рабочим столом или уже находясь в постели, на границе между сном и явью, не
раз улавливала подсознанием те же отдаленные ноты, тот же бессмысленный
монотонный напев.
Однако сейчас я слышала их не в полудреме, а наяву. Прозвучала первая
нота, но ее продолжение сгинуло в налетевшем шквале. «Концерт окончен», –
сказала я себе и собралась укладываться в постель. Но тут же сквозь шум дождя
до меня одна за другой долетели еще три ноты.
Ночь была очень темной. Настолько темной, что я, совершенно не видя
деревьев сада, могла угадать их расположение только по звукам дождя: барабанная дробь – это по стеклу, мягкие глухие всплески – это полосы ливня
на лужайке, журчание – это в водостоке, быстрое «кап-кап-кап» – это вода, падающая на землю с ветвей. А за всеми этими звуками, под ними и между
ними, раздавались – если только это был не сон и я не сошла с ума – все те же
пять нот. Ла-ла-ла-ла-ла…
Надев ботинки и плащ, я вышла из дома в темноту.
Я не могла разглядеть даже собственную руку, поднесенную к лицу.
Дождь как раз притих, и я слышала только хлюпанье своих ботинок по
лужайке. Но вот прозвучали ноты, резкие и немелодичные, – это был не
музыкальный
инструмент,
а,
скорее,
плохо
имитирующий
его
пронзительно-визгливый человеческий голос.
Очень медленно, короткими шагами, я двинулась в направлении звуков.
Пройдя по дорожке вдоль бордюра, я свернула к садовому пруду – во всяком
случае, так мне представлялось. Вскоре, однако, я потеряла ориентацию: ступила на рыхлую почву там, где, по моим расчетам, должна была находиться
аллея, а еще через несколько шагов зацепилась полой плаща за низкие колючие
кусты, оказавшиеся на месте тисового дерева. С того момента я начала
ориентироваться только по звукам, которые, подобно нити Ариадны, указывали
мне путь в темном лабиринте. Они повторялись через неравные промежутки
времени, и всякий раз, услышав их, я делала несколько шагов в ту сторону, чтобы снова замереть в ожидании повтора. Как долго продолжалось это
блуждание во мраке? Четверть часа? Полчаса? Знаю лишь, что в конце пути я
наткнулась на ту самую дверь, через которую прежде покинула дом. Таким
образом я прошла – или была проведена – по кругу.
В наступившем молчании ощущалась законченность. Ноты угасли, зато с
удвоенной силой возобновился дождь.
Я не вошла в дом, а села на скамейку, опустив голову на скрещенные руки.
Дождевые капли падали на мою спину и волосы, стекали за воротник.
С моей стороны было глупостью гоняться по саду за какой-то иллюзией. Я
почти уверила себя в том, что эти ноты мне просто почудились. Постепенно
мои мысли сменили направление. Как скоро может прийти письмо отца и
поможет ли он с поисками Эстер? Я подумала об Анджелфилде и об Аврелиусе
– каково ему будет, когда старый дом снесут? Затем я вспомнила о тамошнем
привидении и о моей призрачной сестре, исчезнувшей в ослепительно белом
пятне фотовспышки. Напоследок я решила завтра же позвонить маме, однако
это меня мало к чему обязывало: решения, принятые глухой ночью, обычно
теряют силу при свете дня.
И вдруг – мурашки по спине, реакция тревоги.