремятся разрушить Российскую империю.

Герцена пригрели, по моему мнению, как теоретика крестьянского социализма, которого можно было достичь через крестьянскую революцию. Он своё отработал. Одновременное Польское восстание и бунт крестьян в шестьдесят третьем году не состоялись. Революционная организация «Земля и воля», в которую входило более трёх тысяч человек, распалась. Из всего первого состава данной организации интересным для иностранного финансирования был бы «Комитет русских офицеров в Польше». А возможно, их и финансировали. Эти ребята поддерживали активные связи с польскими повстанцами и с «Колоколом» в Лондоне. Многие активно участвовали в Польском восстании в шестьдесят третьем году, а некоторые и раньше.

Поручик Андрей Афанасьевич Потебня, один из организаторов этой боевой организации, летом ещё шестьдесят второго года покинул полк и перешёл на нелегальное положение после того, как выстрелил из револьвера в наместника Царства Польского генерала Лидерса. Как рассказывали очевидцы, заслуженный и боевой генерал, который принял боевое крещение ещё в одна тысяча восемьсот пятом году под Аустерлицем, зажав ладонью полученную на шее рану, воскликнул: «Подлец! Стрелял сзади!» После этого самостоятельно дошёл до своей резиденции.

«Это опять лирические отступления, – подумал я, листая документы, полученные от Савельева. – Хотя остановимся-ка мы только на боевиках. Ничто в мире так хорошо не оплачивается, как террор. Так было в моём будущем. Не думаю, что здесь будет иначе. Итак, Каракозов, Нечаев и боевая организация „Народная воля“, члены которой чистые политические террористы. Посмотрим, кто из них имел или мог иметь связи в Англии или в других странах.

Судя по данным следствия покушения Каракозова на императора, Дмитрий Владимирович был террористом-одиночкой, которому моча в голову ударила, и он решил стрелять в царя, – думал я, читая бумаги, где кратко описывались покушения на Александра II. – Иначе его действия тяжело объяснить. Я, конечно, не психиатр, но на фотографии Каракозов выглядит, как человек, имеющий отклонения в психике. Недаром его двоюродный брат Ишутин, организатор революционного кружка, в которой входил и Каракозов, с ума сошёл. А прокламация, которую нашли у политического террориста номер один – это вообще песня».

Я пробежал глазами по бумаге. Классический суицидный синдром.

«Грустно, тяжко мне стало, что… погибает мой любимый народ, и вот я решил уничтожить царя-злодея и самому умереть за свой любезный народ. Удастся мне мой замысел – я умру с мыслью, что смертью своею принес пользу дорогому моему другу – русскому мужику. А не удастся, так всё же я верую, что найдутся люди, которые пойдут по моему пути. Мне не удалось – им удастся. Для них смерть моя будет примером и вдохновит их…»

Каракозов нам не подходит. За границей не был. Члены Ишутинского кружка на революционные дела тратили свои кровные денежки, благо там было много богатеньких помещиков. Переходим к господину Нечаеву. Посмотрим, что на создателя «Катехизиса революционера» есть у господ жандармов.

В начале шестьдесят девятого года убыл в Швейцарию, любимое место проживания русских революционеров, где по данным третьей экспедиции Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии встречался с Бакуниным и Огаревым, от которого получил денежные средства на дело революции.

В сентябре этого же года возвращается в Россию и основывает революционное «Общество народной расправы», главной задачей которого объявляется террор с целью полного уничтожения государственности Российской империи. В ноябре шестидесятого года Нечаев с ещё четырьмя сообщниками расправляется со студентом Иваном Ивановым, который не захотел повиноваться его требованиям, после чего скрывается за границей. Всего по делу убийства и организации революционного общества было привлечено восемьдесят семь человек. Многих осудили и отправили на каторгу.

Нечаев в это время, получив денежку от Герцена, английской разведки, Ротшильдов, нужное подчеркнуть, начинает издавать журнал «Народная расправа» и возобновил издание «Колокола» совместно с Огарёвым и Бакуниным.

После того как российское правительство обратилось к швейцарским властям с просьбой о выдаче Нечаева как уголовного преступника, Сергей Геннадьевич стал скрываться. В семьдесят втором году с подачи сотрудников Третьего отделения, которые работали в Швейцарии, попался, и правительство Швейцарии выдало Нечаева России как уголовного преступника.

Признанный присяжными виновным в убийстве Иванова, он был приговорён к каторжным работам в рудниках на двадцать лет. В дальнейшем обязательство, принятое русским правительством при требовании выдачи Нечаева, исполнено не было. Нечаев не был послан в рудники, а посажен в Петропавловскую крепость, где с ним обращались не как с уголовным преступником, а как с политическим.

Что же, здесь опять Герцен и денежка из неизвестного источника. Конкретных сумм нет, но пару-тройку лет господин Нечаев жил за границей и не бедствовал. В общем, со слабой натяжкой отнесём Нечаева к агентам зарубежной разведки. Теперь посмотрим на «первомартовцев», кто из них мог быть передаточным звеном зарубежного финансирования.

Пару часов у меня ушло на изучение материалов по убийцам императора, которые были у Савельева. Кроме Кравчинского, на роль агента, по моему мнению, идеально подходила Вера Фигнер. Кстати, она единственная спаслась из тех, кто готовил последнее удачное покушение на Александра II.

Итак, четыре года проживания в Швейцарии, обучение в Цюрихском и Бернском университетах. Близкое знакомство с Лавровым и Бакуниным. В семьдесят пятом году, не завершив образования, по требованию коллег по организации вернулась в Россию. Формально Вера Фигнер не входила в организацию «Земля и Воля», но возглавляла созданный ею автономный кружок «сепаратистов», членом которого был Александр Соловьёв, ещё один неудачник-висельник в покушении на Александра II.

После распада «Земли и Воли» вошла в Исполнительный комитет организации «Народная воля», вела агитацию среди студентов и военных в Петербурге и Кронштадте. А возможно, не только агитацию. Всё-таки Кронштадт – это основной форт-пост и военно-морская база империи на Балтике. Участвовала в подготовке покушений на Александра II в Одессе в восьмидесятом и Петербурге в восемьдесят первом. После убийства Александра II смогла скрыться, оказавшись единственным не арестованным полицией членом организации. Выехав в Одессу, участвовала вместе со Степаном Халтуриным в покушении и убийстве военного прокурора Стрельникова. Опять спаслась одна. Двое подельников повешены через двое суток после задержания. Их данные установили уже потом.

Несмотря на свою суперудачливость или хорошую подготовку, весной восемьдесят третьего в Харькове была выдана полиции Дегаевым, арестована и предана суду. В сентябре восемьдесят четвертого по «Процессу четырнадцати» Фигнер приговорена Петербургским военно-окружным судом к смертной казни, которая была заменена на бессрочную каторгу.

Прервавшись, съездил к Савельеву, узнал результаты дополнительного допроса Белкова. Вернул и получил ещё документы и бюллетени. После чего вернулся домой, поздним обедом поужинал и засел опять за бумаги. Уже под утро кое-что стало вырисовываться. Конечно, с учётом имеющейся на руках информации всё основывалось в основном на домыслах, логических цепочках и косвенных уликах. Но когда таких фактов становится много, то начинаешь в высказанную мною гипотезу верить. А последнее покушение и полученные показания Белкова однозначно показывали на финансирование данного покушения со стороны островного государства.

На следующий день вечером я стоял перед дверью кабинета наместника, держа под мышкой папку с бумагами доклада и необходимыми приложениями к нему.

«Собрались, товарищ подполковник, сейчас у тебя появится возможность повлиять на дальнейшее развитие революционного движения в России и за рубежом путём изменения отношения к нему со стороны государственной верхушки в лице цесаревича. А также надо будет тихонько намекнуть Николаю, что с экономикой в империи что-то надо делать, чтобы улучшить материальное положение крестьян и рабочих. Основной массе людей в любом времени без разницы кто ими правит. Было бы что поесть, что надеть, где жить, размножаться, и уверенность в завтрашнем дне для себя и своих детей», – с этими мыслями я, постучав, отворил створку двери и прошёл в кабинет.

Глава 16Доклад

– Таким образом, можно говорить о том, что в финансировании революционной деятельности Герцена принимал участие банкирский дом Ротшильдов и, возможно, правительство Великобритании, – я перевёл дух и посмотрел на Николая и барона Корфа, присутствовавших в кабинете наместника. Двоих личников, которые сегодня были из забайкальцев, выставили за дверь перед началом моего доклада.

– Ваше императорское высочество, звучит всё логично, – огладив бороду, произнёс генерал-губернатор. – Я помню, как мне ваш батюшка зачитывал отрывок письма от Константина Петровича Победоносцева. Дословно уже не вспомню, столько лет прошло. Но звучало примерно так: «Бог знает еще, чья хитрая рука направляет, чьи деньги снабжают наших злодеев, людей без разума и совести, одержимых диким инстинктом разрушения». Выводы Тимофея Васильевича ложатся в строку мыслям обер-прокурора Святейшего Синода.

– Соглашусь с вами, Андрей Николаевич, и с вашими доводами, Тимофей Васильевич. Продолжайте доклад, – произнёс цесаревич.

– С учётом того, что количество революционеров, прошедших через суды, было пускай и не очень большим, но из-за нехватки времени и информации пришлось остановиться только на боевиках, которые осуществляли покушения и убийства. Основную массу теоретических возмутителей спокойствия оставил в стороне, – я сделал паузу и, увидев утверждающий кивок Николая, продолжил: – После смерти императора Николая Первого на трон взошёл ваш дедушка Александр Второй, ваше императорское высочество. Его деяния за время царствования принесли его подданным невиданные ранее свободы и возможности. К этому надо отнести освобождение крестьян от крепостной зависимости, фактически полную отмену телесных наказаний, введение системы местного самоуправления, практическую отмену цензуры печатных изданий.

Я увидел, как цесаревич поморщился.

– Ваше императорское высочество, то, что я перечислил, – это полное выполнение тех задач по революционному изменению России, которые объявил как свою программу Герцен, – чтобы меня не перебил Николай, я быстро продолжил: – Кроме того, ваш великий дед заменил рекрутские наборы и двадцатипятилетнюю солдатскую службу на всеобщую воинскую повинность с куда меньшими сроками службы. Им была проведена реформа начального, среднего и высшего образования, в том числе женского. Судебная реформа, с введением присяжных заседателей, которые оправдали Засулич. Политических и социальных реформ Александра Второго хватило бы на правление нескольких либеральных президентов в Америке. Разве любой здравомыслящий человек, желающий своей стране добра и процветания, стал бы его убивать?

– Кхм, – кашлянул барон Корф. – Надо же, всё при мне происходило, а я как-то не задумывался… Извините, ваше императорское высочество.

– Ничего, Андрей Николаевич. Продолжайте, Тимофей Васильевич. Действительно, очень интересный взгляд на события, – цесаревич усмехнулся.

– Ваше императорское высочество, по моему мнению, не пытаться взорвать царя-освободителя должны были революционеры, а всей своей организацией они должны были записаться в его телохранители!

– Кхм… Да! Кхм! – Барон Корф ошарашенно посмотрел на меня, на наместника, а потом захохотал. – Революционеров в телохранители? Вот рассмешили, Тимофей Васильевич.

Николай смеха барона не поддержал и даже не улыбнулся. Он продолжал внимательно смотреть на меня.

– Ваше высокопревосходительство, разрешите продолжить? – спросил я генерал-губернатора.

– Продолжайте, – вместо барона ответил мне цесаревич, а Андрей Николаевич извиняюще улыбнулся наследнику, показав руками жест, что он будет молчать.

– Ваше императорское высочество, когда для себя свёл воедино все те деяния Александра Второго, которые можно трактовать с точки зрения революционеров, как выполнение их требований, я долго не мог понять, почему они продолжили буквально охоту на государя, – я сделал паузу, а потом продолжил: – Пока не понял, что не надо искать логику в действиях наших революционеров, а надо искать тех, кто их финансирует и кому была бы выгодна смерть вашего деда.

– И вы их нашли, Тимофей Васильевич? – прервал меня цесаревич, глаза которого вместо серо-зелёного цвета приобрели цвет стали.

– Ваше императорское высочество, прямых фактов нет, но косвенных очень много.

– Давайте послушаем их, Тимофей Васильевич, – Николай посмотрел на меня так, что мне почему-то расхотелось делать доклад.

«Куда я лезу?! Это тебе не в книжках, где попаданцы учат царей, как надо государство перестраивать. А те, развесив уши, слушают, а потом ещё и делают. У нас все мемуаристы писали, что Николашка рохля и подкаблучник. Ага, рохля! Вон глянул, будто бритвой по шее полоснул. Как бы мне этот доклад боком не вышел. Мировая политика – самая большая грязь, где возможны любые действия и пощады не будет никому. Тем более какому-то сотнику. Но, кажется, отступать уже поздно. Двигаем дальше, товарищ подполковник», – эти мысли пронеслись у меня в голове во время вздоха, перед тем, как продолжить доклад.

– Прежде всего, я хотел бы довести ещё некоторые деяния Александра Второго, которые он осуществил во время своего царствования. Это присоединение к России Амурского и Уссурийского краев по итогам договоров с Китаем, присоединение Средней Азии и окончательное покорение Кавказа. До Индии, жемчужины Британской империи, остался один шаг.

– Вот уж никогда в планах государей Александра Николаевича и Александра Александровича не было даже намёков на завоевание Индии. Торговлю осуществлять – это да, а воевать с Британией за её жемчужину – нет! – генерал-губернатор воинственно разгладил свою бороду. – У нас и так земли столько, что её по окраинам ещё долго придётся осваивать и развивать. Возьмите тот же Дальний Восток. Извините, ваше императорское высочество, опять прервал доклад.

– Ничего страшного, Андрей Николаевич, – Николай примиряюще махнул рукой. – Тимофей Васильевич, действительно, а с чего вы взяли, что мой дед или отец готовились воевать с британцами за Индию?

– Ну, по слухам, которые стали мне известны в Петербурге, герой Плевны генерал Скобелев выходил с предложением удара по Индии, – я пожал плечами, показывая, что это только слухи.

– Про Михаила Дмитриевича какие только слухи не ходили, – произнёс барон Корф. – Особенно после его смерти.

– Да, слухов много. И умер он в гостинице под названием «Англия», – ляпнул я, не подумавши.

– Тимофей Васильевич, вы ещё в мистицизм ударьтесь в своих выводах, – строго высказался цесаревич. – Продолжайте доклад.

– Слушаюсь, ваше императорское высочество, – я вскочил со стула, но тут же опустился на него, повинуясь жесту Николая, после чего продолжил: – Итак, правление государя Александра Второго также ознаменовалось восстановлением державных прав России на Черном море, освобождением балканских христиан от османского ига. Кроме этого, в Российском государстве были проведены экономические и финансовые преобразования. Происходит развитие сети железных дорог и телеграфного сообщения. Таким образом, за время царствования вашего деда, ваше императорское высочество, в военно-политическом отношении Россия достигла своего наивысшего расцвета и стала стремительно развиваться экономически. И, как следствие, опять стала угрожать гегемонии своих основных соперников на мировой арене. В большей степени, как я считаю, Британской империи.

– Тимофей Васильевич, а вы не стремитесь высказанные вами факты подтасовать под свою гипотезу? – с иронией спросил цесаревич.

– Считаю, что нет. При этом понимаю, что со стороны мои выводы выглядят дилетантскими и натянутыми, – ответил я и взял в руки лист со своей таблицей. – Давайте рассмотрим этапы развития революционного движения, соотнеся их с мировыми событиями, насколько я это вижу.

– Слушаем вас, Тимофей Васильевич, – цесаревич улыбнулся, но глаза смотрели холодно.

– Шестьдесят первый год, год освобождения крестьян. Казалось бы, основное требование либеральной интеллигенции вашим дедом, ваше императорское высочество, в феврале выполнено, после опубликования манифеста. Но осенью этого же года в России создается организация «Земля и воля». Как нашёл в материалах Савельева, насчитывала около трех тысяч человек. Основная цель – крестьянское восстание, свержение самодержавия и созыв бессословного народного собрания. В шестьдесят четвертом году, когда не удалось организовать одновременное польское и крестьянское восстание на Украине, в Белорусии и Литве годом раньше, самораспускается. Из этого первого состава «Земли и воли» к боевикам можно отнести «Комитет русских офицеров в Польше», который поддерживал активные связи с герценским «Колоколом» и польскими повстанцами. Многие члены комитета участвовали в восстании на стороне поляков. К сожалению, материалов у меня было мало, поэтому каких-либо конкретных фактов финансирования данной организации я не нашёл, но если покопаться в архивах Третьего отделения, что-то, может, и найдётся, – я прервался, сглатывая слюну в пересохшем рту.

– Тимофей Васильевич, будьте добры, налейте нам с Андреем Николаевичем и себе кваску. Графин с ним и стаканы в буфете стоят, – цесаревич показал рукой на мебель. – А то что-то сегодня хорошо протопили на ночь. Жарко.

Я, положив папку с бумагами на стол, направился к буфету, где, открыв центральные створки, обнаружил красивую стеклянную посудину с темной жидкостью. Открыв пробку, понюхал. В нос шибануло запахом хорошо настоянного кваса. Налив три стакана, два отнёс цесаревичу и барону Корфу. Потом, взяв свой, вернулся на своё место. Сделав глоток ядрёного кваса, поставил стакан на стол и вновь взял папку в руки.

– Готовы к дальнейшему докладу, Тимофей Васильевич? – спросил меня Николай.

Увидев мой утвердительный кивок, сказал:

– Продолжайте.

– В шестьдесят втором году Пётр Григорьевич Заичневский, находясь под следствием в камере Тверской полицейской части, написал прокламацию «Молодая Россия», содержавшую бланкистскую программу революционного переворота и получившую известность как революционный манифест республиканцев-якобинцев. Прокламация была нелегально издана и распространена членами московского студенческого кружка Заичневского от имени вымышленного Центрального революционного комитета. В прокламации, в частности, заявлялось… – я достал из папки ещё один листок и прочёл: – «Мы издадим один крик: „В топоры!“ – и тогда… тогда бей императорскую партию, не жалея, как не жалеет она нас теперь, бей на площадях, если эта подлая сволочь осмелится выйти на них, бей в домах, бей в тесных переулках городов, бей на широких улицах столиц, бей по деревням и сёлам! Помни, что тогда кто будет не с нами, тот будет против, кто будет против, тот наш враг, а врагов следует истреблять всеми способами».

– И вы нашли связи Заичневского с зарубежным капиталом? – спросил меня цесаревич.

– Нет, ваше императорское высочество, но данный революционер и его прокламация стали предтечей возникновения нового течения в революционном движении – революционеров-нигилистов, которые в основе своей программы действий поставили террор в отношении правящего дома в Российской империи, – я, взяв стакан, сделал глоток кваса и поставил посуду на место.

– И где же этот пророк террора сейчас? – поинтересовался барон Корф.

– Вы не поверите, ваше высокопревосходительство. Совсем недавно, в восемьдесят восьмом году, Заичневский был в очередной раз арестован, два года провёл в тюрьме, а в феврале девяностого года был выслан на пять лет в ссылку в Иркутск. Сейчас ведёт иностранный отдел в «Восточном обозрении» и работает корреспондентом «Русских ведомостей», – ответил я генерал-губернатору, продолжая краем глаза наблюдать за Николаем.

– Это уже ни в какие ворота не лезет, – возмутился Андрей Николаевич. – Не доведёт до добра наш либерализм в отношении революционеров. Так он сейчас начнёт свои воззвания в государственных изданиях печатать!

– Тимофей Васильевич, у вас есть полный текст данной прокламации? – спросил меня Николай, сжав кулаки, а глаза наследника престола опять поменяли цвет на стальной.

– Да, ваше императорское высочество, – достал я из папки несколько листов. – Я подчеркнул наиболее интересные места данной программы. И хочу добавить, что вышла она очень уж вовремя. Перед самым началом Польского восстания. И некоторые тезисы господина Заичневского звучат, будто бы ему в уши нашептывал не дьявол, а кто-то из Форин-офиса, с учётом того, что именно Англия создала коалицию, которая пыталась дипломатическим путём отделить Польшу от Российской империи, да ещё в границах одна тысяча семьсот семьдесят второго года.

– И какие же тезисы? – почти одновременно спросили меня цесаревич и барон Корф.

– Начну с тех, которые, если их выполнить, приведут к развалу великой империи… – Я начал читать: – «Мы требуем изменения современного деспотического правления в республиканско-федеративный союз областей, причем вся власть должна перейти в руки Национального и областных собраний. На сколько областей распадется земля русская, какая губерния войдет в состав какой области, этого мы не знаем: само народонаселение должно решить этот вопрос. Выборы в Национальное собрание должны происходить под влиянием Правительства, которое тотчас же и позаботится, чтобы в состав его не вошли сторонники современного порядка (если они только останутся живы)». И вот ещё. «Скоро, скоро наступит день, когда мы распустим великое знамя будущего, знамя красное и с громким криком „Да здравствует социальная и демократическая республика Русская!“ двинемся на Зимний дворец истребить живущих там».

