Се Лянь ловким движением выбил кубок из рук Ци Жуна, не дав ему тем самым исполнить задуманное. Затем схватил двоюродного брата за шиворот и воскликнул:
— Ци Жун, что ты творишь?!
Ци Жун, даже вздёрнутый за ворот, продолжал вырываться и огрызаться:
— Но брат, я лишь помогаю тебе вразумить отбившуюся от рук прислугу! Вчера, пока ты не появился, он в одиночку выплясывал на платформе, да ещё с такой радостью! То и дело выпрашивал одобрение публики. Какая-то мелочь, а возомнил себя главным героем? Ещё и взбунтоваться решил!
Государыня так и застыла, удивлённо пролепетав:
— Жун-эр? Что… что ты делаешь?
Сок вишни не попал на лицо Му Цина, но запачкал одежду. Однако юноша остался стоять на колене с мрачным и бледным лицом — ведь государыня не разрешала ему подняться. Се Лянь передал Ци Жуна Фэн Синю:
— Не позволяй ему лезть в драку.
Фэн Синь потянулся к Ци Жуну, но мальчишка тут же осыпал его пинками и тумаками, выплёвывая ругань:
— А ты что ещё за дрянь? Откуда в тебе, псина, столько смелости, чтобы хватать меня своими руками?
У Се Ляня от безысходности разболелась голова.
— Ци Жун, в последнее время твоё безобразное поведение становится всё более невыносимым! — затем повернулся к государыне. — Матушка, забыл вам кое-что сказать. Заберите у него золотую повозку.
Ци Жун удивлённо вздрогнул и заорал:
— Нет, не надо! Почему?! Это подарок от тёти на мой день рождения!
Се Лянь возразил:
— Что бы это ни было, её следует забрать. Только что по пути во дворец ты едва не натворил бед. Пока не научишься аккуратно править повозкой, не прикасайся к ней.
Государыня охнула и спросила:
— Едва не натворил бед? Каких бед он едва не натворил?
Се Лянь вкратце описал ужасную манеру Ци Жуна править повозкой. У виновника от ярости покраснели глаза, он продолжал верещать:
— Царственный брат несправедливо меня обвиняет! Ясно ведь, что я ни одного прохожего не сбил!
Се Лянь, не зная, как ещё его вразумить, ответил:
— Только потому, что кое-кто не дал этому случиться!
Ци Жун в момент вырвался из рук Се Ляня и, раздуваясь от ярости, выбежал прочь из дворца Цифэн. Государыня несколько раз позвала его, однако он так и не вернулся, поэтому женщина беспомощно произнесла:
— Я поговорю с ним об этом завтра. Ох, это дитя, он так долго мечтал о повозке, а несколько дней назад отпраздновал день рождения. Глядя, как сильно он желает получить её, я подарила ему повозку. Кто же знал, что всё так обернётся? Я бы не стала делать такой подарок, если бы предполагала подобное.
Се Лянь спросил:
— Но зачем ему непременно понадобилась повозка?
— Он сказал, что тогда сможет в любое время ездить на гору Тайцан и возить тебя во дворец.
Подумав, что Ци Жун, в конце концов, преследовал добрые намерения, Се Лянь замолчал. Спустя пару мгновений принц заключил:
— Вам лучше найти ему учителя, который сможет обуздать его нрав. Ни в коем случае нельзя продолжать в том же духе, это никуда не годится.
Государыня вздохнула:
— Какому учителю под силу его вразумить? Он всегда слушался лишь тебя одного. Неужели ты предлагаешь, чтобы он вместе с тобой отправился на гору, занялся совершенствованием тела, духа и нрава? Но советник под страхом смерти не желает принимать его в ученики.
Се Ляню даже мысли об этом показались смешными и страшными. Принц покачал головой.
— Если Ци Жун с его-то характером поселится в монастыре Хуанцзи, ни одному живому существу на горе Тайцан не будет покоя.
Эта проблема вызывала у обоих — матери и сына — ужасную головную боль. Никто не находил выхода, поэтому они решили отложить этот вопрос на потом. Под вечер, повидавшись и немного поболтав с родителями, Се Лянь покинул императорский дворец.
Каждому было известно, что Его Высочество наследный принц посвятил всего себя самосовершенствованию и с тех пор как переехал жить в монастырь Хуанцзи на горе Тайцан, всё реже виделся с родителями. По этому поводу государь по большей части не имел возражений, а вот государыня никак не могла смириться. Покинув дворец, Се Лянь решил пройтись по столице и заодно, как пообещал вчера, проводить Му Цина к его дому.
Жилища богачей за красными воротами и грязные землянки бедноты всегда отделяются одним лишь переулком. Отчий дом Му Цина ютился как раз в таком тёмном переулке на самой оживлённой улице столицы.
Стоило троим юношам подойти ко входу в переулок, их тут же окружили полдюжины детишек в лохмотьях, которые наперебой закричали:
— Гэгэ! Гэгэ вернулся!
Се Ляню это сначала показалось странным — почему, встретив незнакомца, дети зовут его «гэгэ»? Однако почти сразу принц заметил, что они обращаются вовсе не к нему, а к Му Цину. Ребятня так и ластилась к юноше, но Му Цин не удостоил их ответной добротой.
— В этот раз ничего нет. Хватит кричать.
Он сохранял невозмутимое выражение, однако тон его голоса на самом деле вовсе не был таким уж холодным. После Му Цин повернулся к Се Ляню и произнёс:
— Ваше Высочество, не обращайте внимания. Это местные дети.
Но ребята, очевидно, были хорошо знакомы с Му Цином и привыкли играть с ним, поэтому ни капли не испугались, наоборот — с хихиканьем окружили юношей и протянули грязные ладошки, выпрашивая у Му Цина угощение. В конце концов, юноша всё-таки достал из кармана гроздь похожих на рубины вишен и разделил между детьми.
Фэн Синь ужасно поразился увиденному. Похоже, он совершенно не ожидал от Му Цина ничего подобного. И не удивительно — Му Цин своим крайне безразличным и прохладным бледным лицом производил впечатление человека, который будет смотреть, как незнакомец умирает от голода у него на глазах, но не поделится едой. Се Лянь же не удивился ни капли. Вначале он тоже хотел чем-нибудь угостить детей, но, к сожалению, у него не было привычки носить при себе сладости, а приказать Фэн Синю дать детям немного серебряных монет выглядело бы подаянием попрошайкам, поэтому принц счёл такой поступок неподобающим. Никто не мог представить, что в следующее мгновение вдруг послышится громкий топот копыт и ржание, а затем по улице пронесётся душераздирающий визг.
Юноши переменились в лице. Се Лянь первым выбежал из переулка. По обеим сторонам улицы царила неразбериха, всё летело кувырком, прохожие разбегались в стороны, по земле катились красные яблоки и жёлтые груши. Не успев понять, что происходит, принц услышал безумный хохот и крик молодого парня:
— С дороги, с дороги, все пошли вон! Если кого задавлю насмерть, так я здесь ни при чём — это у вас глаз нет, смотреть разучились!
Фэн Синь выругался и воскликнул:
— Это опять Ци Жун!
Всё верно — Ци Жун стоял на своей роскошной золотой повозке и со зверским выражением лица размахивал кнутом, стегая белую лошадь так, что та неистово ржала. Се Лянь крикнул:
— Остановите его!
Золотая повозка просвистела перед ними, Фэн Синь крикнул «Есть!» и бросился вперёд. Се Лянь же вознамерился осмотреть прохожих и лавочников, которых сбил Ци Жун, чтобы убедиться, не поранились ли люди. Как вдруг принц заметил кое-какую странность. Резко обернувшись, он увидел, что за большой золотой повозкой тащится толстая длинная верёвка. А на конце той верёвки привязан холщовый мешок. Мешок не пустовал — в нём как будто что-то неистово барахталось. И судя по всему, это был человек.
Се Ляня пробрало морозом по коже. Ещё мгновение, и он бросился за мешком.
Белая лошадь, подстёгиваемая Ци Жуном, не щадя сил бешено мчалась вперёд, так что даже повозка едва не взлетала следом. Фэн Синь бросился к животному, чтобы удержать, вот только быстро это сделать явно не получится. Се Лянь в три шага догнал повозку, выхватил меч из ножен и рубанул по верёвке, отрубив её от повозки. Холщовый мешок упал, прокатился по земле и замер.
Се Лянь склонился над мешком. Неизвестно, сколько его уже волокли по земле, кое-где мешок изодрался, и кроме грязи на нём виднелись следы крови, словно внутри лежал труп. Принц снова взмахнул мечом, разрубая верёвку, которая связывала горловину мешка, открыл, заглянул внутрь и увидел, что в мешке действительно находится человек. К тому же, это был ребёнок!
Се Лянь одним движением разорвал мешок. Малыш внутри свернулся калачиком, крепко обнимая голову руками. Грязная одежда пестрила если не следами ног, слишком большими для ребёнка, то свежими пятнами крови. Волосы слиплись и спутались от крови и грязи — очевидно, мальчик перенёс жестокие побои, так что теперь даже на человеческое дитя походил с трудом. На вид совсем маленькому мальчонке было не больше восьми лет, он дрожал так, будто с него живьём сняли кожу.
В голове не укладывалось, как он смог остаться в живых после того, как его зверски избили и проволокли по земле.
Се Лянь немедля протянул руку к шее ребёнка и с облегчением выдохнул, нащупав пульс, который всё же бился довольно ощутимо. Принц тут же поднял маленькое тельце на руки, обернулся и, вне себя от гнева, закричал:
— Фэн Синь! Сейчас же сними Ци Жуна с повозки!!!
Он никогда в жизни не думал, что в государстве Сяньлэ может случиться нечто подобное. Посреди бела дня, прямо на оживлённой улице, отпрыск знатного рода затолкал живого человека в мешок и потащил по земле за повозкой! Что было бы с ребёнком, если бы принц не вмешался? Мальчик бы наверняка сегодня попрощался с жизнью!
Впереди послышалось отдалённое лошадиное ржание и гневные вопли Ци Жуна, после чего громкий крик Фэн Синя:
— Сделано!
Се Лянь в несколько шагов нагнал их и как раз подоспел к моменту, когда Ци Жун издал истошный вопль и гневно забранился:
— Ах ты наглая псина, слуга, что ты о себе возомнил? Как посмел меня калечить? Где только храбрости набрался?!
