при одной мысли об этом. «Сперва посоветуюсь с Копуном», – решила она и
отложила письма в сторону. Но к вечеру, когда Джон сидел за кухонным
столом, а она подливала ему свежий чай, в памяти Миссиз уже не осталось и
намека на давешнее письмо. Этот эпизод присоединился ко множеству других, вполне сознательно ею прожитых и прочувствованных, но потом напрочь
вылетевших из ее слабой старческой головы. А спустя еще несколько дней
Миссиз, пронося через холл подгоревшие тосты и бекон – завтрак для Чарли, –
вновь заметила те же письма, машинально их подняла и поместила на поднос
рядом с едой, при этом ничего не вспомнив про их содержание.
В последующие дни ничего не происходило, только пыль становилась все
толще, слой сажи на окнах густел, игральные карты все дальше выползали из
распечатанной колоды на столе в гостиной, а Миссиз все чаще и легче забывала
о том, что Эстер существует на свете.
В безмятежной тиши тех дней первым, кто проявил беспокойство, оказался
Джон-копун.
Он всю жизнь работал под открытым небом и не привык заниматься
делами по дому. Тем не менее он знал, что свежий чай следует наливать в
предварительно вымытую чашку и что готовую еду негоже класть на тарелку, где перед тем лежал кусок сырого мяса. Он видел, как идут дела на кухне у
Миссиз, и прекрасно все понимал. Посему, когда гора грязной посуды в мойке
достигала внушительных размеров, Джон засучивал рукава и скрепя сердце
брался не за свое дело. Забавно было видеть его в сапожищах и картузе
стоящим над раковиной и неуклюже орудующим посудной тряпкой, особенно
если сравнить с тем, как ловко и аккуратно он обращался с глиняными
горшками для рассады у себя в оранжерее. В последнее время он стал замечать, что количество тарелок и чашек на кухне сокращается, и, если так пойдет
дальше, они могут скоро исчезнуть совсем. Куда же девалась вся эта посуда?
Первое, что в этой связи припомнил Джон, была картина ползущей вверх по
лестнице Миссиз с подносом еды для Чарли. А когда он в последний раз видел
ее приносящей сверху пустые тарелки? Это было очень давно.
Джон поднялся к комнатам Чарли и обнаружил перед запертой дверью
длинную шеренгу тарелок и чашек. Чарли даже не притронулся ко всей этой
снеди, от которой теперь исходил густой неприятный запах. Тучи мух с
гудением вились над тарелками. Сколько дней подряд Миссиз таскала сюда
еду, не замечая, что предыдущие порции остались нетронутыми? Подсчитав
тарелки и чашки, Джон помрачнел. Ему все стало ясно.
Стучать в дверь он посчитал бесполезным. Вместо этого он сходил в сарай
и принес оттуда брусок дерева, достаточно увесистый, чтобы послужить в
качестве тарана. Грохот ударов в дубовую дверь, треск дерева и скрежет
петель, выдираемых из косяков, были достаточно громкими, чтобы привлечь
туда всех нас, включая даже Миссиз.
Когда наполовину сорванная с петель дверь наконец распахнулась, мы
услышали басовитое жужжание мух, а из комнаты потянуло таким страшным
зловонием, что Эммелина и Миссиз попятились обратно к лестнице. Джон
прикрыл рот ладонью и сильно побледнел.
– Стой на месте, – приказал он мне и вошел внутрь.
Я последовала за ним, держась на два-три шага позади.
Мы осторожно продвигались по комнате, переступая через кучи мусора и
гниющие остатки пищи и распугивая полчища жирных мух. Чарли вел
скотский образ жизни. Покрытые плесенью тарелки попадались повсюду: на
полу, на камине, на столе и на стульях. Дверь спальни была приоткрыта. Джон
толкнул ее концом деревяшки, которую все еще держал в руках; изнутри