Мальчишка никак не мог сдвинуть сапог Се Ляня, и тогда схватился за его ногу и громко заплакал:
— Не убивайте моего папу! Не убивайте его!
Дыхание Се Ляня с каждым вдохом становилось всё чаще, голова кружилась, по телу проходила дрожь. Он всей душой желал одним ударом размозжить череп Ци Жуна, и всё же не мог позволить себе совершить желаемое. Ци Жун развёл руки в стороны.
— Ха-ха-ха-ха, мой царственный братец, неудачник, ну какой же ты неудачник!
Се Лянь приподнял его с пола, занёс кулак и принялся удар за ударом безжалостно бить по лицу, на каждый удар бранясь:
— Заткнись! Заткнись! Заткнись!
Но чем больше разъярялся Се Лянь, тем радостнее становился Ци Жун. Пускай ценой стало жестокое избиение, он готов был её заплатить, тем самым затащив своего палача в ад вместе с собой. Ци Жун получал безграничное удовольствие, его глаза ярко блестели.
— Смотрите! Он наконец показал своё истинное лицо! Мой царственный братец, разве в этом мире есть хоть кто-то, знающий тебя лучше моего? Нет. Ты надел маску бездомного пса, на которого может двумя ногами наступить любой желающий, но мне, как никому другому, известно, что в душе ты всё так же высокомерен, ты ведь никогда не мог стерпеть, когда кто-то называл тебя неудачником! И теперь, когда я нарёк тебя таковым, ты наверняка до смерти ненавидишь меня! Признайся, это задело тебя так, что сердце кровоточит? Давай же! Или ты сейчас скажешь мне, что этот человек ни в чём не повинен, и поэтому ты не станешь убивать меня, чтобы не навредить ему? А ну-ка! Позволь узреть, как ты поступишь!
Он хохотал так самодовольно и задиристо, что Се Лянь потерял всяческое терпение.
«Цзынь!» — чёрный клинок Фансиня с громким звоном взлетел вверх, а после безжалостно опустился!
Том второй
Роковой прыжок на улицэ Шэньу
Роковой прыжок[96] на улицэ Шэньу
Клинок меча пронзил сердце демона насквозь, он повалился наземь, убитый.
— Повержены нечистые силы, Небеса ниспослали нам своё благословение!
По обеим сторонам улицы Шэньу бушующими волнами закипал гул толпы, всё громче и громче с каждым мгновением. На круглой площадке перед киноварно-красными вратами императорского дворца двое монахов, исполнивших роли сражающихся небесного божества и демона, отвесили поклоны по кругу, выражая благодарность публике, и, по-прежнему не выпрямляя спины, разошлись в разные стороны. Когда представление для разогрева публики завершилось, воодушевление среди зрителей взметнулось до небес. Теперь не только на улице яблоку негде было упасть, смельчаки столпились даже на крышах, все хлопали в ладоши, кричали, выражая одобрение и требуя продолжения, размахивали руками и прыгали от радости. Толпа безудержно ликовала.
Чтобы взглянуть на великолепное зрелище, весь народ стёкся сюда, покинув свои жилища. И если когда-нибудь люди спросят, какое в истории государства Сяньлэ шествие в честь ежегодного жертвоприношения Небесам на Празднике фонарей достойно называться самым неповторимым, наверняка ответом станет сегодняшний день!
На высоких трибунах ряд за рядом восседала взирающая на происходящее сверху аристократия и знать в роскошных одеяниях. Все без исключения лица, будто вырезанные из нефрита, сияли подобающими окружению улыбками. А внутри императорского дворца терпеливо ожидала своего выхода процессия из нескольких сотен человек. Прозвенел колокол, и советник государства, разгладив несуществующие усы, начал перекличку:
— Воины, прокладывающие путь!
— Здесь!
— Танцовщицы!
— Здесь!
— Музыканты!
— Здесь!
— Лошади!
— Привели!
— Демон!
— Здесь.
— Воин, радующий богов!
Ответа не последовало. Советник нахмурился, предчувствуя неладное, обернулся и спросил:
— Исполнитель роли Шэньу? Где Его Высочество наследный принц?
По-прежнему никто не ответил. А тот, кто отозвался на «демон», спустя мгновение снял свирепую клыкастую маску, обнажив бледное изящное лицо.
Под маской оказался юноша, лет шестнадцати-семнадцати, с безупречно чистой бледной кожей и такими же бледными губами, но при этом с глазами цвета обсидиана, яркими и сверкающими. Несколько чрезвычайно тонких прядей мягких волос падали на лоб и щёки юноши, он производил впечатление спокойного и смышлёного человека, что составляло яркий контраст со свирепой маской, которую он держал в руке.
Юноша тихо ответил:
— Его Высочество отошёл.
Советник едва не бухнулся в обморок.
К счастью, он помнил, что перед важным событием обмороки недопустимы, поэтому устоял на ногах и, охваченный ужасом, забормотал:
— Как?! Как он мог отойти?! Когда Его Высочество отошёл? Вот-вот почётный караул выйдет из дворца, вытянет платформу, на которой не окажется божества, только демон, и тогда каждый подойдёт, чтобы плюнуть в меня — вы и моих старых костей не выловите! Му Цин, почему ты не задержал его?!
Му Цин потупился:
— Перед тем как уйти, Его Высочество просил передать вам: не стоит беспокоиться, просто действуйте, как задумано, не нарушая порядка, а он скоро появится.
Советнику показалось, что его сердце жжёт огнём от переживаний.
— Да разве можно не беспокоиться? Что значит — скоро появится? Когда это — скоро? А если он не успеет, что тогда?
Народ за воротами императорского дворца, ожидавший снаружи уже несколько часов с самого рассвета, давно потерял терпение — люди громко кричали, поторапливая процессию. К советнику подбежал один из монахов.
— Ваше Превосходительство, государыня послала слугу узнать, почему почётный караул не начинает шествие? Счастливый час[97] вот-вот пробьёт, если сейчас не начать, время будет упущено.
Выслушав монаха, советник искренне пожелал, чтобы прямо сейчас в город вторглась армия мятежников, и это шествие, и жертвоприношение Небесам, и весь Праздник фонарей катился в тартарары.
И ведь надо же было в такой жизненно важный момент всё испортить!
Если бы виновником неприятностей оказался кто угодно другой, советник давным-давно воспылал бы гневом. Даже если бы он схватил меч и убил наглеца, никто бы не удивился. Но надо же было такому случиться, что этим человеком окажется его гордость, его самый-самый драгоценный ученик, да ещё и кое-чей самый-самый драгоценный сын. Ни поколотить, ни отругать, ни тем более убить его, конечно же, нельзя. Чем покуситься на жизнь принца, лучше уж сразу избрать самоубийство!
Внезапно кто-то вбежал в императорский дворец сквозь темнеющий коридор главных врат и громко вопросил:
— Ваше Превосходительство, почему всё ещё не отдан приказ выступать? Нужный момент вот-вот наступит, снаружи все заждались!
Говорящий тоже оказался юношей шестнадцати-семнадцати лет, обладателем стройной фигуры, высокого роста и кожи цвета пшеницы. За его спиной виднелся чёрный лук и белоснежные оперения стрел в колчане. Он плотно поджимал губы и сурово хмурил брови; невзирая на молодость, взгляд его излучал решительность. Увидев юношу, советник тут же вцепился в него с криком:
— Фэн Синь! Где Его Высочество?!
Фэн Синь вздрогнул и тут же будто что-то осознал, его взгляд наполнился яростью, и он наградил этим гневным взглядом Му Цина. Но тот уже безмолвно нацепил маску, за которой скрылось выражение его лица. Фэн Синь мрачно произнёс:
— Сейчас нет времени вам всё объяснять! Немедленно выдвигайтесь, Его Высочество вас не подведёт!
Выбора не оставалось. Что вытянуть платформу без исполнителя роли Шэньу на ней, что протянуть и упустить момент, всё одно — смерть. Советник в отчаянии махнул рукой и отдал приказ:
— Музыку! Выдвигаемся!
Тут же грянули духовые и струнные, передние шеренги в лице сотни воинов императорской стражи разразились стройными криками, замаршировали и повели за собой всю грандиозную процессию.
Вышагивающие впереди воины олицетворяли решительное преодоление препятствий[98] на жизненном пути. Следом шестовали отобранные из десятков тысяч исключительно целомудренные девушки: кроткие и прекрасные, они держали в белоснежных руках плетёные корзины и разбрасывали вокруг распустившиеся бутоны — символ благовещего пожелания счастья. Цветы увянут, обернутся ароматной пылью, но благоухание от них останется неистребимым воспоминанием в людских сердцах[99].
Музыканты восседали в повозке, выкованной из настоящего золота. Появление процессии вызвало бурные приветствия публики, толпа принялась, отталкивая друг друга, ловить летящие бутоны. Но каким бы великолепием, роскошью и торжественностью ни сияла процессия, всё это было лишь прелюдией к главному событию. Красочная платформа, завершающая парад, вот-вот должна показаться из ворот.
Шестнадцать белых лошадей в золотых уздечках медленно прошли сквозь темнеющую арку ворот императорского дворца и появились перед бесчисленной публикой. На платформе стоял демон в чёрных одеяниях с жуткой маской на лице. Выставив горизонтально перед собой чжаньмадао[100] длиной в девять чи, он молчаливо принял стойку, готовый к битве.
Советник напряжённо взирал на платформу и всем сердцем надеялся на чудо. Однако чуда не происходило. Толпа начала громко возмущаться. Аристократия на высоких трибунах стала недоумённо хмуриться и переглядываться, спрашивая друг у друга:
— Что происходит? Почему Воин, радующий богов, не на платформе?
— Его Высочество не явился на торжество?
— Где Лянь-гэгэ?
В самом центре трибуны восседал мужчина благородной внешности и его драгоценнейшая прекрасная жена, белокожая и нежноликая. То были государь и государыня Сяньлэ. Не увидев того, кто должен был появиться на платформе, государыня слегка обеспокоенно посмотрела на мужа. Государь крепче сжал её руку и утешительным взглядом подал знак не волноваться, а спокойно наблюдать. Вот только толпу людей внизу утешить было некому — они принялись кричать ещё яростнее, и казалось, крыши зданий вот-вот опрокинутся от этих воплей. Советник искренне пожалел, что ему не хватает отваги прямо здесь и сейчас покончить с собой. Однако Му Цин на красочной платформе выглядел абсолютно спокойным, отсутствие противника нисколько не повлияло на скрупулёзность исполнения им роли. Сабля зазвенела в руках, тяжело ударив о платформу, затем вытянулась вертикально вверх.
Посреди столь тяжёлой атмосферы холодного неприятия этот юноша в чёрных одеяниях, исполнившись рвения и мощи, совершенно добросовестно начал представление в роли «демона».
И лицом, и тонкой фигурой юноша, изящный и утончённый, напоминал интеллигентного учёного мужа, но несравнимо тяжёлая сабля в его руках порхала беспримерно легко и проворно, будто невесомая. На платформу друг за другом запрыгнули несколько десятков монахов, играющих роли борцов с нечистью, которых Му Цин точно так же одного за другим одолел и вновь столкнул вниз. Рассуждая по совести, юноша размахивал саблей весьма умело, сражение захватывало красотой, и многие начали выкрикивать ему одобрения. Но всё же подавляющее большинство пришли сюда не ради представления «Демон сражает людей». Толпа беспорядочно загалдела:
— Где Воин, радующий богов?!
— Где Его Высочество?
— Мы хотим видеть Его Высочество в роли Императора Шэньу! Демон, изыди!
С верхнего этажа послышался возмущённый крик:
— Где мой царственный брат? Это что за чертовщина?! Кому охота глазеть на эту ерунду? Мать вашу, где мой царственный брат?!
