В окнах облаков виднелась песчаная отмель — Чушка. Смерть вокруг. Она может вынырнуть из облаков пикирующим «фоккером», а может с земли — зенитным снарядом, шальной пулей…
При подходе к цели попали под сильнейший зенитный огонь. Оглянулась назад — ведомые па местах. «С зенитками надо хитрить, — вспомнила слова моего командира эскадрильи Андрианова, — иначе непременно окажешься подбитым или сбитым. Лучше бы вовсе не связываться с ними, а уж если бить, то ту, которая стоит поперек дороги, загораживая цель…»
Готовлюсь к атаке: раскачиваю самолет, меняю высоту, скорость. Ведомые делают то же самое.
Проскочили первый пояс противовоздушной обороны, проскочили второй… Вот она — цель! Коса Чушка тянется на 18 километров и похожа на насыпь недостроенного моста через Керченский пролив. На этой узкой и плоской песчаной полосе, обмываемой двумя морями, столько фашистской нечисти собралось, что не видно и самой косы — машины, орудия, танки, люди…
Пикируем. Сбрасываем бомбы, бьем из пушек и пулеметов. Выводим над головами гитлеровцев, набираем высоту — и стремительно опять в атаку. Вижу, как горят машины, что-то взрывается. Пехота бежит, танки ползут в разные стороны, давят своих же солдат. Так вам, сволочи, за все наше горе!..
Боеприпасы на исходе. Я развернула самолет в свою сторону, домой. Оглянулась — все ли со мной? — и противный холодок пробежал по спине, затем стало жарко, во рту сразу пересохло: нет самолета Зубова… Где он? Как же так? Сбили летчика, а я и не заметила…
Нас осталось трое, да четверка истребителей сопровождения чуть в стороне вела бой.
И вот лечу, а сама все на землю смотрю: может, где увижу самолет Миши Зубова? Как же так?.. Еще и накричала на него перед боем… Только перелетели линию фронта, смотрю, недалеко от плавней лежит на бугорке штурмовик:
хвостовой номер «23» — это Зубов! Он и воздушный стрелок вылезли из кабины на крылья самолета и машут, машут нам, стреляют из ракетницы.
Я сделала вираж, помахала крыльями, мол, вижу, ждите помощи, — и улетела.
На земле, доложив командиру о выполнении задания, я тут же на По-2 полетела к плавням за Зубовым и его стрелком.
Позже, когда мы с Мишей сделали немало боевых вылетов, он как-то признался мне:
— Я ведь, Анна Александровна, тогда не косы Чушка и не плохой погоды испугался, а вас. Думал, ну, Михаил, добра не жди — баба «на корабле». Но когда вы сделали над нами вираж, а затем прилетели, чтобы забрать нас на По-2, сомнения мои в отношении «бабы» пропали. Уж извините…
Командование дивизии решило отправить меня на курсы штурманов в Ставрополь. В штурмовых и истребительных полках штурманы на самолетах не нужны — сам летчик за штурмана. Но должность такая — штурман эскадрильи — была. Он же — заместитель командира эскадрильи, а штурман полка — заместитель командира полка по штурманской службе.
Мне эти должностные ступеньки как-то безразличны. Я хотела только летать и категорически отказалась ехать на курсы. Тогда командир дивизии генерал Гетьман приказал майору Кареву отвезти меня на По-2 под конвоем… Ничего не оставалось — пришлось смириться.
И вот я учусь. Учатся вместе со мной еще шесть «невольников» — четыре истребителя и два штурмовика. Преподавателей столько же, сколько и слушателей. Начальником курсов у нас высокообразованный, доброй души человек подполковник Килин Александр Петрович.
Через два месяца курсы закончены. Поездом Ставрополь — Краснодар мы возвращаемся в свою 4-ю воздушную армию. На одной из станций покупаем свежие газеты, читаем и тут же кричим «ура». Нашему сокурснику летчику-истребителю старшему лейтенанту В. Калугину присвоено звание Героя Советского Союза. О подвиге нашего товарища мы знали из армейской газеты, фронтовой, были еще листки-молнии, боевые листки, посвященные бесстрашному воздушному бойцу. Корреспонденты писали: «Патрулируя в воздухе, старший лейтенант Калугин увидел группу вражеских бомбардировщиков, направляющихся бомбить наши объекты. Не раздумывая, он пошел на сближение и вступил с ними в бой. Атака смельчака следовала за атакой. Когда у старшего лейтенанта кончились боеприпасы, он решил идти на таран, ибо знал: если вражеские самолеты прорвутся и бросят на наши позиции бомбы, они нанесут нам большой урон. Выбрав момент, Калугин вплотную приблизился к одному из «юнкерсов» и винтом своего самолета отрубил ему плоскость. «Юнкере» неуклюже перевернулся и через мгновение врезался в землю и взорвался. Остальные фашисты повернули на запад. Выполнив главную задачу, отважный летчик довел поврежденный самолет до своего аэродрома и благополучно произвел посадку. На второй день Калугин снова вылетел на боевое задание. И опять в критическую минуту воздушного боя он совершил таран. На этот раз летчик отрубил хвостовое оперение вражескому бомбардировщику. Сам герой возвратился домой невредимым. За два дня — два тарана! Какое яркое и убедительное доказательство боевой отваги, высокого мастерства советского летчика, его неукротимой решимости во что бы то ни стало одержать победу над врагом!»
