декабрь.
В этом году мои дурные предчувствия усугублялись дурной погодой.
Тяжелое низкое небо нависало над землей, превращая день в бесконечные
вечерние сумерки. По прибытии я застала Джудит снующей по дому и
собирающей все обычно неиспользуемые торшеры и настольные лампы, чтобы
разместить их в библиотеке, гостиной и в комнатах, отведенных для меня. В
ход шло все, что могло изгнать унылый сумрак из углов, из-под стульев, из
складок портьер и занавесок.
Мисс Винтер не задавала вопросов по поводу моего отсутствия; она также
ничего не сказала мне о своем самочувствии, но признаки его ухудшения даже
за столь короткий период были видны невооруженным глазом. Кашемировая
шаль висела на ее истончившемся теле, как на вешалке, а изумруды и рубины
на ее пальцах казались увеличенными за счет исхудавших рук. Белая линия
посреди ее пробора заметно расширилась; седина ползла вверх по каждому
волоску, сводя его резкий медно-красный цвет к бледному оттенку оранжевого.
Но, несмотря на физическую слабость, мисс Винтер была полна той особой
душевной энергии, которая не желает считаться с болезнями и возрастом.
Войдя в библиотеку, я еще не успела занять свое место и раскрыть блокнот, как
она продолжила с того самого момента, на котором в прошлый раз прервала
историю, словно та успела заполнить ее до краев и неудержимо рвалась
наружу.
***
После того как Изабеллу поместили в сумасшедший дом, местные жители
начали поговаривать, что, мол, негоже оставлять ее дочерей совсем без
присмотру. Им тогда было только тринадцать лет, и они явно нуждались в
благотворном женском влиянии. Может, стоило пометить их в какую-нибудь
школу-интернат? Но какая школа согласится принять подобных воспитанниц?
Этот вариант признали негодным, и тогда решено было пригласить в
Анджелфилд гувернантку.
Вскоре нашлась подходящая кандидатура. Звали ее Эстер. Эстер Барроу.
Имя не слишком красивое, так ведь и сама она не была чудом красоты.
Все это устроил доктор Модели. Чарли, замкнувшийся в своем горе, едва
ли осознавал, что творится вокруг него, а мнение Джона-копуна и Миссиз, простых слуг, никто не собирался принимать в расчет. Доктор обратился к
мистеру Ломаксу, адвокату семьи Анджелфилд, и эти двое при содействии
управляющего банком предприняли необходимые шаги в нужном направлении.
Вопрос был решен.
На нашу долю досталось лишь беспомощное, пассивное ожидание, которое
каждый переносил по-своему. Миссиз испытывала смешанные чувства. Она с
инстинктивным подозрением относилась к незнакомой женщине, которая
вот-вот должна была вторгнуться в ее епархию, и страшилась увольнения за
непригодность, каковая была очевидна и ей самой. В то же время она
надеялась, что новая прислуга сумеет хотя бы отчасти дисциплинировать
девочек и восстановить порядок в этом доме, где давно уже и думать забыли о
таких вещах, как воспитанность и здравомыслие. Миссиз так стосковалась по
налаженному домашнему быту, что накануне приезда гувернантки даже начала
повышать голос и отдавать распоряжения, на которые мы, разумеется, не
обращали никакого внимания.
Джон-копун был не столь противоречив в своих чувствах; говоря проще, он был настроен враждебно. Он угрюмо молчал, не реагируя на многословные
рассуждения Миссиз о возможных переменах в усадьбе, и явно не разделял ее