Даже без взгляда в ту сторону становилось понятно, кто кричит громче всех. Разумеется, это был князь Сяоцзин[101], Ци Жун. И когда люди, услышав крики, подняли головы, в самом деле увидели юношу в роскошных светло-бирюзовых одеяниях и с драгоценным обручем на шее. Молодой человек перегнулся через перила, гневно потрясая кулаком в сторону процессии. На вид мальчику было пятнадцать-шестнадцать лет, на припудренном лице выделялись чёрные, подведённые тушью, брови. Его можно было назвать привлекательным, даже красивым, однако облик источал такую злость, что казалось, он сейчас перемахнёт через перила, спрыгнет и кого-нибудь побьёт. К счастью, трибуна располагалась слишком высоко, и прыжок, если не стал бы смертельным, то закончился бы переломом ноги. Поэтому юноша лишь схватил попавшуюся под руку чайную пиалу из белого нефрита и запустил вниз.
Пиала полетела прямо в затылок демону, и вот-вот достигла бы цели, лишив несчастного сознания и забрызгав платформу кровью, однако к всеобщей неожиданности демон чуть повернулся, наклонил саблю и ровнёхонько поймал пиалу концом клинка.
Пиала, покачнувшись, замерла на лезвии, вызвав тем самым взрыв одобрительных возгласов. Му Цин снова подбросил пиалу в воздух, один из монахов под платформой благополучно поймал вещицу, а юноша совершенно спокойно продолжил играть демона, танцуя с саблей и сражая людей. Ци Жуна это ужасно взбесило, он уже хотел запустить в Му Цина ещё чем-то, но государыня приказала слугам оттащить его от платформы, что им вполне удалось, хоть и не без труда. Тем не менее, лица представителей императорского рода становились всё более серьёзными, они понемногу начали волноваться.
Шутка ли — исполнитель роли Шэньу куда-то испарился прямо перед торжественным шествием в честь ежегодного жертвоприношения Небесам!
Как вдруг толпа взорвалась прямо-таки ураганом торжествующих криков, намного более мощным, чем любые одобрительные восклицания, прозвучавшие до этого. Белоснежная фигура спустилась прямо с небес и приземлилась перед чёрным демоном!
В момент его изящного приземления на колено белые одеяния слой за слоем расстелились по красочной платформе, образуя форму огромного цветка. Его лицо скрывала золотая маска. Сжимая в одной руке обнажённый меч, он взмахнул другой рукой и легонько ударил по грозному клинку, который огласил округу приятным звоном. Жест источал невозмутимую безмятежность, словно воин в белых одеяниях ни во что не ставил чёрного демона перед собой. Демон медленно поднял саблю и направил остриём на противника, а воин неторопливо поднялся на ноги.
Глаза Ци Жуна ярко сверкнули, лицо покраснело, он вскочил и громко крикнул:
— Мой царственный брат! Мой царственный брат явился!!!
Абсолютно все присутствующие, и наверху, и внизу, раскрыли рты от удивления.
Подобный выход на сцену поистине мог называться нисхождением небожителя, лишь настоящий смельчак мог отважиться на подобное!
Башня городской стены в высоту насчитывала не менее, а то и более, десяти чжанов, и Его Высочество наследный принц, который сам по себе уже являлся драгоценным сокровищем, спрыгнул вниз прямо с этой башни! В тот миг бесчисленные зрители решили, что в мир смертных снизошло истинное божество. Теперь же, когда люди пришли в себя, горячая кровь закипела в их жилах от возбуждения пополам со страхом, и толпа разразилась бурными аплодисментами. Ци Жун первым захлопал в ладоши, с такой силой, что ладони покраснели, и закричал так громко, что его голос сорвался на хрип. Государь и государыня с улыбкой переглянулись и тоже поаплодировали, а остальные члены императорского рода заметно расслабились, выдохнули и присоединились к всеобщему ликованию. Толпа по обеим сторонам улицы Шэньу накатила волнами, сотни простолюдин до такой степени воодушевились, что неистово пытались прорваться сквозь заградительную шеренгу воинов, всей душой желая подбежать и с громкими криками заключить принца в объятия.
Тем временем на платформе две фигуры — чёрная и белая, демон и божество — встали друг напротив друга и взмахнули каждый своим оружием. Наконец, всё готово к битве.
Всё-таки они успели ко времени. Повисшее в воздухе сердце советника спокойно опустилось, и он поднялся на трибуну. Поприветствовав собравшихся коллег кивком головы, советник занял своё место, чтобы посмотреть на действо внизу. Государь с улыбкой обратился к нему:
— Советник, и как вам пришло в голову столь поразительное начало представления? Вышло поистине впечатляюще!
Советник, стерев пот, улыбнулся в ответ:
— Действительно, в высшей степени впечатляюще. Вот только, мне крайне неловко это признавать, но задумка принадлежит вовсе не Вашему верному слуге. Должно быть, это идея самого Его Высочества.
Государыня легко похлопала ладонью по сердцу со словами:
— Это дитя так и норовит нарушить установленный порядок. Подумать только, никого не предупредив, спрыгнуть с огромной высоты! Я так перепугалась, что едва не вскочила на ноги.
Советник с едва скрываемой гордостью заметил:
— Об этом, Ваше Величество, можете не беспокоиться. Его Высочество наследный принц, должен вам сказать, в боевых искусствах превосходит заурядных мастеров. Не говоря уже о какой-то дюжине чжанов, он способен с закрытыми глазами как запрыгнуть, так и спрыгнуть с башни выше в несколько раз и приземлиться легко-легко, словно пёрышко.
На лице государыни отразилась радость, она мягко произнесла:
— Советник, ваши наставления не проходят даром.
Советник рассмеялся:
— Что вы, что вы, не льстите мне. Его Высочество — баловень Небес, талантами превосходящий иных, одарённый от природы отпрыск императорского рода[102]. Возможность обучать Его Высочество — истинное везение для Вашего верного слуги и всех наставников наследного принца. У меня есть благое предчувствие, что Его Высочество непременно сделает сегодняшнее представление ярчайшим в истории радующим богов сражением в честь жертвоприношения Небесам.
Советник вплёл в свою речь четыре иероглифа «небо» один за другим, да так складно, что лицо государя озарила улыбка.
Он развернулся, возвращаясь к зрелищу внизу, и ответил:
— Пусть ваши слова окажутся пророческими.
Во время шествия на Празднике фонарей главными действующими лицами являлись исполнители роли Шэньу и свирепого демона. Обоих должны были играть юноши, превосходно владеющие искусством фехтования. В особенности это касалось первого, ведь одеяния Воина, радующего богов, изготавливались согласно строгому церемониалу и отличались необыкновенным великолепием, по завершении всех необходимых деталей костюм с ног до головы весил около сорока-пятидесяти цзиней.
И воину, взвалившему на себя столь тяжёлую ношу, предписывалось несколько раз обогнуть городские стены на виду у бесчисленных зрителей, завершить двухчасовое представление и в процессе не допустить ни малейшей ошибки. Не удивительно, что выдающиеся успехи в искусстве фехтования являлись необходимым условием для исполнителя.
К счастью, искусство обоих юношей можно было назвать чрезвычайно выдающимся. Сверкала сабля и мелькало остриё меча, один нападал, другой отступал, бой вышел на редкость красивым, движения идеально выверенными — наверняка перед выступлением они провели огромное множество тренировок.
— Кто исполняет роль демона, с которым сражается принц? — поинтересовался государь.
Советник тихо кашлянул, прежде чем сказать:
— Ваше Величество, позвольте ответить. Это один из молодых учеников монастыря Хуанцзи, его имя — Му Цин.
Государыня мягко произнесла:
— Я вижу, это дитя сражается весьма достойно, он лишь немного уступает в искусстве боя нашему сыну. Должно быть, они с Фэн Синем примерно равны по силе?
Услышав её, советник, однако, не выразил согласия. Ци Жун, который всё время сидел у ног государыни, сложив голову ей на колени, и ел виноград, тут же выплюнул полный рот виноградной кожицы и запротестовал:
— Тьфу, тьфу, тьфу! Нет, нет! Вовсе не «немного уступает», а весьма значительно проигрывает! Далеко не каждый может сравниться с моим царственным братом!
Государыня с улыбкой погладила юношу по голове, а некоторые члены царственного рода вовсе покатились со смеху и, подшучивая, заметили:
— Жун-эр[103] слишком сильно привязан к своему двоюродному брату — если хоть разок его не похвалит, весь день плохо себя чувствует!
Внизу толпа бушевала громкими криками, способными ворваться в поднебесье:
— Бей! Бей его! Срази его!
— Убей демона!
Гул становился всё настойчивее. И Ци Жун присоединился к толпе. Сложив ладони раструбом у рта, он расхохотался и крикнул:
— Мой царственный брат, атакуй! Тебе под силу уложить его одной рукой, проучи этого сопляка как следует!
Неожиданно демон на платформе нанёс удар, которым отбил меч Се Ляня, чем вызвал слегка удивлённый вздох последнего.
Строго говоря, бой во время жертвоприношения Небесам проводился как представление на радость богам, оба участника сражались чуть больше, чем в полсилы, и этого было вполне достаточно. Однако от удара, который принц только что отразил, меч едва не вылетел из его рук. Очевидно, что противник вложил все силы в этот выпад.
Се Лянь приподнял голову и отчётливо произнёс:
— Му Цин?
Юноша, исполняющий роль демона, не ответил. Вместо этого вновь бросился в атаку. Се Лянь, не растрачивая время на раздумья, звонко отбил несколько выпадов сабли, про себя подумав: «А ведь так намного интереснее, чем обыкновенное сражение на публику». Поэтому принц ощутил прилив бодрости и с воодушевлением бросился в бой.
И тогда в воздух взметнулись искры от сошедшихся клинков, а крики толпы достигли апогея — казалось, они способны сдвинуть горы и сокрушить силу морей. Чем яростнее разгоралась битва на платформе, тем неистовее ликовала толпа под ней. Неожиданно раздался свист клинка, затем сверкнула слепящая вспышка, и люди, потрясённо вскрикнув, затаили дыхание.
Произошло следующее: сабля демона длиной в девять чи оказалась выбита из рук тонким-тонким мечом Воина, радующего богов, и отправлена в полёт, после чего вонзилась в одну из каменных колонн, поддерживающих верхний этаж здания.
Какой-то чересчур участливый зритель попытался выдернуть саблю из колонны, однако так и не смог сдвинуть клинок, даже приложив неимоверные усилия[104], и потому воскликнул:
— Что это за сабля? И какая силища нужна, чтобы нанести такой удар?
А на платформе Воин, радующий богов, встряхнул длинным мечом, вновь легонько щёлкнув по клинку. Раздался чистейший звон металла, а из-под золотой маски послышалась усмешка.
Се Лянь непринуждённо и с удовольствием произнёс:
— Ты недурно сражался. И всё же… проиграл.
Демон, лишившись оружия, опустился на одно колено и застыл, лишь безмолвно сжав кулаки. Се Лянь выписал мечом в воздухе восьмёрку и вознамерился нанести последний удар, тем самым предав демона «смертной казни» под одобрительные вопли толпы. Однако внезапно откуда-то сверху раздался пронзительный крик.
Се Лянь вздрогнул, потревоженный криком, опустил меч, слегка поднял голову и увидел только, как с городской стены стремительно падает размытый силуэт.
В тот момент он не успел подумать ни о чём — всё произошло слишком быстро. Принц легко топнул ногой, изящно оттолкнулся и воспарил в воздух, подставляя руки.
Когда принц взлетел, рукава его одежд развернулись подобно крыльям бабочки, а когда приземлился, плавно сложились, будто перья белой птицы. Крепко прижимая к себе пойманного, Се Лянь коснулся ногами твёрдой земли, с облегчением выдохнул и лишь после этого опустил взгляд.
Он прижимал к груди маленького мальчика, грязного с головы до пят, с лицом, замотанным бинтами. Ребёнок съёжился у него на руках и, не смея шевельнуться, смотрел на принца.
Ребёнку на вид было не больше семи-восьми лет, он не мог похвастаться ни ростом, ни упитанностью. Маленькое тельце, свалившееся с огромной высоты, безудержно дрожало на руках принца, будто только что родившийся детёныш какого-то животного. При этом лицо малыша скрывалось под намотанными как попало бинтами, через просвет в которых выглядывал огромный чёрный глаз. В нём отражалась белоснежная фигура принца. Мальчик, не мигая, глядел на него, будто больше ничего вокруг не видел.
