скверны, его ежевечерние раздумья вслух оформились в некое подобие плана.
Никаких известий от Чарли не поступало. Никто не видел, как он покинул дом, и никто за пределами усадьбы не знал о его исчезновении. Учитывая его
замкнутый образ жизни, представлялось маловероятным, что кто-то
посторонний заметит его отсутствие. Раз за разом Джон задавал себе вопрос: обязан ли он сообщить кому-нибудь – скажем, доктору или адвокату – о
случившемся? И каждый раз ответом было «нет». Чарли имел полное право
покинуть свой дом, когда ему заблагорассудится, и не обязан был уведомлять
слуг о том, куда направляется. Джону очень не хотелось привлекать к этому
делу доктора, чье предыдущее вмешательство в их жизнь обернулось одними
неприятностями, а что касалось адвоката…
Дальше его рассуждения продвигались медленно и со скрипом. Если
Чарли так и не объявится, кто еще, как не адвокат семьи, должен будет
контролировать все операции с его банковским счетом? Джон где-то слышал, что в случае неоправданно затянувшегося отсутствия человека об этом следует
известить адвоката или представителей власти, однако… Его нежелание
связываться с чужаками можно было понять. Много лет они здесь жили в
отрыве от окружающего мира. За все это время одна лишь Эстер явилась к ним
со стороны – и к чему это привело? Кроме того, Джон инстинктивно не доверял
юристам. Он ничего не имел против мистера Ломакса лично – при посещениях
Анджелфилда тот показал себя воспитанным и благоразумным джентльменом,
– однако ему было нелегко смириться с мыслью, что их проблемы будет решать
какой-то профессиональный крючкотвор, сующий нос в чужие дела
исключительно ради того, чтобы на этом заработать. И потом, когда
исчезновение Чарли станет таким же общеизвестным фактом, каким ранее было
его затворничество, где гарантия, что адвокат согласится подписывать за него
счета, чтобы Джону и Миссиз было чем расплачиваться в деревенской лавке?
Даже скудных знаний Джона о юристах и юриспруденции было достаточно, чтобы понять, насколько это все непросто. Он представил себе, как мистер
Ломаке в порядке ревизии тщательно осматривает дом, открывает все двери, роется в шкафах и заглядывает в каждый темный закоулок, нарушая покой
призрачных обитателей Анджелфилда. Однажды начавшись, это уже никогда
не закончится.
В этой связи Джона беспокоило еще одно обстоятельство. Посетив
усадьбу, адвокат наверняка заметит неадекватное состояние Миссиз и вызовет
доктора, после чего она может пойти по стопам Изабеллы – проще говоря, ее
упрячут в богадельню.
Так стоило ли обращаться к адвокату? Нет. Они только что с трудом
перенесли одно вторжение извне, и не стоило сейчас напрашиваться на другое.
Пусть все идет своим чередом, а там будет видно.
Причин торопить события не было. Со времени последнего денежного
поступления прошло всего несколько недель, так что на жизнь им пока хватало.
Кроме того, Эстер сбежала, не успев получить причитающуюся ей плату, с
учетом которой (если, конечно, Эстер ее не востребует) они располагали вполне
приличной суммой. Крупных затрат на провизию не предвиделось: овощей и
фруктов из сада хватило бы на целую армию, а в лесу пока еще не перевелись
фазаны и куропатки. А если они окажутся в бедственном положении (Джон
употребил именно этот термин, вряд ли вдумываясь в его смысл, ибо разве не
таковым было их нынешнее положение, – о каких еще новых бедствиях тут
можно говорить?), он имел на примете одного человека, который всегда был
готов заплатить пару шиллингов за бутылку старого вина, немалый запас
какового хранился в погребе.
– Сколько-то продержимся, – заверил он Миссиз, дымя сигаретой на кухне.
– Если будем экономить, денег хватит месяца на четыре. А как выкручиваться