тотчас по ее завершении и эти ключевые слова помогут мне восстановить по
памяти все сказанное. С первых же минут дело пошло на лад. Периодически
сверяясь с блокнотом, я быстро заполняла колонку в центре страницы словами
мисс Винтер, при этом вспоминая ее облик, ее интонации, ее характерные
жесты. Вскоре я вообще перестала заглядывать в блокнот и писала под прямую
диктовку Виды Винтер, чей голос теперь явственно звучал у меня в голове.
Я оставляла широкие поля, на левом из которых отмечала интонацию, выражение лица, жесты – все, что сопровождало и дополняло сказанное.
Правое поле пока что было пустым. Оно предназначалось для комментариев, которые я буду делать позднее, перечитывая написанное.
Увлекшись, я не следила за временем и лишь однажды ненадолго
прервалась, чтобы приготовить себе чашку какао. Впрочем, эта пауза ничуть не
выбила меня из колеи: вернувшись к работе, я сразу ухватила нить и
продолжила записи.
«Привыкнув к своим ужасам и уродствам, невольно забываешь, как они
могут подействовать на других людей» – такова была последняя фраза, помещенная мною в средней колонке, а в примечании слева я описала ее жест: как она накрывает ладонью здоровой руки свою сжатую в кулак искалеченную
кисть.
Я подвела двойную черту под написанным и потянулась, не вставая со
стула. Моя призрачная сестра в оконном стекле также потянулась, а затем
принялась затачивать карандаши, притупившиеся в процессе работы.
Она как раз широко зевала в тот момент, когда нечто странное начало
твориться с ее лицом. На лбу у нее вздулся огромный волдырь, потом такие же
отметины одна за другой возникли на щеке, под глазом, на носу, на губах.
Появление пятен сопровождалось глухими звуками, которые учащались, перерастая в барабанную дробь; в считаные секунды лицо утратило знакомые
черты, словно подверглось посмертному разложению.
Однако здесь потрудилась не смерть. Это был просто дождь – тот самый
давно назревавший ливень.
Я открыла окно и подставила ладонь под капли, а потом провела мокрой
рукой по лицу. Меня слегка знобило. Пора было в постель.
Окно я оставила приоткрытым, чтобы лучше слышать звуки дождя, размеренно и мягко стучавшего по стеклу. Я слышала дождь, когда раздевалась
и когда читала перед сном; я продолжала слышать его и во сне. Он
сопровождал мои сновидения, как звуки не настроенного на волну радио, транслирующего эфирный шум, в котором едва можно различить глухое
бормотание на чужих языках и обрывки незнакомых мелодий.
МЫ ПРИСТУПАЕМ…
В девять часов утра мисс Винтер послала за мной, и я уже знакомым путем
отправилась в библиотеку.
При естественном освещении комната смотрелась совсем по-другому.
Ставни были распахнуты, и свет свободно вливался внутрь через высокие окна.
Сад, еще не высохший после ночного ливня, блестел в лучах утреннего солнца.
Экзотические комнатные растения на подоконниках, казалось, тянулись
листьями к своим суровым собратьям по ту сторону стекол, стойко сносившим
капризы погоды, а тонкие рейки оконных рам представлялись ничуть не более
прочными, нежели унизанные дождевыми каплями паутинные нити меж
ветвями деревьев. В целом комната, визуально сократившаяся в размерах по
сравнению с прошлым вечером, напоминала «книжный мираж», вдруг
возникший на краю сырого и холодного сада.
По контрасту с дымчато-голубым небом и неярким солнцем мисс Винтер
была вся жар и пламень – этакий тепличный цветок на фоне оголенных зимой
растений севера. Сегодня она не надела темные очки, но зато ее глаза были
густо подведены в стиле царицы Клеопатры и, как и вчера, обрамлены черными
накладными ресницами. При свете дня я увидела то, что не смогла разглядеть