Костяшки на сжатых кулаках цесаревича побелели.

– Ещё что там есть? – глухим голосом произнёс он.

Я продолжил читать:

– «Мы требуем полной независимости Польши и Литвы, как областей, заявивших свое нежелание оставаться соединенными с Россиею. Мы требуем доставления всем областям возможности решить по большинству голосов, желают ли они войти в состав федеративной Республики Русской». Обратите внимание, ваше императорское высочество, на время написания программы. Чёрное море заблокировано проливами, и после Крымской войны мы не можем иметь там флот. Если выполнить этот пункт, то Россия окажется отрезанной и от Балтийского моря. Наш флот лишится возможности выхода в Мировой океан. И кому это выгодно? – спросил я.

– Кхм. Умно, – пробормотал барон Корф.

– Наша великая империя сильна своей армией, ваше императорское высочество, – между тем продолжал я. – И вот следующий тезис программы Заичневского: «Мы требуем увеличения в больших размерах жалованья войску, уменьшения солдату срока службы. Требуем, чтобы по мере возможности войско распускалось и заменялось национальной гвардиею». Написано красиво! Солдату увеличение жалованья и сокращение срока службы. Кстати, пускай и через двенадцать лет, но ваш дед, ваше императорское высочество, этот пункт выполнил. Но вот заменить армию национальной гвардией, сиречь ополчением, как в странах Запада во время революций, – это значит лишиться нормальной армии! Кому это выгодно? Еще Наполеон сказал: не будете кормить свою армию, придется кормить чужую.

– Кхм, Тимофей Васильевич, вам бы лекции читать. Как у вас всё гладко и правдоподобно звучит. Не хочешь, а поверишь, что во всём наши островные друзья виноваты, – перебивая меня, произнёс генерал-губернатор. – Недаром мне государь написал, чтобы я присмотрелся к вам, отмечая ваш нестандартный взгляд на обычные вещи.

– А я жалею, что мне в своё время никто такой лекции не прочитал. Но лучше поздно, чем никогда. Продолжайте, Тимофей Васильевич, – это уже произнёс Николай.

– Из ещё наиболее разрушительных тезисов я бы отметил следующие, – по листку, который держал в руках зачитал: – «Требуем уничтожения брака как явления в высшей степени безнравственного и немыслимого при полном равенстве полов, а следовательно, и уничтожения семьи, препятствующей развитию человека, и без которого немыслимо уничтожение наследства». Если это сделать, то будет разрушена первичная ячейка любого общества, а затем и само общество. Ну а чтобы разрушить нравственные устои и православную веру, Заичневский пишет: «Мы требуем уничтожения главного притона разврата – монастырей, мужских и женских… Имущества, как их, так и всех церквей, должны быть отобраны в пользу государства и употреблены на уплату долга внутреннего и внешнего».

Я замолчал и потянулся к стакану, чтобы промочить квасом горло. Сильное волнение буквально выжигало слюну во рту. Цесаревич и генерал-губернатор не произнесли ни слова, дожидаясь, пока я сделаю пару глотков и поставлю стакан обратно на стол.

– Хорошо, что крестьяне, о которых так ратует господин Заичневский, не поддержали эту программу. В Польше, где восставшими была в основном шляхта, крестьяне принимают активное участие в поимке шаек повстанцев. В России «ходоков в народ» крестьяне также сами вяжут и приводят в полицейские участки. Но идеи Заичневского пусть не сразу, но находят последователей. В шестьдесят шестом году по государю промахиваются Каракозов, а шестьдесят седьмом – поляк Березовский. Между тем, на русскую революционную сцену вслед за кровавой «Молодой Россией» выходят новые персонажи. Летом шестьдесят девятого года в Женеве увидел свет «Катехизис революционера», написанный Сергеем Геннадьевичем Нечаевым, – я начал перебирать листы в папке, чтобы найти этот катехизис.

– Не ищите, Тимофей Васильевич. Эту папку с бумагами оставите после доклада мне, – произнёс цесаревич. – С интересом перечитаю не только ваши выводы, но и все собранные материалы.

– Я бы тоже потом ознакомился, если не возражаете, ваше императорское высочество, – вставил свои пять копеек барон Корф. – Действительно интересно. Все события происходили у меня на глазах. Но каждое по отдельности. А общей картины я не видел.

– Не возражаю, Андрей Николаевич, – произнёс Николай. – Продолжайте доклад, Тимофей Васильевич.

– По Нечаеву могу сообщить, что по данным, представленным штабс-ротмистром Савельевым, тот в шестьдесят девятом году в Женеве встречался с Бакуниным, Огаревым. От последнего получил некоторую сумму денежных средств, с которой вернулся в Россию и основал революционное «Общество народной расправы», главной задачей которого объявляется террор с целью полного уничтожения государственности Российской империи. После убийства члена своей организации Иванова скрывается за границу, бросив всех своих товарищей по революционной борьбе. Вновь получив деньги из фонда Герцена, начинает издавать журнал «Народная расправа» и возобновляет издание «Колокола» совместно с Огарёвым и Бакуниным. Если учесть выводы, которые были сделаны по деятельности Герцена, то это финансирование было от англичан или банкирского дома Ротшильдов.

– Такая логическая цепочка выстраивается, Тимофей Васильевич, – задумчиво произнёс Николай.

Я посмотрел на цесаревича, ожидая, что он ещё что-нибудь произнесёт. Но, не дождавшись, продолжил:

– Я думаю, «Катехизис революционера» должен был стать настольной книгой революционера. Как писал Нечаев: «Революционер вступает в государственный, сословный и так называемый образованный мир и живет в нем только с целью его полнейшего, скорейшего разрушения. Он не революционер, если ему чего-нибудь жаль в этом мире». Далее «Катехизис» дает конкретные практические советы, как убивать и шантажировать политических противников. Однако Нечаев, на которого, как я думаю, возлагались такие большие надежды в британском МИДе, сошел с дистанции, угодив в тюрьму, – я вернул в папку листы, которые держал в руках, и достал лист с таблицей. – Но вернемся к мировым событиям. После франко-прусской войны, при негласной поддержке Пруссии мы начинаем потихоньку восстанавливать своё военное присутствие в Черном море. Построены подземные артиллерийские укрепления в районе Керчи. Построены и введены в семьдесят шестом году в строй броненосцы береговой обороны «Новгород» и «Киев», в дальнейшем «Вице-адмирал Попов». В том же году османами жестоко подавлено апрельское восстание в Болгарии. Начинаются попытки Александра Второго мирными средствами улучшить положение христиан на Балканах, которые были сорваны упорным нежеланием турок, при поддержке британцев, идти на уступки. В апреле семьдесят седьмого года Россия объявила Турции войну. Ее популярность в стране необыкновенная. Русские воюют ведь даже не за Босфор и Дарданеллы. Они защищают братьев-славян от жестокости турецких башибузуков. Но прямо за ее началом кучка одурманенных книжной пропагандой юнцов пытается вызвать внутри России крестьянское восстание.

– Что за восстание? – поинтересовался цесаревич.

– Неудачная попытка группы народников поднять крестьянское восстание в Чигиринском уезде Киевской губернии с помощью подложного царского манифеста, в котором царь якобы признавал своё бессилие помочь крестьянам и предписывал им объединяться в тайные общества с целью восстания против дворян и чиновников, – ответил я. – Материалов по этому делу у меня практически нет. Но по чьей указке на октябрь месяц семьдесят седьмого года было запланировано восстание?

– Здесь как-то всё несколько натянуто, Тимофей Васильевич, – произнёс генерал-губернатор. – В те годы крестьянские волнения были частыми.

– Хорошо, ваше превосходительство. Следующий пример. В начале января семьдесят восьмого года русские войска находятся в десятке километров от турецкой столицы! Еще немного, и она сдастся. Вот тут-то двадцать четвертого января Вера Засулич стреляет в петербургского градоначальника генерала Трепова. Прошел только месяц со дня выстрелов Веры Засулич, и страна была поражена целым вихрем покушений, – я перевернул листок. – Двадцать третьего февраля в Киеве из револьвера ранен товарищ прокурора окружного суда Котляровский. В марте убит жандармский полковник Кноп. Двадцать пятого мая кинжалом убит жандармский следователь барон Гейкинг. Четвёртого августа на Михайловской площади Петербурга убит шеф русских жандармов генерал Мезенцев. Девятого февраля семьдесят девятого года убит харьковский губернатор князь Кропоткин.

– Да. Изрядно, – пробурчал барон Корф, а цесаревич взглядом поторопил меня продолжить.

– Летом семьдесят восьмого вышла прокламация организации «Земля и воля» второго состава, – я порылся в папке и достал листок, с которого прочитал: – «Текущий одна тысяча восемьсот семьдесят восьмой год долго будет памятен человечеству как один из этапов поступательного шествия революции. Никем не судимые, никому не подсудные земные – боги-цари и царские временщики – убеждаются на собственной шкуре, что и на них есть суд. Решавшие одним росчерком пера вопрос о жизни и смерти человека с ужасом увидали, что и они подлежат смертной казни».

– Сведения достоверны? – поинтересовался у меня Николай.

– Всё это взято из документов, представленных Савельевым, – ответил я. – Думаю, что в Санкт-Петербурге у генерала Черевина таких данных намного больше. Я к чему всё это рассказываю, ваше императорское высочество. Время совершения всех этих покушений, кроме последнего, это время между Сан-Стефанским мирным договором с Турцией и Берлинским трактатом. Когда стоял вопрос о начале новой войны, но уже против Турции, Англии и Австрии. И инициатором этого противостояния опять была Англия, которая ещё первого февраля семьдесят восьмого года ввела в Дарданеллы свою эскадру. И кому выгодно такое резкое обострение террора в стране, когда основная масса населения ратует за победу русского оружия?

– Н-да, чем дальше, тем интереснее… – задумчиво произнёс цесаревич.

– Кстати, ваше императорское высочество, именно в мае семьдесят восьмого года второй состав организации «Земля и воля» принимает свою программу. В папке она есть. Очень интересен последний пункт, который говорит о том, что необходимо «систематическое истребление наиболее вредных или выдающихся лиц из правительства и вообще людей, которыми держится тот или другой ненавистный нам порядок», – я достал из папки ещё один лист. – А через год полтора десятка человек тайно от своих товарищей выделились из «Земли и воли» и создали террористическую организацию «Народная воля», которая основной целью объявила убийство государя. И началась охота.

– И им это удалось, иродам. Царствия тебе небесного, Александр Николаевич, – барон Корф истово перекрестился, за ним наложили на себя крест и я с Николаем.

– Я прикинул, ваше императорское высочество, расходы на организацию покушений на Александра Второго только по основным тратам. Плюс те данные, которые приводит в своих книгах Кравчинский, который убил генерала Мезенцева. Цифры получаются очень приличные.

– И какие же? – поинтересовался Николай.

– В ноябре семьдесят девятого года на Александра Второго готовилось пять покушений с применением динамита во время его обратного путешествия из Крыма в Петербург. По данным Кравчинского, на три из них, которые готовил он, было потрачено от тридцати до сорока тысяч рублей. Если взять средний расход на одно покушение, то общая сумма составит пятьдесят-шестьдесят тысяч рублей.

– Не дурно… Кхм! – хмыкнул генерал-губернатор.

– Да, ваше высокопревосходительство, не дурно. На взрыв пятого февраля восьмидесятого года было затрачено три пуда динамита, а на минирование Каменного моста семь пудов. Для его создания была организована лаборатория, закупался глицерин, азотная кислота. На десять пудов денег много надо. Примерную сумму тяжело назвать, но не думаю, что меньше озвученной выше. Далее, минная галерея на Садовой улице, бомбы для метателей. Всё это время разъезды революционеров, съемные квартиры, многочисленный гардероб, неплохое питание. Откуда у полутора десятков человек, которые нигде не работают, такие деньги? За два года ими потрачено не меньше ста тысяч рублей. Это по минимуму.

– И вы, Тимофей Васильевич, считаете, что эти деньги революционеры получили от британского правительства? – заинтересованно спросил барон Корф.

– Ваше высокопревосходительство, именно в это время была осуществлена генералом Скобелевым Ахал-текинская экспедиция. И кому результаты этой экспедиции, как нож острый у шеи?

– Не знаю, Тимофей, не знаю, – генерал-губернатор, огладил свою бороду. – Таким образом, можно во всех наших бедах обвинить англичан.

– Ваше высокопревосходительство, во время афганского кризиса британский парламент проголосовал за выделение одиннадцати миллионов фунтов на возможную войну с нашим государством. А здесь каких-то семнадцать-двадцать тысяч тех же фунтов, и смерть государя на четыре года остановила расширение границ Российской империи в Средней Азии, – я глубоко вздохнул и продолжил: – Понимаю, что в основном мои выводы бездоказательны. Но ещё знаменитый римский юрист Кассиан Лонгин Равилла в первом веке учил, что при расследовании преступлений в первую очередь надо смотреть на то, кому выгодно это преступление. Ну не верю я, что «первомартовцы», в основном нормально образованные люди, действительно считали, что, убив государя, что-то смогут изменить.

– Не скажите, Тимофей Васильевич, – барон Корф облизал губы. – Я помню тот шок, в который впал, когда узнал о смерти государя. Да и многие мои знакомые тогда застыли в ожидании, какую же политику начнёт проводить Александр Александрович. Что тогда только не печатали в газетах. Обстановка в больших городах была взрывоопасной. Слава богу, государь император скрутил всю эту камарилью.

– Тимофей Васильевич, а чем вы объясните покушения на меня и кто их, по-вашему, финансировал? – спросил Николай, и я опять увидел, как в его глазах промелькнул страх.

«Наверное, тяжело жить, ощущая себя объектом охоты, – подумал я. – На войне всё проще. Перед тобой враг, рядом с тобой друзья. А тут не знаешь, откуда смерть может прийти».

– С какого покушения начать, ваше императорское высочество? – поинтересовался я у цесаревича.

– С крушения поезда, – увидев удивлённый взгляд барона Корфа, Николай пояснил ему: – Андрей Николаевич, генерал Черевин уверен и в своё время смог убедить меня, что это был террористический акт. Кроме того, моя на тот момент шестилетняя сестра Ольга перед началом крушения слышала, по её описанию, звук взрыва, что подтверждает её няня. После чего начал разрушаться их вагон.

– Первый раз об этом слышу, ваше императорское высочество, – генерал-губернатор в волнении начал терзать одну часть своей бороды – бакенбарды. – Официально, причиной крушения признали нарушение режима движения поезда и несоответствующее содержание путей в том месте, где произошла катастрофа.

– Андрей Николаевич, я о расследовании Петра Александровича случайно узнал. Вошёл в кабинет к отцу, когда ему генерал докладывал. Вот и услышал. Один инженер-путеец рассчитал, что если взорвать небольшой заряд динамита на передней оси вагона, то картина получится идентичной той, которая и образовалась на месте крушения. И ещё не нашли помощника повара, который устроился в поезд незадолго до трагедии, – Николай повернулся в мою сторону. – Так что скажете по этому крушению, Тимофей Васильевич?

– Ваше императорское высочество, вот хоть убейте меня, но и здесь, по моему мнению, британские уши торчат. Слишком сильно государь император мешает британцам. В восемьдесят седьмом году в «Большой игре с Лондоном», как пишут в газетах, был подписан договор, по которому к России отошли значительные участки к югу от Пенде. Документ зафиксировал описание русско-афганской границы от реки Гери-Руде на западе до Амударьи на востоке. В этом моменте британцы нам проиграли, и мирные отношения с джентльменами висят на волоске. К тому же начинается борьба за Памир. Кроме того, подписанное в этом же году Англией, Австро-Венгрией и Италией так называемое Средиземноморское соглашение поставило своей целью воспрепятствовать осуществлению планов России в отношении проливов, а также расширению влияния Англии в Средиземном море и на северном побережье Африки, – я сделал паузу. – Очень тяжело достоверно оценить ту политическую обстановку, которая была в восемьдесят седьмом – восемьдесят восьмом годах. Но можно сказать одно, между Российской и Британской империей идёт дипломатическая война, которая в любой момент может вылиться в вооружённый конфликт. И Самодержец Всея Руси из-за своей неуступчивости в вопросах политики должен сойти со сцены и, возможно, вместе со всей семьей, что приведёт…

Закончить фразу я не успел, так как был резко прерван Николаем:

– Тимофей Васильевич, я надеюсь, вы этого не отразили в своём докладе?

– Никак нет, ваше императорское высочество, данное крушение как покушение я не рассматривал.

– И не надо. Перейдите к следующему, – цесаревич ободряюще, но с холодными глазами улыбнулся мне. А барон Корф, достав платок, начал вытирать свой вспотевший лоб.

– Ваше императорское высочество, два следующих покушения на вас имеют ярко выраженный японский след. Японский самурай-полицейский, японский стрелок с оптической винтовкой на острове. Телеграмма мне вашего отца с сообщением, что японский след подтверждается. Возможно, и вам он что-то сообщил, – я вопросительно посмотрел на цесаревича, но тот махнул мне рукой, чтобы я продолжал. – У меня мало информации, в основном из газет и учебников, но из того, что узнал, считаю, что данные действия могли быть организованы партией войны в Японии. Не примите, ваше императорское высочество, мои следующие слова навеянными навязчивой идеей, но, по моему мнению, военные чиновники в правительстве Японии, особенно флотские, находятся под сильным влиянием Англии. Это можно объяснить тем, что морской офицерский корпус Страны восходящего солнца обучается в основном в Англии.

– О том, что англичане и политически, и экономически доминируют здесь, я вам, ваше императорское высочество, рассказывал, – вступил в разговор барон Корф. – О том, что британцы буквально кормят Японию с руки, тоже. Наши дипломаты пытаются противостоять этому. Частично удается. Вот уже десять лет наш дальневосточный флот зимует в Нагасаки. Но не всем это по нраву. Англичанам точно.

– Андрей Николаевич, я смотрю, вы заразились от сотника сильнейшей англофобией, – шутливым тоном произнёс Николай.

– Фобия не фобия, – генерал-губернатор вновь протёр лоб платком, – а я вот не знаю, что бы случилось, если бы вы в Японии погибли или потом бы там между островами убиты были. Даже и предположить не могу, как бы его императорское величество отреагировал бы. Война бы, наверное, была.

– Она и так скоро будет, – машинально произнёс я и мысленно прикусил себе язык.

– Какая война, Тимофей Васильевич? – напряженно спросил цесаревич.

– Между Японией и Китаем за обладание Кореей, – ответил я.

– Вух… Напугали вы меня, Тимофей Васильевич, – генерал-губернатор вновь воспользовался платком. – И откуда такие сведения?

– Воинственный настрой японской прессы, казаки гутарят между собой, корейцы в последнее время всеми правдами и неправдами пытаются вывезти сюда своих родственников. Много китайцев в эту зиму не вернулись на родину, остались в городе. И так повсюду от Владивостока до Хабаровска. Мне Тарала рассказывал… – я на секунду задумался, а потом продолжил: – Скоро придёт первый обоз из Сретенска. Думаю, и от него до Хабаровска картина будет такой же. Корейцы и китайцы знают, какие зверства творят японцы. Помнят их пиратские набеги.

– А вы, Андрей Николаевич, что скажете? – Николай обратился к генерал-губернатору.

– Честно говоря, не знаю, что и сказать. По МИДу из Японии каких-либо сообщений не было. Но Тимофей Васильевич прав, что-то такое в воздухе крутится. Мои генштабисты тоже говорят о высокой вероятности начала в ближайшее время войны между Китаем и Японией. Цель Японии – контроль Королевства Чосон и захват острова Формоза.

– И когда война, Тимофей Васильевич? – спросил уже меня цесаревич.

– Думаю, не раньше весны следующего года.

– И что же будем делать?.. – наследник престола задумался. – Так, Тимофей Васильевич, давайте-ка сначала закончим с докладом, а потом вернёмся уже к теме японско-китайской войны.

– Слушаюсь, ваше императорское высочество, – я сидя кивнул головой. – Последнее готовящееся и предотвращённое покушение на вас также хорошо финансировалось и снабжалось, вплоть до подлинных британских паспортов. Террористы заранее имели данные о контрабандистах и ссыльных на Дальнем Востоке, что говорит о наличии здесь их информаторов. Да! Ещё. Сегодня из Благовещенска по телеграфу пришёл краткий отчёт о дополнительном допросе французского гражданина Нино. Революционеры, которые проживали у него, также имели британские паспорта, представились агентами фирмы «Бриторус» в Лондоне и передали Эмилию Францевичу письмо от директора этой фирмы, написанное его рукой. Либо подделка, либо у нигилистов-революционеров такие связи, либо…

– Всё понятно, Тимофей Васильевич. В докладе этот вопрос отражён?

