того рубежа витают не только воспоминания – это царство фантасмагорий. Там
гнездятся кошмары одинокого ребенка. Сказки и небылицы, охотно
принимаемые на веру сознанием, которое жаждет иметь свою историю.
Фантазии, порожденные буйным воображением девочки-сироты в безнадежной
попытке объяснить необъяснимое. Какую бы историю я ни отыскала на той
границе забвения, я даже не пытаюсь уверить себя, что это правда.
– Все дети мифологизируют свое появление на свет.
– Именно так. И я могу быть уверена только в том, что мне сказал
Джон-копун.
– А что он вам сказал?
– Что я появилась, как сорняк на грядке меж двух кустов клубники.
И она рассказала мне эту историю.
***
Кто-то повадился воровать клубнику. Не птицы-вредители, после которых
на кустах находят исклеванные остатки ягод. И не близнецы, которые попутно
истоптали бы все грядки. Нет, здесь орудовал какой-то легконогий вор, бравший по ягодке в разных местах. Очень аккуратно, не повреждая при этом
кусты. Иной садовник мог бы и не обнаружить хищение. Чуть погодя Джон
заметил лужицу воды под садовым краном. Из крана тонкой струйкой текла
вода. Джон довернул его на пол-оборота, озадаченно поскреб затылок и
вернулся к своим делам. Но теперь он был начеку.
Днем позже он застал вора на месте преступления. На клубничной грядке
сидело маленькое пугало, ростом ему по колено, в несоразмерно большой
шляпе, закрывавшей половину его лица. При появлении Джона пугало
пустилось наутек. Однако уже на следующий день оно выказало отчаянную
отвагу, торопливо пожирая ягоды прямо на глазах у садовника, которому
пришлось прогонять его криком и взмахами рук. Джон терялся в догадках. У
кого в деревне мог быть такой ребенок – очень маленький и очень голодный?
Кто из местных жителей мог посмотреть сквозь пальцы на то, как его дитя
ворует фрукты в чужих садах? Перебрав в уме кандидатуры, он так не нашел
никого подходящего.
Вскоре он обнаружил следы постороннего присутствия в сарае. Кипа
старых газет лежала не там, где он их оставил, а большая плетеная корзина – он
это отлично помнил – раньше занимала место у стены в ряду ей подобных.
В тот вечер он, прежде чем уйти в дом, повесил на дверь сарая замок.
Проходя мимо крана, он снова увидел бегущую струйку. В раздражении
Джон туго, изо всех сил, завернул кран – на четверть оборота больше обычного.
«Пусть теперь попробует», – подумал он.
Среди ночи он проснулся и не сразу понял причину охватившего его
беспокойства. «А где он теперь будет ночевать, если не сможет пролезть в
сарай и устроить постель из старых газет в плетеной корзине? – спрашивал
Джона внутренний голос. – А как он сможет попить воды, если кран слишком
туго завернут?» Ворча на самого себя за эту полуночную блажь, он открыл
окно, чтобы проверить, какая стоит погода. Период ночных заморозков уже
миновал, но для этого времени года было весьма прохладно. А насколько
сильнее мерзнет тот, кто вдобавок еще и голоден? А насколько страшнее
кажется тьма, если тебе всего год и неделя от роду?
Джон покачал головой и закрыл окно. Да разве кто-нибудь из деревенских
допустит, чтобы их ребенок остался на ночь здесь, в этом саду? Разумеется, нет.
И тем не менее в пять утра он уже был на ногах. Он прошелся по саду, осмотрел грядки и фигурные кусты, составляя план работ на предстоящий день.