спицы не превратились в сплошные серебряные круги, а затем и эти круги
сменило нечто смутно-расплывчатое. Крутизна склона увеличивалась; коляска
подпрыгивала на ухабах, качаясь из стороны в сторону и рискуя вот-вот
опрокинуться.
В воздухе повис высокий нескончаемый звук:
– Аааааааааааааааааааааа!
Это кричала от восторга Аделина, сотрясаясь всем телом внутри летящего
вниз снаряда.
Дальше случилось то, что должно было случиться.
Одно из колес зацепило выступавший из земли камень. Брызнули искры от
спиц и металлического обода, и коляска продолжила движение по воздуху, на
лету переворачиваясь колесами вверх. Она описала изящную дугу на фоне
чистого голубого неба, но земля вздыбилась ей навстречу и яростно ухватила
свое. Раздался противный брякающе-хрустящий звук, и, когда эхо от
восторженного вопля Аделины угасло среди холмов, вдруг стало очень тихо.
Эммелина бегом спустилась по склону. Одно из двух задранных кверху
колес было сплющено восьмеркой и косо сидело на оси; второе медленно
вращалось, теряя остатки инерции.
Из смятого кузова высовывалась тонкая белая рука, лежавшая на
каменистой земле под каким-то неестественным углом. На ладони были видны
фиолетовые ежевичные пятна и ссадины от чертополоха.
Эммелина присела на корточки и заглянула внутрь коляски. Там было
темно.
Но через миг в этой темноте вспыхнули два зеленых огонька.
– Вуум! – сказала она и улыбнулась.
Игра окончилась. Пора было возвращаться домой.
***
За исключением собственно рассказов, мисс Винтер мало что говорила во
время наших встреч. В первые дни я, входя в библиотеку, интересовалась: «Как
вы себя чувствуете?» – получая один и тот же ответ: «Плохо. А вы?» – причем
произносилось это с раздражением, словно я ляпнула какую-то несусветную
глупость. На ее встречный вопрос я не отвечала, да она и не ждала ответа, и
вскоре обмен дежурными любезностями прекратился. Ровно за минуту до
назначенного времени я бочком проскальзывала в дверь, занимала свое место
на стуле по другую сторону от камина и доставала из сумки блокнот. После
этого она без каких-либо предваряющих слов продолжала свой рассказ с того
места, где остановилась накануне. Длительность интервью не была четко
регламентирована. Иногда мисс Винтер доводила повествование до конца
очередного эпизода, произносила четко обозначенную голосом финальную
фразу и замолкала. Наступавшая затем тишина была столь же недвусмысленна, как пустое пространство внизу страницы по окончании главы. Я делала
последние пометки в блокноте, закрывала его и, собрав свои принадлежности, удалялась. В иных случаях она обрывала рассказ внезапно, на середине сцены, а порой и на середине предложения, и я, вопросительно подняв глаза, видела ее
бледное лицо, застывшее в мучительной попытке превозмочь боль. «Могу я
чем-нибудь помочь?» – спросила я, когда это случилось впервые, но она лишь
прикрыла глаза и жестом велела мне уйти. Когда она закончила историю о
Меррили и детской коляске, я убрала карандаш и блокнот в сумку и, вставая, сказала:
– Я должна буду уехать на несколько дней.
– Нет! – резко прозвучало в ответ.
– Боюсь, мне все же придется. Изначально я рассчитывала пробыть у вас
совсем недолго, а задержалась уже больше чем на неделю. У меня с собой мало