какое-то время, прежде чем умишко Эммелины осознал: ее желудок не получит
пищи, в которой он сейчас настоятельно нуждался. Когда осознание пришло, она широко разинула рот и завопила.
Ее вопль вознесся по каменной лестнице, свернул налево по коридору, преодолел еще один лестничный марш и через щель под дверью проник в
спальню новой гувернантки.
Вскоре послышался еще один звук. Не шарканье старческих ног Миссиз, но быстрые и четкие, как стук метронома, шаги Эстер Барроу. Частое, но
отнюдь не торопливое «клик-клик-клик». Вниз по лестнице, потом по коридору
к галерее…
Укрыться в складках портьеры было делом одной секунды, а еще через
несколько мгновений Эстер вышла из коридора на галерею. Только что
пробило полночь. Она остановилась наверху лестницы – маленькая плотная
фигура, не толстая и не тонкая, крепко стоящая на ногах, совершенно
невозмутимая. В туго перепоясанном голубом халате, с безукоризненной
прической – создавалось впечатление, что она не ложилась вовсе, а коротала
ночь, сидя в кресле. Ее тонкие волосы плотно прилегали к черепу, а в чертах
лица с коротким широким носом не было и намека на аристократичность. Она
была невзрачной, чтоб не сказать дурнушкой, но эта невзрачность в варианте
Эстер выглядела совсем не так, как у любой другой женщины. Она притягивала
к себе взгляд.
Эммелина еще секунду назад рыдала от голода у подножья лестницы, но, когда перед ней предстала во всем своем величии и блеске Эстер Барроу, она
прекратила плакать и воззрилась на это явление, мигом успокоившись, как
будто вместо гувернантки к ней самостоятельно вышел буфет, полный
бутербродов и пирожных.
– Рада тебя видеть, – сказала Эстер, спускаясь по лестнице. – Как
поживаешь? Ты Аделина или Эммелина?
Эммелина открыла рот, но ничего не ответила.
– Впрочем, это не важно, – сказала гувернантка. – Не хочешь поужинать?
А где твоя сестра? Может, и она будет не прочь перекусить?
– Ням, – произнесла Эммелина с одобрительной интонацией, и было
непонятно, относилось это одобрение к ужину или непосредственно к Эстер.
Эстер оглядела холл в поисках второй близняшки. На портьере ее взгляд
не задержался – портьера как портьера, ничего особенного, – и тогда она вновь
обратилась к Эммелине.
– Пойдем со мной, – улыбнулась она и вынула ключ из кармана голубого
халата. Это был чистый серебристо-голубой ключ, отполированный до блеска, и он дразняще сверкнул в голубоватом луче лунного света.
Эффект сработал.
– Блестит, – сказала Эммелина и, не задумываясь о том, что это за вещь и в
чем заключается ее магия, последовала за ключом – и за Эстер – по холодному
коридору в сторону кухни.
А в пыльных складках портьеры муки голода уступили место гневу. Эстер
и ее ключ! Эммелина! Это было как в случае с детской коляской. Это была
любовь.
Такова была первая ночь; Эстер одержала победу.
Неопрятность старого дома, вопреки ожиданиям, никак не воздействовала
на чистоплотную гувернантку. Все происходило как раз наоборот. Те немногие
лучи света, которым удавалось проникнуть сквозь оконную грязь и пыль, концентрировались исключительно на Эстер. Она притягивала их к себе и затем
отражала в окружающий сумрак, тем самым его оживляя и освежая.
Мало-помалу исходящее от нее сияние распространялось по всему дому. В
первый день по приезде Эстер это затронуло только ее собственную комнату.
Она сняла занавески и погрузила их в лохань с мыльной водой. После стирки