– Так точно, ваше императорское высочество. Всё тезисно изложено.

– Какие-нибудь предложения представлены?

– Да, ваше императорское высочество. Предложение о создании на Дальнем Востоке специальной группы, которая будет комплексно работать, как по революционной деятельности, так и по шпионской.

– Данное предложение хорошо обосновано? – поинтересовался генерал-губернатор, которому как любому чиновнику расширение штатов всегда в копилку.

– Нет, ваше высокопревосходительство. Только обозначено, – ответил я барону Корфу.

– Надо всё подробно расписать. Цели, задачи, функции, штаты, обеспечение и всё такое прочее. Недели хватит?

– Хватит, ваше высокопревосходительство.

– Ну что же, тогда будем считать, что доклад закончен. Его вы мне вместе с бумагами оставляете, – произнёс цесаревич. – Большое спасибо, Тимофей Васильевич.

Глава 17Бал

Я намылил мочалку, после чего стал надраивать себя, вспоминая события последних трёх недель.

Мой доклад по финансированию революционеров только им не закончился. После того, как обсудили возможность скорой японско-китайской войны, я всё же решился обратиться к цесаревичу ещё с двумя проблемами.

– Ваше императорское высочество, знакомясь с программами революционных организаций, я отметил, что экономической основой для революции, по мнению народников, марксистов, является бедственное положение крестьян и рабочих. Про последних Маркс в своём манифесте написал, что «пролетариям нечего терять кроме своих цепей». И я о чём подумал…

– О чём же, Тимофей Васильевич? – заинтересованно спросил меня Николай.

– А нельзя ли на государственном уровне законодательно провести реформы, которые бы улучшили положение тех же крестьян и рабочих? Их в населении Российской империи почти девяносто процентов. А если человек сыт, одет, обут, имеет крышу над головой, возможность спокойно продолжать свой род, имеет уверенность в завтрашнем дне и то, что его экономическое положение и через десять лет не изменится, то такое общество не будет подвержено революционным волнениям, – я замолчал и перевёл про себя дух.

– И каким образом, Тимофей Васильевич, вы хотите осуществить такие реформы? – поинтересовался барон Корф.

– Не знаю, ваше высокопревосходительство. Я не экономист и не финансист. Просто в прошлом году, когда был в своём имении, то ужаснулся тем условиям, в которых живут крестьяне. Да у нас на Дальнем Востоке у любого казака баня больше, чем те халупы, где проживают крестьянские семьи.

– И вы, Тимофей Васильевич, решили провести революционные изменения в жизни крестьян, которые проживали на вашей земле? – улыбаясь, спросил цесаревич.

– Ваше императорское высочество, не на моей, но и крестьянам она не принадлежала. После реформы шестьдесят первого года прошло уже тридцать лет, а крестьяне в Курковицах всё ещё оставались временнообязанными. С учетом того, что в девяносто первом и девяносто втором году был неурожай, положение их было очень тяжёлым. Долг за землю значительно увеличился, а чтобы выжить, по окончании крестьянских работ два года подряд они уходили кусочничать.

– Что, простите, делать? – переспросил Николай.

– Собирать милостыню в виде кусков пищи, – ответил я.

– Как такое могло произойти? – удивился наследник престола. – Насколько мне преподавали, то проведенные реформы и государственная поддержка должна была привести к тому, что крестьяне должны были уже получить свою землю и стать крепкими крестьянами-собственниками.

– Как мне объяснил мой управляющий имением Сазонов, тот средний надел в три десятины, который был выделен крестьянской семье, явно не достаточен для её кормления. Кроме того, помимо отрезков, которыми пользовались помещики при выделении наделов, другими инструментами ущемления прав крестьян были переселения на неплодородные земли, лишение выпасов, лесов, водоёмов, загонов и других необходимых каждому крестьянину угодий. Трудности для крестьян представляла и чересполосица, вынуждавшая крестьян арендовать у помещиков земли, которые вдавались клиньями в крестьянские наделы, – я даже удивился про себя. Слова, которыми мой управляющий делал мне доклад о финансово-хозяйственном состоянии имения и Курковиц, легко всплывали в голове и ложились на язык.

– А я не вникал в этот вопрос. Управляющие на это есть, – задумчиво произнёс генерал-губернатор. – И что за преобразования вы, Тимофей Васильевич, провели?

– Да я ничего и не проводил. Просто разрешил потратить деньги на проект, который давно вынашивал мой управляющий имения. Подкинул ему ещё пару идей про картофель и животноводство. Вроде бы получилось неплохо. Вместо трёх тысяч месяц назад управляющий перевел мне на счет три с половиной тысячи рублей дохода за этот год. При этом в письме доложил, что кусочничать в прошлом году никто не ходил. Все живы, сыты. Долги покрывают. Ещё три крестьянские семьи попросились в общину Курковиц.

– И что же за проект? – опять задал вопрос барон Корф.

– Сазонов предложил погасить долги казне за наделы общины деревни Курковицы. Затем установить на наделы твёрдую цену без всяких процентов. Ввести их в общий план пашен имения. Для пахоты закупить лошадей и хороший металлический трёхлемешный колёсный плуг, борону. На этой базе создать плуговую артель, которая будет обрабатывать и землю имения, и общины. Крестьяне будут отрабатывать стоимость долгов за свои участки и урожай на них наёмным трудом. В общем, тот же оброк и барщина, но по фиксированным расценкам, которые будут учитывать заинтересованность крестьян в своём труде. Я ещё порекомендовал кроме зерновых сажать картофель и прикупить коров для производства масла. Из-за бедности крестьян сделать общий коровник, за каждой коровой закрепить крестьянскую семью. А коров со временем они смогут выкупить. В общем, колхоз получился, – я замолк.

– Что получился? – переспросил Андрей Николаевич.

– Коллективное хозяйство, или сокращённо колхоз, ваше высокопревосходительство, – ответил я. – Судя по всему, всё получилось удачно.

– Очень удачно, Тимофей Васильевич. Я письмо от Алексея Алексеевича Белёвского пару дней назад получил, в нём он передает от Алекса и Мари привет для Тима, ругается, что тот, то есть вы, Тимофей Васильевич, ни одного письма не прислали почти за год. Мари вообще в гневе, – улыбаясь, торжественно вещал Николай. А на последней фразе сделал страшное лицо.

– Ваше императорское высочество, кто Алекс и Мари и кто я? Мне, конечно, очень польстило, что они назвали меня своим другом, но вот так запросто написать им письма я не рискнул, – смущённо ответил я.

– У них скоро свадьба ожидается. Жалко, что на неё не попадём. Вы, кстати, приглашены, Тимофей Васильевич. А Мари в своё время вам по-соседски точно отомстит за молчание. Я её характер хорошо знаю, – произнёс цесаревич.

Мне же оставалось только с сожалением вздохнуть и, опустив голову, рассматривать носки своих сапог.

– В общем, в этом письме Алекс кратко рассказывает о том, какие сильные изменения произошли в вашем, Тимофей Васильевич, имении и деревне, – увидев вопросительный взгляд барона, Николай пояснил для него: – Андрей Николаевич, в прошлом году Алексей Алексеевич и княжна Мария Трубецкая были в гостях в имении у сотника Аленина-Зейского. Ему это имение моя мама подарила. А в этом году, после сбора урожая, они, по просьбе княгини Трубецкой, которую её управляющий в Елизаветово замучил своими, или, судя по всему, Сазонова идеями, поехали посмотреть, к чему они привели в имении у Тимофея Васильевича. Осмотр как имения, так и деревни их впечатлил. И новый утеплённый коровник, и новая конюшня, и склад для хранения картофеля, маслобойня. А особенно удивило, с каким старанием и энтузиазмом работали крестьяне. И в Курковицах новые дома-пятистенки строятся.

– Про избы, Александр Иванович, мне ничего не написал. Но это хорошая новость, – я не заметил, как перебил наследника престола, услышав эту новость. Но тот никак на это не отреагировал.

– И ещё одно, что это за опыт, Тимофей Васильевич, над детьми проводите? – спросил меня Николай. – Им каждый день дают чайную ложку масла из печени норвежской трески, которое специально закупает ваш управляющий.

– Ваше императорское высочество, когда я первый раз проезжал через Курковицы, то увидел, что большинство детей в деревне, которые попались мне по дороге, страдают рахитом. А до этого мне в дороге в Петербург в журнале или в газете попалась статья-реклама о рыбьем жире. В ней говорилось о том, что норвежский фармацевт и врач, кажется, Петер Мёллер, но точно не помню, около тридцати лет назад обнаружил, что жители западного побережья Норвегии, которые постоянно употребляли в пищу масло печени трески, отличались очень крепким здоровьем. Он разработал метод производства масла из свежей печени норвежской трески и наладил продажу рыбьего жира. Вот я и решил попробовать. Вдруг поможет?! Тем более цена на этот жир оказалась невысокой. Меньше пятидесяти копеек на ребёнка в год выходит. А их в деревне и имении всего пятнадцать душ. Эти расходы также внесли в бюджет проекта, – я мысленно передёрнул плечами, вспомнив, как нам в детском саду и в начальной школе каждое утро давали по ложке этого жира. Как мы ненавидели за это воспитателей и училку. Но этот жир считался лучшим средством от рахита.

– Тимофей Васильевич, а почему вы просто землю крестьянам не отдали? Насколько я понял, сумма их долгов была не очень большая для вас, – спросил меня генерал-губернатор.

– Ваше высокопревосходительство, я считаю, что человеку надо дать в руку удочку и показать, как ловить рыбу, чтобы выжить. Это лучше, чем один раз бесплатно дать рыбу. Если человек что-то получает без труда, то это, по моему мнению, его развращает. Так что пускай трудятся, зарабатывают хлеб насущный. А раз дома ставить начали, значит, заработок им Сазонов хороший положил. Глядишь, за пару-тройку лет с долгами расплатятся, – я замолк, а потом с улыбкой продолжил: – Тем более я же казак! Вот у кого-то взять задарма – это пожалуйста, а отдать…

Цесаревич и барон Корф, глядя на мою возмущённую физиономию, дружно рассмеялись.

Я, дойдя до этого момента воспоминаний, также разулыбался, выливая на себя из шайки тёплую воду. Встреча и доклад в тот день закончились, когда я обозначил цесаревичу ещё одну проблему – упоминание в программах революционеров старообрядцев, как возможных помощников в свержении самодержавия. Здесь, к сожалению, Николай отделался общими словами. Барон Корф вообще промолчал. Одним словом, доклад прошёл плодотворно. Добавил мне дополнительного геморроя по описанию новой службы и проекта в имении. Плюс цесаревич попросил, чтобы потом доклад да и остальные документы переписал Дан, у которого был каллиграфический почерк, а у меня – как курица лапой.

Я вышел в предбанник, взял нательное бельё и полотенце, после чего вернулся в моечную вытираться и одеваться. Игнатьев протопил баню, чтобы только помыться. Сегодня назначен Рождественский бал. И я сегодня с утра, как савраска, носился по зданию Военного собрания, где часа через два начнётся торжество. Народу на него приглашено множество. Слава богу, удалось настоять, чтобы каждый приглашённый имел свой билет. Пришлось заказывать в типографии, и они были строгой отчётности. Хозяин типографии и её работники были строго предупреждены о последствиях за «лишние билетики». На центральном входе будет пост из казаков и офицера, который будет осуществлять пропуск в здание только по пригласительным билетам. Все помещения Военного собрания проверили на наличие взрывчатки и прочих смертоубийственных предметов. Входы и выходы в большинстве помещений здания перекрыли и выставили посты из казаков конвоя. Сегодня на дежурство заступили все взвода. Черный вход, кухню и остальные обслуживающие помещения проверили и также перекрыли постами. Ещё одного Халтурина нам не хватало и взрыва, как в Зимнем дворце.

Пока носился по зданию, отдавая распоряжения офицерам конвоя и казакам, обслуживающему персоналу, тайным агентам, взмок, как мышь. А мне сегодня надо быть при полном параде. Как шепнул мне ротмистр Волков, с которым у меня после посиделок с помином Дарьи втроём с цесаревичем сложились очень хорошие взаимоотношения, Николай сегодня будет награждать отличившихся в раскрытии покушения на него. Мне посоветовал быть готовым и в парадном одеянии. Но какую награду ждать, так и не сказал. Вот и прибежал домой, чтобы ополоснуться в бане и переодеться в парадку.

Короткой перебежкой по морозцу из бани вернулся в дом и стал одеваться в форму.

«Что же,красавец, – подумал я, рассматривая себя в зеркале, чтобы определить погрешности в одежде. – Жаль, моя птичка не видит. При ней я, если вспомнить, парадный мундир ни разу не надевал».

На девятый день я вместе с брата́ми и тремя агентессами, которые стали подругами Дарьи, сходил на службу в церковь. Заказал помин по усопшей, поставил свечи. Помолился, вспоминая мою девочку. Потом съездили на кладбище, где уже мысленно поговорил с Дарьей, прося у неё прощения. После возвращения с кладбища вместе с девушками, которые ехали на нанятых санях, вернулся в дом. Браты проехали в казарму, чтобы оставить коней. Моя конюшня для такого количества лошадей была мала. Когда они пришли, стол был уже накрыт. Постаралась нанятая денщиком стряпуха, которая специализировалась в Хабаровске по поминальным обедам.

Посидели тогда хорошо. За столом собрались, действительно, самые близкие люди для меня и для Дарьи. Устин Филиппов несколько перебрал с водочкой. Плакал и клял себя, что не уберёг на рынке свою сестру названую. Маша Филатьева, двоюродная сестра моей девочки, его успокаивала, гладя по голове. А Ромка ревниво косился на сие действие.

«Эх, Ромка, Ромка, – думал я тогда. – Втюрился ты опять не в того, в кого надо. Не по тебе Мария Александровна. Тем более, та по погибшему Паше Михайлову страдает, только старается этого не показать. На кладбище первой подняла вопрос, что надо и к нему ещё раз на могилу зайти. У него вчера девять дней было. Кто из агентов был свободен от службы, ходили в церковь и на кладбище. Потом они в заведении Тифонтая посидели. Я и Кораблев в церковь и на кладбище с ними сходил. А вот в кабак не пошёл. Жалко, но не по чину уже. Мы с Николаем Алексеевичем у меня в кабинете помянули Пашу хорошей водочкой».

Мои воспоминания перекинулись на Тифонтая. Цесаревич сдержал своё обещание. Дней десять назад китайский купец получил российский паспорт на имя Николая Ивановича Тифонтая. Приходил потом ко мне на службу. Благодарил. Пытался денежку вручить. Пришлось объяснить ему, что меня больше интересует определённая информация, за которую я и сам готов платить хоть деньгами, хоть услугами, хоть информацией. Заодно попросил о личной услуге – попробовать узнать о судьбе моей сестры.

«Может быть, и выгорит что-нибудь у Николая Ивановича с его-то связями», – в очередной раз с надеждой подумал я, поправляя награды на мундире.

После этого позвал денщика и попросил его ещё раз протопить дом на ночь, после чего вручил ему рубль с пожеланием хорошо отметить Рождество, но чтобы тот завтра, как штык, был на службе.

– Слушаюсь, ваше благородие, – бородатая физиономия Василия Петровича расплылась в довольной улыбке. – И вам хорошо отдохнуть.

– Эх, Игнатьев, для конвоя праздники, что для лошади свадьба, голова в цветах, а жо… холка в мыле, – поправился я, вызвав ещё одну довольную лыбу казака.

Через некоторое время был в собрании. Сдав в гардероб верхнюю одежду, пошёл в обход постов. По дороге попались агентессы, которые крутились перед большим зеркалом. Одеты девушки были богато, с настоящими украшениями, которые под залог лично взял у местного ювелира. Сегодня они должны были изображать молодых дворянок. Народу на бал было приглашено множество, более четырехсот человек. Было большое количество приезжих. Так что такая роль для первого раза должны была прокатить. Основной задачей агентесс был контроль женской половины во время торжества. Выявление подозрительных лиц. Негласная проверка ридикюлей дам. Когда при организации охраны бала заявил, что надо на входе проверять женские сумки, меня чуть на месте не затоптали цесаревич и барон Корф, который присутствовал при этом разговоре. Хорошо, что больше никого не было, а то бы точно живым не вышел из кабинета Николая. И дамские комнаты тоже контролировать надо кому-то.

В общем, сделав девушкам комплименты об их восхитительном внешнем виде, еще раз напомнил задачи, распределил помещения. Сделал замечание Танечке Лагуновой за несколько легкомысленное отношение к предстоящей работе. Напомнил о Вере Засулич. Одним словом, накрутил девчат. После этого двинулся дальше. Вскоре начали прибывать гости, и началась работа.

Бал начался с полонеза. Танец длился около пятнадцати минут. Я в который раз поблагодарил Бога, что я сегодня на службе и могу не танцевать. Кроме вальса так ничего и не выучил. После торжественного марша-полонеза началось награждение. Цесаревич зачитал царский указ и со словами благодарности начал вручать ордена.

Первым получил награду полицмейстер Чернов, который к этому времени почти полностью пришёл в себя от контузии. Осталось небольшое заикание. С учетом уже имевшихся наград Чернов получил Анну второй степени. Головачеву, Банкову, Савельеву и мне вручили Анну третьей степени, тоже с мечами. Мне потом ещё по отдельному указу добавили Станислава третьей степени за внедрение в российские войска нового снаряжения.

Мои РД-54, плащ-палатка, котелок, индивидуальный пакет, жгут были приняты на вооружение царской армии. Николай после награждения мне сказал, что за них мне ещё и неплохие привилегии назначили. Скоро на счет первый платёж придёт. А в моём РД сам император ходил в поход на десять вёрст. Остался очень довольным удобством этого ранца и плащ-палаткой. Из котелка пищу принял с удовольствием. Изменения небольшие, с минимальным удорожанием, по сравнению с тем, что было в снаряжении армии до этого, а удобство выросло значительно. Кроме того, цесаревич сообщил мне, что все мои браты награждены Анненской медалью и ста рублями. Завтра он вручит награды в присутствии конвоя. Семьям погибших полицейских и Михайлова назначены пенсии по пять рублей в месяц сроком на десять лет.

За такие новости не грех было опрокинуть пару бокалов шампанского. Несколько расслабленный от выпитого, освободившись от поздравляющих лиц, я фланировал по помещениям собрания, когда за спиной услышал женский голос, которой тихо произнёс:

– Тимофей Васильевич, есть подозрительная женщина.

Повернув голову, я встретился с глазами симпатичной блондинки агентессы Соболевой Натальи.

– Где? – тихо спросил я.

– Пошла в дамскую комнату у бального зала, её там Филатьева караулит, – одними губами произнесла Наталья Алексеевна.

– Хорошо, продолжайте работу, – я кивнул головой и направился в сторону помещения, где женский пол справлял свои естественные надобности, а также мог поправить одежду и прическу.

Когда подходил к помещению, проходя через столовую, мне навстречу попалась миловидная брюнетка, которая, кивнув головой, быстро прошмыгнула мимо меня, направляясь в основной зал, где происходили танцы и награждение. Что-то заставило меня насторожиться и посмотреть ей вслед. Что-то царапнуло сознание, но что, я не мог понять, но чуйка начала верещать.

В этот момент я увидел в проходе между помещениями, как отворилась дверь дамской комнаты и из неё, покачиваясь, появилась Филатьева. Машенька руками прикрывала рот, а сквозь сложенные ладони и пальцы на пол капала кровь.

– Что случилось? – крикнул я, устремляясь к Филатьевой.

– У неё оружие, – оторвав руки ото рта, смогла произнести Мария Александровна и как-то замедленно осела на паркет.

– Чёрт! – я развернулся и бросился за брюнеткой.

Теперь я понял, что меня смутило. Ридикюль, который несла в руках девушка, раскачивался при ходьбе очень сильно, будто в нём лежало что-то тяжёлое.

Пролетев столовую, я ворвался в зал и увидел, что брюнетка направляется к цесаревичу, до которого ей осталось шагов пятнадцать. Николай стоял, придерживая под локоток Элеонору, которая с театром прибыла в Хабаровск неделю назад. Рядом стояли барон Корф с супругой, генерал Духовский, у которого щека уже зажила, с супругой, ротмистр Волков, ещё кто-то из свиты. Личников, роль которых сегодня выполняли Лис, Леший, Тур и Дан, я рядом с цесаревичем не увидел. Они, хоть и коробочкой, но стояли шагах в пяти от этой группы.

