общаться с теми, кто исчез. И я много-много раз писала одно и то же особенное
слово. Имя моей сестры. Это был мой талисман. Я складывала клочок бумаги с
ее именем в сложную фигурку и всегда носила его с собой. Зимой он жил в
кармане моего пальто; летом он щекотал мне ногу, будучи запрятан в носок или
гольф. Ночью я засыпала, сжав его в кулаке. Я очень бережно относилась к
этим бумажкам, но все же порой их теряла и тогда заменяла новыми, а нередко
через какое-то время находились и старые. Когда мама однажды заметила
бумажку в моей руке и попыталась ее отнять, я проглотила талисман, хотя она
все равно бы не смогла прочесть фонетические знаки. Но в другой раз, увидев, как отец подобрал с пола замызганный клочок и развернул его, я не попыталась
ему помешать. Когда он прочел надпись, лицо его окаменело, а в его поднятом
на меня взгляде была глубокая скорбь.
Он собрался заговорить. Он даже открыл рот, но я поднесла палец к губам, приказав ему молчать. Я не хотела, чтобы он произносил вслух ее имя. Разве он
не пытался отгородиться от нее, оставить ее во тьме? Разве он не пытался ее
забыть? Разве он не пытался утаить ее от меня? После всего этого он не имел на
нее никаких прав.
Я взяла бумажку из его пальцев и, не сказав ни слова, покинула комнату.
Присев у окна на втором этаже, я сунула этот замызганный клочок в рот, немного подержала там, почувствовав его сухой древесный привкус, и
проглотила. Десять лет мои родители замалчивали ее имя, старались стереть
его из своей памяти. Теперь я решила оградить его от них моим собственным
молчанием. И всегда его помнить.
Если не считать моей способности с грехом пополам произнести слова
приветствия, прощания и извинения на семнадцати языках или повторить
наизусть греческую азбуку в прямом и обратном порядке (при том что я не
свяжу и двух слов по-гречески), фонетический алфавит так и остался одним из
многих источников тайных и бесполезных знаний, унаследованных от моего
книжного детства. В то время я его выучила и использовала только для
развлечения, а в последующие годы ни разу не пыталась применить его на
практике. Поэтому, когда я вернулась из сада в свою комнату и, вооружившись
карандашом, начала по памяти транскрибировать череду шипящих, фрикативных, взрывных и вибрирующих звуков, из которых состояла
произнесенная Эммелиной фраза, мне пришлось изрядно попотеть, восстанавливая былые навыки.
После трех или четырех попыток я села на край постели, разглядывая
цепочку записанных символов. Насколько точной была транскрипция? Меня
начали терзать сомнения. Хорошо ли я запомнила сочетание звуков? Между
моментом, когда он прозвучали, и моим возвращением в дом прошло около
пяти минут. Кроме того, меня могли сбить с правильного пути первые
неудачные попытки записи. В конце концов, я вполне могла напутать
что-нибудь со знаками фонетического алфавита, которым уже очень давно не
пользовалась.
Я шепотом прочла написанное на бумаге. Потом повторила уже быстрее, с
нажимом, и подождала, не отзовется ли эхом в моей памяти голос Эммелины, произносящий свою фразу. Ничто не отозвалось. Это была всего лишь неточная
транскрипция чего-то неясно расслышанного и плохо зафиксированного в
памяти. Пустая трата времени.
Я написала на том же листе тайное имя. Мое заклинание, мой талисман.
Оно никогда не срабатывало и не могло сработать. Сестра никогда не
придет ко мне. Я обречена на одиночество.
Я скатала из бумаги шарик и раздраженным щелчком отправила его в угол
комнаты.
СТРЕМЯНКА
Моя история, кажется, вам наскучила, мисс Ли? Это был уже не первый