Выяснилось, что Фэн Синь никак не мог сдёрнуть парня с повозки, поэтому пришлось отбирать поводья. Ци Жун, конечно, не желал их отдавать, и всё тянул на себя, так что Фэн Синь в минуту опасности случайно столкнул его с повозки. Упав на землю, Ци Жун прокатился по ней так, что содрал в кровь колени. А увидев вокруг кучу свидетелей, и вовсе невыносимо разгневался. Но тут раздался голос Се Ляня:
— Это я ему приказал.
Ци Жун открыл и закрыл рот, затем воскликнул:
— Мой царственный брат!
Се Лянь в гневе закричал на него:
— Посмотри, что ты натворил! Ци Жун, я просто…
Как вдруг ребёнок на руках Се Ляня поёжился, потом медленно расслабил руки, которые прижимал к голове, и теперь с опаской смотрел на принца из-под локтя.
Се Лянь тут же унял гнев, склонил голову и мягко спросил:
— Как ты себя чувствуешь? Где-нибудь сильно болит?
Малыш всё ещё находился в сознании, он не лишился чувств от боли и не помутился разумом со страху, поэтому просто покачал головой. Се Лянь, увидев, что открытая часть лица мальчонки залита кровью, хотел было взглянуть, не поранил ли тот голову, но к вящей неожиданности принца ребёнок закрыл руками другую половину лица, так плотно, что казалось — он скорее умрёт, чем позволить принцу посмотреть.
Се Лянь утешительно произнёс:
— Не бойся, всё хорошо, я просто хочу осмотреть твои раны.
Мальчик прижал ладошки к лицу ещё сильнее, принц мог увидеть лишь огромный чёрный глаз, в котором плескался страх. Этот страх не походил на боязнь, что принц его ударит. Мальчишка, более вероятно, боялся что-то ему показать.
Глядя на маленькое личико и огромный глаз, Се Лянь подумал, что уже где-то видел это дитя, и чуть сощурился. Ци Жун решил, что лицо принца исказилось злостью, и выпалил:
— Мой царственный брат, этот мелкий задохлик вчера испортил твоё великое торжество, я помог тебе отвести душу. Не волнуйся, я знаю меру, смерть ему не грозит.
И ведь действительно! Принц держал на руках того самого ребёнка, который вчера на Празднике фонарей во время торжественного шествия в честь жертвоприношения Небесам свалился с городской стены!
Неудивительно, что мальчик показался Се Ляню знакомым. На нём даже одежда была та же самая, что и вчера, только теперь стала ещё грязнее после побоев и того, как Ци Жун проволок его в мешке по земле, поэтому совершенно не представлялось возможным разглядеть её прежний вид, не говоря уже о самом мальчике. Се Лянь, не в силах сдержать гнев, заорал на Ци Жуна:
— Кто сказал тебе, что мне нужно отвести душу??? Причём здесь дитя? Это ведь не его вина!
Ци Жун тут же нашёлся с ответом:
— Разумеется, это его вина. Если бы не он, разве советник стал бы тебя ругать?
Они наделали такого шума, что зевак вокруг собиралось всё больше, прохожие начали шептаться. Как раз вовремя подоспел Му Цин. Увидев его, Ци Жун указал на юношу кнутом и с упрямым выражением, к которому добавилась ещё и злость, бросил:
— И ещё этот твой слуга. При одном взгляде на него становится ясно, что он не из тех, кто знает своё место. Если ты сейчас не научишь его должной покорности, рано или поздно он взбунтуется и пройдётся по твоей голове. Я хотел помочь тебе проучить нахала, а ты вместо благодарности защитил его, а на меня пожаловался. Дядюшка и тётушка отругали меня, да ещё приказали забрать у меня золотую повозку. Брат, это мой подарок на день рождения! Я больше двух лет мечтал о ней!
Му Цин окинул Ци Жуна абсолютно безэмоциональным взглядом. Се Лянь же так сильно разозлился, что даже рассмеялся:
— Мне не нужны от тебя такие поступки «во благо». Скажи, ты правда желал помочь мне отвести душу? Или хотел отвести душу сам?
Ци Жун воскликнул:
— Брат, зачем ты так говоришь? Я ведь на твоей стороне. Что я сделал не так?
Се Лянь, понимая, что объяснить ничего не получится, сказал:
— Ци Жун, послушай внимательно, с сегодняшнего дня и впредь тебе запрещается трогать этого ребёнка даже пальцем, ты меня слышал?!
В этот момент Се Лянь ощутил, как на шее что-то сжалось. Всё ещё гневаясь, он удивлённо замер и опустил взгляд, увидев, что ребёнок зарылся лицом у него на груди, ручками крепко обхватив принца за шею. Се Лянь почувствовал, что малыша бьёт дрожью, и решил, что у него что-то болит, поэтому взволнованно спросил:
— Что такое?
Ребёнок с ног до головы был покрыт землёй, песком и кровью, и теперь вся эта грязь осталась на белых одеяниях Се Ляня. Но принц не придал этому ни малейшего значения, лишь осторожно похлопал мальчика по спине, успокаивая его, и уверенно произнёс:
— Всё в порядке. Я прямо сейчас отведу тебя к лекарю.
Мальчонка не ответил, только прижался ещё сильнее. Крепко, не желая отпускать, будто держался за спасительную соломинку, от которой зависела его жизнь. Ци Жун, видя, что Се Лянь совершенно не испытывает к нему признательности, да ещё направил всё внимание на какого-то незнакомого мальчишку, запачкавшего одеяния принца тёмно-грязными кровавыми следами, разгневался так, что его душа воспылала от досады. Юноша взмахнул кнутом и нацелил удар ровно в голову ребёнка. Но Фэн Синь, который как раз стоял поблизости, в тот же миг взлетел в воздух и отбил руку Ци Жуна ударом ноги.
Раздался неприятный хруст, затем громкий крик Ци Жуна. Кнут упал на землю, а рука юноши согнулась под неестественным углом, безвольно повиснув. Сам Ци Жун, всё ещё не в силах поверить в случившееся, лишь спустя какое-то время медленно поднял голову и зло уставился на Фэн Синя, выплюнув слово за словом:
— Как… ты… посмел сломать мне руку!
Фраза сквозила пронизывающим до костей холодом. Фэн Синь же лишь после осознал, что натворил, его лицо мгновенно переменилось. И ещё сильнее, чем его собственное, исказилось лицо Му Цина.
Как бы Ци Жун ни был ненавистен им, это дело одно. Но если кто-то, будучи телохранителем, вдруг совершал ужасную оплошность — ломал руку представителю царственного рода — это уже совершенно другое!
Даже с ребёнком на руках и толпой зевак за спиной, в непростом для уклонения положении, Се Лянь всё равно смог бы с лёгкостью увернуться от удара, если бы понадобилось. Но Ци Жун напал слишком агрессивно и столь внезапно, что Фэн Синь не успел даже подумать, как тут же вмешался. Теперь положение становилось ещё более запутанным, принц не мог это предотвратить, да и не собирался тратить время. Одежда на груди Се Ляня совсем запачкалась кровью, но он не стал снимать её: малейшее промедление могло стоить ребёнку жизни. Поэтому принц на месте принял решение, сделал глубокий вдох и громко объявил:
— Уважаемые собравшиеся, если сегодня кого-то из вас коснулось данное происшествие и вы понесли убытки, прошу вас пока записать масштабы потерь, позднее я возмещу всё разом. Ни в коем случае не откажусь от ответственности! — Принц повернулся к Фэн Синю и Му Цину. — Первым делом нужно спасти ребёнка. Уведите Ци Жуна, не позволяйте ему снова творить бесчинства на улицах! — договорив, принц с мальчиком на руках развернулся и помчался в сторону императорского дворца. Фэн Синь повиновался приказу, его лицо приняло обычное выражение, юноша одной рукой подхватил негодующего Ци Жуна за шиворот и побежал следом за принцем. Караульные на воротах императорского дворца, увидев наследного принца, который ушёл всего час назад, а теперь ураганом влетел обратно, подивились, но, разумеется, препятствовать не посмели. Поэтому Се Лянь сразу побежал к придворным лекарям. Приказав Фэн Синю и Му Цину, которые держали Ци Жуна, оставаться снаружи, он сам вошёл во внутренние покои.
Его Высочество наследный принц крайне редко возвращался во дворец и ещё реже отдавал кому-то приказы, поэтому лекари, разумеется, немедленно сбежались на зов. Се Лянь посадил мальчика на стул и сказал:
— Простите, что затрудняю вас. Мальчишку только что избили несколько взрослых, потом затолкали в холщовый мешок и проволокли по земле. Будьте любезны, помогите мне осмотреть, не поранил ли он голову. Это вопрос первостепенной важности.
Лекарям раньше никогда не приходилось видеть, чтобы кто-то из членов правящего дома или аристократии врывался к ним с каким-то дикарём-замарашкой и просил его вылечить. Однако они всегда беспрекословно исполняли указы, поэтому тут же согласно закивали. Один из них обратился к мальчику:
— Малыш, для начала опусти руки.
Но мальчик, который вёл себя крайне послушно, пока Се Лянь нёс его на руках, вдруг начал упрямиться — ни в какую не соглашался опускать руки, закрывая правую половину лица. Каким бы терпением ни обладали лекари, если больной не даёт себя лечить, они ничего не могли поделать. Все посмотрели на Се Ляня.
— Ваше Высочество, он…
Се Лянь мягко поднял ладонь.
— Возможно, он просто боится незнакомых. Всё в порядке, предоставьте это мне.
Мальчик сидел на стуле, и чтобы поравняться с ним взглядом, принцу пришлось чуть наклониться. Он склонил голову набок и спросил:
— Как тебя зовут?
Ребёнок устремил на него неотрывный взгляд огромного глаза. В чёрном зрачке отразилась белоснежная фигура принца. Такой взгляд менее всего ожидаешь увидеть от маленького ребёнка, и если уж подбирать описание, как нельзя лучше подойдёт сказанная Фэн Синем фраза — «будто одержимый, словно в него вселился демон».
Помолчав, мальчик опустил голову и ответил:
—Хун[114]…
Его голос звучал тихо, притом низко и немного неразборчиво, будто он не хотел отвечать и в то же время немного стеснялся. Се Лянь смутно расслышал слово «Хун», после чего спросил:
— Сколько тебе лет?