Увидев, как рука девушки опустилась в ридикюль, я запаниковал, поняв, что добежать до неё не успеваю до того, как она откроет огонь. Глаз зацепил канделябр с незажженными свечами, который стоял на столе для карточной игры у стены. В каком-то немыслимом развороте-прыжке подлетел к этому столу, схватил подсвечник и с криком «оружие» запустил им в девушку, которая уже поднимала револьвер на уровень глаз.

Канделябр, пролетев, как копье, метров шесть, угодил основанием в затылок брюнетке. Удар был настолько сильным, что девушка рухнула как подкошенная. Револьвер вывалился у неё из руки и с громким стуком, следом за подсвечником, упал на пол. Я подскочил к террористке, перевернул её лицом вниз и быстро своим офицерским шарфом связал сзади ей руки.

– Не трогать револьвер! – рявкнул на какого-то шпака, который начал нагибаться к оружию.

От моего рёва тот, распрямившись, сделал пару шагов назад, врезавшись в кого-то. Краем глаза отмечая, что Лис и остальные личники пытаются вывести цесаревича из зала, махнул рукой двум агентам, который стояли вдоль стены, изображая официантов, при этом, если требовалось, реально обслуживали гостей. Пока те пробирались через образовавшуюся вокруг нас толпу гостей, я подобрал револьвер, сунул его в карман, отметив, что это бескурковый револьвер Галана «Tue Tue». Парочку таких мне подарили на день рождения. Хорошее оружие для скрытого ношения, спуск мягкий, бой отличный.

Склонившись над девушкой, которая до сих пор была без сознания, не обращая внимания на окружающих, перевернул её на бок и открыл ей рот. Осмотрел ротовую полость на предмет наличия каких-нибудь емкостей с ядом. После этого пробежался пальцами по краю декольте в таких же целях, чем вызвал возмущенный шепот окружающих.

«Да по хрен всё, – подумал я. – Одного террориста упустил. Этой покончить с собой не дам».

Наконец до меня добрались агенты. Я выпрямился и скомандовал:

– Быстро берем её под руки и несём в дежурку.

Сам двинулся вперед, требуя освободить проход. Агенты, подхватив тело девушки, двинулись за мной. Во время этого действия с ног террористки свалились туфли, из-за чего опять раздался возмущенный гомон.

Спустившись на первый этаж, добрались до помещения, которое было выделено для конвоя на время охраны торжества. Выгнав гревшихся казаков, которые посменно несли службу на улице, приказал посадить девушку на лавку. Ещё раз, уже внимательно, осмотрел полость рта. Соловьёв в своё время пытался отравиться мышьяком при его задержании после покушения на Александра II. Товарищ Иван утопился. А мне очень хотелось побеседовать с этой мадам или мадемуазель. Я быстро ощупал голову брюнетки и обнаружил большую шишку на затылке.

«Слава богу, не в основание черепа попал, – подумал я. – Значит, скоро в себя придет».

Увидев на столе полотенце, на всякий случай связал им девушке ноги в районе лодыжек.

«Береженого Бог бережёт… А ножки у чертовки хороши, вон как ребята хотят заработать косоглазие», – пронеслось у меня в голове.

В этот момент в комнату вошли агентессы Татьяна и Наталья.

– Так, Соболева, Лагунова, проводите полный досмотр террористки на предмет наличия оружия, яда. Все заколки, шпильки из волос долой. В общем, любой предмет сюда на стол. И осторожнее, та же заколка может быть смазана ядом. Не развязывать. Всё понятно?

Девушки одновременно кивнули.

– Отлично. Ну а мы, братцы, пока покинем помещение, – обратился я к агентам.

Конечно, лучше бы мне самому присутствовать при досмотре, но наши действия и так вызвали возмущение у аристократической публики. А полный досмотр предусматривал практически полное раздевание объекта. Тогда вообще слухи пойдут о зверствах секретной службы над бедной девушкой. Поэтому вышел из помещения вместе с агентами и наткнулся на цесаревича, который в окружении всех офицеров конвоя, Волкова, Савельева, Чернова, личников подходил к дежурке. Лица у офицеров были у кого бледноватые, а у кого красные. Андреналинчик не только у меня в кровь брызнул.

– Сотник, что происходит? – раздражённо спросил меня Николай.

«Оба-на, уже сотник, а не Тимофей Васильевич. Он что, так ничего и не понял или не увидел?» – подумал я про себя, а вслух произнёс:

– Ваше императорское высочество, предотвращено покушение на вас неизвестной пока террористкой, – я достал из кармана револьвер и показал его. – Из него собирались в вас стрелять. Чудом удалось этого не допустить. И извините, ваше императорское высочество, но мне нужно отдать распоряжение.

Я отвернулся от наследника и приказал агентам, которые принесли тело девушки:

– Ермолаев, Дубинин, бегом к дамской комнате, которая у танцевальной залы, там раненая агентесса Филатьева. Оказать ей помощь. Выполнять!

– Слушаюсь, – дружно рявкнули ребята и, огибая цесаревича со свитой, бросились исполнять приказ. Тем более оба неровно дышали к Машеньке.

– Кто-то ранен? – удивлённо спросил Николай.

– Агентесса Филатьева Мария Александровна. Видимо, она пыталась задержать преступницу. Ваше императорское высочество, если бы не агентессы, мы бы не успели обезоружить террористку.

С этими словами я сноровисто, благо опыт был, отсоединил ствол револьвера от рамки и показал всем барабан, из которого выглядывало пять пуль.

– Насколько я понял, обезоружили преступницу вы, Тимофей Васильевич? А то я ничего не понял. Услышал крик «оружие», а потом меня личники буквально на руках вынесли из зала, – произнёс цесаревич.

– Да, ваше императорское высочество. И признаюсь, удалось это в самое последнее мгновение. Ещё чуть-чуть, и было бы поздно, – я нервно передёрнул плечами. Кажется, у меня начинался отходняк. Тело ощутимо стало потряхивать.

– Получается, вы опять спасли мне жизнь, Тимофей Васильевич? – наследник престола грустно усмехнулся. – И кто же на меня покушался в этот раз?

– Пока не установили, ваше императорское высочество. В настоящий момент агентессы Лагунова и Соболева производят полный досмотр преступницы. Потом должны привести её в чувство.

– Она что, без со… сознания? – заикаясь, спросил полицмейстер Чернов.

– Да, Александр Михайлович. Слишком сильно я ей в голову канделябр запустил, – увидев удивление в глазах всех присутствующих, пояснил: – Я, когда в танцевальную залу вбежал, увидел, что террористка уже опустила руку в ридикюль, чтобы достать оружие. Поняв, что не успеваю добежать до неё, крикнул «оружие» и кинул в преступницу подвернувшимся под руку канделябром. Надеюсь, без сильных последствий, и она сможет давать показания.

Первым хмыкнул-хрюкнул, сдерживая смех, ротмистр Волков, потом командир взвода забайкальцев сотник Шадрин. Не выдержав, рассмеялся цесаревич, а за ним расхохотались все остальные, сбрасывая напряжение от стресса. В этот момент раскрылась дверь дежурки и из неё вышла Соболева, которая замерла на пороге, удивлённо смотря на открывшуюся ей картину.

– Надо же, канделябром, – всхлипывая, произнёс Николай, пытаясь удержать смех. Наконец ему это удалось. Посмотрев на застывшую девушку, он произнёс. – А вы кто, прекрасная незнакомка?

Покрасневшая от смущения Наталья изобразила что-то похожее на строевую стойку и чётко ответила:

– Агентесса секретной части Соболева Наталья Алексеевна, ваше императорское высочество. Разрешите доложить?

– Докладывайте, – сдерживая улыбку, произнёс цесаревич.

А ротмистр Волков тихо произнёс:

– Эх ты, как Тимофей Васильевич девиц выучил. Почти заправский кавалерист получился.

– Полный досмотр террористки произведён. Все найденные предметы сложены на столе. Яда не обнаружено, но две заколки можно использовать как холодное оружие. На их кончики надеты колпачки, возможно, заколки смазаны ядом. Мадемуазель пришла в себя. Сильно ругается на русском, польском и французском языках, проклиная царствующий дом Романовых. Доклад окончен, – произнеся последнюю фразу, Соболева ещё больше покраснела.

– Спасибо за доклад, Наталья Алексеевна, – улыбаясь, произнес цесаревич. – Пожалуй, пора познакомиться с этой мадемуазель.

В это время раздался крик: «Ваше императорское высочество! Ваше императорское высочество!»

По лестнице со второго этажа бежал, судя по мундиру, надворный советник. Насколько я помнил, он служил в канцелярии генерал-губернатора.

– Ваше императорское высочество, – подбежавший чиновник перевёл дух, после чего выпалил: – Генерал-губернатор барон Корф скончался. Видимо, апоплексический удар.

«Млять, да как же так, Андрей Николаевич! Жалость-то какая! Эх, дедушка Корф, дедушка Корф! Не увидеть вам теперь георгиевский темляк на подаренной шашке. Тьфу ты, мысли какие-то дурные. Но, действительно, очень жалко Андрея Николаевича. Он так хорошо ко мне и брата́м относился. Поддерживал во всём», – оглушённый этой новостью, я стоял, тупо уставившись в пол.

Подняв голову, я посмотрел на Николая и увидел, как у того опять меняется цвет глаз. Взгляд цесаревича налился сталью. С силой, сжав кулаки, тот произнёс:

– Александр Михайлович, штабс-ротмистр Савельев и вы, Тимофей Васильевич, пройдёмте в помещение для первого допроса этой мадемуазель. Остальных попрошу остаться здесь.

Глава 18Планы императора

– Владимир Анатольевич, ещё какие-то новости? – Александр III смотрел на князя Барятинского, который с папкой вошёл в кабинет самодержца, уставшими и покрасневшими от бессонницы глазами.

– Да, ваше императорское величество. Телеграфисты работают не покладая рук, даже начальник дворцовой телеграфной конторы коллежский советник Мансветов за ключ сел. С той стороны с телеграфистами хуже. Поэтому передача информации идёт медленно. Но уже можно нарисовать следующую картину покушения, – князь сделал паузу, которой воспользовался император.

– Владимир Анатольевич, присядь. Всю ночь на ногах. Если хочешь, плесни себе чего-нибудь. Вон на столе стоит. Я не буду, а то засну, – Александр III ожесточённо растёр лицо ладонями. – И давай без чинов, Владимир Анатольевич. Не до этого сейчас.

– Как прикажете, Александр Александрович. А спиртного и я не буду. В сон после него точно потянет, – князь сел за стол и раскрыл на нём принесённую папку. – Итак, покушалась на Ники, судя по найденному у неё паспорту, французская поданная Габриэль Мари Эстре. На бал попала по пригласительному билету. Как она стала его обладательницей, пока не установлено.

– А что, этот билет было сложно получить? – перебил Барятинского император.

– Александр Александрович, по предложению сотника Аленина-Зейского пригласительные билеты были отпечатаны в типографии и строго выдавались канцелярией наместника по утверждённым спискам. В Военное собрание пропускались только лица, которые имели такие билеты. Сейчас пытаются по записям в канцелярии установить, как Эстре получила приглашение. Кто ей в этом помог. Девушка молчит, на вопросы не отвечает.

– Опять Аленин?! Почему-то я не удивлён.

– Он там много чего напредлагал. Но я продолжу. Стрелять террористка собиралась из пятизарядного бескуркового револьвера Галана «Тё-Тё». Несмотря на малые размеры и вес, весьма убойная штука. Пять патронов. Пронесла оружие на бал в кобуре, прикреплённой на бедре. Вызвала подозрение у агентессы секретной части Соболевой взглядами и выражением лица, когда террористка смотрела на цесаревича.

– И как же смотрела эта мадемуазель Эстре на моего сына? – грустно спросил князя самодержец.

– Секундочку, Александр Александрович… Вот! Она буквально сочилась ненавистью, – прочитал по листку в папке Барятинский. – Когда Эстре в дамской комнате перекладывала револьвер из кобуры в ридикюль, её попыталась задержать другая агентесса – Филатьева Мария Александровна. Она же, будучи раненой, смогла сообщить сотнику Аленину-Зейскому об оружии. А дальше тот смог в последний момент не допустить выстрелов в Ники.

– Н-да! А помните, Владимир Анатольевич, как мы с вами веселились после того, как генерал Черевин узнал, что у него теперь в штате секретной части числятся три женщины. Мне потом докладывали, что Пётр Александрович, несколько усердно обмыв такую новость, грозился открутить головы Аленину-Зейскому и Кораблеву, – император вновь грустно улыбнулся. – А мне теперь ломать голову, как наградить девушек. Что в Европе скажут? Девушки спасли наследника российского престола. Это же…

Александр III замолчал, так и не подобрав слова.

– А я думаю, Европе понравится. Особенно Англии. У них там суфражистки в последние годы совсем распоясались. А тут женщины в секретной части, охраняют царственную особу и членов его семьи. При этом действительно способствовали предотвращению покушения и заслуживают награды. Надежду Дурову ваш прадедушка наградил Знаком отличия военного ордена Святого Георгия за спасение раненого офицера и произвёл в корнеты, – склонив голову, произнёс князь.

– Только под именем Александр Андреевич Александров. Ладно, это самая малая трудность в этой ситуации. Найдем, как и чем наградить. Основной вопрос, что делать с Николаем. Я сегодня Минни еле смог успокоить, когда пришла первая депеша с сообщением о покушении. Она к себе ушла только пару часов назад. Вот такое Рождество получилось. Вторую ночь на ногах. Сначала служба в церкви, а сегодня суматоха после этого известия, – император как-то обречённо махнул рукой.

– И как отреагировала её императорское величество Мария Фёдоровна? Мне Илларион Иванович сказал, что очень бурно?

– Бурно, Владимир Анатольевич. Очень бурно. Чуть больше месяца назад известия о готовящемся покушении на Ники. Взрыв. Погибшие, раненые. Уже тогда Минни требовала от меня, чтобы я вернул Ники в Петербург. Обучать государственным делам можно и в Гатчине. А не бросать, как кутёнка в воду, наблюдая, выплывет или нет. Кстати, информацию по барону Корфу подтвердили?

– Да, ваше императорское величество. К глубокому сожалению, Андрей Николаевич скоропостижно скончался, апоплексический удар. Временно к исполнению обязанностей приступил генерал Духовский.

– Жалость какая. Очень хорошим человеком и администратором был Андрей Николаевич. Многому мог бы обучить Ники в управлении Дальним Востоком. Но теперь Минни поставила вопрос ребром. Николая срочно отозвать сюда, домой, и женить.

– Тогда лучше всего направить за цесаревичем корабль. Пока дойдёт до Владивостока, как раз навигация начнётся. Если сейчас по суше идти, очень уж тяжёлый путь получится. В январе, феврале самые морозы. Как бы не застудить наследника.

– Может быть, не один корабль послать, а часть Средиземноморской эскадры, которая сейчас в Греции в порту Пирей стоит, тем более, броненосный крейсер «Адмирал Нахимов» из её состава планировали в Нагасаки отправить на усиление Тихоокеанской корабельной группы, – задумчиво произнёс император. – Ладно, с Алексеем Александровичем посоветуюсь. Зря, что ли, он у нас чин генерал-адмирала имеет.

– Думаю, это правильное решение. Надо усилить нашу эскадру в Тихом океане, – князь помассировал виски. – Судя по всему, в следующем году ожидается новый виток крестьянских волнений в Корее, с которым король Кочжон может и не справиться. А если Китай введёт в Корею для подавления восстания свои войска, то Япония может ответить войной.

– Мы обсуждали такую возможность. Николай Иванович зачитывал анализ фон Вебера по обстановке в Корее и возможных вариантов развития событий вокруг неё, – Александр III повторил движения Барятинского, помассировав себе виски. – Так вы считаете, Владимир Анатольевич, что война между Китаем и Японией неизбежна?

– Да, ваше императорское величество. У меня сложилось такое мнение. Да и фон Вебер считает, что такое событие наиболее вероятно. Насколько я понял из пояснений нашего министра иностранных дел, Карл Иванович добился больших успехов во взаимоотношениях с ванном Кочжоном, и ему на месте ситуация виднее, – Барятинский, закончив говорить, твердо посмотрел в глаза своего государя.

– Надо будет у Гирса затребовать этот доклад ещё раз. Возможно, я что-то пропустил. Сейчас мне кажется, что ниточки покушений на Ники как-то связаны с противостоянием Китая и Японии.

– Александр Александрович, Карл Иванович отмечал в своем докладе-анализе связь руководства секты Тонхак и ультранационалистического японского общества «Гэнъёся». И те, и другие дружно выступают против иноземцев. Причем в Корее последователи секты в Сеуле выходили на улицы с лозунгами «Долой японцев и европейцев, да здравствует справедливость!». Вот такие друзья, – князь усмехнулся. – А в Японии националисты начинают пользоваться всё большей популярностью. При этом члены «Гэнъёся» не боятся пускать в ход оружие. Ещё Шевич докладывал, что на парламентских выборах девяносто второго года полиция и националистические организации, с молчаливой поддержки администрации Мацукаты Масаёси, попытались насильственно обеспечить успех проправительственным силам. Эти выборы стали самыми жестокими в истории Японии. За время многочисленных беспорядков в период выборов были убиты тридцать пять человек и около четырёхсот получили ранения. Кстати, покушавшийся на Ники Цуда Сандзо был полицейским. Хитрово сейчас пытается узнать, не был ли он членом «Гэнъёся». А то как-то подозрительно быстро этот Цуда умер в тюрьме.

– Что известно по этому «генося»? Черт, язык сломаешь, – выругался император.

– Информацию о данном обществе начал собирать ещё Дмитрий Егорович Шевич, наш предыдущий посланник в Японии. Если кратко, то организация тесно связана с агрессивными кланами аристократов, чиновничества, военных, финансистов, промышленников. Члены «Гэнъёся» выступают за милитаризацию страны, внешнеполитическую экспансию, открыто пропагандируют, особенно в последнее время, идеи захвата Китая, Кореи, российского Дальнего Востока. Видимо, это и есть та «партии войны», о которой мы думали, разбирая первые два покушения на цесаревича.

– Это я уже слышал, когда генерал Черевин докладывал мне по документам подполковника Фукусима, которые так лихо перефотографировали Аленин и, как его, Савельев, кажется. Там были три листка с докладом кому-то о возможности нового покушения на Ники. Что-то новое узнали? – раздражённо спросил Александр.

– Ваше императорское величество, об этом вам лучше поинтересоваться у Черевина и Гирца. Мне они не докладывают. Насколько мне известно, посланнику Хитрово дано указание выяснить, кто из министров поддерживает, а может быть, и является членом общества «Гэнъёся». Какие действия предпринял Пётр Александрович, мне не известно, – ровно ответил Барятинский.

– Извините, Владимир Анатольевич, нервы, – император устало закрыл глаза и продолжил: – Просто в последние годы вы остались единственным, кто рядом со мной. Илларион Иванович весь ушёл в дела Императорского двора и уделов. В Гатчине теперь ночует редко. Петр Александрович всё чаще заканчивает вечер на дне стакана, а я работаю до двух-трёх часов ночи. Вот случилось покушение на сына и наследника престола. Вроде бы и Рождество, гости были, а посоветоваться, кроме как с тобой, и не с кем.

Император открыл глаза и внимательно посмотрел на князя.

– Владимир Анатольевич, если со мной что случится, прошу тебя как друга, не оставь без помощи Минни и Ники, – обращаясь на «ты», что делал очень редко, произнёс государь.

– Ваше императорское величество, вы о чём? Что может с вами случиться? – вскочив со стула, взволнованно произнёс князь.

Александр махнул рукой, призывая Барятинского сесть, и вновь закрыл глаза.

– Маятно мне, Володя. Вчера подписал русско-французскую военную конвенцию. Решил не переносить её ратификацию на следующий год. Гирцу ещё документ не отдавал.

Император открыл глаза и вперил тяжёлый взгляд в лицо князя.

– Понимаешь, Володя, я эту конвенцию подписал, чтобы не началась ещё одна война между Германией и Францией. Надо было как-то остановить Вильгельма в его имперских амбициях. Но я уже говорил, что у России только два союзника – это её армия и флот. Поэтому если Российской империи будет этот союз невыгоден, я его разорву. Не хочу проливать русскую кровь за интересы французов, которые скинули с престола какого уже там по счёту короля. А вот Ники к этому не готов. Запоздал я с его введением в государственные дела. И отправить его на Дальний Восток наместником, как теперь думаю, было ошибкой.

– Ваше императорское величество, извините за вопрос, у вас есть какие-нибудь проблемы со здоровьем? – осторожно спросил Барятинский.