Тем временем толпа то и дело потрясённо вздыхала. Се Лянь приподнял голову, и сердце его тяжело опустилось. Краем глаза он ухватил перед собой золотой предмет, лежащий неподалёку.
Золотая маска, что скрывала его лицо, упала на землю.
Се Лянь приземлился прямо посреди улицы Шэньу, процессия осталась в нескольких чжанах позади. Всё произошло слишком неожиданно. Марширующий шаг воинов сбился, потревоженный столь внезапными переменами; лица красавиц, разбрасывающих цветы, исказились ужасом; золотая повозка остановилась, несколько белых лошадей благородной породы беспокойно заржали и забили копытами; гармония музыки мгновенно нарушилась парой фальшивых трелей. Кто-то остановился, кто-то до сих пор шёл вперёд, шаги процессии совершенно расстроились. Казалось, происходящее вот-вот выйдет из-под контроля. Толпа по обеим сторонам улицы среагировала не сразу, тогда как государь Сяньлэ на высокой трибуне мгновенно поднялся на ноги. В его взгляде на сына отразилось суровое беспокойство.
Стоило ему встать, и остальные члены знатного рода не посмели остаться сидеть — один за другим они встревоженно вскочили со своих мест. Советник только-только успел нагреть скамью, на которой сидел, и вот она снова остыла. В голове советника молниеносно пронеслись мысли, а не пасть ли ему ниц и не начать ли во всеуслышание корить себя за случившееся? Как вдруг Ци Жун вскочил на перила, закатал рукава и разгневанно закричал:
— Что такое? Что там произошло? Почему процессия нарушила строй? Чем эти никчёмные отродья там занимаются? Даже лошадь удержать не можете, дармоеды?!
Лицо государыни сделалось безжизненно-бледным, брови чуть нахмурились, она снова послала слуг снять Ци Жуна с перил. Толпа уже начала волноваться, вот-вот разразится настоящее столпотворение. И как раз в этот миг Се Лянь внезапно поднялся на ноги.
Согласно обычному порядку, благороднейший Его Высочество наследный принц скрывался в чертогах императорского дворца или же занимался самосовершенствованием в монастыре, где проводились религиозные обряды августейшей семьи, поэтому простым людям почти никогда не представлялась возможность узреть его лицо. Неслыханное событие, подобное этому, можно считать, произошло впервые, и взгляды толпы, привлечённые принцем, невольно обратились к нему. А следом люди так же невольно задержали дыхание. Все увидели несравнимо прекрасное лицо с тонкими изящными чертами. Человек перед ними поражал великолепием и сиял столь ослепительно, что многие не смогли смотреть слишком долго — немедленно отвели взгляд.
Одной рукой прижимая к себе ребёнка, принц медленно поднял меч, который держал в другой руке, и указал остриём на красочную платформу.
Демон взирал на случившееся сверху. Увидев этот жест, юноша мгновение помедлил, затем вдруг топнул ногой, сделав прыжок.
Толпа удивлённо охнула, когда демон, подобно чёрному облаку, взмыл в воздух, оказался у колонны, куда вонзилась его сабля, схватился за рукоять и вынул потерянное оружие из камня, по которому тут же поползли трещины. Затем развернулся в прыжке и приземлился снова, уже в центре улицы Шэньу, прямо перед противником.
Он мгновенно понял намёк принца и пришёл на помощь. Увидев это, Се Лянь тихо похвалил:
— Молодчина, Му Цин!
Теперь и Воин, радующий богов, и Демон спустились с платформы. Один в чёрном, другой в белом, один с саблей, другой с мечом, они снова приняли стойку и приготовились продолжить битву. Толпа вновь закипела, людям в голову ударила горячая кровь. Аристократия на трибуне заметно успокоилась, ведь представление стало и правда намного более захватывающим.
Демон притворился, что хочет убить ребёнка на руках воина — обеими руками обхватил рукоять сабли и сделал длинный выпад вперёд, прямо в грудь Се Ляню. Они нанесли друг другу несколько ударов для вида, а затем, по-прежнему сражаясь, снова вернулись на платформу. Фэн Синь, воспользовавшись тем, что внимание толпы отвлеклось на сражение, кувырком проскочил по улице, схватил золотую маску и, снова ворвавшись в колонну процессии, тихо, но уверенно приказал:
— Держать строй! Не разбредаться! Продолжаем идти, как будто ничего не случилось! Ещё один круг, и возвращаемся во дворец!
Остальные участники шествия тут же повиновались — уняли волнения в душе, вернулись на свои места и возобновили воодушевлённое шествие. А тем временем на платформе Му Цин так и набрасывался на Се Ляня, который лишь успевал со звоном отражать удары сабли. Ребёнок на руках принца вдруг вскрикнул «А!», должно быть, страшно напуганный непрестанным мерцанием острых клинков прямо перед ним. Се Лянь прижал его покрепче и произнёс, успокаивая:
— Не бойся!
В ответ малыш сильнее схватился ручонками за одежду на его груди. Се Лянь одной рукой прижимал к себе ребёнка, а другой искусно фехтовал, без особых усилий справляясь со своей ролью. Спустя ещё пару выпадов он ощутил, как мальчик, дрожа, крепко ухватил его за плечо обеими руками, словно цепляясь за спасительную соломинку. Тогда принц добавил:
— Всё хорошо, ничто не сможет тебя поранить. — Затем тихо бросил: — Му Цин!
Его противник ответил едва различимым кивком, и Се Лянь нанёс удар.
И тогда Воин, радующий богов, наконец пронзил сердце демона, предав того смертной казни на глазах у ликующей толпы!
Му Цин, по-прежнему в маске демона, схватился за «рану», отшатнулся на несколько шагов, ещё немного подёргался, будто агонизируя, и наконец с громким «бум» упал на платформу и замер.
Ци Жун на верхнем этаже громко расхохотался и захлопал в ладоши:
— Мёртв! Он мёртв! Мой царственный брат убил премерзкого демона!
Тем временем грандиозная процессия продолжила двигаться дальше, в сторону императорского дворца. Конец процессии подтянулся, готовый пройти через дворцовые ворота. Своевременное спасение положения, а также добавление остроты в сюжет битвы привело к тому, что простые зрители не выразили недовольства по поводу случившегося недоразумения, даже наоборот — это лишь разожгло пыл в людских сердцах. В толпе раздавались бесчисленные крики: «Ваше высочество!», кто-то громко скандировал: «Небесное божество!» Люди следовали за платформой тысячами, вместе направляясь к императорскому дворцу. Военным командирам пришлось отправить в несколько раз больше солдат дворцовой стражи и обыкновенных рядовых, чтобы задержать чересчур возбуждённых простолюдинов. Однако даже так им не удалось остановить людской поток — прорвавшись через линию заграждения, толпа пчелиным роем потекла вперёд.
Государь Сяньлэ воскликнул с трибуны:
— Караульные! Стража!
Именно в этот миг торжественная процессия в несколько сотен человек наконец целиком скрылась в арке ворот, киноварно-красные створки которых с гулким скрипом захлопнулись. Красочная платформа исчезла за воротами, разноцветные флаги больше не развевались на ветру. Толпа не заполучила желаемого, лишь нахлынула на запертые ворота и принялась колотить по ним, сотрясая небо громкими ликованиями.
А за плотно закрытыми воротами раздались два звонких металлических удара — исполнитель роли Шэньу в белоснежных одеяниях и свирепый демон в чёрных выпустили оружие из рук и тяжело распластались на платформе.
Се Лянь вспотел с головы до ног. Расслабив на груди одеяния божества, что окутывали его множеством слоёв ткани, он испустил долгий выдох и проговорил:
— Как же это было опасно. Я смертельно устал.
Му Цин снял увесистую маску демона и беззвучно выдохнул. Однако не стал вслух жаловаться на усталость.
Посмотрев на Се Ляня, он увидел, что принц до сих пор держит на руках малыша, и безмолвно нахмурился. К платформе торопливо подбежал Фэн Синь, который воскликнул:
— Ваше Высочество, зачем ты взял ребёнка с собой?
Малыш лежал на груди Се Ляня. Его маленькое, будто одеревеневшее тельце не шевелилось, он не смел даже вздохнуть. Се Лянь сел и сказал:
— И что же, я должен был вместо этого бросить его снаружи? На улице началось столпотворение, а он такой маленький, да его бы в миг раздавили, если бы я только поставил его на землю. — С такими словами он обнял ребёнка и заодно погладил по голове, мимоходом спрашивая: — Малыш, сколько тебе лет?
Мальчик не решался даже моргнуть, и конечно же, не произнёс и звука. Се Лянь продолжил спрашивать мягким, утешительным тоном:
— И как же ты упал с такой высоты?
Му Цин вмешался:
— Ваше Высочество, боюсь, что он не смеет заговорить, слишком напуган.
Се Лянь снова погладил малыша по голове. Но, поскольку мальчонка остолбенел от потрясения и никак не реагировал, принц перестал гладить, решив, что в этом нет смысла, и прокомментировал:
— Глупыш. Фэн Синь, поручи кому-нибудь через некоторое время вывести его через боковые ворота. И посмотри, не ранен ли он, у него всё лицо замотано бинтами.
Фэн Синь протянул руки:
— Хорошо. Давай его сюда.
Се Лянь удобнее подхватил мальчика и передал Фэн Синю. К удивлению обоих, ничего не вышло. Фэн Синь спросил:
— Ваше Высочество, почему ты не отпускаешь его?
— Но я отпустил! — изумлённо ответил Се Лянь.
Затем посмотрел вниз и с удивлением, граничащим со смятением, обнаружил, что ребёнок обеими руками крепко держится за полы его одежд и никак не разжимает пальцы.
Все свидетели остолбенели, а потом громко расхохотались. Во время пребывания Се Ляня в монастыре Хуанцзи многие верующие, и мужчины, и женщины, кто ради того, чтобы удовлетворить любопытство, кто по соображениям веры, шли на всяческие ухищрения и делали всё возможное, чтобы хоть раз взглянуть на Его Высочество наследного принца. А повидавшись с ним однажды, непременно желали увидеть второй раз, сожалея лишь о невозможности заниматься самосовершенствованием вместе с ним. И мальчик, что оказалось немалой неожиданностью, несмотря на нежный возраст, повёл себя так же. Немало младших монахов, которые обучались вместе с принцем в монастыре Хуанцзи и охраняли платформу во время шествия, со смехом заметили:
— Ваше Высочество, мальчишка не желает вас покидать!
Се Лянь рассмеялся:
— Правда? Так не пойдёт, мне ещё нужно заняться своими делами. Малыш, тебе пора домой.
В ответ мальчик наконец медленно ослабил хватку и перестал держаться за одежду принца. Фэн Синь тут же подхватил его одной рукой. Но даже когда ребёнок оказался на руках у Фэн Синя, его огромный яркий чёрный глаз продолжал неотрывно смотреть на принца. Этот взгляд практически походил на одержимость демоном. Многие монахи, ставшие тому свидетелями, в душе даже начали сомневаться, не так ли это на самом деле. Однако Се Лянь больше не смотрел на ребёнка, обратившись лишь к Фэн Синю:
— Не надо держать его в воздухе, будто какой-то мусор, ты напугал его ещё сильнее.
Тогда Фэн Синь поставил мальчишку на землю и произнёс:
— Не смейся. Советник сейчас с ума сойдёт. И тебе, Ваше Высочество, лучше хорошенько подумать, как ты будешь оправдываться перед ним.
После этих слов больше никто не посмел рассмеяться.
Спустя час. Монастырь Хуанцзи, Пик Шэньу, дворец Шэньу.