Малыш ответил:
— Десять.
Се Лянь задал вопрос просто так, чтобы рассеять настороженность мальчишки, но услышав, как тот робко ответил «Десять», удивлённо замер и подумал: «Я был уверен, что ему только семь, самое большее — восемь, а оказалось, уже десять? Малыш в самом деле ужасно исхудал».
Помолчав, Се Лянь мягко улыбнулся:
— Сейчас лекари осмотрят твои раны. Не бойся, опусти руки, ладно?
Мальчик нерешительно замотал головой. Се Лянь спросил:
— Почему ты не соглашаешься?
Ребёнок долго молчал, прежде чем ответить:
— Уродец.
Ответив лишь одним словом, он окончательно отказался опускать руки и показывать лицо, как бы его ни уговаривали. Се Лянь поклялся, что не станет называть его уродцем, обещал не смотреть, даже отвернуться… Ничего не помогало. В столь юном возрасте мальчик оказался на редкость упрямым. Делать нечего, лекарям оставалось только задать ребёнку несколько вопросов, потом попросить назвать несколько чисел, которые они показали на пальцах, чтобы убедиться, что у мальчика не кружится и не болит голова, что он прекрасно всё видит, а затем приступить к осмотру и лечению ран на теле.
В процессе осмотра лекари явно выражали недоумение, то и дело цокая языком от удивления. Се Лянь, который всё время стоял рядом спросил:
— Уважаемые, что с ним?
Один из лекарей, не выдержав, поинтересовался:
— Ваше Высочество, этого ребёнка в самом деле избили и протащили в мешке по земле?
Се Лянь даже растерялся на мгновение, прежде чем переспросить:
— Считаете, я мог солгать?
— В таком случае, это весьма… поразительно. Нам ещё не приходилось встречать таких стойких людей как он. У него сломаны пять рёбер и нога, по всему телу множество ушибов и ран, и, тем не менее, он всё ещё может сохранять ясное сознание, сидеть, стоять и отвечать на вопросы. Такое не всегда под силу даже взрослому, что уж говорить о десятилетнем ребёнке?
Се Лянь, услышав о столь тяжёлых ранах, ощутил, как гнев на Ци Жуна разгорелся в душе с новой силой. Потом взглянул на мальчишку, который сидел на стуле, будто бы вовсе не чувствуя боли, и лишь украдкой неизменно поглядывал на принца своим огромным чёрным глазом. Заметив, что Се Лянь поймал его взгляд, он тут же отвернулся.
У Се Ляня поведение ребёнка вызвало улыбку и жалость. Принц спросил лекарей:
— Раны этого дитя излечимы?
Один из лекарей, заново накладывая бинты на голову ребёнка, ответил:
— Вне всяких сомнений.
Эти слова успокоили Се Ляня, он кивнул:
— Благодарю вас за труды.
Внезапно придворная служанка объявила о прибытии Их Величеств государя и государыни. Лекари как по команде повставали с мест и согнулись в приветственном поклоне. Се Лянь перенёс ребёнка на кровать и сказал:
— Пока полежи здесь, отдохни. — Подумав, что раз мальчик боится незнакомцев и может испугаться сильнее при виде толпы, которая сейчас нагрянет, принц опустил занавеску над кроватью, затем поднялся и отошёл.
В зал вошли государь и государыня в сопровождении свиты из придворной охраны и служанок.
— Наш царственный сын, почему ты в спешке вернулся во дворец, едва покинув его чертоги? Ты поранился где-то по дороге? — спросила государыня с побледневшим лицом.
— Прошу вас не беспокоиться, матушка. Я не поранился. Но пострадал другой человек.
Как раз в этот момент Ци Жун подал голос из своего угла:
— Тётушка, спасите меня!
Государыня лишь тогда с немалым удивлением обнаружила, что рядом стоит Фэн Синь, крепко держащий Ци Жуна, не давая тому вырваться. Женщина переживала лишь за благополучие и безопасность собственного сына, поэтому сначала больше никого вокруг не замечала, но теперь, увидев, спросила:
— Жун-эр? Что всё это значит?
Государь же, нахмурившись, спросил:
— Фэн Синь, почему ты держишь князя Сяоцзина, будто преступника?
Прибытие Его Величества обязывало Фэн Синя, Му Цина и всех остальных присутствующих немедленно отвесить поклон со сложенными перед собой руками. Но поскольку Фэн Синь держал Ци Жуна, он не мог совершить предписанные действия и оказался в весьма щекотливом положении. Се Лянь объяснил:
— Я приказал ему схватить Ци Жуна.
Ци Жун, придерживая правую руку, пожаловался:
— Тётушка, у меня сломана рука.
Но государыня ещё не успела пожалеть его, когда Се Лянь сурово ответил:
— Ты лишь сломал руку, а что произошло с тем ребёнком?
Государь спросил:
— С каким ребёнком?
— С десятилетним мальчиком, у которого не хватило бы сил даже на то, чтобы связать курицу, у которого и так-то слабое тельце. Ци Жун послал своих слуг, чтобы избить его. Если бы малыш не оказался на редкость живучим, боюсь, уже лежал бы бездыханным, забитый до смерти!
Ци Жун, будто услыхав какую-то смешную шутку, округлил глаза и возмутился:
— Десятилетний ребёнок, который и курицу не связал бы? Слабое тельце? Братец, ты просто не знаешь, насколько этот задохлик оказался злобным, диким и яростным в драке. Это лишь перед тобой он притворяется жалким. Я послал за ним полдюжины слуг, но им не удалось сдержать мелкого демона, он дрался, пинался, кусался и царапался, так что мои люди теперь истекают кровью. Если бы он не разозлил меня, стал бы я тащить его по земле за повозкой?
Эти слова заставили и государя, и государыню перемениться в лице.
Се Лянь сделал глубокий вдох и выкрикнул:
— Закрой рот! Думаешь, совершённый поступок сделал тебе великую честь?
Ци Жун обыкновенно вёл себя достаточно дерзко на людях, разве подобное безобразное поведение могло остаться незамеченным простыми жителями столицы? А те, кто заметил, не отказались бы обсудить его в свободное время за чаем, разнося сплетни.
Государь, лицо которого слегка потемнело, сначала посмотрел на жену, потом приказал:
— Уведите князя Сяоцзина. Лекари, займитесь его рукой. Отнять его золотую повозку и запереть на месяц без права покидать дворец, пусть подумает над своим поведением.
Охранники за спиной государя ответили «Есть» и подошли к Фэн Синю, чтобы забрать Ци Жуна. Лишь после этого Фэн Синь отпустил пленника.
Последний же, явно смирившись со своей участью, лишь хмыкнул:
— Ну и забирайте, всё равно я уже понял, что прокатился на ней сегодня в последний раз.
Не услышав в его словах и тени раскаяния, государыня тяжело вздохнула. Се Лянь произнёс:
— Вижу, если запереть его лишь на месяц, в следующий раз он опять возьмётся за старое. Необходимо ужесточить наказание.
Ци Жун потрясённо застыл и возмутился:
— Мой царственный брат, ты… — Затем тут же закатил глаза и сказал: — Ладно. Я признаю, что был неправ. Ваше Величество, какое бы наказание меня ни постигло, Ци Жун готов его принять. — Следующей фразой он внезапно перевёл разговор в другое русло: — Вот только… не следует ли также подвергнуть наказанию слугу Его Высочества? Дядюшка, тётушка, ведь мою руку сломал не кто иной, как этот Фэн Синь!
Государь немедленно перевёл взгляд на Фэн Синя, на его лице сверкнула вспышка удивления и гнева. Фэн Синь чуть опустил голову, Му Цин же, не привлекая внимания, отступил в сторону от него на пару шагов.
Государь ледяным тоном произнёс:
— Фэн Синь, ты относишься к свите, сопровождающей Его Высочество. Наш сын весьма высоко тебя ценит, но неужели это заставило тебя забыть о своём положении и возгордиться? Твой долг — служить Его Высочеству. И как ты исполняешь свои обязанности? Кто позволил тебе ударить двоюродного брата наследного принца, князя Сяоцзина?
Фэн Синь, слушая, приготовился встать на колени. Но Се Лянь возразил:
— Нет нужды в коленопреклонении.
Фэн Синь обязан был в первую очередь повиноваться Се Ляню, и даже если сам Его Величество велел что-то сделать, приоритетом для юноши всё же оставался приказ Его Высочества, поэтому он не завершил жест покаяния. От этого лицо государя сделалось ещё более сердитым.
Се Лянь произнёс:
— Фэн Синь действительно сломал Ци Жуну руку, это правда. Но, обращаясь к причинам случившегося, скажу, что он сделал это для защиты своего господина. Кроме того, Ци Жун первым совершил серьёзный проступок, вины Фэн Синя здесь нет, почему же он должен преклонять колени?
Государь ответил:
— Не имеет значения, почему он так поступил, его действия — оскорбление князя Сяоцзина. Господин и слуга — не равны, существует чёткая грань между высшими и низшими чинами. Не говоря уже о преклонении колен, даже если я, глава государства, прикажу прямо сейчас всыпать ему сотню палок в наказание, в этом не будет ничего неподобающего.
Государь относился к Ци Жуну далеко не с такой теплотой, как государыня, но всё же Ци Жун являлся представителем правящего дома, а значит обладал неприкосновенностью.
И сам Ци Жун, прекрасно это понимая, ехидно скосил глаза.
— Нет нужды в наказании палками, это всё-таки слуга моего царственного брата, мне бы не хотелось ставить его в чересчур затруднительное положение. Я лишь хочу, чтобы он сломал руку и себе тоже, а потом трижды поклонился мне в ноги, и тогда я откажусь от каких-либо обвинений.
Государь ответил медленным кивком, кажется, посчитав это справедливым. Се Лянь же возразил:
— Если вы желаете наказать Фэн Синя, сначала придётся наказать меня. Он — мой слуга, и, во-первых, не совершил ничего предосудительного, во-вторых, даже если и совершил, то подчиняясь моему приказу. Поэтому я приму наказание вместо него.
Когда он сказал так, на лице государя промелькнула вспышка гнева.
