засыпает. Изредка ее сотрясала дрожь, а сонное лицо искажалось гримасой
страха; в такие моменты я гладила ее волосы, пока веки не прекращали
трепетать.
Когда же отец утешал меня подобным образом? Из глубин памяти возник
один эпизод. Мне тогда было около двенадцати. Воскресным днем мы с отцом
сидели на берегу реки и жевали сандвичи, когда рядом объявилась пара
близняшек: девочки-блондинки в сопровождении таких же светловолосых
родителей – семейка туристов, которые воспользовались хорошей погодой и
выбрались на денек в наши края, чтобы полюбоваться старинной архитектурой.
Все вокруг тотчас обратили на них внимание, а они держались как ни в чем не
бывало, наверняка уже привыкнув к взглядам окружающих. Но не к таким, как
мой. При виде их мое сердце возбужденно забилось. Это было все равно что
посмотреть в зеркало и увидеть себя завершенной – такой, какой я должна быть
на самом деле. Близняшки почувствовали напряженный, горящий взгляд, которым их буквально пожирала незнакомая девочка, и в страхе уцепились за
руки родителей. Когда я заметила их испуг, жесткая невидимая рука сдавила
мои легкие и небо надо мной потемнело. Очнулась я в нашем магазине. Я
полулежала в кресле у окна; явь и кошмары мешались в моем сознании, а отец
сидел рядом на полу, гладил мои волосы и бормотал свое заклинание: «Тише, тише. Это пройдет. Я с тобой…»
Позднее появился доктор Клифтон. Когда я оглянулась и увидела его в
дверном проеме, у меня возникло такое чувство, что он стоит там уже довольно
долго. Я молча проскользнула мимо него, покидая комнату. На лице его
застыло выражение, которого я не смогла прочесть.
ПОДВОДНАЯ КРИПТОГРАФИЯ
Я вернулась в свою комнату; при этом ноги мои двигались так же
медленно и тяжело, как и мои мысли. Я совсем запуталась. Из-за чего погиб
Джон-копун? Из-за того, что кто-то открепил стопорную скобу на стремянке.
Это не мог быть юнец. История мисс Винтер обеспечила ему алиби: в то время, когда Джон вместе с лестницей падал с балюстрады на покрытую гравием
дорожку, юнец жадно косился на ее сигарету, не решаясь попросить окурок. Но
в таком случае это могла быть только Эммелина. Правда, ничто в
предшествующем повествовании не указывало на ее склонность к таким
поступкам. Она была безобидным дитем, что сразу отметила Эстер. Да и мисс
Винтер выразилась недвусмысленно: «Нет, не Эммелина». Кто же тогда?
Изабелла была мертва. Чарли исчез навсегда.
Пройдя через комнату, я остановилась у окна. По ту сторону была
кромешная тьма, и на ее фоне я видела только собственное бледное отражение.
«Кто?» – обратилась я к нему.
И в наступившей затем тишине я наконец-то вняла голосу, который уже
давно звучал у меня в голове, а я упорно не желала к нему прислушаться.
«Аделина», – твердил этот голос.
«Нет!» – сказала я ему.
«Да, – сказал он. – Аделина».
Это было невозможно. Ее горестный плач по Джону еще звучал у меня в
ушах. Мог ли кто-нибудь так скорбеть о гибели человека, которого он
собственноручно убил? Мог ли кто-нибудь убить человека, которого он так
сильно любил и так горько оплакивал?
Однако голос в моей голове безжалостно перечислял хорошо известные
мне эпизоды истории. Акт вандализма в фигурном садике, когда каждое
движение секатора или пилы оставляло рану на сердце Джона. Нападения на
Эммелину, когда в ход без разбору шли кулаки, ноги и зубы. Младенец, посреди леса вынутый из детской коляски и брошенный на произвол судьбы.