Мы, товарищи Калугина по штурманским курсам, знали еще и то, что этот симпатичный парнишка с непокорными каштановыми волосами, с доброй улыбкой и веснушками на носу сбил более двадцати фашистских истребителей. Мы очень были рады высокой награде старосты наших курсов и решили отпраздновать это событие. Тут же на станции второпях купили арбуз, какие-то фрукты и, когда поезд тронулся, начали чествовать героя.
Из Краснодара, где стоял штаб 4-й воздушной армии, все разлетелись — каждый в свой полк, Я к своим вернулась с радостью, как к родным, но тут же радость моя померкла.
Погиб двадцатитрехлетний командир нашей эскадрильи Семен Васильевич Андрианов с воздушным стрелком Поцелуйко. У меня комок подкатился к горлу — ничего ни спросить, ни сказать не могу, только мысли работают, вернее, память. Почему-то вспомнились его замечательные рисунки в альбоме, который он однажды мне показал.
— Вы талант, товарищ командир, — сказала я тогда А,ндриаяову.
— Нет, Егорова, ошибаетесь. Просто у нас в одиннадцатой школе в Нижнем Тагиле был очень хороший учитель рисования. Он же вел кружок по рисованию, который я усердно посещал. Сколько помню себя — мне да мне хотелось рисовать.
— Так поступайте после войны в художественное училище, Семен Васильевич, — впервые обратилась я к комэску по имени и отчеству. — Уж очень хороши ваши рисунки, хотя я, конечно, мало разбираюсь в искусстве…
— Я летать люблю, Аннушка, — неожиданно ласково развал меня Андрианов. — А после войны, когда мы разобьем всех до одного фашистов, можно будет всерьез и рисованием заняться.
Не довелось командиру нашей эскадрильи дожить до победы. Погиб Семен Андрианов при выполнении боевого задания в восьми километрах западнее станицы Крымской.
А произошло это так. Шестерке штурмовиков поставили задачу нанести бомбовый удар по скоплению танков. Задачу ставил начальник штаба полка Яшкин. Ведущим был назначен Андрианов. Прикрывала их четверка ЛаГГ-3 из братского полка во главе с капитаном Истрашкиным. Удар по танкам группе Андрианова предстояло нанести с малых высот, так как погода стояла очень сложная — облачность висела над землей, шел дождь. Наши вооруженцы загрузили в самолеты ПТАБы (противотанковые бомбы) — в каждый отсек по 200–250 штук, зарядили пушки, пулеметы, подвесили эрэсы, и в строго назначенное время Андрианов с группой взлетел.
К слову сказать, при ударе с малых высот штурмовик не всегда мог использовать все свои возможности. ПТАБами по танкам, например, получалось хорошо, а вот стокилограммовые бомбы надо было сбрасывать с замедленным взрывом, иначе своими же осколками повредишь самолет, да и точность бомбометания на такой высоте резко снижалась. При атаках с бреющего полета очень сложно использовать полностью пушки, пулеметы и эрэсы по окопам противника, траншеям. Для штурмовки требовалось набрать высоту — у танковых-то пушек прицельность завидная. У группы Андрианова высоты не было, но комэск знал, что задание необходимо выполнить любой ценой. И он его выполнил. Ценой своей жизни…
В полку на стареньком одноместном штурмовике я летала дольше всех. Мне он казался гораздо легче и маневреннее, чем машина с двойной кабиной. И вот теперь, когда я вернулась с курсов штурманов, адъютант нашей третьей эскадрильи Бойко предложил мне выбрать воздушною стрелка.
Дело в том, что в одном из последних вылетов мне изрядно досталось от атак «мессеров». Летали мы тогда на Темрюк — требовалось разбить мост через реку Кубань. Кажется, только что этот мост разнес в щепки Карев с группой. Но черти фрицы опять ею восстановили. Сколько же можно возиться с ним?..
