вроде смутного сомнения. Это не исключено. Но если такое и случалось, они не
писали об этом в своих отчетах и не говорили при личных встречах.
Совместная работа над грандиозным проектом настолько захватила обоих, что они совершенно не замечали отсутствия реальных достижений. Аделина и
Эммелина пребывали в полузабытьи; «девочка из мглы» не появлялась. Но
жрецов науки это ничуть не смущало: они продолжали священнодействовать
над таблицами и диаграммами, выдвигать все новые версии и проводить все
новые тесты с целью их проверки. После очередной неудачи они говорили, что
успешно доказана бесперспективность поиска в данном направлении, и тотчас
хватались за свежую идею, открывавшую перед ними самые радужные
перспективы.
Миссиз и жена доктора также участвовали в этой деятельности, но их роль
сводилась лишь к заботе о физическом состоянии подопытных девочек.
Трижды в день они по ложечке вливали суп в их безвольные рты. Они их
одевали и купали, расчесывали им волосы и стирали их одежду. У каждой из
этих женщин были свои причины неодобрительно относиться к проекту, но они
– каждая по своим причинам – не спешили высказывать это неодобрение вслух.
Что до Джона-копуна, то он держался в стороне от всего этого. Его мнения
никто не спрашивал, что не мешало ему каждый день твердить на кухне
Миссиз: «Ничего хорошего из этой затеи не выйдет. Вот увидишь. Это все не к
добру».
В один из моментов ученая пара была близка к тому, чтобы сдаться. Ни
одна из их идей не сработала, и они, сколько ни ломали головы, уже не могли
придумать ничего нового. И как раз в этот критический момент Эстер заметила
обнадеживающие признаки в поведении Эммелины. Девочка повернула голову
в сторону окна. В руке у девочки была замечена какая-то блестящая
безделушка, с которой она не пожелала расстаться. Подслушивая под дверью
(что нельзя считать дурной манерой, когда это делается во имя науки), гувернантка выяснила, что, оставшись в одиночестве, девочка бормочет что-то
себе под нос на невразумительном языке близняшек.
– Она себя утешает, воображая, что разговаривает с сестрой, – сказала
Эстер доктору.
Тогда доктор также начал оставлять Аделину в одиночестве на несколько
часов и проводил эти часы, подслушивая под дверью с блокнотом и ручкой на
изготовку. Однако он ничего не услышал.
Эстер и доктор пришли к выводу, что в более тяжелом случае Аделины
следует набраться терпения, и поздравили друг друга с позитивными
тенденциями в поведении Эммелины. Они с энтузиазмом отметили улучшение
ее аппетита и первые шаги, сделанные ею по собственной инициативе. Вскоре
она уже бродила по дому и саду без определенной цели, что с ней нередко
случалось и до начала эксперимента. На этом основании Эстер и доктор
заключили, что дело продвигается успешно.
То, что они назвали успехом всего-навсего возврат Эммелины к старым
привычкам, свидетельствовало о существенном понижении первоначальной
планки. Однако и здесь отнюдь не все шло как по маслу. Взять хотя бы тот
ужасный день, когда острый нюх привел девочку к шкафу с одеждой, которая
принадлежала ее сестре. Она подносила одежду к лицу, вдыхая почти
выветрившийся знакомый запах, а потом в восторге напялила на себя эти
обноски. Это было очень нехорошо; но худшее ждало впереди. Одетая таким
образом, она вдруг заметила себя в зеркале и устремилась к нему, вообразив, что видит Аделину. Звон был достаточно громок, чтобы достигнуть слуха
Миссиз, и та, примчавшись со всей возможной скоростью, обнаружила