Двое детишек в желтых макинтошах вышли из лавки и наперегонки
помчались по дороге впереди невысокой светловолосой женщины, вероятно их
матери, которая задержалась у почтового ящика, пытаясь наклеить марки на
конверт и при этом не уронить зажатую под мышкой газету. Мальчик
остановился перед мусорным баком, подвешенным к придорожному столбу, запихнул в его щель конфетную обертку и хотел взять такой же фантик у своей
младшей сестры, но та воспротивилась: «Я сама! Я сама!» Она встала на
цыпочки и потянулась к щели, игнорируя запретительные окрики брата.
Налетевший ветер выхватил бумажку из пальцев и понес ее через дорогу.
– Я же тебе говорил!
Они вместе рванулись в погоню за фантиком и одновременно застыли, увидев меня. Две светлых челки разом колыхнулись над двумя парами карих
глаз. Два рта раскрылись в одинаковых гримасах удивления. Не близнецы,
конечно, но сходство разительное. Я поймала конфетную обертку и протянула
ее детям. Девочка сделала шаг вперед, но ее более осмотрительный брат
вытянутой рукой – на манер шлагбаума – преградил ей путь и позвал:
– Мам!
Светловолосая женщина у почтового ящика видела эту сценку.
– Все в порядке, Том. Пускай возьмет, – сказала она. Девочка взяла
бумажку, не глядя на меня.
– Скажите «спасибо», – напомнила мать.
Дети выдавили из себя слова благодарности и с явным облегчением
помчались к матери. Она приподняла девочку, которая на сей раз успешно
запихнула бумажку в контейнер. Покончив с мусором, женщина вновь
повернулась ко мне и на секунду задержала любопытный взгляд на моем
фотоаппарате.
Анджелфилд не был тем местом, где я могла бы оставаться неприметной.
Сдержанно улыбнувшись, она пробормотала: «Приятной вам прогулки» –
и поспешила за своими детьми, которые уже вовсю мчались по улице.
Я посмотрела им вслед.
На бегу дети дружно закладывали виражи, как будто связанные невидимой
прочной нитью. Они меняли направление, резко притормаживали или
ускорялись – и все это с какой-то телепатической синхронностью. Они
напоминали двух танцоров, выделывающих па под одну и ту же неслышную
для посторонних мелодию, или пару сухих листьев, одновременно
подхваченных порывом ветра. В этом было нечто жутковатое и в то же время
очень знакомое. Я бы охотно понаблюдала за ними дольше, но, подумав, что
столь пристальное внимание может им не понравиться, повернулась и
продолжила свой путь.
Через сотню-другую шагов показались ворота усадьбы. Их створки были
не просто закрыты, но прочно связаны с землей и друг с другом побегами
плюща, который вился меж узорами металлических решеток. Над воротами
высилась белокаменная арка, опиравшаяся на две сторожевые будки с
окошками. В одном из них я разглядела лист бумаги и, не устояв перед
искушением, через мокрый бурьян продралась к самому окну. Но то оказался
лишь призрак официального документа. Цветная эмблема строительной
компании еще сохранилась, но собственно текст превратился в два
бледно-серых пятна, имевших форму прежних параграфов, а под ними – чуть
более темный намек на подпись. Разобрать содержание документа, за многие
месяцы выцветшего на солнце, не представлялось возможным.
Я приготовилась к долгому путешествию вдоль периметра усадьбы в