– Нет, Владимир Анатольевич. С тех пор как стал принимать настойку, полученную в подарок от казака Аленина, здоровья добавилось и работоспособность повысилась. И не только работоспособность, – император хитро улыбнулся. – И Георгию, пишут, стало значительно лучше. Он хотел даже на Рождество приехать, но я ему запретил. Кстати, как обстоят дела с поиском в Японии этого корейского кудесника?

– Его ищут, ваше императорское величество. Пока безрезультатно.

– Жаль! Как мне сказал Бадмаев, в этой настойке кроме женьшеня ещё несколько трав, которые в совокупности и дают такой прекрасный результат. Отправьте депешу Хитрово, чтобы тот усилил поиски. Может, обещать этому врачевателю содержание и охрану царского дома Романовых. А о моей просьбе не забудьте, Владимир Анатольевич.

– Не забуду, Александр Александрович. Но надеюсь, вы меня переживёте.

– Дай бог всем нам прожить как можно дольше и во здравии, – император протёр глаза. – Давайте-ка, Владимир Анатольевич, отдохнём часика три-четыре, а то при таком режиме работы никакого здоровья не хватит. Основные детали покушения узнали. Теперь время терпит. Надо успокоиться и принять правильные решения. Сейчас у нас пять утра. На двенадцать назначаю совет у меня в большом кабинете. Илларион Иванович во дворце, вы здесь, Пётр Александрович также у себя в комнатах. Вызовите на завтра генерал-адмирала Алексея Александровича, министров Ванновского и Гирса, а также Дурново и Шебеко. После этого можете отдыхать. Иллариону Ивановичу также отдайте распоряжение от моего имени, чтобы шёл спать. Дальше на телеграфе и Мансветов справится.

– Слушаюсь, ваше императорское величество. Сейчас дойду до телеграфной конторы и отдам ваши распоряжения, – произнес Барятинский, поднявшись со стула.

– Вот и хорошо. Надо отдохнуть, – с этими слова Александр тяжело поднялся со стула-кресла и, махнув рукой, как бы прощаясь, усталой походкой направился в сторону своих апартаментов.

Через семь часов Самодержец Всероссийский Александр III, под бой часов, бодрой походкой вошёл в свой кабинет, где его дожидались первые лица правительства государства российского. Когда царь вошёл в помещение, все присутствующие в кабинете встали и склонили в поклоне головы.

– Господа, прошу рассаживаться за столом, – дождавшись, когда все расселись, государь продолжил: – Как вы уже знаете, вчера на Рождественском балу в Хабаровске было совершено покушение на государя наследника великого князя Николая Александровича. Я собрал вас, чтобы обсудить это происшествие и решить, как нам отреагировать на данное событие. Пётр Александрович, доложите подробности покушения и что стало известно на сегодняшний момент.

Генерал Черевин поднялся со своего места и, дождавшись, когда государь опустится в свое кресло, начал доклад.

– Ваше императорское величество, господа, вчера около семнадцати часов по времени, соответствующему городу Хабаровск, была совершена попытка убийства цесаревича. Девица двадцати – двадцати пяти лет от роду, по паспорту французская поданная Габриэль Мари Эстре собиралась выстрелить в наследника престола с расстояния менее десяти шагов из револьвера Галана «Тё-Тё». Сегодня с утра опробовали такой же револьвер на стрельбище. С десяти шагов даже неумёха все пять патронов может в грудь положить. Спуск мягкий, отдача почти не чувствуется, размеры и вес небольшие. Как раз для женской руки. Очень грамотный подбор средства покушения.

– Какой калибр? – поинтересовался военный министр Ванновский.

– Где-то три и пятнадцать сотых линии, Пётр Семёнович. Пуля тупоконечная, проникающая способность и убойное действие сильные. Револьвер в Льеже выпускают и продают как оружие для самообороны от бродячих собак. В общем, хорошее оружие, – ответил Черевин.

– Пётр Александрович, не отвлекайтесь, – попросил своего главного охранника император.

– Слушаюсь, ваше императорское величество, – генерал склонил голову и продолжил: – Предотвратил покушение обер-офицер конвоя сотник Аленин-Зейский, который отвечает за подготовку личников и работу секретной части в конвое цесаревича. Получив информацию от агентов, он успел вовремя обезоружить террористку.

– Пётр Александрович, вы не всё докладываете об этом эпизоде, – улыбнулся Александр, и в этом его поддержали министр внутренних дел Дурново и заместитель Шебеко, заведующий полицией и командир отдельного корпуса жандармов.

Генерал Черевин сморщился, будто разжевал дольку лимона вместе с кожурой, после чего продолжил доклад:

– Агентесса секретной части конвоя цесаревича Соболева заподозрила террористку по её поведению. Вторая агентесса Филатьева попыталась в дамской комнате задержать преступницу, когда та перекладывала револьвер из кобуры, которая располагалась у неё на бедре под платьем, в ридикюль. Филатьевой задержать террористку не удалось. Та два раза ударила её рукоятью револьвера. У агентессы сломана челюсть, разбиты губы и сильный ушиб головы в районе темени. Несмотря на ранение, Филатьева смогла сообщить информацию сотнику Аленину-Зейскому, который, ворвавшись в бальный зал, где находились цесаревич и террористка, готовившаяся стрелять, запустил в неё, как копье, канделябр со свечами. От удара в голову эта Эстре потеряла сознание и не смогла выстрелить в наследника престола. По этому эпизоду всё… – Черевин угрюмо посмотрел на министра внутренних дел и его товарища.

– Значит, канделябром, говорите, запустил, – хмыкнул Ванновский. – Пётр Александрович, что же вы так кадры свои плохо учите? Один канделябрами бросает, вторая не может задержать преступницу. Отчего же такая слабая подготовка в секретной части?

– Подготовка у Аленина-Зейского отличная, Пётр Семёнович. Попробуйте канделябром попасть с десяти шагов точно в голову. А оружия у него не было с собой, потому что он был в числе награждаемых за предотвращение предыдущего покушения на государя наследника, которое, можно сказать, он и раскрыл, – Черевин с вызовом посмотрел на военного министра.

Всем была известна негласная борьба между Петром Семёновичем и Петром Александровичем за место рядом с императором. И тот, и другой считались друзьями государя. Император Александр III очень любил Ванновского, которого он взял из корпусных командиров в Киеве. Пётр Семёнович был начальником штаба у императора, когда Александр III был еще цесаревичем и командовал отрядом войск во время восточной Турецкой кампании. И всё время царствования Александра III был военным министром. А Черевин вот уже четырнадцатый год отвечал за охрану государя и имел большое на него влияние. Поэтому пикировки между ними возникали постоянно и были в порядке вещей. Тем более, Пётр Семёнович был человеком весьма желчным, а Пётр Александрович – резким и за словом в карман не лез.

– А девица служит меньше полугода. И она не ожидала нападения. Мадемуазель Эстре ударила Филатьеву сразу, как достала револьвер, снизу и с разворота. В такой ситуации не каждый боец среагирует. К тому же сегодня были получены сведения, что террористка, вернее всего, также проходила обучение в Швейцарии и в том же пансионате, где проходили обучение предыдущие террористы, которые готовили бомбы, и Белков, который и опознал Эстре, – продолжил Черевин.

– Девица заговорила? – прервал своего охранника император.

– Пока неизвестно, ваше императорское величество. На совет я прибыл прямо из телеграфной конторы. Последнее сообщение было о том, что Белков опознал Эстре. Ему дали возможность переговорить с террористкой. Потом в камеру к преступнице заходил сотник Аленин-Зейский. После его выхода зашёл Савельев, которому сотник сообщил, что девица готова к разговору. Ждем результатов. Я дал команду Мансветову, как что-то прояснится, сразу же нести информацию на совет.

– Ну, если с девицей поговорил Аленин, то она точно всё расскажет, – усмехаясь, произнёс Шебеко.

– С чего вы это взяли, Николай Игнатьевич? – поинтересовался министр иностранных дел.

– Ваше императорское величество, господа, а вам известно, каким образом террорист Белков стал сотрудничать со следствием и наговорил уже на два смертных приговора для себя?

– Признаться, мне об этом не докладывали, – с явной заинтересованностью произнёс Александр.

Остальные члены совета отрицательно покачали головой. Кто-то и вслух признался в своём незнании.

– Штабс-ротмистр Савельев кратко сообщил мне по телеграфу, что сотник Аленин-Зейский и его побратимы из станицы настолько реалистично объяснили, какая мучительная смерть ждёт террориста, если он не расскажет правды и выйдет из кабинета на улицу, что Белков предпочёл признаться, – Шебеко пальцем разгладил свои усы бакенбарды. – Признаюсь, с нетерпением жду расширенный отчёт ротмистра по этому делу, как и остальные материалы.

– И какую же казнь хотел применить к этому Белкову сотник? – поинтересовался у своего подчинённого Дурново.

– Какой-то «красный тюльпан» и одновременно посадить на кол, чтобы ещё дня три мучился.

– Какое варварство, – брезгливо произнёс Гирс. – Я слышал, что этот сотник в своё время у хунхузов уши и головы отрезал.

– А попытка убить наследника престола и будущего императора Всероссийского – это не варварство? – усмехнулся главный полицейский и жандарм Российской империи. – Я надеюсь, что мадемуазель Эстре после беседы с этим варваром пойдёт на сотрудничество со следствием, как и её коллега.

– Николай Игнатьевич, Николай Карлович, господа, не забывайте, что сотник уже третий раз спасает жизнь моего сына. Он отличный казак и настоящий боевой офицер, – жёстко произнёс Александр.

Сидящие за столом молчаливо склонили головы.

– Ещё что-то по покушению известно? – спросил император.

– Пока это вся информация, ваше императорское величество, – ответил генерал Черевин. Дурново и Шебеко согласно кивнули головами.

– Что же подождём, а пока довожу до вас господа, что мною принято решение вернуть цесаревича Николая в Санкт-Петербург морским путём. По дороге домой он должен будет посетить Англию, где, надеюсь, произойдёт его сватовство к принцессе Елене Орлеанской, – император замолчал, глыбой возвышаясь в кресле.

Сидевшие за столом сановники потрясённо молчали, наконец Гирс смог произнести:

– Ваше императорское величество, насколько я знаю, Елена не хочет отрекаться от католической церкви, в чем её поддерживают папа Лев XIII и отец девушки граф Парижский. Из-за этого в своё время не состоялась её помолвка с Альбертом Виктором.

– Париж стоит мессы, кажется, такие слова вложил в уста французскому королю Генриху Наваррскому писатель Дюма, а Петербург стоит православия, – пророкотал генерал-адмирал. – Думаю, найдутся люди, которые объяснят Луи-Филиппу Орлеанскому, что он и его дочь потеряют, отказавшись от такой партии.

– Вы правы, ваше высочество, – задумчиво пробормотал министр иностранных дел. – Тем более времени достаточно, чтобы решить этот вопрос.

– Вот и решайте, Николай Карлович, – произнёс государь, а потом обратился к брату: – Алексей Александрович, надо подумать, сколько и каких военных судов отправить за Николаем. При этом надо усилить нашу эскадру во Владивостоке. В следующем году по прогнозам будет война между Китаем и Японией за влияние над Кореей. Наш флот должен выглядеть внушительно, чтобы помочь нашим дипломатам. Не так ли, Николай Карлович?

– Ваше императорское величество, – Гирс задумчиво пожевал губами. – В моём ведомстве также склоняются к возможности военных действий между Китаем и Японией в следующем году. И наличие усиленной эскадры нашего флота во Владивостоке было бы хорошим подспорьем в возможных дипломатических переговорах с Японией, Китаем, Кореей и, конечно, с представителями стран Европы, Англии и США.

– Ваше императорское величество, мы всё обсудим в Морском ведомстве. Надо получить подробную информацию о состоянии судов в Средиземном и Чёрном морях. Думаю, до нового года я представлю вам состав, маршрут и график движения судов для усиления Владивостокской эскадры и возвращения государя наследника, – командным голосом отрапортовал генерал-адмирал. – В Англию также надо будет прийти в солидном составе.

– Я надеюсь на вас, Алексей Александрович. Эта миссия важна для государства, – произнёс император, с улыбкой глядя на брата, а потом обратился к Ванновскому: – Пётр Семёнович, я думаю, надо усилить в военном плане Приамурскую область на время возможного конфликта.

– Я отдам необходимые распоряжения, ваше императорское величество. Военный губернатор Приамурской области Павел Фёдорович Унтербергер не только хороший хозяйственник, но и отличный командир. Он окажет всю необходимую помощь генерал-губернатору Духовскому. Насколько мне известно, вы, ваше императорское величество, планируете утвердить Сергея Михайловича в этой должности.

– Да, Пётр Семёнович. Сегодня такой указ будет подписан, – император сжал кулаки. – Очень жалко барона Корфа. Замечательный человек ушёл из жизни. Царство ему небесного.

Император перекрестился, вслед за ним осенили себя крестным знамением все сидевшие за столом.

– Ваше императорское величество, а какой будет наша позиция в возможном военном конфликте Японии и Китая? – осторожно спросил Гирс.

– Нейтральная, Николай Карлович, нейтральная. Но вот потом надо будет попытаться из результатов этого конфликта решить основную нашу проблему на Дальнем Востоке, – с усмешкой ответил Александр.

– И какую проблему, ваше императорское величество? – вновь задал вопрос министр иностранных дел.

– Незамерзающий порт, Николай Карлович. Он нам вот как нужен, – государь сжал на правой руке свой кулак немалых размеров и потряс им в воздухе. – Владивосток всем хорош, но на три месяца в году он замерзает. Кораблям либо стоять скованными льдами, либо уходить, как сейчас, на зимовку в Японию, это пока она нам дружественная. Во-вторых, Владивосток выходит непосредственно не в океан, а в Японское море. И в перспективе с бурным ростом флота у Японской империи и её сетью островов она может изолировать наш флот от открытого океана. Можно сказать, что уже сейчас выход в Тихий океан зависит от отношений с Японией. Я прав, Алексей Александрович?

– Боюсь, что правы, ваше императорское величество. Морское министерство делает всё, чтобы осуществить скорейшее оборудование Владивостока, ибо только он на данный момент является единственным военным портом открытого моря, способным стать базой крейсерских сил русского флота в Тихом океане. Изначально Владивосток планировался использоваться для дислокации крупных эскадр, перебрасываемых сюда при необходимости с запада. Пока же корабли эскадры Тихого океана, состав которой меняется от условий военно-политической обстановки, вынуждены проводить большую часть года в зарубежных портах, даже стран – потенциальных наших противников. На настоящий момент порт Владивосток из-за своей неподготовленности не в состоянии снабдить целиком ни один корабль, – генерал-адмирал сделал паузу, чтобы подчеркнуть последнюю фразу, после которой продолжил: – А Япония действительно за последние годы просто гигантскими темпами строит военный флот. И если мы хотим иметь в Тихом океане приоритет, нам необходимо корректировать нашу кораблестроительную программу, утверждённую в восемьдесят втором году. За одиннадцать лет многое изменилось. Из-за промышленной революции в военном деле многие корабли уже устарели еще до строительства на верфи.

– А где нам лучше всего иметь незамерзающий порт, Алексей Александрович? – перебил брата вопросом император.

– У Китая на данный момент есть хорошо укреплённая база Бэйянского флота, которая находится в стратегически важном заливе Люйшунь, где размещены основные ремонтные мощности. База имеет четырёхсотфутовый док для ремонта броненосцев и крейсеров и малый док для ремонта миноносцев. Дноуглубительные работы, проведенные в бухте, позволили довести глубину внутреннего рейда и входа в бухту до двадцати футов, – задумчиво ответил великий князь. – Получить данную базу в аренду – это самый оптимальный вариант. Правда, снабжение только по морю и большое плечо до Владивостока. Второй вариант, порт Гензан на восточном берегу Корейского полуострова, в естественной гавани залива Йонхынман. Море в гавани никогда полностью не замерзает, поэтому порт является отличной якорной стоянкой. Малое плечо до Владивостока. Можно проложить сравнительно небольшой участок железной дороги в рамках Транссиба. Недостаток – опять перекрывается свободный выход в Тихий океан в случае войны со Страной восходящего солнца. Японцы, насколько помню, смогут контролировать к северу от Владивостока пролив Лаперуза у Хоккайдо, на востоке – пролив Цугару между Хоккайдо и Хонсю, на юге – пролив Цусима между Кореей и Японией.

– Спасибо за информацию, Алексей Александрович. В рамках возможного конфликта проработайте приобретение у Китая и у Кореи различных вариантов морских баз для нашего флота. Также вам надо будет направить своих офицеров в Китай и Японию. Без морского сражения, думаю, дело не обойдётся. Надо будет зафиксировать эффективность действий каждого флота по тем повреждениям, которые получат корабли. Да и другую информацию собрать.

Генерал-адмирал склонил голову, а император повернулся к военному министру.

– Кстати, Пётр Семёнович, а чем занимаются ваши генштабисты в Приамурье? Та особая группа офицеров, которую организовали по предложению наместника, – Александр вопросительно посмотрел на военного министра.

– Ваше императорское величество, насколько мне известно, готовят путешествие в Маньчжурию для картографической разведки.

– То есть они собираются заняться тем, что делают офицеры топографического корпуса. А их зачем в отдельную группу собирали? До вас же доводился доклад по результатам проверки подполковника Фукусима. Тогда было выявлено, что три владельца фотосалона являются офицерами генерального штаба Японии и занимались шпионажем. И не один год. При этом оставались подданными микадо. Наши офицеры что, не могут действовать так же? Честь не позволяет? Или ума не хватает? – с каждой фразой голос императора становился всё более раздражённым.

– Скорее последнее, ваше императорское величество. Такому виду разведки в академии не учат. И я пока не знаю, где взять таких учителей, – ответил Ванновский и опустил голову, уставившись в стол.

– А я вам подскажу, Пётр Семёнович. После предпоследнего покушения, когда погибли полицейские при попытке задержать террористов, Николай, как наместник, утвердил проект полицмейстера Хабаровска Чернова об открытии школы по обучению полицейских для городов Дальнего Востока. Потери надо восполнять и других полицейских учить, чтобы живыми оставались. А две недели назад при этой школе по указанию наместника открыли курсы по подготовке офицеров, пока, правда, в основном вольноопределяющихся, из-за нехватки офицерского состава на Дальнем Востоке. На этих курсах офицеров будут обучать, как выявлять шпионов, террористов, контрабандистов, как создавать свою сеть шпионов на территории других государств. И знаете, кто у них преподаватели, Пётр Семёнович?

– Нет, ваше императорское величество. Откуда на Дальнем Востоке такие учителя?

– А преподаватели там следующие. Следственный пристав Банков читает лекции по дисциплинам, связанным с расследованием преступлений. Штабс-ротмистр Савельев и другие офицеры корпуса жандармов преподают то, чему их самих учили на курсах при поступлении в корпус. Сотник Аленин-Зейский – рукопашному бою, стрельбе и другим боевым наукам. Нашли ещё пару человек, которые обучают каким-то дисциплинам. Программу обучения отослали мне. Но её ещё полтора месяца ждать.

– Оригинально, ваше императорское величество. Какие-то универсальные кадры получатся. Не удивлюсь, если автор этих курсов сотник Аленин-Зейский? – произнёс Ванновский. – Наш пострел везде поспел.

– Вы правы, Пётр Семёнович. У этого молодого человека удивительная способность предавать очевидному для всех новое, более эффективное направление. И знаете почему, Пётр Семёнович?

– Почему, ваше императорское величество?

– Его не связывают условности. Он не видит для себя ничего странного в том, что на курсах преподают офицеры и чиновники трёх или даже четырёх разных ведомств, которые обычно конкурируют друг с другом, – император сделал паузу, а потом жёстко продолжил: – А поэтому, господа, я требую, чтобы при расследовании последних покушений на моего сына не было никаких межведомственных дрязг. Все должны работать как одно целое, прилагая все усилия. Я хочу знать, кто стоит за этими покушениями. И знать точно. Вы все поняли меня?

Сидевшие за столом дружно склонили головы.

– Пока новой информации не поступило, прервемся на обед, господа. Потом продолжим.

Глава 19Ценная награда

Я находился в рабочей комнате Гатчинского дворца перед кабинетом императора, ожидая его аудиенции. Вчера в стрелковую школу в Ораниенбауме, куда я был временно откомандирован, прибыл фельдъегерь с приказом прибыть на приём к Александру III. И уже больше получаса жду его в присутствии военного министра Ванновского, которому был в своё время представлен, и группы генералов, с которыми не знаком. Все они уже рассмотрели меня как невиданную зверюшку и тихо вели между собой беседу. Я же, стоя в отдалении от них, прикидывал, чего мне ждать от государя. Причин, по которым меня так неожиданно потребовали на ковёр, было две. Первая – неделю назад прошедшие в Ораниенбауме в присутствии императора испытания пулемётов Максима и Мадсена. Вторая – слухи о моих взаимоотношениях с её императорским высочеством великой княгиней Еленой Филипповной Романовой, в девичестве принцессой Еленой Луизой Генриеттой Орлеанской, которые поползли при дворе.

