Аделина щипцами достает из камина и потом гоняется с ними за сестрой).
Учитывая, что Эммелина куда крупнее Аделины, ей вполне по силам себя
защитить. Надо полагать, эта ласковая и любящая девочка просто не в
состоянии причинить боль своей сестре.
***
В первые дни моего пребывания в Анджелфилде я пришла к выводу, что
Аделина – в отличие от Эделины – никогда не сможет вести нормальную
самостоятельную жизнь, но ее характер можно сделать более уравновешенным
и предсказуемым, обуздывая ее яростные порывы посредством жесткой
дисциплины и подчинения строгому распорядку. При этом я, конечно же, не
могла рассчитывать на какое-либо понимание и сотрудничество с ее стороны.
Данная задача виделась мне более трудной, чем случай с Эммелиной, и гораздо
менее благодарной, поскольку здесь не стоило ожидать разительных перемен, которые произвели бы впечатление на окружающих.
Но спустя некоторое время я, к собственному удивлению, должна была
пересмотреть первоначальную оценку, обнаружив в Аделине признаки –
правда, очень смутные – интеллектуальной деятельности. Сегодня утром она
явилась в классную комнату, лениво волоча ноги, хотя и без буйных выражений
протеста, и уселась на свое место за партой, как обычно подперев рукой голову.
Я начала урок. Собственно, это был не настоящий урок: я просто пересказывала
им содержание первых глав «Джен Эйр» – эту книгу любят многие девочки. Я
сосредоточила внимание на Эммелине и старалась заинтересовать ее историей, представляя действие в лицах. Я говорила одним голосом за главную героиню, другим – за ее тетю, третьим – за ее кузена, и все это сопровождалось мимикой
и жестами, иллюстрирующими эмоции персонажей. Эммелина смотрела на
меня во все глаза, и я была довольна произведенным эффектом.
Краем глаза я уловила какое-то движение. Аделина повернулась в мою
сторону. Она все так же подпирала рукой голову, ее глаза были все так же
закрыты, но у меня создалось отчетливое впечатление, что она слушает мой
рассказ. Даже если считать это изменение позы случайностью (что
маловероятно, ибо прежде она упорно от меня отворачивалась), я отметила и
другие признаки ее изменившегося отношения к уроку. Обычно она
расползается всем телом по парте и впадает в бессознательное состояние, как
животное в период зимней спячки; но на сей раз ее тело было напряжено, спина
выпрямлена, а плечи развернуты – она была всерьез увлечена историей и
только притворялась безучастной и погруженной в сон.
Я не подала виду, что заметила эти перемены, и продолжала обращаться к
Эммелине, как будто говорила исключительно для нее, по-прежнему изображая
героев в лицах. В то же время я украдкой следила за Аделиной. Оказывается, она не только слушала. По ее чуть дрогнувшим векам я догадалась, что ее глаза
закрыты не полностью: она следила за мной из-под ресниц!
Это очень интересное открытие, которое может дать новый поворот моему
исследованию.
***
И тут произошло нечто неожиданное. Лицо доктора изменилось.
Изменилось прямо у меня на глазах. Так бывает при внезапной смене ракурса, когда черты лица, по-прежнему узнаваемые, странным образом смещаются и
предстают в совершенно ином свете. Хотелось бы знать, какие процессы в
человеческом сознании приводят к столь внезапным и радикальным внешним
переменам? Я сразу исключила оптические эффекты, игру света и тому
подобные вещи, придя к выводу, что это явление должно быть непосредственно
связано с психикой самого наблюдателя. Меня так потрясло неожиданно
изменившееся лицо доктора, что я, буквально застыв на месте, некоторое время
пристально вглядывалась в эти новые для меня черты. Его, в свою очередь, не