В воздухе струились облака ароматного дыма, монотонно текли звуки сутр. Советник и трое его помощников сидели в главном зале, лица их будто покрывали свинцовые тучи. Перед ними на коленях стоял Му Цин. Се Лянь тоже склонил колени, но только не перед кем-то из людей, а лишь перед золотой статуей самого Императора Шэньу. Фэн Синь, обязанный следовать за господином, преклонил колени за его спиной.
Советник взял в руки ту самую золотую маску, при изготовлении которой мастера приложили все свои умения. Помолчав, он тяжко вздохнул:
— Ваше Высочество, ох, Ваше Высочество.
Даже стоя на коленях, Се Лянь оставался вытянутым как струна. И отвечал с высоко поднятой головой:
— Здесь.
Советник с болью и горечью в голосе произнёс:
— Тебе, должно быть, известно, что за всю историю государства Сяньлэ не было ни одного шествия в честь ежегодного жертвоприношения Небесам — а их прошло немало — на котором торжественная процессия обошла вокруг городских стен всего три раза. Три раза!
Каждая церемония, каждая мелочь во время торжественного шествия на Празднике фонарей несла в себе сакральный смысл. Так, каждый обход красочной платформы вокруг Запретного города знаменовал мольбы жителей государства о благоденствии и процветании на целый год вперёд. И потому следующее грандиозное торжество, подобное этому, проводилось лишь по истечении лет, количеством равных пройденным кругам в прошлый раз. Это не только являлось благим знамением, но также и немалой экономией для казны. Три круга… обеспечивали какие-то три года покоя!
А самое страшное, что прямо во время церемонии, имеющей также религиозное значение, золотая маска упала с лица Воина, радующего богов.
С древних времён народ Сяньлэ веровал, что духовная сила человека сконцентрирована в его лике, а голова — это место, где живёт душа. Самое лучшее надлежало даровать Небесам, и потому во время церемониального шествия лицо воина должна была скрывать золотая маска. Ведь его обликом могли наслаждаться лишь боги, а простым людям такое право недоступно.
Советник, про себя сокрушаясь, что потребовал от принца слишком многого, продолжил:
— В прошлом Воин, радующий богов, в крайнем случае совершал пять обходов, а самое большее — мог продержаться пятнадцать-шестнадцать кругов. А ты? Ты ведь мог с закрытыми глазами пройти пятьдесят! Сто кругов! А в итоге задохнулся по своей же вине уже на третьем… Почему же ты сначала не задушил меня, своего наставника??? Теперь возрадуйся, Ваше Высочество. Ты войдёшь в историю. И я вместе с тобой!
В зале никто не смел произнести и слова. Однако Се Лянь совершенно невозмутимо ответил:
— Советник, давайте взглянем на это с другой стороны. Если бы ребёнка никто не поймал, если бы он разбился на смерть и процессия в честь Небес окрасилась кровью, разве это не посчитали бы зловещим предзнаменованием? Разве церемония не оказалась бы точно так же нарушена? На данный момент, по крайней мере, всё завершилось сравнительно благопристойно, и это лучший итог, какой можно представить. Случившееся следует считать лишь несчастным случаем.
Советник на мгновение онемел, затем воскликнул:
— Несносное дитя! Вокруг было столько воинов императорской охраны, разве кто-то из них не мог поймать ребёнка? А если бы даже не поймали точно на руки, он бы сломал руку или ногу, но не разбился бы насмерть. Ты мог бы выйти чуть ближе к краю платформы и сделать выпад покрасивее, так никто бы не обратил внимания, что там упало со стены.
Се Лянь в ответ нахмурился:
— Советник, вы ведь знаете. В тех обстоятельствах никто, кроме меня, не смог бы отреагировать столь же быстро, и никто не сумел бы поймать его, ни капли не навредив малышу. Не поймать — означало одну смерть, поймать — двоих пострадавших.
Его тон звучал естественно и весьма убедительно. Наставникам было прекрасно известно — он прав, и поспорить не выйдет. Даже стоя на коленях перед статуей божества, Се Лянь совершенно не считал себя виновным — ему было смешно, любопытно, он даже гордился собой. Он являлся сокровищем, возлюбленным учеником и драгоценным дитя. Как ни взгляни, гневаться на него не получалось, оставалось лишь рвать на себе волосы, болью физической пытаясь заглушить душевную.
Помолчав, советник продолжил:
— И ещё кое-что!
Се Лянь чуть опустил голову.
— Ученик слушает.
— Ты отлично справился с сегодняшним представлением. Однако насколько бы хорошо ты ни выступил, тебе не следовало, никого не предупредив и полусловом, внезапно менять сценарий. Ты ужасно напугал Его и Её Величество. Знаешь, что случилось бы, не успей ты к назначенному часу?
Брови Се Ляня чуть приподнялись, он озадаченно спросил:
— Советник, но разве я не сообщил вам об этом заранее?
Советник тоже удивлённо замер.
— Ты сообщил мне? Заранее? Когда?
Се Лянь нахмурился и перевёл взгляд в сторону:
— Му Цин?
Утерянная коралловая бусина. Негаданно-нежданно красный взгляд к себе он приковал
Негаданно-нежданно красный взгляд к себе он приковал[105]
В ответ раздался мрачный голос Фэн Синя, который стоял на коленях за спиной Се Ляня:
— Его Высочество действительно говорил о своём намерении ранее. — Все взгляды обратились к Фэн Синю, и он продолжил: — В последние дни все мысли Его Высочества были заняты предстоящим шествием и его постановкой. Вчера ему в голову пришла чудесная идея — он выдумал спрыгнуть с башни на городской стене, приняв образ небожителя, сошедшего в мир людей. В остальном сценарий представления остался неизменен. Но перед самым началом Его Высочество был занят повторением всех необходимых ритуалов, не мог отвлечься ни на миг, и потому послал Му Цина передать свою идею советнику, а заодно спросить разрешения на её претворение в жизнь. — Фэн Синь поднял голову, в его глазах сверкнул неявный гнев. — По возвращении Му Цин сообщил Его Высочеству, что известил советника обо всём. Поэтому Его Высочество посчитал, что советник дал своё согласие, и сегодня исполнил всё так, как задумал. Для принца стало открытием, что советник ничего не знал. Разве он мог предположить, что едва не испортил столь важное событие!
Наставники переглянулись между собой. Советник спросил:
— Кто-нибудь из вас знал об этом?
Трое его помощников убедительно покачали головой и ответили «нет». Советник вновь повернулся к юноше перед ними. Тёмные тучи на его лице сменились негодованием.
— Му Цин, ты всё знал, но решил скрыть от нас?
По тону и выражению лица советника стало совершенно ясно — он твёрдо считал, что случившееся — результат злого умысла. Худой изящный юноша стоял на коленях, не говоря ни слова. Се Лянь бросил на него взгляд, ненадолго задумался, затем произнёс:
— Советник, мне думается, здесь произошло какое-то недоразумение. — В ответ Му Цин медленно перевёл на принца взгляд глубоких чёрных глаз, а Се Лянь продолжил: — Если бы имело место намеренное сокрытие, после случившегося, стоило только провести расследование, коварный план оказался бы разоблачён, и виновник не ушёл бы от ответа. Му Цина нельзя назвать недальновидным дурнем, он бы не пошёл на такой шаг. К тому же, какая может быть выгода исполнителю роли Демона от того, что Воин, радующий богов, не явился на бой? Я всё же надеюсь, что советник вначале выслушает его объяснение, а затем примет решение. — Принц повернул голову. — Му Цин, расскажи нам, что произошло.
Му Цин опустил веки и тихо заговорил:
— Задание, которое принц поручил мне вчера, я выполнил.
— Нам лучше знать, выполнил ты его или нет. Когда ты его выполнил? — нахмурился советник.
— Вчера, через час после вечерних занятий, когда четверо наставников отдыхали во Дворце Четырёх[106], ученик прокричал доклад в окно.
Советник развернулся к троим коллегам и с сомнением спросил:
— Вчера, после вечерних занятий? Чем мы занимались в тот час?
Едва договорив, он обо всём вспомнил сам, и лицо советника неподконтрольно позеленело и оттенилось неловкостью. Трое его помощников тоже многозначительно кашлянули и туманно ответили:
— Ничем, что стоило бы внимания. Не иначе как… отдыхали, просто отдыхали.
Глядя на уходящих от подробного ответа советников, остальные поняли, в чём дело.
Каждый житель монастыря Хуанцзи проводил дни в самосовершенствовании и являлся образцом безупречного поведения. Никаких игр и веселья практически не допускалось, существовали лишь немногочисленные развлечения, которыми можно было себя занять. И наибольшей популярностью пользовалась игра в деревянные таблички.
Проще говоря — игра в карты. Кроме того, играть приходилось тайно, чтобы никто не застал за этим занятием. Наставники долгие годы изнемогали от скуки в монастыре Хуанцзи, и потому серьёзно пристрастились к играм в карты. Стоило только начать, и они полностью погружались в игру, забывая о своём статусе, охваченные азартом, будто в хмельном угаре. В такие моменты они не слышали никаких звуков, долетающих извне. И если Му Цин стоял под окном и говорил с ними именно в тот момент, разве могли они понять хоть слово из его доклада?
Один из наставников произнёс:
— О, тогда… возможно, людей вокруг было слишком много, он говорил очень тихо, и мы не расслышали. Хм, да. Не расслышали.
Советник же с подозрением спросил:
— Это правда, что ты вчера наведался во Дворец Четырёх?
Му Цин ответил:
— Истинная правда. — В доказательство он описал одеяния, внешность и даже тон голоса караульных монахов, и ни в чём не ошибся.
Советнику пришлось поверить Му Цину, однако он тут же нахмурился вновь и задал другой вопрос:
— Но если ты действительно приходил к Дворцу Четырёх, ты ведь мог попросить юношей, что стерегли вход, передать нам известие от принца или же войти во дворец и всё изложить подробно. Почему тебе понадобилось именно кричать под окнами? И почему ты не убедился, услышали ли мы тебя?
Му Цин тихо ответил:
— Ученик, разумеется, не мог не попытаться. Ученик вежливо попросил об этом шисюна, который в тот день стоял в карауле, но по какой-то неизвестной причине шисюн решил во что бы то ни стало чинить мне препятствия, отказался как впустить меня во дворец для доклада, так и помочь мне передать известие, даже… насмехался надо мной, а потом прогнал прочь. — Помолчав, он добавил: — Ученику ничего иного не оставалось, как обойти Дворец Четырёх с другой стороны и обратиться к наставникам через окно. Закончив доклад, ученик смутно расслышал, как кто-то из наставников крикнул в ответ: «Всё понятно, можешь идти». Ученик решил, что наставники согласны с предложением Его Высочества, поэтому так ему и доложил.
Наставники хранили молчание.
Как они вообще могли расслышать хоть какие-то звуки за окном в самый разгар карточной битвы??? Что бы они ни услышали, естественно, тут же небрежно бросили «Всё понятно», на самом же деле даже не осознавали, откуда шёл звук!
Се Лянь, нахмурившись, спросил:
— Как вообще что-то подобное могло произойти? Который из юных монахов настолько распоясался? Он не робкого десятка, раз позволил себе подобную неучтивость к моему посланнику.
Несмотря на то, что Се Лянь обыкновенно находился в дружеских отношениях с обитателями монастыря Хуанцзи и почти никогда не задирал нос, всё же он являлся потомком Сына Неба[107], всеми почитаемым принцем, и даже стоя перед статуей божества на коленях, не выказывал и тени смирения. А мгновенная вспышка суровости и вовсе придала ему вид грозный и внушительный, без капли показного гнева. Все вокруг замолчали, будто цикады зимой. Лица наставников исказились неловкостью, положение сделалось довольно щекотливым.
Се Лянь задал вопрос:
— Почему вчера по возвращении ты не рассказал мне о случившемся?
Му Цин, не вставая с колен, повернулся к принцу, коснулся пола лбом и ровным тоном ответил:
— Ваше Высочество, покорнейше прошу вас не наказывать того шисюна. Я не стал упоминать об этом вчера, поскольку не желал порождать лишние ссоры. Ведь не произошло ничего ужасного. Ваше вмешательство же, напротив, привело бы к нарушению дружеской атмосферы между учениками.