В этот момент из кабинета государя вышел мой непосредственный начальник генерал Черевин и пригласил их превосходительств войти, мне же показал на стул и осуждающе помахал перед собой пальцем. Рабочая комната опустела, я же, подойдя к стулу, плюхнулся на него и приказал себе расслабиться. Как в той пословице: «Если изнасилование неизбежно, то надо расслабиться и получить удовольствие». Незаметно для себя стал вспоминать события, которые произошли с момента последнего покушения на цесаревича.

Разговорить мадемуазель террористку, когда мы втроём вошли в комнату, не удалось. Девица молчала, изредка ругаясь на трёх языках. В обнаруженных при ней вещах, кроме интересных заколок, нашелся французский паспорт, приличная сумма денег, пригласительный билет и различные женские мелочи. Бал из-за смерти барона Корфа прекратили. Как-то не по-христиански танцевать, когда в комнате покойник лежит.

Машенька, слава богу, легко отделалась, разбитые губы, сломанная челюсть и огромная шишка на голове. Через месяц была как новенькая, только незаметный шрам снизу челюсти говорил о её ошибке. А вот некоторые, я имею в виду казака Селевёрстова и казака Чупрова, которые отвечали за рукопашный бой в обучении агентов, получили от меня десять персональных занятий по системе Ли Джунг Хи и прокляли всё на белом свете. Да и с Филатьевой провёл пару занятий по «подлым ударам». Но это было позже.

В вечер же торжества по окончании бала и всю ночь трудились, не покладая рук и ног. Надо было установить, кто же такая Габриэль Мари Эстре, откуда она явилась, по чьей воле хотела убить наследника престола, кто за ней стоит. Дел было много. Для опроса населения подключили курсантов организованной десять дней назад школы по подготовке разведчиков и контрразведчиков.

После ознакомления с моим проектом о создании на Дальнем Востоке специальной группы, которая будет комплексно работать, как по революционной деятельности, так и по шпионской, который цесаревич и барон Корф одобрили, отдел при канцелярии генерал-губернатора был создан. В него вошли восемь вольноопределяющихся, подпоручик и корнет. Не хватает на Дальнем Востоке офицерских кадров. Пришлось изворачиваться. Хорошо, что с вольноопределяющимися особых проблем не было. И проверить их было просто. Все местные жители, подноготную которых можно было узнать с момента рождения и до него.

С курсами обошлись малой кровью. Николай, как наместник Дальнего Востока, дал ход проекту полицмейстера Хабаровска Чернова по организации школы для нижних чинов полиции. Было выделено помещение, финансирование. Туда же воткнули и курсы. Тем более учителя были те же. Сборная солянка от всех ведомств. Банков, Савельев и его коллеги, доктор Любарский, начальник вновь созданного в полицейском управлении антропометрического и фотографического бюро Васильев и я. Программа обучения ещё создавалась. Основной упор был сделан на практику, благо все «учителя» были практиками, а не теоретиками.

Вновь созданную группу при канцелярии генерал-губернатора Приамурья в целях конспирации назвали «отделом по борьбе с контрабандой». И не зря. Уже через пять дней после выхода приказа наместника об изменении штатов канцелярии и организации курсов обучения меня посетил Тифонтай с «разведочной миссией». Кое-что сообщил по местному криминалу, видимо о конкурентах, сообщил, что отправил информацию в Китай по моей сестре, а потом тонко в разговоре пытался узнать, что же это за новый отдел организован в канцелярии генерал-губернатора. Пришлось и мне «слить» чуток информации, доверительно сообщив, что готовятся чиновники и офицеры, которые будут бороться с контрабандным выловом морепродуктов в наших водах подданными других государств. Успокоенный Тифонтай ушёл, а я сделал очередную зарубочку в памяти по китайскому купцу, уже российскому подданному.

Вот этих ребят и кинули на опрос населения, раздав им в помощь фото мадемуазель Эстре. Пускай на практике отрабатывают свои минимальные знания, полученные за несколько занятий, и набираются опыта. Как написал великий Пушкин, «опыт, сын ошибок трудных». Без ошибок и шишек на своей голове опыта не получишь. И лучше их получить на родной земле. На чужой результат может стать фатальным.

На утро следующего дня решили провести очную ставку Эстре и Белкова. И она дала результат. Сергей Иванович признал в террористке мадемуазель, которая проживала в том же пансионате, что и он, при подготовке к покушению. Но кто она такая, он сказать не может, так как их не знакомили. А знакомиться самостоятельно с кем-либо в пансионате и округе им было строго запрещено. Несколько раз Белков видел мадемуазель в обществе товарища Степана.

Савельев, который проводил очную ставку, вышел в коридор, довольно потирая руки.

– Силантьев, – позвал он одного из казаков, которые состояли при отделении жандармов. – Пулей летишь на телеграф. Передашь вот эту записку.

С этими словами штабс-ротмистр передал посыльному сложенный листок, а тот бегом направился на выход.

Увидев меня, Савельев улыбнулся и произнёс:

– Опознал Белков мадемуазель Эстре. Она проживала в том же пансионате, где их готовили, и знакома с товарищем Степаном.

– А что она говорит? – поинтересовался я.

– Молчит да Белкова дерьмом по-французски обозвала с парижским прононсом. Тяжеловато будет её разговорить.

– Владимир Александрович, а может, мне её попугать, как Сергея Ивановича? Если она действительно француженка, то у неё в крови должен быть ужас перед русскими казаками после Отечественной войны двенадцатого года. А если и из наших барышень с подложным паспортом, то мы для неё варвары и звери.

– А что?! Хорошая идея, Тимофей Васильевич. Вам много времени надо?

– Владимир Александрович, думаю, пяти минут достаточно будет.

Закончив фразу, я осмотрел казаков, которые присутствовали в коридоре. Один из них мне понравился. Широкоплечий крепыш цыганской наружности с серьгой в правом ухе и окладистой черной как смоль бородой. В общем, вылитый разбойник.

– Казак? – обратился я к нему.

– Казак Фомин, ваше благородие, – уважительно ответил мне казачина, косясь на мои погоны и награды. Не пропустил и «клюкву» на шашке.

– Слушай меня внимательно, Фомин. Сейчас мы войдём в кабинет, где допрашивают девицу, которая злоумышляла на цесаревича. Общаться она не хочет. Твоя задача, казак, смотреть на неё так, будто хочешь немедленно её ссильничать во всех известных и неизвестных тебе позах. Ну и словами, если что, мне подыграешь. Всё понятно?

Фомин удивлённо вытаращился на меня, а потом расплылся в довольной улыбке.

– Так точно, ваше благородие, – ответил он под смешок остальных казаков, которые находились в коридоре. Улыбнулся и Савельев.

– Хотелось бы мне посмотреть на это представление, Тимофей Васильевич, но не буду вам мешать, – произнёс штабс-ротмистр.

Кивнув казаку, чтобы тот следовал за мной, я вошёл в кабинет. Поручик Радиевский, который заполнял лист допроса, удивлённо посмотрел на меня, а Белков сделал несколько шагов подальше от меня, пока не упёрся в стену.

– Константин Константинович, – обратился я к поручику. – Владимир Александрович хочет посоветоваться с вами в коридоре, а я вместе с казаком пока посторожу мадемуазель Эстре и господина Белкова, чтобы они глупостей не совершили.

Радиевский, пожав плечами, поднялся из-за стола и вышел в коридор.

– Рад приветствовать вас, Сергей Иванович. Не беспокойтесь, я не по вашу душу. Свои обещания я держу.

Белков смотрел на меня как кролик на удава и, кажется, пытался вжаться в стену. Очень удивлённо на Белкова глядела несостоявшаяся убийца цесаревича, потом она перевела взгляд на меня.

– Мадемуазель, судя по тому, как вы выражались на великом и могучем русском языке, он вам знаком. Моего знания французского недостаточно, чтобы донести до вас все те мысли, которые сейчас озвучу.

Эстре презрительно фыркнула и с вызовом посмотрела на меня.

– Мадемуазель, вы несколько ошиблись, совершая попытку убить наследника российского престола в Хабаровске. Здесь не Европа, а медвежий угол, где закон – тайга, прокурор – медведь. Поэтому, если вы будете молчать, сегодня же ночью вашу камеру посетит взвод казаков, которые сильно изголодались по женскому телу. Если вы и на следующий день не заговорите, ночью данная процедура повторится. Чтобы у вас не осталось иллюзий, тюрьму охраняют казаки, и они будут молчать так же, как и те, которые посетят вас. Они все очень недовольны тем, что вы пытались сделать.

Эстре с недоверием смотрела на меня, но я увидел, как у неё в глазах просыпается страх. В этот момент в разговор вмешался Фомин.

– Вашбродь, дозвольте?

– Чего тебе, Фомин? – процедил я.

– Вашбродь, не надо взвода. Не выдержит барышня, уж больно она тоща. А вот десятка хватит. Мы, ежели что, и по два раза пройдемся. Там в женской камере удобно будет. Кровать-то есть. Руки и ноги полотенцами, чтобы синяков не оставлять, к спинкам привяжем. Подол в зубы и со всем нашим удовольствием, – казак мечтательно зажмурился, а из уголка рта на бороду выступила слюна и затерялась в волосах.

«Верю, еще как верю, – подумал я, глядя на казака. – Вот кому в театре играть. А может, он и не играет?! В паху-то шаровары топорщатся».

Эстре завороженно уставилась казаку ниже пояса, а Белков, как я отметил краем глаза, с ужасом смотрел на меня.

– И ещё, мадемуазель, если вы думаете, что я пугаю, то вы ошибаетесь. Товарищ Иван, с которым вы наверняка были знакомы, убил мою любимую женщину, а вчера по вашей вине умер человек, которого я уважал, как отца. Поэтому всё, что пообещал, я выполню.

– Это точно, – довольно произнёс Фомин. – Его благородие из казаков. В Приамурье все знают, что Ермак, если что сказал, то обязательно сделает. Ой, извиняйте, ваше благородие.

Я, оставив слова казака без внимания, произнёс:

– Итак, мадемуазель, ваш выбор?

Эстре посмотрела на мою каменную физиономию, лыбящегося в предвкушении Фомина и застывшего в ужасе Белкова и произнесла:

– Я всё расскажу.

– Надеюсь на это. Поверьте, быть просто повешенной и повешенной многократно изнасилованной – это две большие разницы.

Развернувшись, я вышел из кабинета, взмахом руки показав, чтобы Фомин остался в кабинете. В коридоре Савельев и Радиевский вопросительно уставились на меня.

– Она будет говорить, – устало произнёс на их невысказанный вопрос.

Я усмехнулся, выскальзывая из воспоминаний. Показания Эстре нам мало, что дали. Поздняя дочь польского дворянина, участника Польского восстания шестьдесят третьего года, который вовремя смылся во Францию. Там женился. В семидесятом году родилась дочь, которую отец воспитал в ненависти к дому Романовых. Шестнадцатилетней девочкой вышла за француза Эстре, который умер во время эпидемии гриппа. Год назад познакомилась с товарищем Степаном, который стал наставником и любовником. Была отправлена в Хабаровск для контроля выполнения покушения. Когда обе попытки сорвались, самостоятельно приняла решение убить цесаревича во время Рождественского бала. Соблазнила офицера в канцелярии генерал-губернатора, от которого получила пригласительный билет. Кобуру и пистолет получила от своего любовника ещё в Швейцарии для самообороны. Все концы опять сходились в Швейцарию к товарищу Степану. Насколько знаю, им сейчас очень плотно занимаются и жандармы и представители МИДа. Раз до сих пор Белкова и Эстре не казнили, следствие продолжается, а прошло уже девять месяцев.

Награды за предотвращённое покушение пришли с указом императора в конце января девяносто четвёртого года. Наградили всех причастных и непричастных. Агентессы получили медали «За храбрость». Филатьева – золотую с ношением на груди, а Соболева и Лагунова – по серебряной. Кроме того, им были присвоены чины коллежского регистратора, и, соответственно, девицы получили личное почётное гражданство, а Филатьева отдельным рескриптом императора личное дворянство. Этим был сильно расстроен Ромка, который питал в отношении Машеньки Филатьевой определённые надежды.

Мне дали Владимира четвёртой степени, плюс к этому подарили мызу Калитино, которая была в трёх верстах от моих Курковиц. Видимо, императрица решила сделать из меня барина, либо их величества захотели посмотреть, как я справлюсь ещё с шестьюдесятью пятью дворами крестьян, которые хоть и выкупили свои наделы у бывших хозяев мызы, но их не хватало для нормальной жизни.

Управляющий Сазонов был в таком шоке от этой новости, что разорился на телеграмму, которую можно было свести к двум словам: «Что делать?» Ответил: «Готовьте проект по развитию Калитино». Представьте моё удивление, когда в середине марта, за пару дней до отъезда цесаревича во Владивосток в Хабаровск, с этим проектом прибыл Сёмка, который выступал кучером во время поездки к княгине Трубецкой. По его рассказу о его злоключениях во время этого путешествия можно было написать целый роман. Зато у меня появился личный слуга и ещё один ученик, который просто впитывал боевую науку. Должен же быть у меня в имениях хоть один человек, который знает, как держать оружие. Всякое бывает. Александру Ивановичу отправил телеграмму, что проект одобряю, финансирование разрешаю.

Цесаревич, когда узнал, что ему предстоит сватовство к Елене Орлеанской, отправил Элеонору с театром назад в Благовещенск. Потом на три дня заперся с Волковым в своих апартаментах. В этот раз, слава богу, меня миновала чаша сия, которая, судя по тому, сколько бутылок опустело, была бы размером с тазик, а то и больше.

В путешествие с цесаревичем отправлялся только кубанский взвод, остальные оставались на месте. Хорошо, что было принято решение их не расформировывать, а оставить в составе казачьих войск. Местом дислокации всех трёх взводов так и остался Хабаровск, где была уже готовая инфраструктура. Пришлось расстаться с братами, но я им клятвенно пообещал, что, как смогу, вернусь назад на Дальний Восток.

Селевёрстовым отписал, чтобы они продолжили планы по строительству гостиницы с банным комплексом, трактиром, магазином и конюшней. Дом также отписал им, плюс к этому отправил ещё немного денег и просьбу к дядьке Петро поклониться от моего имени могилам родителей, деда и заказать поминальные службы в церкви. Чуринский обоз для передачи письма и денег удачно подвернулся. При этом от станицы Черняева охрану обоза будут осуществлять казачата из станичной школы второго набора. Растёт слава черняевской школы, ширится!

Переход в Англию был осуществлён на уже знакомом цесаревичу броненосном крейсере «Память Азова». Данный корабль ввел меня в состояние шока. Кроме паровой машины он имел парусное вооружение. Я, конечно, не большой знаток флота, но что-то мне мешало ассоциировать данный крейсер с теми кораблями, которые я помнил по картинам и фильмам о Русско-японской войне. Тем более, как узнал, данный крейсер был введён в строй всего три года назад. Его, как узнал, предшественник «Владимир Мономах» и минные крейсера «Всадник» и «Гайдамак», которые прибыли на усиление эскадры Тихого океана, также не порадовали меня своим внешним видом. Я уже стал думать, что точно попал в другой мир. Неужели за десять лет до войны с япами корабли так сильно изменятся?

Ну, как бы там ни было, до греческого порта в городе Пирей дошли без происшествий, за исключением того, что я оказался подвержен морской болезни, особенно если была боковая качка. До этого плавал, точнее ходил только по рекам и никаких проблем не знал. А здесь узнал и некоторое время провёл в не лучшем состоянии, чем немедленно воспользовался ротмистр Волков. У него вошло в привычку, узнавая о моём состоянии здоровья, предложить перекусить чего-нибудь вкусненького или выпить. Веселился он, гад такой, по-дружески!

В Пирее произошла смена кораблей. Для дальнейшего путешествия в Англию цесаревичу были выделены броненосцы «Император Александр II» и «Император Николай I». Вот это были уже другие корабли. Похожие на те, которые я помнил.

В английской резиденции семейства Орлеанских под названием Стоун-Хаус в графстве Бакингемшир произошла встреча Николая и Елены. Что я могу сказать, французская принцесса Елена Луиза Генриетта Орлеанская мне понравилась и внешностью, и характером. Николаю, как мне показалось на первой и последующих встречах, – тоже, но потом был приём у королевы Великобритании Виктории, где цесаревич встретился со своей прежней любовью. После этой встречи Николай, можно сказать, загрустил, но задание императора выполнил, согласие на брак от Елены было получено. Папаша Луи-Филипп данный брак благословил и был не против перехода Елены в православие. Принцесса также дала добро.

В Кронштадт из Англии пришли в середине мая, а в конце этого же месяца я, как командир конвоя охраны будущей супруги наследника, отправился назад за невестой. Руководил данной экспедицией великий князь Сергей Александрович, с ним в свите отправились мой друг Алекс с Мари, свадьба которых по каким-то причинам была перенесена на август этого года. И я на ней неплохо потом погулял.

Кроме Алекса и Мари в свиту включили представителей «картофельного общества», так называли себя друзья из ближнего детского круга Николая, графа Шереметева Дмитрия с его женой Ириной, которая в девичестве была Воронцовой-Дашковой. Внешне она была очень похожей на принцессу Елену, но только внешне. Характер у Ирины был тяжелым и властным. Бедный Дима! Он вместе с Алексом был ярким представителем подкаблучников. Брат Ирины граф Иван Воронцов-Дашков вместе с женой Варварой очень выгодно выделялись на фоне этих двух пар взаимным уважением и терпением друг к другу.

Благодаря Алексу и Мари, эта тесная компании личных друзей цесаревича меня приняла в свой круг. Правда, не все. Граф Шереметев, род которых, по его словам, выводил свои корни, как и род Романовых, от московского боярина Андрея Кобылы, мягко говоря, отнёсся ко мне прохладно. И сдерживался от дерзостей в мою сторону только потому, что Алекс, как ни крути, был внуком Александра II, двоюродным братом цесаревича, и он называл меня своим другом.

А потом случилось то, что случилось. Мой французский разговорный был откровенно плох, поэтому общался я с принцессой Еленой на английском языке, который остальные представители молодёжи практически не знали. И часто эти беседы были в отдалении от свиты. Елена, узнав, что я трижды спасал жизнь Николая, а один раз закрыл его своим телом от пули, пожелала узнать всё подробно. Пришлось рассказывать. Со стороны всё это смотрелось двусмысленно, особенно после того, как я начал замечать, что принцесса посматривает на меня явно с женским интересом. Если бы не мой опыт предыдущей жизни, я бы этого не заметил и не почувствовал. А тут чуйка забила тревогу. Что-то мне не хотелось становиться князем Салтыковым, который будущую Екатерину Великую также сопровождал к жениху.

Поэтому после крещения Елены Филипповны тридцатого июня на день святого апостола Филиппа и её бракосочетания с Николаем в конце июля я отпросился в отпуск, чтобы быть подальше от молодых. Хорошо отдохнул в своём имении. Сазонов приводил в действие проект по двум мызам, и у него это очень хорошо получалось. В деревне Курковицы белели новыми срубами избы пятистенки. Как мне пояснил Александр Иванович, года через три-четыре все жители деревни будут жить в своих новых избах и на своих земельных наделах, если не произойдёт неурожая. Но и тогда на картофеле и молоке никто голодать не будет. Благодаря рыбьему жиру все дети живы, окрепли. Глядя на членов курковицкого колхоза, жители новой моей деревни Калитино дружно организовали своё коллективное хозяйство, с учётом распределения земель и проекта Сазонова.

Управляющего я переселил в дом, который принадлежал бывшим хозяевам мызы Калитино. Тот был поменьше моего в Курковицах, да и Калитино требовало большего внимания. А самое главное: у Сазонова в семье случилось пополнение, и младенец Тимофей Александрович, названный в мою честь, оказался очень горластым, особенно по ночам. Так что переселение было вызвано и потребностями в собственном спокойствии. Несмотря на толстые стены дома, молодого Сазонова было слышно.

В общем, во время отпуска оторвался по полной. Объелся собственноручно выловленными карасиками. Классно потренировался по два раза в день, не считая зарядки. Получил кучу благодарностей от жителей Курковиц и Калитино при встречах. Погулял на свадьбе у Мари и Алекса, на которой встретился со Светланой-Анечкой фон Дерфельден, точнее уже Червонной. Моя не удавшаяся любовь вышла замуж за сына командира первой бригады второй гвардейской кавалерийской дивизии генерал-майора Червонного Сергея Прокофьевича, который был женат на дочери барона Шеринга. Молодой Червонный служил в чине поручика в том же уланском полку, что и воспитатель Анечки.