В большинстве своём, все отцы и сыновья под небом рано или поздно переживают подобные перемены. Когда ребёнок ещё маленький, он смотрит на отца как на величайшего в мире героя и образец для подражания, восхищается им без меры. Но когда он достигает определённого возраста, то постепенно начинает подвергать сомнению всё, что ранее знал об отце, иногда доходит до постепенного неприятия, и обе стороны в итоге никак не желают признавать друг друга.
Основной причиной восхождения Се Ляня на гору Тайцан было искреннее стремление к постижению боевого искусства и «дао», пути. Однако для него не играло большой роли, где именно постигать дао и в каком статусе его постигать.
Так называемое «дао» или «путь», если обратиться к первоначальному значению слова, означает «дорогу, по которой идёт человек». Главное — всем сердцем следовать этому пути, и тогда любое место может стать подходящим для совершенствования тела и духа, вовсе не обязательно соблюдать все формальности, вроде традиционного уединения в горном монастыре. Се Лянь всячески настаивал на последнем условии лишь потому, что понимал — ему не удастся поладить с отцом, оставшись во дворце.
Се Лянь являлся драгоценным наследником государства Сяньлэ, и как только он родился, государь чётко распланировал весь его жизненный путь в соответствии с правилами. Пока принц был мал, это не приносило хлопот — какие хлопоты мог принести маленький ребёнок? Се Лянь нуждался лишь в присутствии родителей рядом, чтобы вместе с ними строить замки из золотых листков, резвиться и играть. Но по мере взросления Се Лянь всё чаще замечал, что его отец — не только его отец, но ещё и глава государства. Очень многое в их образе мыслей и действях совершенно не совпадало. К примеру, одной из самых нелюбимых вещей Се Ляня являлось пресловутое величие царственного рода.
И раз уж их мировоззрения не сошлись, лучшим решением стало отдалиться друг от друга. Каждый раз по возвращении во дворец Се Лянь старался больше времени провести за тёплыми разговорами с матерью, но никогда не стремился открывать своё сердце отцу. Каждый из них крайне редко проявлял инициативу в общении с другим, и каждый раз государыня выступала между ними примирителем.
Упрямство и бескомпромиссность между отцом и сыном длились уже несколько месяцев, и теперь Се Лянь неизменно стоял на своём, не желая уступать. Государь же произнёс:
— Хорошо! В таком случае, ты примешь наказание вместо него, да только сможешь ли!
Се Лянь ответил:
— Разумеется!
Государыня, видя, что отец и сын вновь схлестнулись, взволнованно воскликнула:
— Ну зачем же вы так?!
Как вдруг Фэн Синь, который за всё это время не произнёс ни звука, поднял левую руку и нанёс ею удар по правой. Раздался хруст, все потрясённо повернулись на звук и увидели, что правая рука Фэн Синя безвольно повисла, так же как у Ци Жуна. Се Лянь удивлённо и разгневанно закричал:
— Фэн Синь!
На лбу Фэн Синя выступили капли холодного пота. Без лишних слов юноша встал на колени в направлении Ци Жуна и со стуком отбил три поклона лбом. Се Ляню так и не удалось его остановить.
Ци Жун, весьма довольный собой, расхохотался:
— Так и быть! Моё Превосходительство, пускай нехотя, но прощает тебя. А сделал бы сразу, как я говорю, и никакой проблемы не возникло бы.
Невзирая на собственную сломанную руку, Ци Жун уходил в бодром и приподнятом настроении, будто только что одержал победу в бою. Фэн Синь по-прежнему стоял на коленях. Му Цин наблюдал за происходящим со слегка посеревшим лицом, его мысли были недоступны для окружающих.
Се Лянь же резко развернулся к отцу и гневно выкрикнул:
— Ты!..
Фэн Синь левой рукой придержал его:
— Ваше Высочество!
Государыня тоже потянулась, чтобы удержать принца. Се Лянь понимал, что Фэн Синь, поскольку находился при нём с четырнадцати лет и пользовался сердечным отношением государыни, не мог видеть, как ссорятся отец и сын, и как из-за этого страдает государыня. Лишь потому так поступил. И теперь принц не смел допустить, чтобы благое намерение Фэн Синя пропало даром — пришлось, скрепя сердце, стерпеть обиду, невзирая на то, что в душе вовсю бушевало пламя гнева. Выражение лица государя постепенно успокоилось и стало невозмутимым, после чего мужчина покинул зал.
Государыня, которой Фэн Синь всегда нравился, со вздохом произнесла:
— Ох, милое дитя, тебе пришлось несправедливо пострадать.
Фэн Синь ответил:
— Прошу вас, государыня, ни в коем случае не говорите так. Это долг моей службы, вот и всё.
После его слов взгляд Му Цина сверкнул, и юноша будто бы беззвучно усмехнулся.
Се Лянь закрыл глаза и произнёс:
— Матушка, если вы в самом деле не можете справиться с Ци Жуном, тогда заприте его.
Государыня вздохнула, кивнула, потом покачала головой и отправилась вслед за мужем.
Се Лянь подозвал лекаря, чтобы тот занялся рукой Фэн Синя. Принц сказал:
— Фэн Синь, прости.
Как только все ушли, Фэн Синь немедля сменил выражение лица и насмешливо бросил:
— За что тут извиняться? Раз уж я посмел его ударить, неужели испугался бы мести? — Помолчав, он попросил: — Ваше Высочество, конечно, ты прав в стремлении наказать Ци Жуна. Но всё же, прошу, не стоит конфликтовать с Его Величеством. Его Величество — глава государства, а также человек, старший по возрасту. Он мыслит иначе, чем мы с тобой. А если вы начнёте ругаться, государыня расстроится, глядя на вас. У неё и без того немало поводов для переживаний.
Да разве Се Лянь сам не ведал, что у его матери немало поводов для переживаний?
Мать Ци Жуна приходилась государыне единоутробной младшей сестрой, между ними существовала глубокая привязанность. В молодости, ещё ничего не смысля в жизни, младшая сестра впервые влюбилась и всем сердцем жаждала свободы. Поверив сладким речам возлюбленного, она разорвала оговоренную помолвку и сбежала с телохранителем из императорской охраны. Но оказалось, что вышла она за подлеца — не прошло и полугода их жизни в домике, похожем на собачью конуру, где приходилось ютиться августейшей особе, привыкшей к роскоши, тот телохранитель показал свою истинную натуру. Он предавался пьянству и разгулу, а когда родился Ци Жун, стал поднимать руку на жену и сына. В конце концов, для матери с ребёнком такая жизнь сделалась невыносимой. Когда Ци Жуну исполнилось пять, женщина, понурив голову, вернулась во дворец, взяв с собой сына. Поскольку она давно стала героиней скандальных слухов о знатной семье, целыми днями женщина не покидала дворца и остаток жизни провела в грусти и печали, окружая всё большей любовью лишь единственного сына.
К несчастью, однажды, во времена смуты, мать Ци Жуна, чтобы защитить государыню, закрыла её от шальной стрелы. А перед смертью доверила Ци Жуна своей сестре.
Государыня посчитала своим долгом отдать все силы на воспитание мальчика. Но… чужой ребёнок всегда приносит множество хлопот. Его трудно воспитывать — излишнюю строгость легко спутать с жестокостью, а в память о любви к сестре государыня жалела ребёнка, относилась к нему с состраданием; не воспитывать тоже нельзя — ведь если всё спускать с рук, ребёнок станет таким, как сейчас. При отсутствии каких-либо ограничений в будущем положение только усугубится. Государыня часто пребывала в недоумении — ведь она относилась к Се Ляню и Ци Жуну практически одинаково, почему же воспитанные ею дети столь сильно различались характерами?
В этот момент Се Лянь вдруг вспомнил о мальчике, который по-прежнему лежал на кровати для больных. Подняв занавеску, принц увидел, что ребёнок в какой-то момент снова сел и, кажется, только что подглядывал за происходящим сквозь просвет между занавесками. Но стоило Се Ляню отодвинуть занавесь, и мальчик снова послушно улёгся.
— Случившаяся ссора не напугала тебя? — спросил принц. — Не обращай внимания, ты здесь ни при чём.
К принцу обратился лекарь:
— Ваше Высочество, мы закончили перевязывать раны ребёнка. Теперь ему необходим лишь покой и отдых.
Се Лянь склонил голову:
— Благодарю за ваш труд. — Затем вновь наклонился к мальчику и спросил: — Где твой дом? Мне проводить тебя?
Ребёнок покачал головой:
— Дома нет.
Фэн Синь, чья рука теперь висела на повязке, подошёл ближе и спросил:
— У него нет дома? Неужели он и правда нищий попрошайка?
Судя по худобе и маленькому росту ребёнка, а также запачканной одежде, предположение было более чем вероятно. Если ему некуда возвратиться, бросить его во дворце или же выкинуть на улицу нельзя, поэтому Се Лянь, немного поразмыслив, сказал:
— Раз так, давайте пока заберём его с собой на гору Тайцан.
К всеобщей неожиданности Му Цин произнёс:
— Он лжёт.
Человек, поднимаясь наверх, остаётся человеком. Человек, опускаясь вниз, остаётся человеком.
Се Лянь повернулся к Му Цину.
— Что это значит?
— В столице все беспризорники, которым некуда возвращаться, держатся вместе. Они часто просят милостыню неподалёку от моего дома, и я знаю каждого в лицо. А этого ребёнка никогда не видел.
Мальчик смотрел на Му Цина, не произнося ни звука.
Фэн Синь с сомнением спросил:
— И у кого они просят милостыню? У тебя что ли? И ты подаёшь?
Му Цин уставился на него и ответил:
— От них не отвязаться. Что ещё остаётся, кроме как подать?
Но Фэн Синю всё же рассказ юноши казался невероятным, он замолчал, бросив лишь короткое «О».
Се Ляню захотелось смеяться, глядя на то, как общаются эти двое. Му Цин же добавил:
— Кроме того, на его одежде много заплаток, и судя по стежкам, наверняка это недавняя работа кого-то взрослого. У него дома есть по меньшей мере один старший. Может быть, условия не слишком хорошие, но он определённо не бездомный попрошайка.
Се Лянь, конечно, никогда бы не обратил внимания на то, как сделаны стежки на заплатках, как и не различил бы, взрослый ли их оставил. Но Му Цин когда-то был слугой в монастыре Хуанцзи и у себя дома тоже часто выполнял мелкие поручения. Присмотревшись внимательнее, принц убедился в его словах и потому спросил ребёнка:
— У тебя дома есть кто-то взрослый?