Се Лянь явно не согласился с ним и тут же выразил возмущение:
— Что это за дружеская атмосфера такая, если кто-то оскорбляет и срывает злость на своих собратьях?
После его слов лица советников исказились ещё явственнее.
Ведь случившееся в конечном счёте уходило корнями в иную причину, а именно — наставникам не нравился Му Цин.
И неприязнь эта, разумеется, передавалась юным монахам, что несли службу при наставниках. К тому же Му Цин сам по себе не обладал достаточным обаянием, чтобы нравиться людям, поэтому нередки были случаи, когда другие ученики отказывались ему помогать, чинили всякого рода препятствия и сыпали замечаниями. Разумеется, возлюбленный ученик не имел намерения своей фразой осмеять наставников, но всё же она стала ощутимым уколом.
Му Цин непрестанно пытался оправдаться, и Фэн Синь, не в силах больше это слышать, вмешался.
— Изначально в случившемся действительно не было ничего ужасного, но ты всё окончательно запутал. Скажи ты тому младшему монаху, что сам Его Высочество наследный принц поручил тебе передать послание наставникам, разве посмел бы он не доложить о твоём прибытии? И ещё, сегодня, когда перед самой отправкой советник спросил тебя, куда ушёл Его Высочество, почему ты умышленно дал туманный ответ? Не мог сказать прямо, что Его Высочество на городской башне ожидает появления процессии внизу?
Му Цин ответил ясным и спокойным тоном:
— Я думал, что советник обо всём осведомлён, для меня стал неожиданным внезапный вопрос, поэтому я замешкался. Но ведь после я сказал, что Его Высочество просил не беспокоиться и действовать как задумано, а сам он скоро появится. В тот момент Его Высочество отсутствовал, но было множество свидетелей моим словам, с чего мне умышленно вводить кого-то в заблуждение? О каком туманном ответе может идти речь?
Фэн Синь воззрился на него взглядом, полным гнева. Однако, если тщательно подумать, тогда Му Цин именно это и сказал, просто советник, охваченный волнением, не решился сразу к нему прислушаться. И если винить Му Цина, то никаких серьёзных доказательств того, что юноша действовал из недобрых побуждений, привести нельзя. Тут вмешался Се Лянь:
— Ну всё, всё. Это лишь печальная ошибка, недоразумение, нехватка везения, будем считать. Довольно споров.
Фэн Синь выглядел крайне недовольным, однако статус не позволял ему поднимать шум во дворце Шэньу, поэтому юноша больше не проронил ни слова. Советник также не захотел больше заострять внимание на этом вопросе. Всё-таки, если действительно искать виновных, они ведь тоже замешаны в случившемся, поскольку были заняты игрой в карты. Так что советник помахал рукой и вздохнул:
— Ох, поговорим об этом позже. Нам нужно посовещаться и придумать способ, если возможно, как-то исправить положение. Вы трое пока можете идти. Смените одеяния, займитесь своими делами.
Се Лянь чуть наклонился вперёд, затем сразу поднялся на ноги. Фэн Синь и Му Цин же, соблюдая все церемонии, коснулись лбом пола, и лишь после этого встали, чтобы покинуть дворец следом за Се Лянем. И когда принц уже одной ногой переступил порог дворца, за его спиной раздался голос советника:
— Ваше Высочество.
Се Лянь обернулся. Советник сказал:
— Сегодня Их Величества живо интересовались твоими делами. Если у тебя появится время в ближайшие дни, отправляйся навестить их во дворце.
Се Лянь лучезарно улыбнулся.
— Ученик внял вашим словам.
Трое вышли из храма Шэньу, пересекли массивный горный хребет и вернулись во дворец Сяньлэ, который представлял собой специально построенную для Его Высочества наследного принца келью, где он мог заниматься самосовершенствованием. Здесь Се Лянь наконец смог снять парадные одеяния, которые надевал для церемонии.
Ранее было сказано, что требования к одеянию и головному убору Воина, радующего богов на Празднике фонарей, предъявлялись крайне строгие, практически каждая деталь его костюма имела особое значение, не допускалось ни единой небрежности. К примеру, белый цвет верхнего одеяния олицетворял «чистоту и святость»; а внутренние одежды пошивались из ткани красного цвета, как символ «истины и верности традициям»; волосы собирались в золотую корону, что являлось символом «власти» и «богатства»; за пазуху надлежало положить белое перо, в знак «обретения крыльев для достижения небесных вершин»; рукава должны были легко развеваться, как бы «объединяя всё живое» под своим крылом. И так далее, и тому подобное.
Можно представить, насколько несравнимо сложно было и надевать, и снимать этот костюм, включая все его элементы. Впрочем, Се Лянь являлся драгоценным наследником престола, поэтому ему не требовалось самому шевелить и пальцем. Оставалось лишь стоять посреди комнаты, полной освежающего аромата благовоний, разведя руки в стороны и, перекидываясь фразами с Фэн Синем, ждать, пока Му Цин, который являлся его личным слугой, поможет снять все слои одеяний Воина, радующего богов.
Верхние белые одеяния были сработаны из ткани высшего качества с узорами тончайшей работы, по краям темнела искусная вышивка мягкого золотистого цвета, великолепная, но не вычурная. Одежды Воина, радующего богов, составляли резкий контраст в сравнении с чёрными одеяниями Демона. Му Цин, который до сих пор не снял чёрные как смоль доспехи, держа в руках только что снятые с Се Ляня парадные одеяния, сначала чуть отдёрнул пальцы, а потом едва заметно потёр ткань, будто от чего-то очищая.
Се Лянь тем временем снял золотую корону с головы, распустил волосы, уселся на край сандаловой кровати, потряс ногами, сбрасывая белые сапоги, и замер в ожидании, пока ему на плечи накинут новые одежды. Просидев так какое-то время, он понял, что Му Цин не двигается с места. Принц наклонил голову набок и спросил:
— Что-то не так?
Му Цин немедля пришёл в себя.
— Ваше Высочество, кажется, одеяния Воина, радующего богов, немного испачкались.
— А? Покажи-ка.
И правда — на белоснежных одеяниях бросались в глаза два чёрных следа от маленьких ладошек. Се Лянь бросил на них лишь взгляд и произнёс:
— Должно быть, их оставил тот малыш, свалившийся с неба. Помнится, он тогда схватился за мои одежды и никак не желал отпускать. У него ещё всё лицо было замотано бинтами, не знаю, из-за чего. Может быть, он упал и поранился? Фэн Синь, ты осмотрел его раны?
Фэн Синь как раз зачехлял драгоценный меч Воина, радующего богов и чжаньмадао Демона. Он угрюмо ответил:
— Нет. Я вывел ребёнка из дворца и хотел взглянуть на его лицо, как ты и просил. Но в итоге он пнул меня по колену, да ещё так, мать его, больно!
Се Лянь от смеха откинулся на кровать, а потом ткнул пальцем в Фэн Синя.
— Наверняка всё потому, что ты напугал его. А иначе почему меня он не пинал, а тебе досталось?
— Ничего подобного! Этот мелкий гадёныш, будто в него демон вселился, мигом бросился бежать. Иначе я бы подвесил его за ноги и хорошенько встряхнул, чтобы он зарыдал от страха.
Му Цин, ещё раз осмотрев одеяния, произнёс:
— А вдруг этот ребёнок — нищий попрошайка? Он был весь в грязи и одним прикосновением оставил ужасные чёрные пятна. Ваше Высочество, я слышал, что одежды Воина не должны пачкаться, ведь это тоже считается дурным предзнаменованием.
Се Лянь, лёжа на кровати, не глядя взял книгу с изголовья и закрыл ею нижнюю часть лица.
— Хватит с меня и одного ужасного знамения, которое прославит меня в веках — трёх обходов вокруг Запретного города. Испачкалось — и пускай. Постирай его, и всё будет в порядке.
Помолчав, Му Цин спокойно ответил:
— Хорошо. Я буду предельно осторожен во время стирки.
Се Лянь пролистал книгу и как раз кстати открыл страницу, на которой изображалась техника фехтования саблей. Принц тут же вспомнил сегодняшний захватывающий бой на красочной платформе и с улыбкой сказал:
— Му Цин, сегодня ты отлично сражался.
Плечи Му Цина едва заметно напряглись.
Се Лянь продолжил:
— Я заметил, что ты намного лучше управляешься с саблей, нежели с мечом.
Выражение лица Му Цина тут же расслабилось, он повернулся и с лёгкой улыбкой спросил:
— Правда?
— Да! Вот только, боюсь, твои движения были несколько поспешными. Сабля и меч в бою кардинально отличаются друг от друга, смотри…
Едва речь заходила о ведении боя, Се Лянь загорался воодушевлением и забывал обо всём на свете, погружаясь в объяснения глубже, чем его наставники в карточную игру. Позабыв надеть сапоги, он спрыгнул с кровати и на месте приступил к наглядной демонстрации своих слов, размахивая рукой как саблей. Сначала Му Цин наблюдал с несколько озадаченным выражением, но когда Се Лянь показал ему первый приём, стал внимательно всматриваться в движения принца. Фэн Синь же, размахивая зачехлённой чжаньмадао, загнал Се Ляня обратно на кровать и прикрикнул:
— Хочешь сразиться, сначала обуйся, потом сражайся! Ты же наследник престола! Посмотри, на кого ты похож! Растрёпанный и босой!
Представление Се Ляня завершилось на самом пике энтузиазма, Фэн Синь прогнал его на кровать, будто утку на насест[108], поэтому принц сердито бросил:
— Да понял я! — Он собрал руками волосы, чтобы убрать в пучок, а затем продолжить занятие с Му Цином. Как вдруг нахмурился и произнёс: — Странно.
— Что такое? — спросил Фэн Синь.
Се Лянь потёр мочку уха и произнёс:
— Пропала серёжка.
Народ Сяньлэ считал, что тот, кто достиг высшего предела самосовершенствования, являет собой «слияние Инь и Ян, «единство мужского и женского начала». Разнообразие воплощений божественного духа не знает разделения по полу, божественное начало может стать как мужчиной, так и женщиной. И эта концепция нашла своё отражение в создании одеяний Воина, радующего богов. Каждый раз наряд и образ исполнителя роли Шэньу должен был включать элементы и мужского, и женского костюма, к примеру — серьги, яшмовые кольца[109] и так далее. И Се Лянь, перед тем как приступить к роли Воина, радующего богов, проколол уши, чтобы надеть серьги.
То были тёмно-красные коралловые бусины необыкновенной красоты. Они ярко переливались на свету и считались редчайшим сокровищем. Но когда Се Лянь забрал волосы в хвост, он заметил, что из пары коралловых бусин осталась лишь одна.
Стоило ему сказать о пропаже, расслабленное выражение на лице Му Цина вдруг сделалось несколько неестественным, однако никто совершенно не обратил на это внимания. Фэн Синь сначала обыскал комнату, затем и весь дворец, однако вернулся с пустыми руками. Юноша произнёс:
— Как можно быть настолько рассеянным, чтобы не заметить, что с твоих ушей что-то упало? Во дворце Сяньлэ я ничего не нашёл, пойду обыщу дорогу, по которой мы пришли сюда. Только не говори, что ты потерял её прямо во время торжественного шествия.
Се Ляню это тоже казалось странным, однако он не особенно озаботился пропажей.
— Может и там. Если так, то мы её не найдём, потерялась — и ладно.
Му Цин же достал метлу, которой обычно подметал полы, и спокойно произнёс:
— Это очень драгоценная вещь. Если её можно отыскать, нужно искать. Вдруг она закатилась под кровать или шкаф. — С такими словами он принялся мести пол.
Се Лянь предложил:
— Может, позовём ещё людей, чтобы помогли найти?
— Чем больше помощников, тем хуже, — небрежно бросил Фэн Синь. — Может статься, мы не только не найдём бусину, но её ещё и кто-нибудь украдёт.
