Он обращался к ней исключительно для самоуспокоения, ибо давно уже не
рассчитывал услышать в ответ что-нибудь вразумительное. Однако привычка
беседовать с Миссиз укоренилась в нем так глубоко, что отказаться от нее в
одночасье он не мог, и потому каждый вечер сидел напротив старухи за
кухонным столом, делясь своими мыслями, тревогами и видами на будущее. А
когда она ему отвечала – как правило, невпопад, а то и вовсе бессмысленным
набором слов, – Джон честно ломал голову, пытаясь уловить связь между
своим вопросом и ее ответом. Но лабиринт ее мыслей был слишком запутан, а
тонкая логическая нить, ведущая от одного слова к другому, то и дело
обрывалась, исчезая во мраке беспамятства.
Он копался в огороде, выращивая овощи; он готовил еду; он кормил
Миссиз, мелко нарезая мясо и вилкой поднося кусочки к ее рту. Он убирал
из-под ее носа остывший чай и вместо него ставил чашку со свежезаваренным.
Он не был плотником по профессии, но занимался и плотницкой работой, прибивая новые доски поверх сгнивших половиц. Он старался вовремя сливать
дождевую воду из кастрюль и тазиков на верхних этажах; он залезал на чердак
и, скребя затылок, оглядывал дыры в крыше. «Надо будет это поправить», –
говорил он себе под нос, но дожди тогда шли нечасто, а до снегопадов было
еще далеко, и эта работа могла подождать. У Джона и без того дел было
невпроворот. Он стирал простыни и одежду, которые по высыхании
становились жесткими и липкими от мыла, потому что он забывал их
прополаскивать. Он свежевал кроликов и ощипывал фазанов на жаркое. Он
мыл посуду и чистил кухонную раковину. Он знал, что нужно делать по дому, поскольку сотни раз видел, как все это проделывала Миссиз.
Изредка он на полчаса заглядывал в фигурный садик, но уже не мог
по-настоящему насладиться любимым занятием, постоянно тревожась, как бы
чего не случилось дома в его отсутствие. В любом случае правильный уход за
кустами требовал намного больше времени, чем мог себе позволить Джон.
Закончилось тем, что он полностью сосредоточился на огороде, оставив сад на
произвол судьбы.
Постепенно новый порядок вещей утвердился, и нам такая жизнь в целом
была по душе. Винный погреб оправдал себя как стабильный источник
финансирования; мы жили хотя и скромно, но не бедствовали. И нас вполне
устраивало отсутствие Чарли – без него всем было лучше. Не возвратившийся и
не найденный, не живой и не мертвый, он никому не мог причинить зла.
Посему я решила сохранить в тайне то, что мне было известно.
В глубине леса есть старая лачуга. Простояв нежилой добрую сотню лет, она совсем затерялась в зарослях крапивы и колючих кустарников. Раньше
здесь часто бывали Чарли с Изабеллой, а после того, как Изабеллу упрятали в
сумасшедший дом, Чарли продолжал ходить сюда один. Я это знала, потому
что выследила его, когда он сидел там, шмыгая носом и выцарапывая ржавой
иглой любовные послания на собственных костях.
Когда Чарли исчез из дому, я недолго думала, где его искать, и
направилась к той лачуге. Я продралась сквозь густую поросль, закрывавшую
вход, из которого тянуло сладковатым запахом гнили, и там в полутьме увидела
Чарли. Он валялся в углу, а рядом лежал пистолет. Полголовы было снесено
выстрелом, но я опознала его по уцелевшей половине, хотя ту сплошь облепили
какие-то белые личинки. Да, это был Чарли – и не в лучшем виде.
Я кинулась прочь оттуда, не обращая внимания на крапиву и колючки.
Мне хотелось как можно скорее избавиться от этого зрелища, но оно
продолжало стоять у меня перед глазами, и даже на бегу я не переставала
ощущать на себе жуткий взгляд его единственной глазницы.