держались замкнуто; их разговоры не предназначались для прочих людей.
«Ничего подобного! – сказала она как-то Копуну, утверждавшему, что девочки
не могут нормально говорить. – Между собой они болтают будь здоров».
Понимание пришло к ней одним зимним днем. Обе девочки были дома; Аделина на сей раз последовала примеру сестры, предпочитавшей проводить
время в тепле у камина, а не разгуливать под дождем. Обычно Миссиз жила как
бы в тумане, но в тот день ее зрение и слух каким-то чудом ненадолго
обострились. Проходя мимо двери гостиной, она уловила голоса девочек и
остановилась послушать. Слова летали между ними, как теннисный мячик в
ходе игры; иные фразы вызывали у них смех, другие – гнев и раздражение; голоса периодически то повышались до крика, то понижались до шепота. Со
стороны это походило на разговор двух обыкновенных детей. Но у Миссиз
упало сердце. То, что она услышала, не походило ни на один известный ей язык
– ни на английский, ни на французский, которым часто пользовалась Матильда, жена Джорджа, а позднее Чарли и Изабелла. Джон был прав: девочки говорили
ненормально.
Потрясенная этой догадкой, она замерла в дверном проеме. И, как это
часто случается, за одним неожиданным открытием последовало другое. Часы
на каминной полке начали отбивать время; при этом, как всегда, сработал
хитроумный механизм – птичка под стеклом выпорхнула из своей клетки и, описав круг, вернулась на прежнее место. С началом боя часов девочки
повернули головы в их сторону. Две пары широко открытых зеленых глаз, не
мигая, наблюдали за тем, как птичка, поднимая и опуская крылья, совершает
свой механический полет.
Выражение этих глаз нельзя было назвать холодно-бездушным или
нечеловеческим. Просто они смотрели на птичку так, как многие дети смотрят
на движущиеся неживые объекты. Для Миссиз же это обернулось новым
потрясением. Она вспомнила, что точно так же девочки смотрели и на нее саму, когда она бранилась или читала им нотации.
«Они не воспринимают меня как живое существо, – догадалась Миссиз. –
Наверно, они думают, что в мире вообще нет ничего живого, кроме них самих».
Надо отдать должное доброте Миссиз: она не сочла детей какими-то
неполноценными уродцами или монстрами. Вместо этого она их пожалела.
«Как же они должны быть одиноки, – подумала она. – Страшно одиноки
вдвоем».
И, отойдя от двери, зашаркала прочь.
С того дня Миссиз поставила крест на воспитательной программе.
Регулярное питание, купания, воскресные походы в церковь, двое милых, самых обыкновенных детишек – все эти мечты пошли прахом. Теперь у нее
была одна забота: их здоровье и безопасность.
После долгих раздумий она нашла всему этому приемлемое объяснение.
Близнецы всегда вместе, всегда вдвоем. Но если в их мире сдвоенность была
естественным состоянием, то как они должны воспринимать других людей, существующих поодиночке? Мы должны видеться им какими-то нелепыми
половинками, рассудила Миссиз. Она попыталась вспомнить, как по-научному
именуют людей, у которых были ампутированы те или иные части тела, и ей
пришло в голову слово «ампутанты». Вот кто мы для них – ампутанты.
Нормальные дети? Конечно же нет. Девочки не были и никогда уже не
будут абсолютно нормальными. Но ведь мы имеем дело с близнецами, а это
особый случай, успокаивала она себя. В подобных случаях всякие странности
неизбежны и, может быть, даже закономерны.
Разумеется, все ампутанты стремятся к состоянию сдвоенности. Обычные
люди – то есть не близнецы – ищут родственные души, влюбляются, сочетаются браком. Страдая от собственной незавершенности, они пытаются
составить пару с кем-нибудь. В этом смысле Миссиз не была исключением из
правил. У нее тоже имелась своя половинка: Джон по прозвищу Копун.
Они не были семейной парой в традиционном понимании. Они не были