На свадьбе нас представили друг другу. Особой радости от встречи в глазах Анечки я не увидел, но меня, если честно, это особо не задело. Моё сознание только фиксировало, что госпожа Червонная очень похожа на мою жену из прошлой жизни, а вот чувства к этой девушке куда-то пропали. В душе оставалась моя Дарьюшка и нерождённый ребёнок.

На этом же торжестве присутствовали и Николай с Еленой, которая подарила мне вальс, пока цесаревич танцевал с невестой. Граф Дима Шереметев, который вместе с женой были в окружении наследника и его жены, почему-то очень расстроился. Честно говоря, он ещё при сопровождении Елены из Англии в Россию как-то по-особенному к ней относился. Даже со своим опытом из прошлой жизни, я не смог бы точно охарактеризовать эти чувства. Больше всего было похоже на ревность мужа к своей жене. Где-то так. Может быть, это было связано с тем, что принцесса и жена графа Ирина были очень похожи.

Я вынырнул из воспоминаний и вскочил со стула. Из кабинета императора вышел военный министр в сопровождении генералов, и они все проследовали на выход. Генерал Черевин, показавшийся в проёме входа в кабинет, взмахом руки показал мне, чтобы я заходил. Лицо у него было очень недовольным.

«Судя по всему, не по испытаниям пулемётов меня хочет видеть государь. А по второму вопросу и без вины можно без головы остаться», – подумал я, с некоторым трепетом входя в кабинет Александра III.

Император сидел за столом, сделав знак, чтобы Черевин вышел, Александр молча показал мне, чтобы я садился на стул. Я сделал первый шаг к стулу, как к эшафоту, и в этот момент под шелест материи в кабинет вошла императрица. Я вытянулся во фрунт, а император, поднявшись и выйдя из-за стола, взял стул-кресло и пододвинул его к жене. Мария Фёдоровна грациозно опустилась в кресло, за ней грузно осел за столом император, который ещё раз показал мне, чтобы я садился на стул. Когда я занял на нём место, Александр произнёс:

– Сотник Аленин-Зейский, расскажите нам, что вас связывает с великой княгиней Еленой Филипповной.

– Ваше императорское величество, – я вскочил со стула, но, повинуясь жесту императора, опустился обратно. – Смею сказать, что только добропорядочные отношения.

– А вот до меня довели другую информацию, – Александр жестко посмотрел мне в глаза.

Я взгляда не отвёл и ответил императору:

– Ваше императорское величество, я был бы плохим личником, если бы не знал о тех слухах, которые поползли по дворцу о наших взаимоотношениях с её императорским высочеством. Но хочу вас заверить, каких-либо оснований они под собой не имеют. Я готов жизнь отдать за государя наследника и его жену. Её императорское высочество я воспринимаю только как жену цесаревича и никак иначе.

– Откуда же появились такие слухи, Тимофей Васильевич? – вступила в разговор императрица.

– Ваше императорское величество, – я опять непроизвольно вскочил, но был посажен обратно на стул жестом уже Марии Фёдоровны. – Возможно, этому послужили наши многочисленные беседы во время путешествия из Англии и уже здесь во дворце. Я плохо знаю французский, а её императорское высочество хорошо говорит на английском, как и я. Из-за того, что беседы между нами велись на том языке, который окружающие мало понимали, и возникли такие слухи. Но я лишь рассказывал её императорскому высочеству об особенностях жизни в России. Много рассказывал о Дальнем Востоке, о жизни казаков, других народах, которые проживают по окраинам нашей империи. Ей действительно было интересно слушать об этом.

– А откуда, Тимофей Васильевич, вы так хорошо знаете английский язык? – этот вопрос задал уже император.

– Ваше императорское величество, на Дальнем Востоке английский язык более распространён, чем другие. Это связано с тем, что основной торговый оборот в Китае и Корее связан с Англией и США, – ответил я. – Вот и выучил его.

– Тимофей Васильевич, а чем было вызвано, что вы сначала вытребовали себе отпуск, а потом почти на два месяца были откомандированы в стрелковую школу? Складывается такое ощущение, что вы стремитесь избежать встреч с Ники и его женой, – задала вопрос Мария Фёдоровна и взглянула на меня так, что куда там рентгену.

– Ваше императорское величество, отпуск я испросил, чтобы разобраться с вашим новым подарком – имением. А в стрелковую школу был откомандирован по требованию военного министра, – пробормотал я, опустив голову, ощущая, насколько фальшиво звучат мои слова.

– Тимофей Васильевич, вы любите Елену?

Охренев от такого вопроса, я вскинул голову и удивлённо уставился на императрицу.

– Ваше императорское величество, в отношении её императорского высочества я испытываю чувство глубокого уважения и почтения, – осторожно подбирая слова, ответил я. – О чём-либо другом я не смею и думать. А точнее не думаю!

Императрица долго и внимательно смотрела на меня, а потом, повернувшись к мужу, произнесла:

– Как я думаю, здесь второй вариант из тех, которые мы обсуждали.

– У меня сложилось такое же мнение, – ответил ей император, который всё это время также не отрывал сурового взора от моего лица. – Но со слухами надо что-то делать. Тимофей Васильевич, а как вы смотрите на то, чтобы некоторое время послужить в Москве? Например, в Сумском полку, к которому приписан ваш друг Алекс.

Император ухмыльнулся и продолжил:

– Выслужите ценз для поступления в академию. Не сомневаюсь, что экзамены вы легко сдадите.

Александр замолчал, ожидая моего ответа.

– Ваше императорское величество, а нельзя ли мне выслужить ценз в Амурском казачьем полку? – с затаённой надеждой спросил я.

– Вы действительно готовы сейчас снова уехать на Дальний Восток? – удивился государь.

– Да, ваше императорское величество, – я мечтательно улыбнулся. – Если честно, то мне часто тайга снится. А иногда просыпаюсь ночью из-за того, что показалось, будто бы с Амура прохладой повеяло.

Я, смутившись от своей откровенности, замолчал, а император и императрица долго смотрел на меня, не говоря ни слова. Наконец Александр, видимо, что-то определив для себя, произнёс:

– Я приму решение позже, а пока, Тимофей Васильевич, можете быть свободным. Оставайтесь в распоряжении Петра Александровича. Он доведёт до вас моё указание.

* * *

Дождавшись, когда сотник выйдет из кабинета, и отправив жестом заглянувшего Черевина обратно, государь повернулся к жене и спросил:

– Что скажешь, Минни?

– Саша, я аккуратно поговорю с Еленой. Не хотелось бы терять наладившееся с ней взаимопонимание. А мальчик хорош. Понял, чем ему грозит внимание с её стороны, и начал искусно избегать встреч. Многие бы постарались воспользоваться такой ситуацией.

– Не знаю, Минни, правильно ли мы поняли его действия. Иногда мне кажется, что в нём ума и благородства куда больше, чем в отпрысках многих знатных родов. Возможно, именно поэтому он чужд дворцовой жизни. Мне, конечно, было бы куда спокойней, если бы он был рядом с Ники, но в сложившейся обстановке этого делать нельзя. В первую очередь для сына. Да и боюсь, что этого казака быстро сожрут здесь.

– И что ты решил? Действительно отправишь его в Амурский полк?

– Я думаю, что моё решение ему понравится.

* * *

Через два дня после памятного разговора с императором я получил предписание отправиться в распоряжение генерал-губернатора Приамурья Духовского. При этом я должен был сопровождать груз до Владивостока, который состоял из пяти пулемётов Максима и десяти Мадсена. Такого ценного подарка от самодержца государства российского я не ожидал.

Глава 20Разговор с Духовским

– Ваше превосходительство, разрешите войти? – спросил я, входя в открытую секретарём дверь кабинета генерал-губернатора Приамурья генерал-лейтенанта Духовского.

– Входите, сотник, – Сергей Михайлович с улыбкой на лице поднялся со стула и вышел из-за стола. – Рад вас видеть, Тимофей Васильевич. Какими судьбами здесь оказались?

– Ваше превосходительство, представляюсь по случаю прибытия для дальнейшего прохождения службы, – с этими словами из сшитой по моим рисункам полевой офицерской сумки достал конверт и вручил его Духовскому.

Генерал-губернатор осмотрел печати, хмыкнул, сломал их и достал листок. Прочитал и, с интересом глядя на меня, произнёс:

– Тимофей Васильевич, вам известно, где вы будете служить?

– Никак нет, ваше превосходительство. По предписанию должен явиться в ваше распоряжение. Также мною во Владивосток доставлены пять пулемётов Максима и десять пулемётов Мадсена с большим запасом патронов.

– Это хорошо. Слышал об этом оружии, но видеть, сами понимаете, ещё не приходилось, – Духовский улыбнулся в свои запорожские усы. – Но теперь увижу.

Генерал-губернатор с каким-то интересом, но по-доброму посмотрел на меня, потом, сделав шаг ко мне, потрепал за правое плечо.

– Ещё раз скажу, что рад, Тимофей Васильевич, очень рад видеть вас вновь. Проходите, присаживайтесь, – с этими словами генерал подвёл меня к стулу-креслу перед его столом и нажатием на плечо посадил в него.

Заняв своё место за столом, Духовский ещё раз перечитал полученное письмо из канцелярии императора, после чего произнёс:

– Тимофей Васильевич, а где бы вы хотели служить?

– Ваше превосходительство, если бы мне было предоставлено право выбора, то я бы хотел получить под командование три взвода конвойцев, которых бы обучил тактике ведения боевых действий с использованием пулемётов. А так, куда прикажете, ваше превосходительство. Готов служить в любом подразделении и на любой должности, – с этими словами я встал и принял стойку смирно.

– Садитесь, Тимофей Васильевич. И давайте дальше без чинов. Беседа у нас будет долгой. Вы же источник новостей о жизни Санкт-Петербурга и императорского двора. Газеты к нам и те почти с двухмесячным опозданием приходят. Так что все новости только по телеграфу. А пока расскажите, что это у вас за сумка такая интересная. Ни разу подобного не видел.

– Сергей Михайлович, столкнувшись в стрелковой школе в Ораниенбауме с неудобством на полигоне заполнять и переносить необходимые бумаги, работать с картами, придумал вот такую полевую офицерскую сумку. По моим эскизам шорник в моём имении сшил таких несколько штук. Пять проходят испытание в Военном ведомстве. Возможно, будут приняты к снаряжению офицерского корпуса.

С этими словами я перекинул через голову ремень сумки, после чего положил её на стол и разложил, показывая внутреннее устройство «гармошки» из трёх складок.

– Вот здесь, Сергей Михайлович, держатели и кармашки для карандашей, циркуля, курвиметра, мне его сделали в мастерской Павла Буре. Там же мне сделали наручный магнитный компас. А здесь в двух отделениях можно хранить карты, документы и прочие бумаги.

«Прости меня, русский изобретатель, фамилию которого забыл. В памяти только осталась информация с кафедры топографии Рязанского училища, что наручной компас был изобретён в России, кажется, в одна тысяча девятьсот седьмом году», – подумал я, вытаскивая из держателей курвиметр и компас, передавая их Духовскому.

После того, как генерал наигрался с игрушками, высчитывая расстояния курвиметром и ориентируясь с помощью компаса на карте, которую достал из шкафа, я показал ему прототип будущей офицерской линейки из дерева с трафаретами значков, которые использовали в этом времени офицеры топографического корпуса и штабов для поднятия карты. И быстро с помощью её нарисовал так называемую в моём времени «афганскую» засаду с использованием имеющихся в настоящем времени пулемётов.

– Что это, Тимофей Васильевич? – задал вопрос генерал-губернатор, который продолжал держать в руках курвиметр и компас, не в силах с ними расстаться.

– Это, Сергей Михайлович, схема засады казаков из десяти человек, вооруженных тремя пулемётами Мадсена на противника силами до роты. Как показало испытание на полигоне в Ораниенбауме, эффективность составила до семидесяти процентов невозвратных потерь у противника за одну минуту боя.

– Этого не может быть! – усы у генерала встопорщились. – Вы хотите сказать, что за одну минуту десять казаков уничтожили семьдесят солдат противника?!

– Ваше превосходительство, во время этого условного боя тремя офицерами Ораниенбаумской школы было выпущено по мишеням из пулемёта Мадсена по одному магазину по тридцать патронов, а ещё семь офицеров сделали по пять выстрелов из винтовок. После чего ими был осуществлён отход с места засады. Весь огневой налёт составил меньше минуты. Последующий подсчет попаданий в мишени показал, что семьдесят процентов условного противника получили критические попадания, которые в реальных боевых действиях привели бы к смерти. Государь был удовлетворён таким результатом.

– Разум и весь мой опыт отказывается в это верить. Надо самому это увидеть.

– Сергей Михайлович, другая засада с использованием двух пулемётов Максима дала ещё более эффективный результат. Восемьдесят процентов убитых из ста солдат противника. А с показом проблем не будет. Я могу всё описать, а пулемёты есть.

– Почему же только описать, – хитро улыбнулся Духовский и посмотрел на меня так, что стал в этот момент похожим на атамана Ивана Сирко с картины Репина «Запорожцы». Её я помнил по прежней жизни, а здесь она уже в запасниках у Александра III. Генерал же продолжил: – Придётся ещё всё организовать и показать, ибо, по указанию государя императора, вы, Тимофей Васильевич, назначаетесь командиром конвойной сотни, а также вам вменяется создание двух пулемётных команд для войск Приамурья.

– Слушаюсь, ваше превосходительство, – я вскочил и вытянулся во фрунт со счастливой улыбкой.

– Садитесь, Тимофей Васильевич. Давно не видел такого довольного выражения на лице. Неужто при дворе так плохо служилось, Тимофей Васильевич?!

Я посмотрел на хитро-насмешливое выражение лица генерала и понял, что слухи про наши якобы особые отношения с Еленой меня обогнали. Я опустился на стул и произнёс, тщательно подбирая слова:

– Сергей Михайлович, служба в конвое цесаревича, а затем в секретной части у его превосходительства генерал-лейтенанта Черевина очень почётная и требует полной отдачи, так как стоит вопрос о жизни государя императора и членов его семьи, – я сделал небольшую паузу, чтобы поглубже вздохнуть. При этом отметил, как внимательно меня слушает Духовский. – Но, ваше превосходительство, если откровенно, то не по мне такая служба. Точнее, не служба, а та обстановка, в которой необходимо служить.

– И что же это за обстановка такая, Тимофей Васильевич?

– Я простой казак, ваше превосходительство, а там император, государыня, их императорские высочества, великие князья и аристократы, предки которых ещё от Рюрика идут. Я там каждый день, как по тонкому льду ходил. Каждое слово контролировал, чтобы впросак не попасть. И всё равно попадал. Чтобы при дворе себя нормально чувствовать, надо при нём родиться, – я глубоко выдохнул, думая про себя, не слишком ли я разоткровенничался с генерал-губернатором. – Поэтому, как только появилась возможность, попросил государя вернуть меня сюда, на Дальний Восток в родной полк. Но то, что решил государь, делает меня ещё счастливее. Именно это я обещал своему деду перед его смертью. Стать офицером и обучать казаков новым наукам.

– Да… Может, вы и правы, Тимофей Васильевич. Мне, честно говоря, вас не понять. Моя супруга Варвара Фёдоровна, которая свой род ведёт от великого князя литовского Гедимина, тоже вас не поймёт. Добровольно отказаться от службы при дворе и вернуться сюда, по словам моей жены, «в дыру». Она осталась в Хабаровске и не поехала со мной во Владивосток. Говорит, не могу смотреть на эту грязь и убожество, – генерал-губернатор задумчиво усмехнулся. – Или всё-таки не добровольно?!

– Добровольно, ваше превосходительство. Насколько я понимаю, и сюда докатились слухи об особенных отношениях между мною и её императорским высочеством великой княгиней Еленой Филипповной. И представляю, сколько всего тут додумали. Но хочу вас заверить, Сергей Михайлович, данные слухи не имеют под собой каких-либо оснований. Из-за того, что распространяют слухи те, чьи предки ведут род от Рюрика и его ближайших бояр, государь император предложил мне продолжить службу в Сумском драгунском полку в Москве, чтобы выслужить ценз для поступления в Николаевскую академию. Я же попросил его, если возможно, вернуть меня на Дальний Восток в Амурский казачий полк. И вот я здесь, – я довольно улыбнулся. – Ценз можно и здесь выслужить. Тем более, знакомых тут встречу много.

– Это точно, Тимофей Васильевич… – Духовский, глядя на мою сияющую улыбку, рассмеялся. Когда успокоился, продолжил: – Другой бы воспринял такое перемещение по службе как крах всего, а вы, Тимофей Васильевич, сияете как новый золотой.

– Но я действительно рад и счастлив вернуться домой. Пусть и временно. Если получится поступить в академию, то после её окончания также буду проситься на дальнейшую службу сюда.

– Вот и хорошо, Тимофей Васильевич, – с этими словами Духовский с сожалением стал запихивать в держатели сумки курвиметр, а за ним компас. – Да, сумка эта куда сподручнее, чем введённая в восемьдесят девятом году. Хорошая вещь. Особенно компас. В Военном ведомстве сумка со всем содержимым рассматривается?

– Да, Сергей Михайлович. С купцом Буре есть договорённость на паевое производство курвиметров и компасов. А с фотографом Болдыревым, который изобрёл смоловидную плёнку-пластинку, договорился, что он попытается создать прозрачную офицерскую линейку. С её помощью поднимать карты будет значительно легче и быстрее.

– Удивляюсь я вашим способностям, Тимофей Васильевич. Как-то на ровном месте вы значительно улучшаете уже известные вещи. Вот взять эту сумку и всё, что в ней есть. По отдельности все вещи имеются сейчас и ими многие пользуются. А вы внесли небольшие изменения, и пожалуйста, переносная штабная канцелярия у каждого офицера с собой.

– Сергей Михайлович, я привёз с собой ещё несколько таких сумок с содержимым для испытания в войсках. Одна ваша, хотя вам как бы она и необязательна по приказу от восемьдесят девятого года.

– Тимофей Васильевич, если вы подумали, что я откажусь от такого подарка, то глубоко ошибаетесь. Приму с большим удовольствием. Заранее благодарю. А теперь расскажите про пулемёты и как происходили испытания, на которых присутствовал государь император.

– Ваше превосходительство, более года назад Военное ведомство сделало заказ господину Максиму на изготовление нового пулемёта с определенными тактико-техническими характеристиками под русский патрон.

– Насколько мне известно, к данным характеристикам вы, Тимофей Васильевич, имеете непосредственное отношение, – перебил меня генерал-губернатор.

– Да, Сергей Михайлович. Когда посетил первый раз Ораниенбаумскую стрелковую школу, мне удалось пострелять из пулемёта Хайрема Максима и самозарядной винтовки Мадсена. Пришли кое-какие мысли по их улучшению, которые я изложил на бумаге. Когда три месяца назад на полигоне увидел то, что представили господа Максим и Мадсен, был приятно удивлён. Многие мои пожелания были учтены при конструировании данных экземпляров пулемётов, – я удивлённо покрутил головой. – А подполковник Мадсен перешёл на русскую службу в Оружейный отдел Главного артиллерийского управления. Полковника получил по личному указу государя.

Сделав многозначительную паузу, я продолжил:

– Сейчас в городе Коврове Владимирской губернии началось строительство на паях завода по производству ручных пулемётов Мадсена. Датская оружейная фирма «Данск Реккюлриффель Сюндикат», которая произвела двадцать его первых пулемётов, как основной пайщик будет курировать эту стройку и оснащение станками завода. Вильгельм Мадсен входит в состав учредителей этого завода. Признаюсь, и я всем своим капиталом вложился, да ещё и кредит большой взял.

– И много вложили, Тимофей Васильевич? – поинтересовался Духовский.

– На пять процентов паёв хватило. Если честно, Сергей Михайлович, не ради прибыли вложился. Её ещё долго ждать придётся. Лет пять-шесть, а может, и больше. А вот если мои пять процентов позволят пусть незначительно, но влиять на очередность отгрузки этих пулемётов в войска, то я этому буду сильно рад.

– Палец вам в рот не клади, Тимофей Васильевич, удивляюсь вашей коммерческой хватке.

– Сергей Михайлович, мы, казаки, такие. Всегда думаем, где бы прибыль получить. А здесь ещё и государственное дело. Новое оружие, которое будет ковать победу в случае военных действий.

Духовский задумался, постукивая пальцами по столешнице.

– Ковать победу… Красивое словосочетание. Надеюсь, вы правы. Я пока слабо представляю, как использовать это оружие в бою. Во время русско-турецкой войны десятиствольные картечницы Гатлинга и шестиствольные Барановского как-то себя не показали.

