скреплялись пряжкой. Длинный кожаный ремень позволял носить сумку через
плечо. Кожа ремня высохла и растрескалась, пряжка заржавела, а холщовые
борта сумки – когда-то, вероятно, цвета хаки – со временем обрели
нейтральный, серовато-пыльный «цвет ветхости».
– Что это? – спросила я.
Он на секунду поднял взгляд от миски.
– Это сумка, в которой меня нашли.
И вернулся к своему занятию.
Сумка, в которой его нашли? Я посмотрела на нее, потом на Аврелиуса.
Даже сейчас, согнувшись над кухонным столом, он был выше шести футов. Я
вспомнила, как при нашей первой встрече приняла его за какого-то великана из
старой сказки. Ныне эта сумка с ремнем была ему маловата даже в качестве
поясного кошелька, а шестьдесят лет назад он умещался в ней целиком! Мысль
об этом вызвала у меня легкое головокружение; я опустилась обратно на стул и
подумала о человеке, который когда-то давно поместил на эту холстину
младенца, сложил борта, застегнул пряжку, перекинул ремень через плечо и
темной дождливой ночью направился к дому миссис Лав. Я провела пальцами
по тем местам, которых она касалась. Холст, пряжка, ремень. Таким путем я
надеялась ее почувствовать, найти подсказку, знак или код – невидимый, но
доступный восприятию на ощупь. Безрезультатно.
– Дурацкая штуковина, верно? – сказал Аврелиус.
Я услышала, как он задвинул в печь противень, прикрыл дверцу и, подойдя, стал за моим плечом.
– Открой ее сама – у меня руки в муке.
Я расстегнула пряжку, и борта сумки распались в разные стороны, образовав на полу подобие круглого коврика. В самом центре лежал комок из
бумаги и тряпок.
– Мое наследство, – объявил Аврелиус.
С виду это был обычный хлам, которому место в мусорном баке, но
Аврелиус вперил в него горящий взгляд, каким может смотреть маленький
мальчик на драгоценный клад.
– В этих вещах моя история, – сказал он. – Эти вещи говорят мне, кто я
есть. Надо только… надо уметь их понять. Всю жизнь я пытался решить эту
загадку. Я думал, я искал правильный подход… ниточку, за которую надо
потянуть, чтобы все стало на свои места. Взять хотя бы это…
Он указал на скомканную льняную тряпку, в прошлом белую, а ныне
грязно-желтую. Я извлекла ее из кучи и расправила. Это была детская
рубашонка с вышитым узором из белых цветов и звезд и четырьмя
перламутровыми пуговицами. Широкая, испачканная мукой ладонь Аврелиуса
зависла над ней, не решаясь прикоснуться. Ее рукав сейчас годился ему разве
что на палец.
– Вот в это я был одет, – сообщил Аврелиус.
– Она очень старая.
– Еще бы. Мы с ней одного возраста.
– Она даже старше вас.
– Ты так думаешь?
– Взгляните на эту штопку. И вот здесь. Ее чинили много раз. А эта
пуговица не подходит к остальным трем. Рубашку до вас носили другие дети.
Он переводил взгляд с одежды на меня и обратно, жадно впитывая новую
информацию.
– А что ты скажешь об этом? – Он указал на мятую бумажку: то была