ночь, обнаружив двойную пятку на своем вязанье. Когда это случилось в
первый раз, я потеряла жениха. Во второй раз я потеряла сестру. И вот третий
раз. Но мне уже некого было терять. Осталась только я сама.
Я взглянула на носок. Серая шерсть. Простенькая вязка. Он
предназначался для меня.
«А стоит ли горевать?» – подумала я. У меня в этом мире уже не осталось
близких людей, и моя смерть никого не заставит страдать. Это само по себе
немалое утешение. В конце концов, я прожила достаточно долгую жизнь, не то
что мой бедный жених. Мне вспомнилось счастливое выражение лица Китти
сразу после ее ухода. «Может, оно и к лучшему», – сказала я себе.
Я начала распускать вторую пятку. Ты можешь спросить: «Разве теперь
это имело значение?» Понимаешь, я не хотела, чтобы меня нашли с этим
дурацким носком. Я представила, как люди судачат: «Старуха под конец
выжила из ума. Ее нашли с вязаньем на коленях, и представляешь: на том носке
было вывязано сразу две пятки». Нет, я не хотела давать им повод для
пересудов. И я стала распускать вязанье, в душе готовясь к близкой смерти.
Не знаю, сколько времени прошло, но вдруг я услышала какой-то шум за
дверью. Похоже на писк маленького зверька. Сперва я не обратила на него
внимания, потому что в мыслях уже была далеко, на полпути между жизнью и
смертью. Но звук не умолкал. Мне показалось, что он обращен прямо ко мне. И
то сказать: к кому еще можно было обратиться в этой глуши, да еще в такую
ночь? Я подумала, может, это заблудившийся котенок. И хотя мне было не до
каких-то там котят – я готовилась к встрече с Творцом, – мысль о том, что он
сидит под дверью, испуганный и промокший, мешала мне настроиться на
нужный лад. И я сказала себе: «Если ты собралась помирать, это еще не
причина для того, чтобы отказывать Божьей твари в тепле и пище». И потом,
скажу тебе честно, мне подумалось, что было бы неплохо в свою последнюю
минуту иметь рядом какое-то живое существо. Я встала и пошла к двери.
Представь себе мое удивление, когда я выглянула наружу!
Там, под навесом крыльца, тихо попискивая на кошачий манер, лежал
завернутый в какую-то холстину младенец! Ты, бедняжка, совсем замерз, вымок и проголодался. Сперва я просто не поверила своим глазам. А когда я
взяла тебя на руки, ты увидел меня и сразу перестал плакать.
Я не стала задерживаться снаружи – тебя надо было срочно обогреть и
накормить. Потому я лишь быстро огляделась вокруг, стоя на крыльце. Я
никого не увидела и не услышала. Только ветер шумно трепал деревья на краю
леса. Не помню, заметила ли я тогда же столб дыма от пожара в Анджелфилде
или узнала о нем уже позднее. В тот момент мне было не до каких-то там
пожаров.
Я подхватила тебя поудобнее, вошла в дом и закрыла дверь.
Два раза мне случалось вывязать у носка лишнюю пятку, и оба раза ко мне
приближалась смерть, унося мои близких. Когда я сделала это в третий раз, ко
мне явилась жизнь. Это научило меня не слишком доверяться приметам и
совпадениям. После той ночи мне уже было недосуг размышлять о смерти.
У меня был ты, и надо было думать о тебе.
С той поры мы зажили счастливо.
***
Последние фразы Аврелиус произнес хриплым, неожиданно севшим
голосом. Его рассказ звучал как заклинание или молитва – эти слова он слышал
сотни раз, будучи ребенком, и потом многократно повторял про себя на