Му Цин, который молча осматривал пол под кроватью, после этой фразы резко поднялся, его лицо на мгновение побледнело. Метла в его руках с треском разломилась пополам. Се Лянь тут же удивлённо вздрогнул.
С тех пор как они вышли из дворца Шэньу, Фэн Синь не переставал критиковать Му Цина, однако обходился лишь намёками, не проявляя гнева в открытую. А теперь вышло, что Му Цин не выдержал первым. Фэн Синь в ярости крикнул:
— Ты чего вдруг вещи ломаешь? Что на тебя нашло?
Му Цин ледяным тоном выплюнул:
— Если хочешь что-то сказать, говори прямо. К чему эти скрытые нападки[110]? К пропаже бусины я не имею никакого отношения.
Фэн Синь в своих речах всегда отличался прямотой и впервые слышал от кого-то обвинения в скрытых нападках. От так разгневался, что не смог сдержать смех:
— Лучше тебе самому признать, в чём ты ошибся! Что я такого сказал? Я не обвинял тебя в краже, ты сам полез на рожон! Что, совесть не чиста?
Се Лянь опомнился, понимая, что разговор повернул в дурное русло, и поднялся на кровати.
— Фэн Синь, довольно!
На лбу Му Цина уже проступили три-четыре крупные вены. Фэн Синь же действительно не заметил ничего необычного и озадаченно спросил:
— А что такого?
Се Лянь не мог ему ничего объяснить, поэтому вначале обратился к Му Цину:
— Не пойми превратно, Фэн Синь ляпнул, не подумав. Он не хотел ни в чём тебя обвинить.
Му Цин крепко сжал и расслабил кулаки, но в конце концов всё же перестал гневаться. Только его глаза немного покраснели, когда он обратился к Се Ляню и, не отводя взгляда, отчеканил:
— Ты… нарушил слово.
Се Лянь возразил:
— Нет, вовсе нет!
Му Цин замолчал и несколько раз втянул носом воздух, пронзил Фэн Синя взглядом, полным негодования, однако больше ничего не сказал, вылетев из комнаты. Се Лянь спрыгнул с кровати, чтобы догнать его, но сделал лишь несколько шагов — Фэн Синь схватил его за локоть.
— Ваше Высочество, ты даже сапоги не надел! Что о тебе подумают, если увидят снаружи с распущенными волосами?
— Помоги мне задержать его!
— Для начала оденься и обуйся, убери волосы как положено. Пусть идёт, он всегда был себе на уме, а сейчас вдруг взбеленился. Кто знает, что его так сильно задело.
Му Цин давно махнул рукой и скрылся, ещё немного, и Се Лянь не сможет его догнать, пришлось кое-как повязывать волосы лентой, при этом вздыхая:
— Он не взбеленился, просто ты по неосторожности обидел его несправедливыми обвинениями.
Фэн Синь достал из платяного шкафа белые монашеские одеяния, которые принц носил в повседневной жизни, и бросил Се Ляню.
— И что я не так сказал?
Се Лянь ответил, засовывая ногу в сапог:
— Я не могу тебе этого рассказать. В общем, сейчас мы вместе пойдём искать его, объясним, что это просто недоразумение, и никто ни в чём его не винит.
Фэн Синь нахмурился:
— И что же это за тайна, которую ты не можешь разделить со мной?
Се Лянь молчал как рыба, не собираясь говорить. Фэн Синь исполнился подозрений, затем вспомнил полный негодования взгляд Му Цина, и вдруг спросил:
— Он что, когда-то правда украл твои вещи?
Се Лянь тут же весьма красноречиво приложил указательный палец к губам в жесте безмолвия и прошептал:
— Нет! Нет!
Но реакция принца лишь подтвердила догадку.
— Вот как, значит! Неудивительно, что он вдруг вышел из себя, ведь я попал по больному. И когда же он вытворил такое?!
— Не кричи так громко!
Фэн Синь понизил голос:
— И ты решил скрыть это от меня?! Сейчас же выкладывай.
Он уже начал что-то подозревать и в любом случае рано или поздно узнал бы правду, сколько ни пытайся Се Лянь её скрыть, поэтому принцу больше ничего не оставалось, как смириться:
— Это не считается кражей, просто… Ох, лучше я начну с начала. Ты помнишь, как почти сразу после моего поступления на обучение в монастырь Хуанцзи два года назад я потерял листок сусального золота?
От этих слов Фэн Синь округлил глаза и ударил себя по бедру.
— В тот раз?!
Три года назад Се Ляню путём всяческих уговоров удалось добиться от родителей разрешения стать учеником в монастыре Хуанцзи до достижения им совершеннолетия. Через год, по завершении строительства дворца Сяньлэ, принц, полный воодушевления, наконец смог отправиться жить в монастырь.
Приехав сюда, он не стал брать с собой слишком много вещей. Всего-то две повозки книг да двести прославленных клинков. Но государыня Минь[111] из любви и заботы о сыне, а также переживая, что ему будет нелегко и одиноко жить в горном монастыре, распорядилась прислать на гору Тайцан двадцать слуг, а также четыре огромных повозки любимых игрушек принца. Грандиозная процессия поднялась на гору, и среди игрушек оказался дворец, построенный из ста восьми листков сусального золота[112].
Строительство замков из золота было излюбленным развлечением детей знатного рода государства Сяньлэ. Когда всю эту роскошь привезли на гору, начались мелкие пересуды. Каждый обитатель монастыря Хуанцзи стремился к истинному совершенству тела и духа, однако никто пока не был знаком с характером Се Ляня, поэтому монахи, не решаясь высказываться открыто, за спиной принца роптали: этот Его Высочество наследный принц, в конце концов, приехал самосовершенствоваться или просто поиграться? Зачем отпрыску драгоценного императорского рода соваться в наш монастырь? Что хорошего может из этого получиться?
Фэн Синь, услышав однажды подобные разговоры, собирался вступить в спор, однако Се Лянь попросил его не обращать внимания и с улыбкой молвил:
— Такова человеческая натура. В будущем они сами увидят, что я пришёл не просто ради забавы. И к тому же узнают, кто на самом деле лучший среди нового поколения учеников монастыря Хуанцзи.
Однако вскоре случилась неприятность. Се Лянь распорядился отослать обратно всех людей и четыре повозки, которые прислала ему государыня. А при подсчёте содержимого повозок выяснилось, что пропал один из ста восьми листков сусального золота.
После того, как золотые листки были доставлены на гору Тайцан, они не покидали дворца Сяньлэ. И если один листок не потерялся в пути, значит, кто-то его украл. На дороге ничего не нашли, и Се Лянь вскользь упомянул об этом в разговоре с советником. От мысли, что возможно, имело место воровство, а значит, в монастыре Хуанцзи кто-то совершил преступление по причине алчного желания владеть золотом, советник пришёл в ярость. И вознамерился во что бы то ни стало отыскать утерянный листок, даже если придётся рыть носом землю. И если пропажа будет найдена у кого-то из учеников, их наверняка ждёт тяжелейшее наказание. Поэтому всем ученикам монастыря, количеством более трёх тысяч, было приказано бросить все дела, чтобы никто не успел принять меры, и собраться на общее построение, а тем временем обыскать каждую келью.
Шум поднялся до небес, монахи без устали искали пропажу, но к всеобщему потрясению, когда поиски длились уже довольно долго, Се Лянь вдруг отказался от своих слов и заявил, что ему очень неловко перед всеми за принесённые неудобства — принц внезапно вспомнил, что ещё когда проживал в императорском дворце, один из золотых листков уже был утерян. Другими словами, первоначально листков в наборе насчитывалось лишь сто семь, как и сейчас.
В ту ночь поиски пропавшего золотого листка принесли немалые неудобства обитателям монастыря — все пребывали в крайнем смятении, и когда каждый из монахов уже обливался потом, Его Высочество наследный принц вдруг заявляет, что их старания напрасны. Разумеется, у многих его соратников в душе зародилось недовольство. Какое-то время ученики между собой сетовали на то, что виновник случившегося — всё-таки Его Высочество наследный принц, и с этим ничего не поделаешь, потому ему позволено говорить, что вздумается. Однако многие всё же выразили надежду, что в следующий раз он не будет столь забывчив и вспомнит такую важную деталь ещё до начала поисков, и так далее, и тому подобное. Фэн Синь, молча слушая подобные разговоры, ужасно раздражался, однако Се Лянь снова просил его не обращать внимания и спокойно смотреть в будущее, ожидая момента, когда всё изменится. А в будущем всё вышло именно так — Се Лянь во всех отношениях превзошёл остальных и заслужил звание первого ученика монастыря Хуанцзи среди трёх тысяч соратников. К тому же, благодаря дружелюбному характеру без тени злоупотребления положением, его репутация улучшилась, и ученики стали высказывать о нём положительное мнение даже в личных разговорах. Фэн Синь не мог похвастаться идеальной памятью и о случившемся вскоре позабыл. Но сегодня, когда Се Лянь напомнил об этом, на него снизошло осознание, юноша потрясённо и сердито воскликнул:
— Получается, тот листок забрал Му Цин???
Се Лянь шикнул на него:
— Тсс! — Убедившись, что вокруг ни души, он всё же заговорил: — Золотой листок выпал из трясущейся телеги, когда воз поднимали на гору. Когда Му Цин отправился за водой, он нашёл листок в траве и спрятал под матрацем, на котором спал, поскольку не смог сразу решить, что с ним делать. Тем же вечером советник вдруг устроил обыск — приказал выгнать всех учеников на улицу и перевернуть их комнаты. Тогда я ещё не был знаком с Му Цином, просто увидел, что лицо одного из молодых слуг сделалось обеспокоенным. Позднее, когда я сидел снаружи, он поднёс мне чаю и по секрету признался в содеянном. Так я и узнал, как всё произошло.
— Нашёл и не сообщил о находке — и ты не считаешь это воровством??? Ты поэтому сказал остальным, что листок потерялся в императорском дворце, чтобы помочь ему скрыть преступление???
За рассказом Се Лянь закончил одеваться и вышел за порог.
— Именно так всё и было.
Фэн Синь, рассерженный до полусмерти, вышел вслед за принцем.
— Ваше Высочество, известно ли тебе, сколько сплетен звучало за твоей спиной, когда ты только прибыл в монастырь?
— Говори тише. Тогда он действительно выглядел ужасно, был бледный как смерть. Остальные обитатели монастыря и без того плохо к нему относились. Если бы я рассказал правду, то сломал бы ему этим жизнь! Я же обладаю другим статусом, нежели он, и потому в подобных обстоятельствах моё положение отличалось. Последствия в обоих случаях даже сравнивать нельзя.
В этот момент навстречу вышли два младших монаха, которые с должным почтением поклонились Се Ляню и с улыбкой поприветствовали:
— Ваше Высочество!
Се Лянь, также улыбнувшись, ответил на приветствие, а когда они разминулись, снова обратился к Фэн Синю:
— Видишь, я же говорил, что нужно лишь спокойно смотреть в будущее и ожидать изменений. Сейчас у меня прекрасные отношения со всеми. И кто теперь посмеет распространять обо мне сплетни?
Они пришли в келью Му Цина, однако никого там не обнаружили, поэтому снова отправились на поиски. Фэн Синь произнёс:
— Мне уже тогда показалось странным — почему я никогда не слышал, чтобы ты терял золотой листок в императорском дворце? И ты молчал об этом целых два года, а ещё сказал мне, что познакомился с ним, когда тот подметал пол!
— После случившегося он просил меня никому ничего не рассказывать. Я дал ему слово и, разумеется, не мог его нарушить. Теперь ты всё знаешь, а значит, я не сдержал обещания. Но ты уж точно никому не должен рассказывать.
— Это не считается нарушением обещания. Ты ведь ничего мне не говорил, он сам выдал себя с головой, когда задрожал от страха, будто вор.
Се Лянь пригрозил:
— Так не годится, сейчас же поклянись, что никому не проговоришься. Иначе я навсегда разорву нашу дружбу, и к тому же сделаю так, что ты никогда не сможешь найти себе жену.