Город Темрюк почти у берега Азовского моря, с западной его стороны протекает Кубань. Здесь через мост проходит основная дорога от причала на косе Чушка до Голубой линии. Мост окружен сплошными зенитными батареями, да еще у Голубой линии неисчислимое множество противовоздушных средств. Над Темрюком и его мостом мы уже потеряли три экипажа — Подыненогина, Грудняка, Тасеца. Сегодня на мост нашу группу ведет капитан Якимов. Статный, спортивного сложения, с барскими манерами, Якимов держался немного свысока, как бы пренебрегая нами, хотя по возрасту был немного-то старше нас. Проработал он с нами . весь полет, сделал боевой расчет и почему-то меня — на одноместном-то самолете! — поставил замыкающей шестерки.
Приказы не обсуждаются — и мы полетели. Прикрывала нас четверка истребителей ЛаГГ-3, но, признаться, лететь в строю последней и без воздушного стрелка было как-то неуютно.
После того как мы сбросили бомбы на мост и выскочили на Азовское море, нашу группу перехватили «мессершмитты». «Лагги» уже вели бой с немецкими истребителями где-то в стороне. Так что в работу вступили наши воздушные стрелки, умело отбиваясь от наседавших «мессеров». Несколько раз они пытались расколоть строй штурмовиков, но напрасно. Мы летели плотно, крыло к крылу. И только один мой самолет с задней полусферы не был прикрыт стрелком. Не удивительно, что именно по мне полоснула трасса огня: прошла справа по борту. Я метнулась влево, но поздно. Уже вторая очередь огня ударила по моему «ильюше». Затем «мессеры» разошлись в стороны, развернулись и теперь с разных сторон пошли на мой самолет в атаку. Боясь лобового огня штурмовиков, вперед фашисты старались не заходить, а били по моему не защищенному с хвоста самолету сзади.
И снова огненная струя с близкого расстояния… Тогда я резко дала форсаж, отжала ручку управления машиной от себя — увеличила скорость, обогнала свою группу и втиснулась в нее между ведущим и его ведомым справа — Володей Соколовым. Это меня и спасло.
На разборе боевого вылета пришлось выслушать нарекания.
— Вы нарушили боевой порядок, — словно чеканил, выговаривая каждое слово и каждую букву, капитан Якимов. — Летчик Соколов мог принять вас за противника и ударить по вам из пушек и пулеметов!
-А почему, — дерзко спросила я капитана, — когда меня расстреливали фашистские самолеты, вы не перестроили группу в оборонительный круг с оттягиванием на свою сторону?
Воцарилась тишина. Якимов покраснел. И тут, нарушив гробовое молчание, за меня вступился Володя Соколов.
— Товарищ капитан! Вы сказали, что штурмовик Егоровой я мог бы принять за вражеский. Да разве это возможно? И вообще, разве не видно, как у нее из-под шлемофона торчат концы голубой косынки вместо подшлемника?.. Летчики засмеялись, тяжелая атмосфера разрядилась. После этого случая мне дали Ил-2 уже с кабиной для воздушного стрелка, и на этой машине до учебы на курсах я летала с разными стрелками — свободными от вылетов. Да и не только со стрелками. Летала с парторгом полка Василием Ивановичем Разиным, храбрым и добрым человеком. Нам обоим тогда здорово попало: он полетел без разрешения. Брала однажды в полет, тоже украдкой, и механика своего самолета Тютюника. Так что, когда адъютант эскадрильи Бойко предложил мне выбрать стрелка, я удивилась:
— Что значит выбрать? Если есть свободный стрелок, давайте мне, а брать его из экипажа, в котором летчик и воздушный стрелок слетались, — такое не годится.
— У нас тут есть один, безэкипажный, да какой-то странный. Мы его хотим отправить из полка в наземные части. А вы теперь на правах замкомэска имеете право выбрать себе хорошего воздушного стрелка.
— Как фамилия стрелка, которого хотите отправить?
— Макосов.
— Давайте его мне.
— Настоятельно не советую, товарищ лейтенант, — заметил адъютант, s
— И все-таки пришлите стрелка, пожалуйста, к моему самолету, — попросила я.
Вскоре, разговаривая на самолетной стоянке с инженером эскадрильи Шурхиным и техникой-лейтенантом Степановым, я услышала сзади себя смешок;
— Вот я и явился.
Оглянулась. Стоит парнишка лет от силы восемнадцати, с круглым лицом, расплывшимся в улыбке, отчего на тугих розовых щеках образовались ямочки. Пилотка его сдвинута на затылок, а чубчик светлых волос старательно зачесан набочок.
— Вы кто такой? — спросила.