Мальчик покачал головой. Му Цин произнёс:
— Несомненно, есть. Если он не вернётся, скоро домашние наверняка станут беспокоиться.
Ребёнок выпалил:
— Нет, не станут! Никого нет!
Он будто больше всего на свете боялся, что его отправят домой: договорив, мальчишка протянул руки, словно хотел обнять Се Ляня. Но его одежда по-прежнему была запачкана кровью и грязью, поэтому Фэн Синь не смог больше выносить выходок мальчика.
— Что творит этот ребёнок? Только что он переволновался, это можно понять. Но неужели он до сих пор не понимает? Это — Его Высочество наследный принц! Его Высочество наследный принц, ясно тебе?
Мальчишка мгновенно отдёрнул руки, но, тем не менее, сказал, глядя на Се Ляня:
— Поругался с домашними, меня и выгнали. Я давно скитаюсь, пойти мне некуда.
Троица переглянулась. Спустя некоторое время Фэн Синь спросил:
— И что с ним теперь делать?
Один из лекарей предложил:
— Если вам это в тягость, Ваше Высочество, вы можете оставить его здесь и приказать слугам присматривать за ним.
Помолчав минуту, Се Лянь отрицательно качнул головой.
В конце концов, он поддался опасениям, что Ци Жун не успокоится и выберется из заточения, чтобы причинить ребёнку вред. Принц сказал:
— Видимо, всё-таки лучше будет, если я присмотрю за ним, пока его раны не заживут. Судя по всему, его семья тоже не в состоянии как следует позаботиться о ребёнке. Фэн Синь, когда пойдёшь уладить вопросы с теми торговцами, чьи лавки перевернул Ци Жун, пошли людей узнать, где живут родители мальчика. Достаточно просто известить их, чтобы они не переживали за него.
Фэн Синь кивнул:
— Хорошо.
Одна его рука так и висела на повязке, а другой он собрался поднять мальчишку за шиворот.
Се Лянь со смехом произнёс:
— Ты ведь пострадавший, лучше оставь эту затею.
Фэн Синя же слова принца не остановили:
— Я сломал одну руку, но другая-то в порядке. Даже если бы повредились обе руки, я бы взял его за ворот зубами и так бы смог унести на гору.
Му Цин незаметно закатил глаза и вмешался:
— Брось, лучше предоставь это мне.
Однако он успел сделать лишь шаг, когда мальчик без посторонней помощи спрыгнул с кровати и сказал:
— Я могу идти сам.
Когда протест, ранее видимый лишь на лице мальчишки, обернулся словами, второй шаг Му Цина стал несколько неуместным, и юноша не знал, стоит ли вообще его делать. Се Лянь же, глядя на ребёнка, который сломал пять рёбер и ногу, но всё ещё был полон сил, словно тигр или дракон, совершенно не мог определиться, как реагировать в таком случае — посмеяться или же пожалеть малыша? В итоге принц воскликнул:
— Давай-ка без беготни! — после чего склонился и поднял мальчика на руки.
Троица покинула дворец вместе с ребёнком. Се Лянь ужасно переживал из-за происшествия на улице, виновником которого стал Ци Жун, потревоживший людей и перевернувший немало торговых лавок. Принцу было стыдно показываться на глаза простым жителям столицы, поэтому всю дорогу они передвигались скрытно, не решаясь привлекать внимания, и шли исключительно по маленьким улочкам. Мальчик всё время послушно сидел на руках Се Ляня, не издавая ни звука, поскольку ему сказали не шуметь. Фэн Синь возмущённо уставился на ребёнка и произнёс:
— Вчера малец пнул меня, а сегодня вот как себя ведёт. Он точно из тех, кто обращается с людьми в зависимости от их положения.
Му Цин возразил:
— Это же Его Высочество наследный принц. Разумеется, он намного сильнее вызывает симпатию, чем обычный человек.
По какой-то неизвестной причине, даже если Му Цин говорил что-то хорошее, в его словах всё равно слышались не слишком приятные нотки. Фэн Синь на этот раз не стал обращать на него внимания. Спустя некоторое время пути Фэн Синь произнёс:
— Нет. Мне всё же кажется, что тебе, Ваше Высочество, не подобает показываться людям на глаза с неизвестно откуда взявшимся ребёнком на руках.
— Что здесь такого?
— Ты же Его Высочество наследный принц! — Говоря это, он как раз приглядел в переулке впереди оставленную кем-то старую и наполовину поломанную ручную телегу, поэтому предложил: — Повезём его на телеге!
Му Цин тут же откликнулся:
— Скажу сразу, я не собираюсь везти это создание в гору на себе.
Фэн Синь бросил:
— Никто и не ждал, что ты вызовешься.
Юноша протянул руку и забрал ребёнка из объятий Се Ляня. Оказавшись на его руках, мальчик опять начал вырываться, поэтому Се Лянь сказал:
— Ладно, не стоит. Может, эта телега ещё кому-то нужна!
Однако Фэн Синь уже усадил ребёнка на телегу. Именно в этот момент неподалёку вдруг раздался голос:
— Это же… наследный принц, да?
Кто-то тут же громко подхватил:
— Да, да, да! Это точно наследный принц! Вчера его маска упала, я своими глазами видел его лицо! Это он!!!
— Держите его!!!
Сердце каждого из путников пропустило удар. Се Лянь, разумеется, вовсе не считал себя виноватым за случившееся вчера во время шествия, но всё же понимал, что его убеждения могут и не совпадать с образом мыслей других людей. Внезапное прекращение выступления Воина, радующего богов, — чрезвычайно дурной знак. Члены правящего рода и представители аристократии опасались, что когда вчерашнее воодушевление в сердцах простых людей немного уляжется, они придут в себя и станут повсюду спрашивать, что же означает такое происшествие, и, скорее всего, не будут столь же снисходительны к виновнику. Если прибавить к этому сегодняшний переполох на улице, учинённый Ци Жуном, который тоже мог вызвать всеобщее негодование, оказаться сейчас в окружении недовольных было бы не слишком приятно. Оставив лишние размышления, Му Цин сорвался с места и потащил принца за собой.
— Ваше Высочество, бежим!
Фэн Синь, хватаясь за ручки телеги, тоже поторопил:
— Ваше Высочество, у меня сломана рука, я не смогу удержать разбушевавшуюся толпу, уходите!
Но люди с главной улицы уже взволнованно затекали в переулок, отрезая все дороги к бегству. Отступать было некуда, и вот уже бесчисленное множество глаз окружили троицу с ребёнком со всех сторон. Се Лянь, отбросив страх, подумал: «Ничего, изобьют — и ладно! Просто не стану отбиваться в ответ!»
Кто же мог подумать, что нахлынувшая толпа вовсе не намеревалась, как ожидалось, избивать их. Вместо этого к принцу протянулось множество рук, которые подхватили его и стали качать, дружно восклицая:
— Его Высочество наследный принц!
Се Ляня несколько раз подбросили в воздух, однако его лицо так и осталось на редкость невозмутимым. Люди наперебой голосили:
— Ваше Высочество наследный принц, ваш прыжок вчера на улице Шэньу был просто бесподобен!
Кто-то восхищался:
— И появление тоже выше всяческих похвал! Правда-правда, тогда я даже решил, что сам Император Шэньу лично почтил нас своим присутствием, я весь мурашками покрылся!
Кто-то заверил:
— Ваше Высочество, вы правильно поступили, когда спасли ребёнка! Чужая жизнь — это тоже жизнь, разве маленький мальчик из такой как мы бедноты — не живой? На вашем месте я бы поступил так же!
Кто-то возмутился:
— Точно. Сегодня я слышал чьё-то заявление, будто Его Высочество провалил важное событие. Я просто не смог слушать дальше. Ведь если бы со стены свалился кто-то из родственников самого государя, те люди наверняка заговорили бы по-другому. Ваше Высочество, ни в коем случае не обращайте внимания на таких людей!
— Только Его Высочество по-настоящему заботится о нас…
В самом начале принц готовился к худшему, затем его посетила растерянность, но в итоге ему передалось разгорячённое волнение, исходящее от людей вокруг. Толпа облепила Се Ляня со всех сторон и вынесла на улицу, где собралось ещё больше народу. Фэн Синя, Му Цина и мальчика оттеснили далеко прочь, к принцу было не протолкнуться, оставалось лишь передвигаться вперёд вместе с огромным шествием. Бесконечное море людей вовсе не уступало по численности процессии на вчерашнем торжестве. Каждый раз, когда Се Лянь пытался уйти, его уверенно заталкивали обратно в толпу и поднимали высоко-высоко, не давая спуститься.
Принцу невольно стало смешно, и в то же время спокойно на душе: «Мнения наставников и простого люда совершенно противоположны. Как видно, правда на моей стороне».
Когда они вернулись на гору Тайцан, заходящее солнце пылало на горизонте ярко, как и сотни лет до этого.
Пройдя через высокие горные врата, они поднимались по длинной тропе, вымощенной голубовато-серым камнем, и всё время встречали по пути монахов, которые то спускались, то поднимались, кто-то шёл с вёдрами по воду, кто-то тащил на спине вязанки дров. Все без исключения приветствовали Се Ляня и его спутников, многие при этом изумлённо оглядывали их необычный квартет в повозке — причём тащил повозку Фэн Синь, одной рукой, словно усердный молодой и крепкий чёрный буйвол. Се Лянь и Му Цин вначале сдержанно и старательно улыбались, но после, не в силах больше держать улыбки, перестали обращать внимание на чужие взгляды.
Кленовый лес раскинулся безбрежно, колёса медленно катились по тропе. Во время подъёма на гору Се Лянь слез, чтобы помочь дотолкать телегу до вершины. Настроение у него было прекрасное, поэтому принц решил поговорить с мальчиком, непринуждённо спрашивая:
— Малыш, так как же тебя всё-таки зовут? Хун… а дальше?
Ребёнок, не отрывая от принца взгляда, тихо ответил:
— У меня… у меня нет имени.
— Твоя матушка не дала тебе имя? — удивился Се Лянь.
Мальчик покачал головой:
— Моя мать умерла.
В сердце Се Ляня зародилось сочувствие.
— А как твоя матушка звала тебя раньше?
