Но по каким-то неясным причинам для Джона этот юнец не был чужаком.
Возможно, потому, что он явился из мира, к которому принадлежал и сам
Джон, – из непонятного мне мира мужчин.
– Он славный парнишка, – всякий раз говорил Джон в ответ на мои
возражения. – Он хорошо работает. Он не задает лишних вопросов. Он не
болтлив по натуре.
– Он может вообще не иметь языка, но глаза-то у него есть.
Джон пожимал плечами и смущенно отводил взгляд.
– Я ведь не всегда буду с вами, – сказал он в конце одного из таких
разговоров. – Все это не может продолжаться вечно. – Он одним широким
жестом обозначил дом, его обитателей и ту жизнь, которую мы здесь вели. –
Когда-нибудь все изменится.
– Изменится?
– Вы подрастаете. Скоро вы будете иначе смотреть на многие вещи. Одно
дело быть детьми, но когда вы станете взрослыми…
Но я уже ушла, не дослушав. Я не желала знать то, о чем он собрался мне
поведать.
Эммелину я нашла в спальне, где она отдирала блестки от бального
шарфика и складывала их в свою коробку-сокровищницу. Я присела рядышком, но она была слишком поглощена этим занятием, чтобы реагировать на мой
приход. Ее пухлые, суживающиеся к концам пальцы упорно теребили блестку, пока та не отделялась от материи. Дело продвигалось медленно, но Эммелине
было некуда спешить. Ее лицо, склоненное над шарфиком, было само
спокойствие. Губы сжаты; взгляд сосредоточенный и в то же время
отсутствующий. Периодически ее верхние веки опускались, прикрывая
зеленую радужную оболочку, но, сомкнувшись с нижними веками, тотчас
взлетали, открывая все ту же невозмутимую зелень.
«Разве я похожа на нее?» – подумала я. Разумеется, я знала, что мои глаза в
зеркале практически неотличимы от ее глаз. Я знала, что у нее на шее под
копной рыжих волос есть точно такой же, как у меня, тугой и непослушный
завиток. Я знала, какое впечатление производили на поселян наши с ней
нечастые появления на единственной деревенской улице рука об руку, да еще в
одинаковых платьях. При всем том я не была похожа на Эммелину. На моем
лице никогда не появлялось это безмятежное выражение, а если бы даже и
появилось, то уже в следующий миг его сменила бы нетерпеливая и
раздраженная гримаса; я начала бы сердито кусать губы и резким жестом
откидывать назад волосы. Я не смогла бы так долго корпеть над каким-то
дурацким шарфиком, как это делала Эммелина. Я бы в полминуты зубами
выдрала все эти несчастные блестки, если бы мне это было зачем-нибудь
нужно.
«Ты ведь меня не покинешь? – спросила я ее мысленно. – Я тебя не
покину, тут ты можешь быть спокойна. Мы с тобой останемся здесь навсегда.
Вместе. Что бы там ни говорил Джон-копун».
– Хочешь поиграть? – вслух сказала я.
Она была поглощена своим занятием и даже не подняла головы.
– Давай поиграем в свадьбу, – предложила я. – Ты, если хочешь, можешь
быть невестой. Ну же! Можешь надеть… да хотя бы это… – Я извлекла из кучи
нарядов в углу комнаты кусок прозрачной ткани. – Сойдет за фату.
Она не ответила, а когда я опустила фату ей на голову, лишь откинула ее с
глаз и продолжила разделку шарфа.
Тогда я переключилась на ее коробку с мишурой. Среди прочего здесь