вне усадьбы, он был особенно признателен ей за каждый такой визит.
– Милый папа! – сказала она с улыбкой.
Он почувствовал в ней какую-то перемену и насторожился.
– Мне кажется, ты что-то затеваешь. Я не ошибся? Она направила взгляд в
дальний угол комнаты и снова улыбнулась. Затем, все так же глядя в пустой
угол, объявила отцу о своем отъезде.
Он не сразу понял, о чем она говорит. А поняв, ощутил тяжелые удары
пульса в висках; взор его застлала пелена. Он прикрыл глаза, но в голове
продолжали извергаться вулканы и взрываться падающие метеориты. Когда эти
катаклизмы утихли и его внутренний мир обратился в голую и молчаливую
пустыню, он открыл глаза.
Что он наделал?!
В руке его был зажат локон волос с окровавленным кусочком скальпа на
одном конце. Изабелла стояла, прижавшись спиной к двери. Под одним из ее
прекрасных зеленых глаз наливался синяк, щека покраснела и вздулась.
Струйка крови стекала от корней волос на бровь и по ней огибала глазницу.
Отец пришел в ужас от себя самого и от вида дочери. Не в силах издать
звук, он отвернулся, и она так же безмолвно покинула комнату.
Потом он просидел несколько часов, вертя в руках золотисто-каштановый
локон, все туже и туже накручивая его на палец, пока он, свившись в подобие
шнурка, не впился глубоко под кожу. Боль от поврежденного пальца очень
медленно доходила до его сознания, и когда это все же произошло, он
разрыдался.
Чарли в тот день отсутствовал; он вернулся только к полуночи. Найдя
комнату Изабеллы пустой, он начал бродить по дому, каким-то шестым
чувством угадывая, что произошло несчастье. Нигде не обнаружив сестры, он
наконец зашел в кабинет отца. Один только взгляд на этого человека с
посеревшим лицом сказал ему все. Отец и сын несколько мгновений молча
смотрели друг на друга, но даже общее горе их не объединило. Никто из них не
мог помочь другому.
У себя в комнате Чарли сел в кресло у окна и провел в нем остаток ночи –
застывший силуэт в прямоугольнике лунного света. Лишь однажды он
приподнялся, чтобы извлечь из ящика стола пистолет, добытый им посредством
банального вымогательства у местного браконьера. Два или три раза он
подносил дуло пистолета к своему виску, но после паузы оружие медленно
опускалось ему на колени.
В четыре часа утра он отложил пистолет и вместо него взял длинную
штопальную иглу, давным-давно – лет десять назад – украденную им у Миссиз
и с той поры не раз побывавшую в деле. Он закатал штанину, спустил носок и
пунктиром обозначил на коже ноги очередную надпись. Плечи его вздрагивали, но рука двигалась твердо, когда он по пунктиру выцарапывал на кости голени
слово «Изабелла».
А Изабелла к тому времени была уже далеко. Из отцовского кабинета она
прошла в свою комнату, задержалась там на несколько минут и после
спустилась на кухню. Здесь она неожиданно крепко – что за ней прежде не
водилось – обняла Миссиз, а затем выскользнула через заднюю дверь и садовой
тропой направилась к калитке в каменной ограде усадьбы. Зрение Миссиз к
тому времени уже сильно сдало, но она научилась угадывать движения людей
по едва уловимой вибрации воздуха. И она почувствовала секундное
колебание, крохотную паузу в движениях Изабеллы, прежде чем та закрыла