— Хунхун-эр, — поколебавшись, ответил мальчик.
— У тебя очень милое детское имя[115], — улыбнулся Се Лянь. — Так и я буду звать тебя.
Похоже, Хунхун-эр смущался, стоило ему заговорить с принцем — мальчик тут же низко опустил голову. К тому времени на горы уже спустились сумерки, вдалеке на каждом горном пике зажглись один за другим огни монастырей. Ярче всех горел высочайший пик горы Тайцан — пик Шэньу.
Храм Шэньу на пике был озарён как днём, россыпью ярких звёзд на нём мерцали огни. Засмотревшись на эту картину, Се Лянь издал лёгкий вздох.
Но вздыхал принц вовсе не от печали, а потому, что перед ним предстало слишком прекрасное, и к тому же величественное зрелище. Каждый огонёк представлял собой яркую лампаду, зажжённую в честь божества храма Шэньу. Каждая лампада — это самая искренняя молитва верующего. Чем больше в храме божества зажигают таких негасимых огней, тем больше у него магических сил. Но возможность зажечь лампаду в храме Шэньу при монастыре Хуанцзи трудно купить и за тысячу золотых. Право войти в монастырь и возжечь лампаду в качестве подношения могли получить те, у кого имелись деньги, власть, возможности, неугасимое желание или же благоволение судьбы — одно из пяти условий непременно должно быть выполнено. Однако большинство людей в этом мире не имели совсем ничего из перечисленного.
Четверо путников остановились, задумчиво глядя на сверкающий словно при свете дня храм Шэньу, только выражение лица каждого разительно отличалось от других. Как вдруг послышался довольно знакомый голос, кто-то окликнул:
— Ваше Высочество!
Се Лянь обернулся и увидел молодого человека с бледным лицом, который бежал в их сторону. Им оказался тот караульный ворот Дворца Четырёх. Принц серьёзно спросил:
— Шисюн Чжу, к чему такая спешка?
Монах Чжу увидел Му Цина за спиной принца, и его лицо сделалось несколько сконфуженным. Тогда монах притворился, что не заметил юношу, и обратился к принцу:
— Советник давно вас ищет, он ожидает прямо сейчас в храме Шэньу. Прошу, поднимитесь туда.
Се Лянь послушал и застыл на миг, понимая, что причиной тому наверняка послужило вчерашнее происшествие во время торжественной церемонии.
Принц ответил:
— Хорошо. Прости, что затруднил тебя, шисюн.
Дав наказ Фэн Синю и Му Цину вместе с ребёнком возвращаться во дворец Сяньлэ, Се Лянь один направился на пик Шэньу.
Снаружи храма из большого треножника поднимались струйки дыма, которые окутывали весь храм Шэньу облаками, делая его похожим на сказочный мир. По обеим сторонам от треножника тянулись стройные ряды парящих в воздухе негасимых лампад, которые выстраивались в целую стену. На каждой лампадке правильными и строгими чертами официального стиля — лишу — красовалось имя и молитва верующего, который её возжёг. При входе в храм взгляду предстали такие же ряды негасимых лампад по обеим сторонам зала. Лампады, возжигаемые внутри храма, имели даже бо́льшую ценность, чем те, что горели снаружи.
В конце огромного храмового зала советник как раз подносил зажжённые благовония статуе Императора Шэньу, трое других наставников стояли за его спиной в учтивом поклоне божественному изваянию.
Се Лянь вошёл в зал и слегка склонился, поприветствовав:
— Советник.
Наставники обратились к нему, лишь закончив поклоны, и сделали знак подойти. Се Лянь прошёл к статуе, взял благовония и со всей искренностью преподнёс на алтарь.
Помолчав, советник произнёс:
— Ваше Высочество, мы долго совещались и пришли к выводу, что существует лишь два пути решения того, что произошло во время торжественного шествия.
— Прошу, советник, говорите.
— Первый способ. Найти того ребёнка, что нарушил ход церемониального шествия, чтобы мы с наставниками возложили его на алтарь и провели обряд, лишив его по меньшей мере одного из пяти чувств. В качестве искупления вины.
Се Лянь резко вскинул голову.
— Исключено. — Затем повторил ещё раз, твёрдо и категорично: — Так поступить ни в коем случае нельзя.
Советник кивнул:
— Я знал, что ты ответишь так. Поэтому мы всерьёз обдумываем второй способ.
Се Лянь со всей серьёзностью произнёс:
— Прошу, говорите.
— Второй способ заключается в том, что Ваше Высочество наследный принц добровольно раскается перед всеми жителями государства Сяньлэ, попросит у Небес снисхождения, а затем проведёт месяц в медитации лицом к стене.
Се Лянь непринуждённо ответил:
— Это неприемлемо.
Советник так и застыл, затем добавил:
— Но ведь это не означает, что тебе на самом деле придётся сидеть лицом к стене и медитировать, достаточно просто сделать вид… кхм, — Он вдруг вспомнил, что всё-таки находится перед божественной статуей Императора Шэньу, и тут же заговорил по-другому: — Достаточно просто проявить убедительную искренность.
Се Лянь всё также ответил:
— Неприемлемо.
— По какой причине?
— Советник, сегодня я спускался с горы, и знаете, что я увидел? Простых жителей столицы, которые не только не обвинили меня в происшествии во время торжества, но даже наоборот — высказали немалое одобрение. Это доказывает, что народ моего государства считает мой выбор спасти ребёнка верным. А если сделать так, как вы говорите, а именно — принять наказание за праведный поступок, будто за ошибку, — что тогда подумают люди? Это ведь всё равно что сказать им — спасение человеческой жизни, мало того, что не ценнее строительства семиярусной пагоды[116], но за него ещё и придётся нести наказание! В таком случае, как они будут мыслить, как станут поступать впредь?
— В действительности совершенно не имеет значения, правильный ли это поступок. Сейчас ты должен выбрать из двух путей один. В жизни невозможно и накормить волков, и сохранить всех овец. Наказание понесёт либо тот ребёнок, либо ты.
— Правильный ли поступок — имеет огромное значение. Если непременно нужно сделать выбор, я выбираю третий путь.
Советник растёр точку между бровей.
— Послушай… Ваше Высочество, прости меня за прямоту, но какое тебе дело до того, что они подумают и как помыслят? Сегодня они думают одно, завтра другое. Тебе нет нужды упрямиться из-за подобных мелочей. Поверь мне, люди будут делать то, что должны делать, даже когда ты принесёшь покаяние. Никого не тронет твой поступок, и никто не воспримет тебя в качестве примера для подражания. Лучше мы осмотрительно задобрим тех, кто наверху, это намного важнее.
Спустя некоторое время молчания Се Лянь ответил:
— Советник, честно говоря, с тех самых пор, как я поступил в ученики монастыря Хуанцзи, чем больше я постигаю, тем больше размышляю, и уже давно вынашиваю одну мысль, которую до сих пор не решался озвучить.
— Какую мысль?
— Мы так рьяно почитаем и поклоняемся божествам, но верный ли это путь?
Советник на мгновения потерял дар речи, а после спросил:
— Если мы перестанем поклоняться божествам, прикажешь нам северо-западным ветром питаться[117]? Или, может, Ваше Высочество наследный принц считает, что мириады мириадов верующих, что поклонялись богам сотни, тысячи лет, ошиблись в своей вере?
Се Лянь покачал головой, подумал с минуту и ответил:
— Верующие, разумеется, не ошиблись. Но… ученик считает, что в поклонении нет нужды. — Он поднял голову, глядя на сверкающую золотом грандиозную и блестящую статую Императора Шэньу, и произнёс: — Человек, возносясь, становится божеством. Божество для человека — суть предшественник, достойный восхищения, также учитель, ведущий за собой, и путеводный светоч. Но не хозяин. Мы можем быть благодарны ему, можем восхищаться им, но вовсе не возводить в культ. Также в случае с шествием на Празднике фонарей, я считаю, что правильное отношение — это благодарность и взаимная радость, но не страх, не заискивание, не благоговейная осмотрительность, и уж точно не признание себя его рабами.
Советник стоял и спокойно слушал, а вот троим его помощникам явно стало неуютно, они то и дело озирались по сторонам.
Се Лянь продолжал:
— Произошла трагическая случайность, ничего поделать нельзя. Я готов возжечь и преподнести богам тысячу лампад, готов озарить светом долгую ночь, и даже если сам сгорю, как мотылёк, в огне, моего сердца не коснётся страх. Но я не желаю склонять голову в покаянии за свершённое благое дело. Медитировать, сидя лицом к стене? Но в чём моя вина? И в чём вина других людей? Это похоже на то, как вместо свершившего зло Ци Жуна был наказан Фэн Синь, который как раз стремился проучить злодея. Что же это за справедливость такая? Если Небеса всё видят, они ни за что не обрушат на меня свой гнев.
Советник посмотрел куда-то в сторону и спросил:
— В таком случае, Ваше Высочество, позволь спросить, что если Небеса всё-таки обрушат свой гнев? Станешь ли ты тогда просить прощения?
— Если это действительно случится, в таком случае Небеса будут неправы, а я — прав. И я выступлю против Небес, и буду стоять на своём до конца.
От таких слов выражение лица советника чуть изменилось, он усмехнулся:
— Ваше Высочество, твои речи наполнены немалой смелостью.
Трое помощников разом посмотрели на советника, однако всё же промолчали. И в этот же момент снаружи храма вдруг послышался шум тревоги — будто зазвенели множество колоколов. На этот раз четверо наставников наконец не смогли сохранить спокойствие. Они одновременно бросились во внутренние покои храма, перегоняя друг друга.
Се Лянь поспешил за ними. Они прошли через несколько строений за храмом Шэньу и оказались перед чёрным как смоль восьмиугольным зданием. Врата этого чёрного дворца были распахнуты, и из них наружу со свистом летели бесчисленные сгустки серого дыма.
Советник в ужасе закричал:
— Где Чжу Ань?! Куда он провалился?! Что здесь творится?!
К ним подбежали несколько монахов, охранявших врата, главным среди которых оказался тот самый шисюн по фамилии Чжу. Он ответствовал:
— Советник!!! Я здесь! Я и сам не понимаю, что произошло, врата были накрепко заперты и вдруг отворились!
Советник, схватившись за волосы, закричал:
— Сейчас же несите новые сосуды запечатывания духов!