– Ваше превосходительство, всё зависит от грамотного применения нового оружия. А чтобы его грамотно применять, надо нарабатывать тактические схемы. Учить солдат, офицеров эффективно использовать новое оружие. Сейчас, можно сказать, создали два учебных центра. Один в Ораниенбауме, где открыли курсы по подготовке командиров пулемётных команд и будут нарабатывать тактические схемы применения пулемётов в бою. А второй здесь, в Приамурье.

– Командовать которым придётся вам, Тимофей Васильевич, – перебил меня генерал-губернатор. – Другой кандидатуры нет. Да и из письма государя ясно видно, что вам поставлена задача – осуществить применение нового оружия на боевой практике.

Я удивлённо уставился на Духовского.

– В борьбе с контрабандистами и хунхузами, – улыбаясь, пояснил мне генерал. – А вы о чём подумали, Тимофей Васильевич? Не в японско-китайской войне решили поучаствовать?

– Признаться, Сергей Михайлович, такая мысль промелькнула, – ответил я и глубоко выдохнул.

– Успокойтесь, Тимофей Васильевич, вам и по эту сторону границы найдётся, чем заняться. Из-за этой войны корейские беженцы под огнём своих же войск, а также японцев толпами переходят границу. От их рассказов о том, что творят японские солдаты, кровь стынет в жилах. Значительно увеличилось количество нападений на казачьи станицы из Китая. Всякий сброд лезет. Пока непогодица и Амур не замёрз, готовьте свою сотню и пулемётную команду. Будете стратегическим резервом при моей канцелярии. Не волнуйтесь, на месте сидеть не придётся, – Духовский взмахом руки остановил мою попытку что-то сказать. – Обещаю, будет у вас боевая практика. Будет, и в большом количестве. Найдется, что государю потом отписать. Кстати, какие планы вы, Тимофей Васильевич, наметили?

– Ваше превосходительство, кое-какие наметки я делал, но так как я не знал точно, где и в каком качестве буду служить, серьёзно данный вопрос не прорабатывал. Немедленно этим займусь. Думаю, в течение трёх дней подготовлю докладную записку.

– Хорошо, Тимофей Васильевич. А пока в общих чертах что-нибудь можете сказать?

– Ваше превосходительство, его императорскому величеству на испытаниях больше понравился пулемёт Хайрема Максима. Как мне сообщили, патент на производство этой модификации его пулемёта наше Военное ведомство приобрело. А сейчас стоит вопрос о покупке в Англии завода по производству пулемётов Максима, а также многоствольных картечниц и малокалиберных скорострельных пушек Норденфельта, которые стоят на вооружении нашего флота. Перед отъездом слышал, что по этой сделке палки в колёса стала вставлять английская фирма «Виккерс», – я сделал паузу, собираясь с мыслями.

– Продолжайте, Тимофей Васильевич, – поторопил меня Духовский.

– Данный пулемёт должен стать основным в пулемётных командах на батальонном уровне. Пока ещё решается, какое количество пулемётов будет в такой команде.

– Что-то вы, Тимофей Васильевич, как-то кисло говорите об этом. Не согласны с таким решением?

– Да, ваше превосходительство. Вы сами отметили, что картечницы Гатлинга и Барановского ничем не проявили себя в русско-турецкой войне. Я считаю, что это произошло из-за того, что их пытались, как артиллерию, использовать отдельными батареями. Боюсь, что использование пулемётных команд также ошибочное решение. Необходимо пулемётами насыщать войска, хотя бы на ротном уровне. Понимаю, что это огромные деньги, но если у нас будут заводы по производству пулемётов, то можно будет постепенно перейти и на взводный уровень. Сейчас же пока батальонный в ближайшие пять-шесть лет.

– Да… Вот это размах у вас, Тимофей Васильевич. Это сколько же пулемётов потребуется? А патронов? Ужас какой-то!

– Я думаю, эффективность данного оружия заставит смириться с его стоимостью и затратами. Во всяком случае, государь император принял решение о покупке завода в Англии, который производит пулемёты Максима, дал разрешение на постройку завода по производству ручных пулемётов.

– Тимофей Васильевич, а почему такая разница? Его императорскому величеству эти ручные пулемёты не понравились?

– Я не могу сказать за государя императора. Но если смотреть, как действуют эти пулемёты, то, конечно, пулемёт Максима выглядит предпочтительней. Но я бы сказал, что это оружие в большей степени для обороны. А вот ручной пулемёт – это оружие для наступления, засад, разведки. Для небольших казачьих отрядов они будут как манна небесная.

– Прям манна небесная, Тимофей Васильевич?

– Сергей Михайлович, вот посмотрите ещё раз схему засады. Она организуется, если есть возможность застать противника врасплох, когда он движется низиной, в ущелье, в общем, когда есть возможность ударить со склонов. Так как на полигоне в Ораниенбаумской школе таких низин не наблюдалось, мы её создали. Пулемёты и стрелки засели на сделанных для них вышках. Мишени представляли собой вкопанные в землю бревна, у которых отдельно чурбак, изображавший голову, был прикреплён к торцу бревна деревянной шпилькой. Если пуля скользнет, то «голова» остается на месте. Если нормальное попадание, то чурбак слетает. «Головы» офицеров и унтер-офицеров были окрашены другим цветом, чем у солдат.

Духовский слушал мой рассказ с неослабевающим вниманием.

– Войска были вкопаны в колонну по три. Шли, так сказать, тремя взводами. Вот по ним и открыли с вышек огонь три ручных пулемёта и семь винтовок. Всего было выпущено сто двадцать пять патронов. Семьдесят критических попаданий. Результаты просто великолепные. Их можно объяснить тем, что в десяток вошли лучшие на курсах офицеры-стрелки. И думаю, половина попаданий – это дело стрелков из винтовок. Тем более три винтовки были с оптическим прицелом. Они выбивали офицерский и унтер-офицерский состав из мишеней. Но и больше тридцати попаданий на три пулемёта – тоже хороший результат.

– Что за оптический прицел и с какого расстояния стреляли офицеры? – заинтересованно спросил генерал-губернатор.

– Расстояние от площадки на вышке до средней колонны условного противника около двухсот пятидесяти шагов, – ответил я сначала на второй вопрос Духовского. – А оптический прицел тоже с моей подачи сделали в мастерских стрелковой школы. На охотничьем ружье, которое мне подарил на день рождения цесаревич, оптическая трубка больно уж неудобная. Вот и решил сделать её поменьше. Я сюда привёз три таких прицела.

– И хорошо получилось?

– Сергей Михайлович, каждый из офицеров, который хоть раз подержал в руках винтовку с этой оптикой, заявлял, что приобретёт такой прицел, несмотря на его стоимость. Точно не скажу, но слышал, что государь император поставил задачу графу Воронцову-Дашкову рассмотреть вопрос о создании завода по производству таких прицелов. Из-за того, что линзы пришлось закупать в Германии, цена получилась высокой.

– Однако, Тимофей Васильевич, вы три прицела привезли?

– Ваше превосходительство, я с помощью этого прицела с тысячи шагов за минуту пять мишеней в чурбак-голову поразил из обычной казачьей винтовки.

– Однако, Тимофей Васильевич. Поразительная точность. Хотелось бы это побыстрее увидеть.

– Назначайте время, ваше превосходительство. Думаю, здесь, во Владивостоке, есть стрельбище. Там можно будет осуществить показ стрельбы из пулемётов и винтовки с оптическим прицелом. Я сам всё и покажу. А вот показать то, что было представлено государю императору на полигоне в Ораниенбауме, боюсь, придётся не скоро. Надо обучить пулемётчиков, стрелков из винтовки с оптическим прицелом, подготовить мишени.

– Так, Тимофей Васильевич, пулемёты и винтовку с оптикой давайте посмотрим завтра. Здесь есть неплохое стрельбище. А всё остальное готовьте уже в Хабаровске. Сотня ваша там стоит. Там организуете большие показательные стрельбы с применением нового оружия. Это будет где-то месяца через два-три. К январю я вместе с большинством офицеров и чиновников переберусь в Хабаровск на зиму. Вызову командиров линейных батальонов, командиров казачьих полков с замами. Там всё и посмотрим.

– Слушаюсь, ваше превосходительство, организую всё, как показывали его императорскому величеству, – я вскочил со стула, принимая стойку смирно. – Я ещё не обо всём рассказал. Засада – это был первый этап показательных стрельб.

– Садитесь, садитесь, Тимофей Васильевич. Я сейчас прикажу нам чайку принести. И под него вы всё подробно мне расскажете. Про стрельбы больше не надо рассказывать, а то смотреть будет неинтересно. А вот что при дворе происходило всё это время, очень хочется услышать…

Эпилог

– Здравствуй, деда Афанасий, – я присел на лавочку у могил родителей и деда. – И вы здравствуйте, Василий Афанасьевич и Екатерина Тимофеевна. Извините, лично вас не знал, а реальный Тимоха погиб, но я вас всех уже воспринимаю как своих самых близких родственников. А на том свете сочтёмся.

С этими словами я достал из офицерской сумки бутылку с лучшей водкой, которая была у Селевёрстовых в трактире и магазине, потом стакан и тряпицу, в которую были завёрнуты небольшой кусок хлеба, нарезанное дольками сало да три штуки яиц. Сковырнув пробку, я набулькал в стакан грамм сто, а потом, встав с лавки, полил из бутылки водкой на три могилы.

– Извините, что не по правилам поступаю, но я так привык в прошлой своей жизни. Как положено, было вчера. И службу отстоял, и свечи поставил, и к вам заглянул. Только народа было много. Да и торопились все. В трактире уже столы ломились да водка в графинах стыла. А сегодня время есть.

Поставив бутылку на лавку и подняв стакан на уровень глаз, я поморщился, глядя на прозрачную жидкость, а затем после резкого выдоха в один мах проглотил водку. Закусив небольшим кусочком хлеба и сала, закрыл глаза, чувствуя, как от желудка к голове поднимается тепло, а на висках и лбу выступили капли пота.

Вчера вместе с братами на пароходе прибыл в станицу Черняева в краткосрочный июльский отпуск. За зиму моя сотня и сформированная пулемётная команда дважды сильно отличились в отражении нападений хунхузов. Особенно в феврале, когда на льду Амура свою смерть нашли больше двухсот бандитов. Тогда жару дали пулемётчики. Четверо саней с пулемётами Максима, установленными в специально сделанные крепления сзади саней, вырвались вперёд нашего отряда, который из-за мыса вышел в лоб на ожидаемую банду. Резко развернувшись, сани разошлись по двое к берегам, а потом ударили перекрёстно длинными очередями по хунхузам, которые пытались развернуться в лаву и атаковать.

В лоб бандитам ударили ещё шесть ручных пулемётов, а также спешившиеся два взвода казаков. Третий взвод, заходивший верхами по китайскому берегу во фланг нападавшим разбойникам, остался без работы. Им осталось только гоняться за отдельными оставшимися живыми бандитами. Кинжальный огонь пулемётов не оставил никаких шансов хунхузам.

Были и ещё схватки, но из крупных, с применением такого количества пулемётов, тот бой был единственным, но он оставил глубокий след в мозгах моих казаков и офицеров сотни. Впервые на практике они увидели, что может натворить плотный пулемётный огонь. И только после этого боя, где у нас было всего четверо раненых, убедились, насколько эффективно новое оружие.

В общем, за ту бойню и другие подвиги сотни и пулемётной команды отличившиеся были награждены и отпущены в краткосрочные отпуска. Вот вчера после молебна во вновь отстроенном трактире дядьки Петро Селевёрстова была организована грандиозная пьянка, на которой главными героями были я с братами. Мне за зимнюю кампанию против хунхузов капнул орден Станислава второй степени. Генерал-губернатор постарался. Браты получили медали «За храбрость», кому какая шла по очередности. Пулемёты в сотне первыми освоили они, и большинство побитых хунхузов было на их совести.

А гуляла вчера, по-моему, вся станица. Головушка сегодня болела сильно-сильно. Где-то с середины нежданного праздника каждый из стариков захотел чокнуться посудой с Тимохой Алениным, которого он «ещё вот таким мальцом помнил», а кто «и лозой по заднице охаживал» за проказы. За стариками потянулись другие станичники. А дальше те клетки головного мозга, которые не хотели пить, умерли первыми.

Я налил в стакан ещё граммов пятьдесят водки, выпил, закусил.

– Вот такие вот дела, дорогие родственники, – вслух произнёс я, благо никого рядом на кладбище не было. – Стал я, деда, офицером, как ты и хотел. Полную грудь орденов уже нахватать успел. Казаков новому бою учу с новым оружием. Браты в двадцать лет наградами увешаны. Слава о станице Черняева и её бойцах по всему Приамурью разлетелась. Только похвастаться не перед кем. Пришёл сегодня к вам, рассказать. Жалко, вы мою Дарьюшку не видели. Она бы вам понравилась. А может быть, вы там встретились?! Это было бы хорошо.

Я налил ещё граммов пятьдесят в стакан, а оставшуюся водку вылил на могилы и положил на них по яйцу. Посидел минут пять, вспоминая события после моего попадания в это тело. Закончив воспоминания и мысленный разговор с дедом Афанасием, выпил водку, закусив остатками хлеба и сала, после чего сложил в сумку пустую бутылку, стакан и тряпицу. Поднявшись с лавки, поклонился могилам и перекрестился.

– Ну что же, вот и свиделись. Перед отъездом ещё раз навещу. А вот когда следующий раз приду, даже и не знаю. Дядька Петро, как и обещал, следит за вашими могилами. Он и его семья теперь тоже мне родными стали. В общем, всё у меня хорошо. Даст бог, в следующем году в академию поступлю, окончу её и опять сюда вернусь. Ну, мне пора. Спасибо, вам. Хоть здесь можно откровенно поговорить.

Я ещё раз перекрестился и направился на выход с кладбища. Через несколько минут был в доме, который когда-то для меня был построен. Его я отписал Селевёрстовым, но на время отпуска его предоставили мне и Ромке, который ночевать так и не пришёл. Где-то загулял, лишь бы голова или головка не пострадали.

Сняв китель и аккуратно повесив его на вешалку, я двинулся в кухню-закуток. Сдвинув у печи в сторону заслонку, я потянул носом восхитительный запах пищи, приготовленной в русской печке. Выпитые двести граммов почти без закуски срочно требовали плотной пищи и лучше всего щей. Вчера снохи семейства Селевёрстовых навели в доме порядок и приготовили в печи кучу вкусняшек.

Взяв в руки ухват, вытащил чугунок с ещё горячими щами. Налив супа в тарелку, отрезал хлеба и, разложив всё это на столе в комнате, хотел приступить к приёму пищи, но в этот момент заскрипела входная дверь, и в комнату ввалился дядька Петро. Перекрестившись на образа в красном углу, дядька произнёс:

– Приятного аппетита, Тимофей Васильевич, а я вот проведать пришёл, как чувствуешь себя.

– Проходи, дядька Петро. Щи будешь?! Лучшее лекарство с похмелья.

Селевёрстов осмотрел стол и озадаченно произнёс:

– Боюсь, без водочки щи не помогут.

– Извини, дядька Петро, но ту бутылку, которую вчера взял у тебя в магазине, я сейчас на кладбище на помин пустил. Вчера как-то всё бегом получилось. Вот с утра и сходил поговорить с родителями да дедом.

– Ну, это дело поправимо, – лукаво улыбаясь, Селевёрстов достал из кармана шаровар бутылку беленькой. – Такая же, как ты вчера брал. Самая лучшая. Её только господа берут.

– Так, дядька Петро, ты в доме куда лучше ориентируешься, так что командуй. Где чего брать.

Через пару минут сели с дядькой за накрытый стол. Селевёрстов, сковырнув пробку, стал разливать водку.

– Дядька Петро, мне половинку. Я уже на кладбище поболее чарки выпил. А себе давай полную.

Выпили и замахали ложками. Щи были не горячими, а в самую меру. Сальцо со свежеиспеченным хлебом также хорошо пошло. Молодая квашеная капуста приятно хрустела на зубах.

– Ещё по одной, а потом под мясцо тушёное. Косулю на днях Никифор взял. Вот вчера Ульяна с травками вам с Ромкой целый чугунок затушила.

– Давай, дядько Петро. В пот бросило. А голова отходить стала. Что-то я вчера переборщил.

– Так почитай с каждым старейшиной выпил, да и с другими станичниками. Но ушёл домой твёрдо. Кто ещё живой был – это отметили. Митяй Широкой даже сказал, что тебя господа офицеры специально пить обучили. Столько выпить и не сломаться, – проговорил бывший атаман, разливая водку. – Ну, не во вред, а во здравие!

После щей Селевёрстов разложил по тарелкам ароматно пахнущее тушёное мясо. Уговорили под него ещё по чарке водки, полностью опустошив бутылку.

– Тимофей Васильевич, а какие у тебя планы по службе?

– Дядька Петро, пока командую сотней конвойцев и пулемётной командой. Что за оружие пулемёты, объяснять долго. Это надо увидеть. Особенно стрельбу из него. Ромка вон на отлично оба пулемёта освоил. Много хунхузов положил. Старшего урядника в двадцать один год выслужил. Медалей полна грудь.

– Это да, а где он, кстати? – Селевёрстов вытер пальцами усы и рот.

– Не знаю, дядька Петро, когда проснулся, его уже не было или ещё не было, – весело улыбаясь, ответил я главе семейства. – Дело молодое.

– Сам-то будто старик, – старший Селевёрстов сконфузился. – Извини, Тимофей Васильевич, забыл я про Дарью Ивановну. А Ромку женю, будет знать, как блудить. Дней десять-то еще пробудете в станице? Вот и успею. За него теперь много кто выйти захочет.

– Может, и пробудем, – уже с грустной улыбкой ответил я. – Как обратный пароход пойдёт. Но дней семь точно ещё поживем, а может, и дольше. Только женить не выйдет, Пётр Никодимович.

– Это почему же? – удивлённо спросил Селевёрстов.

– Да наметил Роман Петрович поступать в Иркутское юнкерское училище.

– Это как же так?! – растерянно уставился на меня дядька.

– А вот так. Поразила его стрела Амура. Влюбился Ромка в Машеньку Филатьеву – агентессу секретной части по охране цесаревича. А та за спасение цесаревича полтора года назад получила личное дворянство. Вот и Ромка решил стать офицером, чтобы больше таких препятствий любви не было. Так что до двадцати восьми лет ему теперь холостяковать, если станет офицером.

– Неужто Ромка сможет? – с затаённой надеждой произнёс Пётр Никодимович.

– Он вместе с Петром Даниловым собирается поступать. Я и другие офицеры их потихоньку натаскиваем, плюс учителей толковых для индивидуальных занятий подобрал. В прошлом году при юнкерском училище в Иркутске подготовительный класс открыли. Так что если туда сдадут экзамены и удержатся на всё время учёбы, через четыре года Ромка минимум подофицером будет. Всё только от него зависит. Да и я к этому времени из академии вернусь.

– А что за академия такая?

– Николаевского академия Генерального штаба. Если её окончу с хорошим результатом, то до полковника точно дослужусь, а то и выше.

– Ох, Господи, новостей-то сколько. Аж в голове снова помутилось. Это что же, Ромка его благородием станет, а ты его превосходительством?

– До этого ещё дожить надо, но если всё хорошо пойдёт, то станем.

В это время в очередной раз заскрипела дверь, и в комнату проскользнул Ромка, который в удивлении застыл от увиденной картины.

– Где шлялся, паразит?! Пришибу кобеляку. Или думаешь, что решил его благородием стать, так всё можно?! – Схватив рушник с кухонного стола и скрутив его в жгут, Пётр Никодимович прошёлся по спине Ромки. – Я как, ежели что, в глаза людям глядеть буду?! Совсем стыд потерял?!

– Батька, да не было ничего. Клянусь тебе, не было. Мне вон Тимофей всё объяснил. Нельзя мне пока жениться, – Ромка, говоря это, поворачивался спиной под удары отца.

– Ну, смотри у меня, если кого попортил. Запорю! – Селевёрстов показал сыну внушительный кулак.

– Всё нормально, батька. Клянусь тебе, – успокаивающе разводя руки в стороны, ответил Лис, тряхнув своим рыжим чубом.

– А раз нормально, дуй в магазин. Возьми там бутылку. Нет, две, а то и три господской водки. Никифора и Степана сюда позови. Пусть жёны их в магазине и трактире подменят. Солений пусть прихватят и ещё чего-нибудь вкусного. Такие новости надо хорошо обмыть. Ты не против, Тимофей Васильевич? А то я тут раскомандовался.

– Не против, батька, не против, – откидываясь на спинку стула, ответил я, расслабленно думая, что пусть и на короткое время, но я снова дома. Можно чуть-чуть расслабиться в той гонке, которую затеял в этом мире. А то как бы не сгореть раньше времени…

• «
• 1
• 2
• 3
• 4
• »