с ними поговорить. Я сказала, что, если он не справляется со своими
обязанностями в одиночку, я обращусь к мистеру Анджелфилду с
предложением нанять дополнительного работника. Уже не в первый раз я
заводила разговор о том, чтобы увеличить штат прислуги в саду и в доме, но
Джон и миссис Данн так решительно возражали, что я предпочла с этим
подождать до тех пор, пока не разберусь досконально во всех нюансах здешней
ситуации.
Сначала Джон отрицал возможность появления в саду каких-либо
мальчишек. Когда же я заявила, что отчетливо видела его собственными
глазами, он признал, что в сад мог пробраться кто-то из деревенских детей, добавив, что лично он не несет ответственности за всяких прогульщиков. Но у
меня был серьезный аргумент: ранее я заставала того же мальчика за
выполнением садовых работ. Услышав об этом, Джон замкнулся и только
повторял, что ничего не знает ни о каких посторонних детях и что выпалывать
сорняки в саду никому не возбраняется, а в финале договорился до того, что
этот мальчик якобы вообще не существует в природе. Начиная испытывать
вполне понятное раздражение, я сообщила Джону, что собираюсь поговорить
на данную тему со школьной учительницей, а также с родителями мальчика. В
ответ он лишь махнул рукой, давая понять, что его это не касается, а я вольна
поступать, как мне угодно. Я уверена, что он знает этого мальчишку, и глубоко
потрясена его отказом помочь мне в элементарном наведении порядка. До сих
пор он не препятствовал моей деятельности, и его неожиданное упрямство в
таком второстепенном вопросе я могу объяснить лишь тем обстоятельством, что некогда он сам начинал учиться садоводству в юном возрасте и считает это
вполне нормальным явлением, своего рода традицией. Пережитки прошлого
еще очень сильны в этой сельской глуши.
***
Я была поглощена чтением дневника. Продвигалось оно медленно, поскольку мне приходилось задействовать все свои знания, опыт и
воображение, разгадывая темные места и облекая плотью слова-призраки. С
другой стороны, все эти препятствия – размытые буквы, грязные пятна, затертые края страниц, – казалось, несли дополнительную смысловую нагрузку, оживляя рукописный текст и обогащая его содержание.
Пока я таким образом одолевала рукопись, в дальнем уголке моего
сознания постепенно вызревало решение. И к тому времени, когда я достигла
пересадочной станции, это решение сформировалось окончательно. Поездка
домой отменялась. Мой путь лежал в Анджелфилд.
Местный поезд на банберийской ветке был забит рождественскими
пассажирами еще плотнее, чем предыдущий. Мне не досталось сидячего места, а читать стоя не в моих правилах. В тряском вагоне с каждым невольным
тычком соседского локтя я ощущала во внутреннем кармане пальто жесткий
прямоугольник дневника. Я прочла примерно половину. Остальное подождет.
«Что с тобой произошло, Эстер? – думала я. – Куда же ты в конце концов
исчезла?»
РАЗРУШАЯ ПРОШЛОЕ
Кухонные окна были темны, а когда я обошла вокруг дома и постучалась в
дверь, отклика не последовало.
Куда он мог деться? Каждый год в эти дни многие люди покидают свои
дома, отправляясь к родным, чтобы вместе с ними встретить Рождество. Но
Аврелиус не имел семьи, и отправляться ему было некуда. Лишь с опозданием
я вспомнила об одной вполне вероятной причине его отсутствия: он мог
развозить выпечку для рождественских застолий. Чем не занятие для пекаря в
самый канун Рождества? Я решила заглянуть к нему попозже и, бросив в щель
почтового ящика поздравительную открытку, пошла напрямик через лес к
Анджелфилду.