И тут я поняла, почему он так удивлен. Я всегда читала только старые
романы. По одной простой причине: мне нравятся «правильные» развязки.
Бракосочетание и смерть, благородная жертва и чудесное избавление, трагический разрыв и счастливое воссоединение, крушение всех надежд и
осуществление мечты – именно такие вещи, на мой взгляд, составляют финал, которого стоило дожидаться, переворачивая страницы. Этому должны
предшествовать разного рода приключения, опасности и коллизии, ставящие
героев перед нелегким выбором, притом что все хитросплетения сюжета ловко
распутываются автором в самом конце. Подобные развязки гораздо чаще
встречаются в старых романах, и потому я предпочитала их новым.
Я мало что знала о современной литературе. Отец неоднократно поднимал
эту тему во время наших ежедневных бесед о книгах. Он читает так же много, как я, но круг его интересов гораздо шире, и я очень ценю его мнение. В
точных, выверенных фразах он старался передать мне то чувство прекрасной
грусти, что охватывало его по прочтении романов, показывавших
беспредельность человеческих страданий, противопоставить которым человек
мог лишь терпение и стойкость. Он говорил о романах с открытым финалом, чье эхо звучало в его голове много дольше, чем отзвуки громких эффектных
концовок. Он объяснял, почему такая неопределенность трогает его сердце
сильнее, нежели предпочитаемые мною стандартные «смертельно-свадебные»
закругления сюжета.
Во время этих бесед я всякий раз выслушивала его с величайшим
вниманием, согласно кивая, но затем бралась за старое. Отец меня за это не
осуждал. Мы с ним были полностью согласны в одном: на свете слишком
много книг, чтобы все их можно было прочесть за одну человеческую жизнь, и
потому желательно где-то провести черту, заранее ограничив сферу своего
чтения.
Помнится, как-то раз отец даже порекомендовал мне Виду Винтер:
– Вот современный автор, который может тебе понравиться.
Но я так и не добралась до ее сочинений. Зачем тратить время на живых, когда есть еще масса не открытых мною давно умерших писателей?
И вот теперь я вдруг среди ночи спустилась вниз, чтобы взять «Тринадцать
сказок» из заветного шкафчика. Так что удивление отца по этому поводу было
вполне законным.
– Мне вчера пришло письмо, – начала я. Он кивнул.
– Оно было от Виды Винтер.
Отец поднял брови, но ничего не сказал, ожидая продолжения.
– Она приглашает меня к себе. Хочет, чтобы я написала ее биографию.
Отцовские брови приподнялись еще на несколько миллиметров.
– Я никак не могла заснуть и решила просмотреть эту книгу.
Я ждала ответной реплики, но ее не последовало. Отец глубоко задумался, о чем свидетельствовала рассекшая его лоб морщина. Так и не дождавшись
окончания этой паузы, я перешла к вопросам:
– Почему она хранится в шкафчике? Что в ней такого ценного?
Отец отвлекся от своих мыслей и наконец-то подал голос:
– Отчасти потому, что это первое издание самой первой книги самого
знаменитого из ныне живущих англоязычных авторов. Но главным образом
потому, что это книга с типографским дефектом. Каждое последующее издание
выходило под названием «Сказки о переменах и потерях». Без упоминания об
их числе. Ты заметила, что сказок на самом деле не тринадцать, а двенадцать?
Я кивнула.
– По всей вероятности, сначала их действительно было тринадцать, однако
в последний момент одна сказка была исключена из сборника, а с оформлением
обложки вышла путаница. В результате книга была издана под первоначальным
названием, но только с двенадцатью сказками. Пришлось изымать из продажи