Се Лянь сразу бросился во дворец. Повсюду внутри чёрного дворца в живописном беспорядке располагались разные по размеру стеллажи из сандалового дерева, заставленные глиняными кувшинами, фарфоровыми вазами и нефритовыми шкатулками всех цветов и форм. Ранее сосуды послушно покоились на стеллажах, плотно закрытые красными пробками, запечатанные исписанными киноварью жёлтыми талисманами. Теперь же часть сосудов оказалась разбита, остальные продолжали сами по себе падать с полок, а те, что не падали, ходили ходуном.
В каждом из таких сосудов запечатывания духов держали нечисть, что когда-то бесчинствовала в мире. Чёрные дворцы, подобные этому, устанавливались позади каждого божественного храма на горе Тайцан, чтобы при помощи чистой священной Ци подавлять тьму. Неизвестно, что здесь произошло, но духи внезапно восстали и бросились наутёк!
— Не успеть!
С этим криком Се Лянь ногой захлопнул врата. Железные замки, что висели на них, оказались разломаны злобными духами, когда те прорвались наружу. Принц выхватил меч и остриём изобразил в воздухе несколько знаков, затем вонзил клинок в землю. Он привёз с собой на гору более двухсот мечей и почти каждый день носил при себе новый. Каждый такой клинок являлся уникальным прославленным оружием. Когда меч вонзился в землю, ворота наглухо запечатались, только слышались гневные вопли злобных духов, что бились и метались внутри чёрного дворца.
Покинув чертоги дворца, принц поднял голову и увидел, что над каждым пиком, за каждым божественным храмом сгущаются чёрные тучи. Злобные духи ринулись в небо и чёрными клубами густого дыма полетели в определенном направлении. Чжу Ань воскликнул:
— Что там такое? Почему они летят туда?
Советник забранился:
— Тебе что, голову стряхнуло? Там находится дворец Сяньлэ!
Будто оседлав ветер, в мгновение ока все прибежали на пик Сяньлэ. Чёрные клубы дыма, что вылетели из бесчисленных храмов с пиков горы Тайцан, тоже стеклись сюда и теперь сформировали огромную воронку над пиком, будто созданную из туч.
Советник то и дело вопил:
— Что происходит в твоём дворце?! Всю запечатанную нечисть притягивает сюда! Что ты туда принёс?!
Се Лянь и сам растерялся.
— Ничего! Только…
Только… что? Се Лянь внезапно вспомнил: тот мальчик!
Чжу-шисюн закричал:
— Советник, беда!!! В покоях Его Высочества начался пожар!
И действительно, один из углов дворца Сяньлэ занялся пламенем, сияние которого взметнулось к небесам, озаряя красным чернеющие над дворцом тучи. Но вдали, у подножия горы в столице ещё бодрствующий простой люд, увидев такую картину и ничего не зная о случившейся беде, радостно тянул соседей посмотреть на чудо:
— Ого! Великие божества на горе бессмертных творят магию, как красиво!
На пике Сяньлэ все тут же бросились к дворцу. Се Лянь почти не держал при себе прислуги, поэтому пожар тушили уже прибежавшие из других мест монахи, таская воду из колодцев. Не увидев среди них своих спутников, принц бросился во дворец. Злобные духи со всей горы Тайцан слетелись сюда, внутри всё было черным-черно, протяни руку — и не увидишь пальцев. Се Лянь едва смог различить два силуэта в центре зала и закричал:
— Фэн Синь! Му Цин!
Двое юношей создали защитный круг и с огромным трудом удерживали его, не давая тёмным духам подобраться к себе. В ответ, как и ожидал принц, послышался голос Фэн Синя:
— Ваше Высочество! Не входи сюда! Этот ребёнок слишком странный, твари летят именно к нему!
Се Лянь только сейчас заметил, что за двумя юношами виднеется ещё одна маленькая тёмная фигурка, которая будто бы сидит на коленях и держится руками за голову. Ребёнок закричал:
— Это не я!!!
Оценив происходящее, Се Лянь воскликнул:
— Хватит удерживать круг, разорвите его!
Му Цин в ответ крикнул:
— Нельзя! Если разорвём круг, эти твари взбесятся, нам нужно найти среди них самую…
Но Се Лянь перебил его:
— Не страшно. Отпускайте! Сейчас!
Му Цин стиснул зубы, и они одновременно с Фэн Синем опустили руки. Вышло, как он и сказал — злобные духи, лишившись сдерживающей силы, все как один принялись визжать, словно взбесились!
Однако в следующий миг Се Лянь протянул руку и с молниеносной скоростью выхватил струйку чёрного дыма из этого хаоса.
Совершенно не глядя, просто голыми руками схватил и крепко сжал в ладони. И стоило ему поймать её, как остальные беснующиеся беглые духи во дворце Сяньлэ явно замедлились.
Все, кто находился снаружи дворца, одобрительно закивали.
Когда большое количество злобных духов находились в состоянии хаоса, собираясь в одном месте, они инстинктивно следовали за самым сильным среди них.
Стоит лишь поймать его, и остальные, лишившись предводителя, на некоторое время потеряют ориентир. Только что Се Лянь с первого взгляда разглядел самого сильного духа, схватил его и, не оставляя тому ни единого шанса, с силой сжал в ладони, так что дух рассеялся без следа.
После этого четверо наставников, взмахнув широкими рукавами, воскликнули:
— Все на место!
Полчище злобных духов, потеряв своего лидера, покружились немного во дворце Сяньлэ, похожие на безголовых мух, и наконец беспомощно подчинились — нехотя вернулись в бездонное хранилище, спрятанное в рукавах у каждого из наставников. Несколько десятков монахов тушили оставшиеся очаги пламени, густой чёрный дым во дворце постепенно рассеялся, и Се Лянь смог разглядеть всех троих, кто там находился.
Фэн Синь и Му Цин стояли на одном колене, пока ещё не пришедшие в себя. А ребёнок за их спинами по-прежнему сидел, схватившись за голову, не произнося ни звука. Когда наставники вошли в зал и увидели эту картину, то сразу задали вопрос:
— Откуда здесь взялся ребёнок? Фэн Синь сказал, что духи прилетели из-за на него? Что всё это значит?
Се Лянь ответил:
— Это тот самый ребёнок, который упал с городской стены во время шествия на Празднике фонарей.
Наставники так и вздохнули, потрясённые услышанным. Советник спросил:
— Зачем ты привёл его?
Се Лянь покачал головой, сейчас не было времени всё им объяснять. Принц обратился к Фэн Синю:
— Что он сделал такого, что привлекло всех злобных духов из чёрных дворцов?
Фэн Синь, всё ещё со сломанной рукой, подвешенной на повязке, поднялся и ответил:
— Я и сам не знаю, что он сделал! Но едва он взошёл на пик и оказался во дворце Сяньлэ, прошло совсем немного времени, как сюда вдруг начали слетаться полчища этих чёрных тварей со всех пиков. Они ворвались во дворец, стали виться вокруг него, их становилось всё больше и больше, мы даже из дворца выйти не могли.
Се Лянь оглядел подпаленные до черноты колонны и стены дворца Сяньлэ.
— А почему начался пожар?
Му Цин, лицо которого целиком покрывала сажа, ответил:
— Выйти мы не могли, пришлось нарисовать защитное поле и оставаться в нём. Духи опрокинули свечи, от которых загорелись занавески. Хотели выкурить нас из круга.
Фэн Синь добавил:
— Хорошо, что Ваше Высочество успел вовремя и быстро схватил самого вредного среди них. Иначе, ещё немного, и мы бы сгорели здесь все вместе.
Послушав его, Му Цин закрыл глаза и чуть опустил голову. А наставники тем временем уже окружили мальчика, внимательно его осматривая.
Се Лянь спросил:
— Советник, с ребёнком что-то не в порядке?
Если с мальчиком в самом деле непорядок, к примеру, в него вселилась тёмная тварь, Се Лянь разглядел бы это с самого начала. За годы тренировок в монастыре Хуанцзи он натренировал зрение как раз для этого, редко какая нечисть могла укрыться от его взора. Однако в ребёнке он ничего подобного не увидел. Советник покачал головой, должно быть, не разглядел тоже, и потому обратился к малышу:
— Назови гороскоп своего рождения[118].
Хунхун-эр, кажется, относился ко всем вокруг весьма настороженно, даже враждебно. Он лишь смотрел на советника, но ничего не говорил. Се Лянь мягко попросил его:
— Можешь ответить, советник хочет предсказать твою судьбу, он делает это из добрых намерений.
Стоило принцу попросить, и Хунхун-эр немедля назвал восемь знаков своего гороскопа рождения. Советник нахмурился и стал перебирать пальцами, высчитывая судьбу. Остальные, посмотрев на него, начали о чём-то тихо переговариваться, лица их становились всё серьёзнее. И Се Лянь, глядя на них, тоже насторожился.
Да, советник выглядел молодым мужчиной с лукавым взором, тридцати с лишним лет, но Се Ляню было прекрасно известно, насколько на самом деле силён его наставник, раз мог управлять монастырём Хуанцзи. И в предсказании судеб первый советник государства Сяньлэ, Мэй Няньцин, во всём мире не имел себе равных. Се Лянь же обучался магии и фехтованию, но никогда не пытался перенять навыки предсказания у главного наставника. Лишь по той причине, что сам советник говорил, предсказание — искусство странников, а ему, как драгоценному наследнику престола, нет нужды обучаться подобным вещам. Кроме того, сам принц не питал интереса к предсказаниям, поэтому даже поверхностно не изучал вопрос. Но вот если за дело брался советник, можно сказать наверняка — результат окажется безошибочным.
Спустя какое-то время советник всё высчитывал, и его лоб покрывался холодным потом всё заметнее. Он пробормотал:
— Неудивительно… неудивительно, что он нарушил ход церемониального шествия, а тёмные духи, лишь заслышав его запах, впадают в безумство, и даже пожар во дворце Сяньлэ… это… это же просто…
— Просто — что? — спросил Се Лянь.
Советник стёр со лба холодный пот и вдруг отшатнулся прочь от мальчика.
— Ваше Высочество, вы даже не представляете, кого привели с собой на гору! Этот ребёнок — страшное создание, он отмечен судьбой одинокой звезды, несущей беды и разрушения[119]. Тёмные твари более всего тянутся к таким. Кто его коснётся, того ждут несчастья, а кто поцелует — тот нежилец!
