бумаги и точилке. Иногда кот спал на моей постели, и я держала шторы
приоткрытыми, чтобы он, проснувшись ночью, мог посидеть на подоконнике, наблюдая за таинственными движениями во тьме, неразличимыми для
человеческого глаза.
И это все. Кроме упомянутых событий, мне больше нечего вспомнить. Все
остальное – это бесконечные сумерки и история.
КРУШЕНИЕ
Изабелла исчезла. Эстер исчезла. Чарли исчез. Теперь мисс Винтер
поведала мне о новых потерях.
***
Я сидела на чердаке, привалившись спиной к скрипучей перегородке. Я
наваливалась на нее изо всех сил, а потом отпускала. Перегородка скрипела и
прогибалась. Снова и снова. Я искушала судьбу. Интересно, думала я, что
случится, если упадет эта стенка? Рухнет ли вслед за ней вся крыша? А
перекрытия ниже? Я представляла себе массу черепицы и стропил, пробивающую полы и уносящую вниз кровати и прочую мебель, как во время
землетрясения. А что будет потом? Как далеко зайдет это падение и где оно
остановится? Я раскачивала стенку, дразнила ее, провоцировала на падение, но
она не падала. Меня удивляла такая стойкость в мертвой, насквозь прогнившей
стене.
В другой раз я проснулась среди ночи от какого-то звука. Он уже угас, но я
продолжала всем телом ощущать его отголоски. Я выскочила из постели и
помчалась на лестницу. Эммелина следовала по пятам за мной.
Мы выскочили на галерею одновременно с появлением Джона, который
спал на кухне и также был разбужен странным звуком. Вот что мы увидели: в
центре холла стояла Миссиз в ночной рубашке и смотрела вверх. У ее ног
лежал большой камень, а в потолке над ее головой зияла дыра. В воздухе
висело густое облако пыли. Клубы ее кружились, частью поднимаясь, частью
опускаясь, словно не могли определиться, где им осесть и оседать ли вообще.
Куски штукатурки и дерева продолжали сыпаться сверху со звуком, напоминающим дробный топот мышиных лапок; я чувствовала, как Эммелина
позади меня подпрыгивает всякий раз, когда кирпич или доска обрушивались
на потолок над нашими головами.
Каменные ступени были холодными, а щепки и острые осколки кирпичей
впивались в босые пятки, когда я спускалась по лестнице. В эпицентре этого
разгрома, окутанная клубами пыли, стояла Миссиз, похожая на привидение.
Пыльно-серые волосы, пыльно-серые руки и лицо, пыльно-серые складки ее
длинной ночной рубашки. Она стояла неподвижно и смотрела вверх. Я стала
рядом с ней и взглянула туда же. Мы видели дыру в потолке, а над ней еще
одну такую же и еще одну этажом выше. Мы видели клочья обоев в спальне
второго этажа, голую обрешетку на третьем и бледно-серые стены в мансарде.
А над всем этим, прямо над нашими головами, мы видели дыру в крыше и
ночное небо. Звезд видно не было.
Я взяла ее за руку.
– Идем, – сказала я. – Ни к чему тут стоять.
Я повела ее прочь, и она слушалась меня, как малое дитя.
– Я уложу ее в постель, – сказала я Джону.
Он кивнул и сказал: «Да». Голос его звучал глухо и пыльно. У него едва
хватало сил смотреть на Миссиз. Он медленно поднял руку, указывая на
пробитый потолок. Это был жест утопающего, подхваченного сильным
течением и уже смирившегося со своей участью.
– Я это поправлю, – сказал он.