– Мы были близнецами, – сказала я. – Она была здесь – смотрите…
Я задрала край джемпера и повернулась к ней правым боком. Мой шрам.
Мой полумесяц. Серебристо-розовый, перламутрово-полупрозрачный. Линия
раздела.
– Она была здесь. В этом месте мы с ней соединялись. Но нас разделили. И
она умерла. Она не смогла жить отдельно от меня.
Я почувствовала, как пальцы мисс Винтер скользнули по полумесяцу на
моем боку; глаза ее были полны сострадания.
– Дело в том… (вот они, самые последние из всех слов, после которых мне
уже не надо будет ничего говорить), – что я тоже не могу жить отдельно от нее.
– Дитя… – Взгляд мисс Винтер держал меня на своих океанских волнах.
Я перестала думать. Поверхность моего сознания обрела гладкую
неподвижность. Но под этой поверхностью, в глубине, нарастало беспокойство.
Это напоминало мощное подводное течение. Много лет разбитый бурей
корабль пролежал на дне с грузом истлевших останков. И вдруг он сдвинулся с
места. Я его потревожила, и он своим движением породил водоворот – тучи
песка и мути поднялись со дна, яростно кружась в темных глубинах.
Все это время я оставалась под магией взгляда мисс Винтер.
И вот медленно, очень медленно, муть стала оседать, и глубинное
волнение ослабевало – медленно, очень медленно. И наконец потревоженные
останки вновь упокоились в своем подводном саркофаге.
– Однажды вы спросили меня про мою историю, – напомнила я.
– И вы сказали, что у вас ее нет.
– Теперь вы знаете, что она есть.
– Я никогда в этом не сомневалась. – На лице ее промелькнула слабая
улыбка. – Приглашая вас сюда, я уже имела представление о вашей истории. Я
прочла ваш очерк о братьях Ландье. Хорошая работа. Вы были очень
убедительны в описании подсознательной связи между братьями. Я сразу
подумала: тут есть что-то личное. И по мере чтения вашего очерка во мне росла
уверенность, что у вас есть близнец. Вот почему я выбрала вас на роль своего
биографа. Потому что если бы я после стольких лет вранья начала обманывать
и вас – просто по инерции, – вы смогли бы меня уличить.
– И я действительно вас уличила.
Она кивнула – спокойно, без удивления.
– Давно пора. Что вы теперь знаете?
– То, что вы мне рассказали. Побочная линия сюжета, как вы это именуете.
Вы рассказали мне историю Изабеллы и ее близнецов. А побочная линия – это
Чарли и его извращения на стороне. Вы неоднократно упоминали «Джен Эйр»
как намек. Книга о чужой девочке в семействе. О бедной родственнице, лишившейся матери. Но я до сих пор не знаю, кто ваша мать, и каким образом
вы очутились в Анджелфилде.
Она печально покачала головой.
– Все, кто мог знать ответы на эти вопросы, уже давно мертвы, Маргарет.
– А сами вы не помните?
Я всего лишь человек. Как и все прочие люди, я не помню своего
появления на свет. Мы начинаем себя осознавать много позже, уже выйдя из
младенческого возраста, когда наше рождение представляется нам чем-то
бесконечно далеким, случившимся в самом начале времен. Мы живем, как
зрители, которые опоздали к началу спектакля и стараются по ходу действия
догадаться о событиях пропущенного ими первого акта. Много раз я подходила