Фэн Синь так и прыснул:
— Разорвёшь нашу дружбу?! Да на следующий же день после разрыва каждый житель Сяньлэ узнает вот что: Его Высочество наследный принц, решив одеться самостоятельно, едва не упал без чувств, запутавшись в шнурках от монашеских сапог… Ладно! Я никому не скажу. Да и кому, мать его, хочется разводить подобные сплетни. — Помолчав, юноша добавил: — Вполне возможно, он решил, что я всё время задираю его, потому что знаю о том золотом листке. Если честно, мне именно такие люди не нравятся. Взрослый человек, а целыми днями занят мыслями о подобной ерунде. Наверняка он давно заподозрил, что ты всё мне рассказал. Даже императорские наложницы во дворце не настолько мнительны и расчётливы. Я раздражаюсь от одного взгляда на такое поведение.
— Но ведь не настолько всё плохо, как ты говоришь. Ранее в монастыре Хуанцзи никогда не слышали о пропаже вещей, значит, это была его первая оплошность. В конце концов, он поступил так из-за матери… Ох, как бы то ни было, он неоднократно заверял меня, что ничего подобного больше не повторится, поэтому я не совершил греха, дав ему шанс исправиться. И он им воспользовался. К тому же сегодня, не подыграй мне Му Цин во время падения малыша со стены, конец представления в честь жертвоприношения Небесам не выглядел бы таким уж достойным.
Фэн Синь насмешливо произнёс:
— Ты всё равно вошёл в историю со своими тремя кругами. Ему даже не требовалось чинить тебе новых неприятностей. Ваше Высочество, я тебе вот что скажу. Я не верю ни единому слову из того, что он говорил сегодня во дворце Шэньу. Каждому в монастыре Хуанцзи известно, что во время игры в карты наставники родных не узнают! Почему понадобилось идти с докладом именно в тот момент? Да к тому же наотрез отказаться разъяснить караульному, с чьим приказом явился. Такое ощущение, что он сделал всё для того, чтобы не выполнить твоё поручение.
Се Лянь отрицательно качнул головой и серьёзно ответил:
— На самом деле причиной тому стало и моё упущение. Я знал, что Му Цина не любят другие ученики, и старался поручить ему как можно больше дел, чтобы остальные увидели, что он мой приближённый, и стали проявлять к нему бо́льшую вежливость. Я и подумать не мог, что неприязнь соучеников к Му Цину достигла подобных масштабов. Ему не только не дали выполнить поручение, но ещё и сделали мишенью для оскорблений. Посмотри на это с другой стороны, и поймёшь, что его странная реакция отнюдь не беспочвенна.
Фэн Синь совершенно не согласился с принцем:
— Не надо вешать на себя ответственность за его странную реакцию, хорошо? Ты — наследный принц. Неужели ты считаешь, что, однажды оказав ему помощь, теперь должен делать это всю жизнь? Ваше Высочество, я правда никак не возьму в толк, почему ты так высоко его ценишь.
Се Лянь широко улыбнулся в ответ:
— Фэн Синь, тебе стоит понять, что многие люди на этом свете для меня — простые камни.
Фэн Синь не понял смысла его слов. Тогда Се Лянь завёл руки за спину и произнёс:
— Камни попадаются сплошь и рядом, а вот драгоценный самоцвет найти нелегко. За все эти годы на тропе совершенствования своего боевого искусства я встретил лишь двоих человек, которых могу назвать драгоценными самоцветами. Один из них — ты. Другой — он. — Принц вдруг остановился и обернулся, его взгляд сверкнул невероятно ярко. — Я по-настоящему считаю Му Цина чрезвычайно одарённым. Неужели лишь из-за происхождения и неуживчивого характера этот самоцвет останется пылиться без должной огранки и не проявит всю свою красоту? — Се Лянь уверенно заключил: — Нет! Я считаю, что это неправильно. Ты спрашиваешь, почему я столь высоко его ценю? По той же причине, по которой я столь высоко ценю тебя. Я непременно заставлю сиять того, кто должен сиять. Кроме того, я не верю, что добрые намерения могут вернуться злом.
Фэн Синь остановился вместе с принцем, а дослушав, почесал затылок и произнёс:
— Как бы то ни было, ты сам должен знать, чего хочешь. И делать то, что считаешь нужным.
— Да. Так что… куда всё-таки подевался Му Цин?
Как вдруг к ним навстречу вышли несколько младших монахов с корзинами в руках. Они шумно переговаривались, а когда увидели Се Ляня, ужасно обрадовались и хором поприветствовали:
— Ваше Высочество наследный принц!
Се Лянь с улыбкой ответил на приветствие. Тогда монахи подошли ближе и протянули ему корзины, радушно вопрошая:
— Ваше Высочество, отведаете вишни? Ягода чистая, мы вымыли её в горном источнике, а какая сладкая!
Корзины оказались полны ослепительно-красных плодов вишни, ягоды так и радовали взгляд. Се Лянь и Фэн Синь взяли несколько вишенок и сами убедились в их сладости и свежести. Один из монахов спросил:
— Когда мы подходили к вам, то слышали, что Его Высочество упомянул Му Цина. Вы ищете его? Кажется, мы видели его в вишнёвой роще, через которую прошли.
Се Лянь ответил:
— Вот как? Благодарю за подсказку.
Тогда они направились в сторону вишнёвой рощи. Кроме дикого кленового леса на горе Тайцан росло немало плодовых деревьев: персики, груши, мандарины и многие другие разнообразные виды, среди которых встречалась и вишня. Плодовые рощи питались водой из горного родника, омывались горным туманом и купались в лучах солнца, каплях дождя и росы. Плоды с таких деревьев полнились духовной силой. Часть из них подносили к столу во дворце императора, остальные же служили лакомством для учеников монастыря, которые могли сорвать плоды и подкрепиться после изнурительной тренировки. За пределами монастыря подобных фруктов было не сыскать и за сотни золотых монет. Вишнёвые деревья стояли отдельно друг от друга, среди молодой листвы гроздьями краснели ягоды, похожие на красные коралловые бусины — зрелище поистине прекрасное. Се Лянь и Фэн Синь следовали через рощу в поисках Му Цина и вскоре услышали впереди неясные голоса людей, которые явно о чём-то спорили. Двое невольно остановились.
Юноши увидели впереди четверых-пятерых человек в белых монашеских одеяниях. Каждый держал в руках по корзине, видимо, они пришли сюда собирать ягоды. Только вот сейчас они окружили вовсе не вишнёвое дерево, а кого-то другого. Невзирая на довольно большое расстояние, Се Лянь и Фэн Синь обладали достаточно острым слухом, чтобы прекрасно расслышать, о чём именно спорили те люди. Один из молодых монахов произнёс:
— То-то мне казалось, что в последнее время ягод в роще заметно уменьшилось. Оказывается, кое-кто целыми днями ошивается здесь и крадёт плоды с деревьев!
Послышался тихий-тихий голос:
— Всем без исключения ученикам монастыря на горе Тайцан разрешено срывать плоды, разве это называется «красть»? К тому же, деревьев в роще несметное множество, в одиночку я бы не смог заметно уменьшить число ягод.
Говорящим явно был Му Цин. Судя по краю его одежд, выглядывающих среди группы соратников, он уже снял чёрные одеяния Демона и переоделся в простое монашеское, которое носил в обычные дни. Юноша, что говорил с ним, недовольно хмыкнул:
— Если бы ты срывал для себя, разумеется, ягод бы не стало меньше. Но ведь ты собираешь не только свою долю, а тайком уносишь их с горы для кого-то ещё. Отличную кормушку нашёл, просто верх бесстыдства.
Се Лянь всё понял. К Му Цину снова придрались соученики, которым он не понравился.
Му Цин родился в бедной семье, его матери приходилось тяжело трудиться в столице государства, что находилась под горой, чтобы хоть как-то свести концы с концами. Раньше она занималась шитьём, но потом стала слаба глазами и не смогла больше держать иглу. Оставалось только ждать, когда сын принесёт домой немного денег, заработанных мелким трудом в монастыре. Иногда он собирал плоды, растущие на горе Тайцан, а потом приносил их матери, чтобы она поела свежих ягод. Ничего предосудительного в этом не было, поскольку на самом деле никакие правила не запрещали так поступать. И всё же, звучало не слишком порядочно. В особенности Му Цину нелегко было стерпеть, когда кто-то сообщал об этом во всеуслышание и использовал в качестве насмешки. В голосе юноши послышался холод:
— Шисюн Чжу, нам с тобой не так уж часто приходилось общаться раньше, но ты так и норовишь всячески меня задеть. Это ведь ты вчера не позволил мне войти во Дворец Четырёх и передать наставникам доклад. Позволь узнать, в чём я перед тобой провинился?
Юноша по фамилии Чжу действительно служил младшим монахом при наставниках во Дворце Четырёх. Стоило Му Цину упомянуть о том инциденте, он пришёл в ярость:
— Ты сам не проявил должное старание, передавая сведения, и едва не испортил столь важное событие, а теперь решил меня в этом обвинить? Всё из-за того, что вчера ты говорил какими-то недомолвками, поэтому я решил, что ты замыслил недоброе. Если бы сразу прямо сказал, зачем идёшь во дворец, разве всё вышло бы именно так? Из-за тебя едва не сорвалась прекрасная задумка Его Высочества, а меня ещё и советник отругал!
С этими словами монах отбросил корзину в сторону и сделал знак остальным, чтобы те окружили Му Цина. Се Лянь не мог больше на это смотреть.
— Постойте!
Монахи, услышав оклик, удивлённо обернулись и воскликнули:
— Ваше Высочество!
Се Лянь и Фэн Синь подошли ближе. Монах уже успел схватить Му Цина за ворот и прижать к дереву, однако драка так и не началась. Если бы они на самом деле подрались, Му Цин непременно одержал бы верх, даже один против двадцати. Вот только, если юноша хотел укрепить своё положение в монастыре Хуанцзи, драку ни в коем случае нельзя было допустить.
Се Лянь с улыбкой произнёс:
— Уважаемые братья, что это вы делаете?
Монах по фамилии Чжу оказался белоликим юношей довольно приятной наружности. Он всегда преклонялся перед наследным принцем и теперь, стоило ему услышать голос, содрогнулся и торопливо выпустил ворот Му Цина из рук, замявшись:
— М-мы тут…
Се Лянь с улыбкой продолжил:
— Причина вашего спора мне неведома, однако Му Цин — мой приближённый, и всё, что он делает, он делает обыкновенно по моему наставлению. Я не знал, что, попросив его пойти сорвать немного ягод, кажется, совершил какое-то злодеяние.
Монахи тут же раскланялись и заголосили:
— Нет, нет! Мы просто неправильно поняли, мы ведь не знали, что он действовал по приказу самого Вашего Высочества!
Му Цин тем временем, стоя у дерева, услышал слова принца и сначала замер от неожиданности, затем быстро поправил воротник и молча опустил голову. Монахи же, обливаясь холодным потом, второпях принесли извинения Се Ляню и Му Цину, затем наконец похватали корзины и быстро покинули вишнёвую рощу. Се Лянь заметил, что корзина Му Цина так и осталась лежать на земле, поэтому склонился, подобрал и протянул корзину владельцу с вопросом:
— Нужна помощь?
Му Цин не принял корзину, только поднял взгляд и с трудноописуемым выражением лица уставился на принца. Лишь спустя долгое время он произнёс:
— Ваше Высочество.
— Что?
— Почему ты всегда появляешься именно в такой момент?
— ?..
Фэн Синь же возмутился:
— Что ты этим хочешь сказать? Мы появились как раз вовремя, чтобы вызволить тебя из передряги, а ты ещё и недоволен?
Му Цин бросил на него взгляд и взял корзину. Тогда Фэн Синь высоко поднял голову и жёстко заявил:
— Слушай внимательно. Только что… будем считать, я был неправ. Я не хотел тебя обвинить, просто ляпнул сгоряча. Нечего придумывать себе то одно, то другое, подозревать всех и вся. Меня не интересуют ничьи дела, кроме дел Его Высочества. И к распространению сплетен я интереса не питаю. Я всё сказал. А ты перестань строить из себя упрямца!
