конце декабря. Примерно шестьдесят лет назад. К сожалению, более точных
сведений у меня нет.
Только теперь я вспомнила, что он рассказывал в прошлый раз о миссис
Лав и о том, что у него не было матери. А в каких случаях о приемном ребенке
ничего не известно, включая даже день его рождения? Догадаться было
несложно.
– Если я правильно поняла, вы были найденышем?
– Именно так. Самое подходящее слово. Найденыш.
Я молчала, не зная, что сказать дальше.
– Ничего, к этому можно привыкнуть, – сказал Аврелиус утешающе, и я
разозлилась на себя и свое неуместное молчание: дошло до того, что он просит
меня не расстраиваться из-за его же собственных бед.
– А сами вы к этому привыкли?
Он окинул меня внимательным взглядом, явно сомневаясь, стоит ли со
мной откровенничать.
– Сказать по правде, не привык.
Мы продолжили прогулку, ступая тяжело и медленно, как пара инвалидов.
Туман рассеялся, и вместе с ним исчезло волшебное очарование фигурного
садика, который наяву обернулся просто группой неухоженных кустов.
– Значит, это миссис Лав… – начала я.
– Да, это она меня нашла.
– И ваши родители…
– Неизвестны.
– Но притом вы знаете, что родились здесь, в этом доме? Аврелиус засунул
руки глубоко в карманы пальто; плечи его напряглись.
– Я не рассчитываю на то, что другие это поймут. И я не могу это доказать.
Но я это знаю. – Он быстро взглянул на меня и, уловив в моих глазах
поддержку, решился развить свою мысль: – Иногда ты просто знаешь о себе
какие-то вещи, которые ты, по идее, никак не можешь помнить. Вещи, которые
случились еще до того, как ты начал что-то понимать и запоминать. Я не могу
это объяснить.
Я кивнула, и Аврелиус продолжил:
– В ту самую ночь, когда меня нашли, здесь был большой пожар. Мне об
этом рассказала миссис Лав, когда мне было уже лет девять. Она подумала, что
это не простое совпадение, потому что от моей одежды в ту ночь пахло дымом.
Вскоре после ее рассказа я пошел взглянуть на старый дом и с той поры
продолжаю сюда ходить. Позднее я отыскал статью о пожаре в архиве местной
газеты. Дело, собственно, в том…
Его голос звучал негромко и ровно, однако легкая смена тембра указывала
на то, что сейчас он произнесет нечто чрезвычайно для него важное – нечто
столь бережно хранимое в тайниках сердца, что он вынужден скрывать это под
напускным равнодушием из боязни не встретить понимания и сочувствия в
слушателе.
– Дело в том, что я узнал это место сразу же, как только сюда пришел.
«Это мой дом, – сказал я себе тогда. – Здесь я родился». И я был в этом
совершенно уверен. Я просто знал это, и все.
Под конец Аврелиус не сумел выдержать нарочито небрежного тона, и его
голос предательски дрогнул.
– Конечно же, мне никто не поверит. У меня нет серьезных доказательств –