Едва он это сказал, раздался громкий крик — Хунхун-эр вскочил и набросился на советника, врезавшись в него головой.
И хотя голос его звучал слабо и по-детски, крик полнился гневом, будто вся его боль и безграничное отчаяние выплеснулось наружу. Присутствующие содрогнулись в душе от этого крика. Тело мальчика с ног до головы покрывали раны, и всё же он неустанно брыкался и пинался, похожий прямо-таки на озверевшего бешеного пса, поистине чрезвычайно свирепого. Наставники схватили ребёнка, а советник, то и дело отступая прочь от него, воскликнул:
— Сейчас же прогоните его, прогоните с горы! Никому не прикасаться к мальчишке! Я говорю вам, это создание с ужасной судьбой, к нему нельзя даже притрагиваться!
Наставники тут же поспешили отбежать подальше от мальчика, Му Цин и Фэн Синь же не знали, как следует поступить. Видя, что все вокруг убегают от него, как от ядовитой твари, ребёнок замер, и тут же стал набрасываться на них с ещё большим остервенением, кусаясь, царапаясь и крича:
— Нет! Это не я!!! Не я!!!
Как вдруг пара рук обвила его со спины, заключая в объятия. Над головой ребёнка раздался голос:
— Это не ты. Я знаю, что не ты. Ну всё, не плачь. Я знаю, это не ты.
Малыш поджал губы, неотрывно глядя на белоснежные рукава, которые обнимали его за пояс. Он держался очень долго, но, в конце концов, не выдержал — из огромного широко распахнутого чёрного глаза ручьём полились слёзы, мальчишка громко разрыдался.
Се Лянь прижал его к себе и уверенно произнёс:
— Ты здесь ни при чём. Это не твоя вина.
Хунхун-эр развернулся и уткнулся лицом в грудь Се Ляня, разразившись безумными стенаниями.
Он кричал без слов, без смысла, это даже на плач не походило, но у слушателей волосы вставали дыбом. Не видя плакавшего, можно было решить, что это гневный вопль взрослого человека на пороге безумия или же предсмертный крик небольшого животного, которому перерезали горло — будто лишь смерть могла избавить его от страданий. Кто угодно мог издать такой вопль, но только это не должен был быть десятилетний мальчик. Поэтому случившееся потрясло всех.
Советник, вновь обретя дар речи, произнёс:
— Я говорю правду, лучше вам его отпустить.
Фэн Синь тоже лишь сейчас пришёл в себя:
— Ваше Высочество! Скорее, отпустите его, берегитесь, как бы… — Но в итоге он так и не нашёл в себе сил договорить.
Се Лянь ответил:
— Всё в порядке.
Шисюн Чжу, который очень беспокоился о безопасности принца, да ещё увидел, что Хунхун-эр вымазал белые одеяния Се Ляня кровью, слезами и соплями, подошёл и попытался увести мальчика, говоря:
— Малыш, это никуда не годится!
Но чем сильнее монах тянул мальчика, тем громче тот кричал, крепче прижимаясь к принцу руками и ногами, под страхом смерти не желая отпускать. Даже четыре человека, пришедшие на подмогу, не смогли его оттащить, эффект вышел обратным — ребёнок, словно маленькая обезьянка, повис на Се Ляне. Принц посчитал это очень смешным, и в то же время ужасно жалел мальчишку. Одной рукой поддерживая ребёнка, он погладил его по хрупкой спине, пытаясь успокоить. А другую руку поднял со словами:
— Оставьте. Не стоит беспокоиться, пусть будет так.
Спустя некоторое время принц почувствовал, что ребёнок у него в объятьях перестал всхлипывать и постепенно притих, тогда Се Лянь тихо обратился к остальным:
— Во время пожара во дворце больше никто не пострадал?
Му Цин ответил:
— Нет. Внутри остались только мы втроём.
Поскольку дворец превратился в разрушенное здание с обожжёнными стенами, Се Лянь, разумеется, не мог здесь оставаться.
Убедившись, что сгорело лишь здание, а люди не пострадали, сбежавшиеся монахи принялись прибираться на пожарище, искать испорченные золотые украшения и почерневшие драгоценные камни, безгранично сокрушаясь. Се Лянь, впрочем, об этом не печалился.
Принц никогда не держал во дворце Сяньлэ каких-либо ценных вещей. Разве что предметы, которыми он пользовался ежедневно, отличались особым качеством и тонкой работой. Самой большой драгоценностью для него являлась коллекция из более чем двух сотен прославленных мечей, но настоящее золото не боится огня[120] — все его мечи были закалены и выкованы в пламени, потому сохранились в целости.
Лично отыскав всю коллекцию, Се Лянь решил временно отнести её во Дворец Четырёх, где жили наставники.
Хунхун-эр тем временем всё прижимался к Се Ляню. Долгий плач вымотал мальчика, и он уснул. Принц хотел отнести малыша с горы в безопасное место, но советник приказал ему вначале наведаться во Дворец Четырёх, поэтому Се Лянь пошёл туда вместе с ребёнком.
Он уложил мальчика на кровать во внутренних комнатах, слегка подоткнул одеяло, опустил занавеску и вышел прочь, в сопровождении Фэн Синя и Му Цина. Затем обратился к советнику:
— Советник, судьба мальчика действительно настолько страшна?
Советник недовольно поджал губы и ответил:
— Может, сам посчитаешь беды, которые произошли, стоило ему появиться?
Все трое замолчали. В первый раз ребёнок на глазах у огромной толпы свалился с городской стены, тем самым прервав церемониальное шествие Праздника фонарей на третьем круге. Во второй раз Ци Жун решил сорвать на нём свой гнев и протащил по дороге, потревожив простых людей, что закончилось сломанной рукой Фэн Синя, конфликтом Се Ляня с главой государства и слезами государыни. А теперь он стал приманкой для злобных духов, сидящих в заточении в чёрных дворцах, так что те прорвались сквозь печати и даже подожгли дворец Сяньлэ. Поистине, злой рок неотступно следовал за ним незримой тенью.
Се Лянь спросил:
— Нет ли способа как-то это исправить?
— Исправить? О чём ты говоришь? Изменить судьбу?
Се Лянь кивнул. Советник произнёс:
— Ваше Высочество, вы не обучались у меня гаданию, и потому в этой сфере совершенно ничего не понимаете. А если бы понимали, то не стали бы задавать подобные вопросы.
Се Лянь удивлённо замер, затем скромно сел перед советником и сказал:
— Я бы хотел узнать подробнее.
Советник взял со стола чайничек и налил стакан чая.
— Ваше Высочество, помните ли вы вопрос, который я задал вам в шестилетнем возрасте, когда Их Величества пригласили меня во дворец, чтобы предсказать вашу судьбу?
Се Лянь поглядел на клубы пара над ароматным чаем, подумал и спросил:
— Вы говорите… о «Стакане воды на двоих»?
В тот день, чтобы в точности предсказать судьбу принца, советник задал ему множество вопросов. Некоторые из них имели ответ, некоторые оказались неразрешимы, и каждый раз, слушая ответы Се Ляня, советник рассыпался в разнообразных похвалах, отчего государь и государыня так и сияли радостью. Многие из ответов принца на вопросы советника впоследствии стали предметом всеобщих обсуждений и восхищений, разлетевшись притчами. Но среди вопросов был один, услышав ответ на который, советник не дал никакой оценки, и никто в миру о нём не слышал. Даже Фэн Синь не знал о нём, не говоря уже о Му Цине. То был вопрос о «Стакане воды на двоих».
Советник произнёс:
— Двое путников шли по пустыне, умирая от жажды. У них остался лишь один стакан воды. Кто его выпьет — выживет, другой же умрёт. Будь ты божеством, кому отдал бы стакан? …Постой, ничего не говори, сначала спросим других, и ты послушаешь, что они скажут.
Последней фразой он обратился к двоим юношам, что стояли неподалёку. Му Цин, призадумавшись, осторожно ответил:
— Могу ли я узнать, кем были эти двое? Каков их характер, достоинства и пороки? Необходимо выяснить всё до конца, и лишь после принимать решение.
Фэн Синь же воскликнул:
— Не знаю! Не спрашивайте меня, пусть они сами решают.
Се Лянь прыснул со смеху. Советник спросил:
— Что ты смеёшься? Ты помнишь, что ты сам ответил мне?
Се Лянь скрыл улыбку и серьёзно сказал:
— Я дам им ещё стакан воды.
Фэн Синь и Му Цин будто бы не смогли вынести услышанного — один отвернулся, другой опустил голову. Се Лянь обернулся и совершенно искренне сказал им:
— Чего вы смеётесь? Я серьёзно. Если бы я был божеством, непременно даровал бы им ещё один стакан.
Советник провёл рукой над чаем на столе, и вода сама по себе колыхнулась, будто живая.
— Судьбы всех существ под небом, хорошие и плохие, предопределены заранее. Как с тем стаканом воды — что бы ты ни предпринял, больше не станет, ты утолишь жажду, а кто-то не получит ни капли. У одного прибавилось, значит, убавится у другого. Испокон веков все споры в конечном счёте произрастают из одного — людей много, а воды лишь один стакан. И каждый по-своему его заслуживает. Желаешь изменить судьбу? Это весьма сложно, но невыполнимым назвать нельзя. Но если поменяешь судьбу этого ребёнка, точно так же будут затронуты чужие судьбы. И возмездие за такой поступок последует суровое. Ты ответил тогда, что даруешь ещё стакан воды, так же как сегодня хочешь выбрать третий путь. Суть здесь одна — на словах прекрасно, но, я тебе скажу, достичь этого практически невозможно.
Се Лянь молча слушал, не соглашаясь, но и без лишних возражений, затем произнёс:
— Благодарю за наставление, советник.
Советник выпил чай, причмокнул губами, и ответил:
— Вот уж не стоит. Всё равно ты пропустишь все наставления мимо ушей.
Се Лянь, которого советник видел насквозь, легонько кашлянул и произнёс:
— Советник, сегодня в храме Шэньу ученик на мгновение поддался эмоциям и проявил излишнюю дерзость в словах, тем самым преступив грань дозволенного. Надеюсь, советник проявит снисхождение.
Советник убрал руки в широкие рукава и мягко улыбнулся.