— Пффф! — Се Ляню тон Фэн Синя показался слишком напористым, а дослушав до конца, он и вовсе не сдержался и прыснул со смеху. Му Цин тоже уставился на Фэн Синя, однако принц помахал обоим рукой:
— Ну всё, довольно. Фэн Синь говорит чистую правду. Давайте забудем об этом недоразумении и сделаем вид, что ничего не произошло.
Помолчав немного, Му Цин мрачным тоном сказал:
— Ту коралловую бусину я потом ещё поищу. Может быть, она потерялась где-то на городской улице.
Се Лянь, подумав, что проявить излишнее безразличие будет некрасиво, ответил:
— Хорошо, я буду тебе очень благодарен за трату твоего времени. Вот только если она действительно пропала в городе, думаю, её кто-то уже подобрал.
Му Цин не стал ничего отвечать, лишь принялся подбирать упавшие на землю грозди вишни и складывать в корзину. Вообще-то он собрал не так много, и уже намеревался покинуть рощу, однако Се Лянь, подняв голову и увидев над собой россыпи свежих манящих красных ягод, снял ещё несколько гроздей и положил ему в корзину.
Му Цин на мгновение замер, но Се Лянь произнёс:
— В следующий раз, когда будешь собирать плоды с деревьев для матери, говори, что исполняешь мой приказ, и тогда никто не посмеет тебе возразить. Советник просил меня в ближайшие дни наведаться в императорский дворец, я решил отправиться завтра. Может, ты тоже спустишься с горы со мной? А сегодня пока останешься в монастыре.
Пришлось подождать, прежде чем Му Цин наконец тихо проговорил:
— Премного благодарен Вашему Высочеству.
На следующий день Се Лянь вместе с Фэн Синем и Му Цином спустился с гор.
Едва сойдя вниз по горной тропе к ущелью, которое являлось входом в монашескую обитель, они увидели сверкающую золотом повозку, запряжённую белой лошадью. Юноша в роскошных одеяниях и с драгоценным обручем на шее возлежал на переднем сиденье, высоко задрав сложенные одна на другую ноги и поигрывая кнутом в руках, всем видом источая высокомерие. Увидев, что Се Лянь показался из ущелья, юноша подскочил и что есть мочи бросился к принцу, вне себя от радости восклицая:
— Мой царственный брат!
Конечно, этим юношей оказался Ци Жун. Только он мог целыми днями караулить принца у подножия горы Тайцан, независимо от того, спустится Се Лянь с гор или нет. В два шага Ци Жун подбежал к принцу и радостно воскликнул:
— Наконец-то я тебя дождался!
Се Лянь лучезарно улыбнулся и погладил мальчишку по макушке со словами:
— Ци Жун, ты снова подрос? Как ты узнал, что я сегодня возвращаюсь во дворец?
Ци Жун хихикнул:
— Я не знал, просто ждал. Рано или поздно ты бы спустился, и я не верю, что не дождался бы тебя.
Се Лянь беспомощно произнёс:
— Тебе и правда нечем больше себя занять. Ты сидел за книгами? А фехтованием занимался? Если матушка опять попросит меня проверить твои успехи в тренировках, я больше не стану тебя выгораживать.
Ци Жун уклончиво закатил глаза и, подпрыгивая, воскликнул:
— Отложим это на потом! Взгляни лучше на мою новую повозку! Прошу, царственный брат, садись, я отвезу тебя во дворец!
Схватив Се Ляня за руку, он потащил его к повозке. Се Ляню эта затея показалась чрезвычайно опасной, он спросил:
— Ты будешь править повозкой?
Фэн Синь и Му Цин последовали за ним. По правилам свита должна была сидеть как раз на передних сиденьях в повозке, но Ци Жун, стерев улыбку с лица, грозно взмахнул хлыстом.
— Я лишь царственного брата пригласил сесть, а не вас. Чтобы какие-то мерзкие слуги пачкали мою золотую повозку? Катитесь прочь сейчас же!
— Ци Жун, — спокойно одёрнул Се Лянь.
Фэн Синю уже приходилось несколько раз встречать Ци Жуна, поэтому он прекрасно знал, что юноша всегда ведёт себя подобным образом — стоит ему открыть рот, и посыплется брань вроде «мерзавцы» и «чтоб вас всех». В отличие от Фэн Синя, Му Цин ещё ни разу не бывал в императорском дворце, и, разумеется, не имел возможности вступить в близкое общение с князем Сяоцзином. Ци Жун ужасно оскорбился, однако видя, что Се Лянь вот-вот уйдёт без него, согласился стерпеть обиду и позволить «этим мерзким людишкам» забраться в свою драгоценную золотую повозку.
Кто бы мог подумать, что едва они усядутся, как сразу же пожалеют об этом. Ци Жун правил повозкой словно умалишённый, кнут в его руках свистел без остановки, а изо рта вырывались какие-то нечленораздельные восклицания. Белая лошадь, подгоняемая им, в ужасе ринулась вперёд, и повозка едва не взлетела, готовая сшибить всё на своём пути по широкой улице. Се Лянь на протяжении всей поездки кричал не прерываясь, несколько раз они едва не сбили пешеходов и лавочников, чего не произошло лишь благодаря Фэн Синю и Му Цину, которые в нужный момент мощным рывком удержали лошадь за поводья.
В противном случае за всё время их бешеной гонки с жизнью расстались бы по меньшей мере человек двадцать. Лишь когда впереди показался дворец, колёса повозки наконец стали крутиться медленнее, а Се Лянь, Фэн Синь и Му Цин как по команде вздохнули с облегчением. Принц стёр холодный пот со лба. Фэн Синю и Му Цину около дюжины раз попало от Ци Жуна кнутом — на руках юношей вздулись отметины. А сам Ци Жун поднялся, поставил ногу на внушительный круп лошади и с довольным видом произнёс:
— Ну как, мой царственный брат, неплохо я правлю повозкой?
Се Лянь спустился на землю и ответил:
— Я буду просить отца и матушку, чтобы забрали твою повозку.
Ци Жуна его ответ крайне поразил:
— Но почему?!
Нравы государства Сяньлэ отражали страсть людей к золоту, драгоценным камням, красивой внешности, музыке и каллиграфии. Поэтому императорский дворец являлся вершиной средоточия всего того, что так любили люди народа Сяньлэ. Пересекая огромную дворцовую площадь и проходя через длинную киноварно-красную галерею, повсюду можно было узреть роскошные изваяния из нефрита и золота. На стенах вокруг красовались превосходные произведения каллиграфического искусства, то и дело по воздуху плыли звуки музыки. Атмосфера поистине подобная обители бессмертных.
Императорский дворец был домом Се Ляня, он рос здесь с самого рождения. Фэн Синь был избран его личным телохранителем в четырнадцатилетнем возрасте, поэтому и он давно привык к обстановке дворца. Лишь Му Цин, который впервые видел подобное этому строение, не мог удержаться от потрясения. Однако чем больше юноша удивлялся, тем осторожнее ступал, тем сильнее боялся сделать неверный шаг, боялся, что кто-то поймёт его истинные настроения.
Сначала Се Лянь отправился навестить матушку, государыню Минь. Государыня как раз пребывала во дворце Цифэн[113], сидела за маленьким чайным столиком и пила чай. Ей сразу доложили, что Его Высочество наследный принц вернулся во дворец, поэтому уголки её глаз радостно изогнулись, и даже когда принц ещё не подошёл, государыня вытянула руки ему навстречу:
— Наконец-то ты не пожалел времени, чтобы навестить свою матушку!
Фэн Синь и Му Цин остались снаружи зала, а Се Лянь и Ци Жун вошли внутрь. Принц приблизился к матери, взял её за руку и спросил:
— Но ведь я возвращался всего два месяца назад?
Государыня с укором произнесла:
— Несносное дитя, где твоё сердце? Жун-эр хотя бы понимает, что нужно проводить больше времени со мной, я ведь уже не молода. А ты два месяца не появляешься дома и без стыда заявляешь об этом, как о должном.
Се Лянь улыбнулся:
— Матушка, о чём вы говорите? Я вижу перед собой лишь молодую женщину, которой всего пара десятков лет! Вы выглядите мне ровесницей.
Государыня, послушав его, засияла от радости. Даже имея довольно взрослого сына, она оставалась первой красавицей высшего общества благодаря жизни в роскоши и прекрасному уходу за внешностью и здоровьем. И всё же неодобрительно бросила:
— Подхалим.
Се Лянь увидел на маленьком столике нефритовый кубок, содержимое которого источало необычный аромат, и полюбопытствовал:
— Что это?
Принц уже взял кубок в руки, когда государыня предостерегла:
— Не трогай! Это тебе пить нельзя.
— И почему же мне нельзя это пить?
Государыня взяла кубок, вылила немного содержимого на платок и приложила к лицу, втирая в кожу.
— Недавно нам привезли партию свежих фруктов с горы Тайцан. Я не люблю вишню, но по одному рецепту её мякоть можно наносить на лицо, вот я и размяла немного, попробовать. Никакого результата не увидела и уже собиралась попросить слуг вылить кубок. Разве это ещё можно пить?
Се Лянь, послушав, улыбнулся, но в душе вспомнил вчерашнее происшествие. Мать Му Цина не может себе позволить поесть вишню больше одного раза в год, а самого Му Цина осыпают насмешками, когда он собирает ягоды на горе. Наверняка ему тяжело было бы увидеть что-то подобное. Боясь, что Му Цин услышит и расстроится, Се Лянь с улыбкой перевёл разговор в другое русло:
— Может быть, для меня всё-таки найдётся что-нибудь съестное?
— Ну что ты такое говоришь, — улыбнулась государыня, — если кто услышит, ненароком решит, что я морю тебя голодом. На самом же деле ты с самого детства слишком разборчив в еде, у меня никак не получалось тебя откормить. Ты так сильно похудел за всё время, что провёл на горе. Сегодня будешь есть то, чем матушка тебя накормит. И не вздумай привередничать.
Они ещё немного поговорили ни о чём, потом государыня спросила принца о происшествии на праздничной церемонии. В её голосе звучало беспокойство:
— Из слов советника я поняла, что это серьёзная проблема. Могу ли я чем-то помочь? Тебя подвергнут наказанию?
Се Лянь не успел ответить, когда Ци Жун вставил:
— Хмф, мой царственный брат ни в чём не повинен, это ведь не он свалился со стены. Если кого и наказывать, то лучше наказать того мелкого задохлика.
Се Лянь подумал: «Какого ещё задохлика?» Но не успел он одёрнуть Ци Жуна, государыня рассмеялась. Как раз в этот момент она вдруг заметила снаружи зала ещё двоих юношей и произнесла:
— А что это за дитя рядом с Фэн Синем? Впервые замечаю прибавление в твоей свите.
Тогда Се Лянь с радостью ответил:
— Это Му Цин, вчера на празднике он исполнял роль Демона.
После этих слов брови Ци Жуна чуть нахмурились. Государыня же спросила:
— А? Пусть подойдёт, я взгляну на него. И Фэн Синь пусть заходит.
Повинуясь, Фэн Синь и Му Цин вошли в зал и встали перед государыней на одно колено. Женщина внимательно оглядела Му Цина и сказала Се Ляню:
— Вчера я своими глазами убедилась, что он недурно сражается. Очень симпатичный юноша, лицом похож на образованного министра. Вот уж не думала, что он столь умело обращается с саблей, да ещё источает такую яростную ауру в бою.
Се Лянь улыбнулся до ушей.
— Правда? Мне тоже кажется, что он весьма неплох.
Ци Жун, однако, с прохладой в голосе спросил:
— О? Так это он вчера был под маской Демона?
Се Лянь тут же почуял неладное. Не обманув ожиданий, в следующий миг Ци Жун вдруг вышел из себя, схватил нефритовый кубок с чайного столика и вознамерился с яростью выплеснуть его прямо в лицо Му Цину.
— Вот твоя награда!