свой стул.
– Извините, – донесся до меня ее голос. – Привыкнув к своим ужасам и
уродствам, невольно забываешь, как они могут подействовать на других людей.
Понемногу я приходила в себя, темнота отступала от глаз.
Мисс Винтер сжала покалеченную руку в сверкающий перстнями кулак и
опустила его на свое колено, накрыв сверху ладонью левой руки.
– Очень жаль, что вы не согласились послушать мою историю о
привидении, мисс Ли.
– Я послушаю ее в другой раз.
На этом интервью закончилось.
Возвращаясь в свои апартаменты, я вспомнила о ранее полученном от нее
письме. Самый корявый и неуклюжий почерк из всех мною виденных. Я
посчитана виной тому болезнь, скорее всего артрит. Но теперь я все поняла.
Будучи от природы правшой, мисс Винтер с самого начала литературной
карьеры писала свои шедевры левой рукой.
В моем кабинете висели зеленые бархатные портьеры, а стены были
задрапированы золотистым узорчатым атласом. Несмотря на стоявшую здесь
вязкую тишину, комната мне понравилась – прежде всего благодаря
массивному письменному столу у окна и простому стулу с прямой спинкой, которые приятно разбавляли чересчур «смягченный» интерьер. Я зажгла
настольную лампу и достала из сумки свои письменные принадлежности: пачку
бумаги и двенадцать красных карандашей. Все они были новенькими, неочиненными – именно так я люблю начинать каждый новый проект.
Последним предметом, извлеченным мною на свет, стала точильная машинка.
Я закрепила ее винтами на краю стола, как слесарные тиски, а прямо под ней
поместила мусорную корзину.
Затем, поддавшись внезапному порыву, я взобралась на стол и оттуда
дотянулась до верхнего края портьеры. Мои пальцы нащупали петли и
державшие их крючки. Задача оказалась непростой для одного человека –
длинная и тяжелая, в два слоя, портьера чуть не согнула меня в дугу, когда я
переместила ее вес на свое плечо. Однако, провозившись несколько минут, я
все же сняла одну за другой обе портьеры, свернула их и убрала в шкаф. Встав
на середину комнаты, я удовлетворенно оглядела результат своих трудов.
Передо мной была обширная плоскость темного стекла, из-за которого на
меня взирала моя полупрозрачная сестра-близнец. Ее мир во многом был схож
с моим: за стеклом рисовались контуры письменного стола и мягкое кресло в
круге света от настольной лампы. Но если мое кресло было красного цвета, то в
ее мире оно было серым; у меня кресло упиралось ножками в цветастый
индийский ковер на фоне золотистой стены, а у нее оно призрачно парило в
темном пространстве, населенном некими смутными фигурами, которые как
будто дышали, совершая чуть заметные колебательные движения.
Мы с ней одновременно приступили к обычному подготовительному
ритуалу. Мы разделили писчую бумагу на несколько стопок и провели
большим пальцем по обрезу каждой стопки, беглым пролистыванием освежая
страницы. Один за другим мы очинили карандаши, наблюдая за длинными
витыми стружками, тянувшимися от машинки и исчезавшими в мусорной
корзине. Когда последний карандаш был заточен до булавочной остроты, мы не
положили его на стол рядом с прочими, а оставили у себя в руке.
– Ну вот, – сказала я ей, – мы готовы к работе.
Она открыла рот и что-то сказала в ответ. Я ее не расслышала.
Я не владею техникой стенографии. В процессе интервью я лишь делала