удовлетворенно.
Библиотека казалось пустой, однако это было не так.
Наверху шкафов, растянувшись под самым потолком, лежала девочка и, грызя ногти, задавалась вопросами.
Самостоятельное исследование.
«Подавляя «девочку во мгле», Аделина делает это
из-за Эммелины».
Не требовалось большого ума для того, чтобы
предугадать дальнейшее.
Они сделали это посреди ночи.
Эммелина не проснулась, когда они извлекали ее из
постели. Она, должно быть, уловила сквозь сон запах
душистого мыла и чувствовала себя вполне комфортно в
надежных руках Эстер, когда ее выносили из комнаты в
коридор. Как бы то ни было, она не осознавала, что
происходит. Ее пробуждение состоялось лишь несколько
часов спустя.
С Аделиной все было иначе. Быстро реагировавшая
на любые изменения, она проснулась тотчас после
исчезновения сестры и бросилась к двери комнаты, но та
была уже заперта проворной рукой Эстер. В одно
мгновение она все поняла. Их разделили. Она не кричала, не била кулаками по двери, не ковыряла ногтями замок.
Ее энергия и агрессивность разом улетучились. Она
сползла по двери на пол, сжалась в комок и в этом
положении провела остаток ночи. Голые доски больно
давили ей на ребра, но она не ощущала боли. Комната не
отапливалась, а на ней была лишь тонкая ночная рубашка, но она не ощущала холода. Она вообще ничего не
ощущала. Она была уничтожена.
Когда утром к ней пришли, она не услышала звука
поворачиваемого в замке ключа и не среагировала на
отворяемую дверь, которая бесцеремонно сдвинула ее в
сторону. Глаза ее были пусты, кровь отлила от кожи. Тело
ее так похолодело, что ее можно было принять за
мертвую, если бы не шевеление губ, беззвучно
повторявших заклинание, которое могло быть только
именем: «Эммелина, Эммелина, Эммелина…»
Эстер подняла Аделину с пола. Это оказалось совсем
не трудно. В свои четырнадцать лет она была кожа да
кости. Когда иссякла сила ее воли, все прочее уже не
представляло проблемы. Ее спустили по лестнице так
легко, словно она была пуховой подушкой, которую
несли проветрить на свежем воздухе.
Джон молча правил экипажем. Он мог одобрять или
не одобрять происходящее, но это ничего не меняло.
Решения здесь принимала Эстер.
Аделине сказали, что ее везут к сестре, но они могли
бы и не утруждать себя этой ложью; в ее нынешнем
состоянии Аделину можно было везти куда угодно, она
все равно не стала бы сопротивляться. У нее был
совершенно потерянный, отсутствующий вид. Без сестры