Наньгун Цзе добавила:
— Но если у вас серьёзное дело, вы можете беспрепятственно отправиться прямо к ней с визитом. С характером Её Превосходительства… нельзя утверждать, что она не захочет вас принять.
Се Лянь снова поблагодарил её и, следуя указаниям, отправился строго на юг, пока не добрался до временного места проживания Повелителя Дождя.
Это оказалась небольшая деревня, скрытая среди зелёных гор и лазурных рек, в весьма живописном месте. Однако настроение Се Ляня совершенно не располагало к наслаждению пейзажами. Принц пошёл по меже через рисовые поля и наконец увидел перед собой камень с вырезанным на нём иероглифом «дождь». По логике вещей, за этим камнем начинались владения, где проживала Повелитель Дождя. И люди, трудящиеся здесь, должно быть, являлись её подчинёнными. Однако Се Лянь на всём пути не увидел ни намёка на божественность, кругом во все стороны раскинулись лишь сочно-зелёные поля, на которых слышалось мычание коров, быстро крутились водяные колёса да старательно трудились крестьяне, сажающие рис. Также по краям полей виднелись покосившиеся хижины, крытые тростником. Се Лянь даже стал подозревать, что зашёл не туда — ведь это же просто глухая и бедная крестьянская деревенька, разве нет?
Принца как раз одолевали сомнения, когда чёрный бык на другом конце поля вдруг издал долгое мычание, затем поднялся на задние копыта, вытянув передние, и сам снял с себя плуг. Его громадное тело начало сужаться, а длинная бычья морда становиться меньше. Всего через несколько мгновений из чёрного, блестящего от пота быка он превратился в голого по пояс крестьянина.
На высоком крепком теле явственно очерчивались мышцы, черты лица были грубыми и прямыми, в носу мужчины красовалось блестящее металлическое кольцо, точно как у того быка, а во рту торчала травинка. Остальные крестьяне, своими глазами увидев подобное поразительное перевоплощение, как ни в чём не бывало продолжили трудиться, будто увиденное было для них делом совершенно обыкновенным. Тогда-то Се Лянь и убедился, что никто здесь не является простым смертным. Принц подошёл к мужчине и, выставив руки в поклоне, спросил:
— Прошу, скажите, уважаемый друг на тропе самосовершенствования, здесь временно проживает Её Превосходительство Повелитель Дождя?
Крестьянин, который только что обернулся из чёрного быка, указал в сторону края поля:
— Вон. Там и живёт Её Превосходительство.
Се Ляню пришлось несколько раз посмотреть в указанном направлении, чтобы наконец убедиться, что крестьянин показывает на маленькую хижину, крытую тростником. Казалось, в ветреную погоду постройка просто упадёт, а в дождливую — непременно промокнет до основания.
Даже самые простенькие кумирни наследного принца, которые стыдно было даже назвать таковыми, по сравнению с этой хижиной выглядели намного богаче и достойнее. Се Лянь невольно поразился. Говорили, что Её Превосходительство Повелитель Дождя до вознесения, так же, как и он, являлась наследницей правящего рода государства Юйши. Именно поэтому принц решил не брать с собой в качестве даров никакие редкие самоцветы и сокровища, полагая, что Повелитель Дождя относится к подобным вещам точно как он сам — совершенно не считает их чем-то необыкновенным. Но кто же становится нищим после вознесения? Возможно, таков был её способ самосовершенствования?
Принц, ни на миг не забывая о приличиях, поблагодарил крестьянина, подошёл к хижине и громко объявил:
— Ваше Превосходительство Повелитель Дождя, наследный принц Сяньлэ, Се Лянь, позволил себе дерзость нанести вам визит без должного и своевременного уведомления. Покорнейше прошу меня простить.
Из хижины не донеслось ни звука. Зато к принцу, таща за собой плуг, подошёл уже знакомый крестьянин и спросил:
— О, так ты и есть тот Его Высочество наследный принц, что вознёсся в семнадцать лет?
— К моему стыду, это лишь везение.
— Вовсе нечего здесь стыдиться, ведь это правда. Вот только… Её Превосходительство Повелитель Дождя не любит принимать посетителей, и к тому же недавно поранилась. Боюсь, она не сможет выйти к тебе.
Се Лянь, услышав его, ощутил лёгкое разочарование, но всё же, решив, что попытка — не пытка, спросил:
— Могу ли я попросить вас передать ей мои слова? У меня к ней есть просьба по срочному делу. Если Её Превосходительство, услышав просьбу, решит, что это ей затруднительно, я ни за что не стану настаивать.
Крестьянин усмехнулся:
— Нет нужды просить меня об этом. Мы все знаем, зачем ты явился. Из государства Сяньлэ ушла вода. Должно быть, тяжко вам приходится?
Се Лянь от его слов удивлённо застыл.
— Вам известно о случившемся в государстве Сяньлэ?
— Конечно, мне известно. И не только в нашем нищем уголке, скрытом в горах, знают об этом. Кому же сейчас не известно о том, что над государством Сяньлэ нависла беда? Ты сам можешь не знать о своих проблемах, но другие целыми днями не сводят с тебя глаз и знают обо всём ещё получше тебя самого. А может, кто-то даже и радуется в душе, ха-ха. Ты пришёл просить Повелителя Дождя об артефакте, который поможет справиться с засухой, верно?
Мужчина одной фразой раскрыл суть визита Се Ляня, и тут-то принц понял, что остальные небожители Верхних Небес вовсе не случайно оказались не на месте. Они прекрасно знали, зачем Се Лянь придёт к ним, и специально закрылись в своих покоях, либо давно попрятались, не желая влезать в неприятности. Принц со вздохом подумал: «Неужели мне правда стоило в самом начале посетить каждый дворец с приветственным визитом, чтобы в будущем было проще договориться о делах?» От этих мыслей Се Лянь немного упал духом. Он тихо произнёс:
— Всё именно так. Если Её Превосходительству Повелителю Дождя это в тягость, я ни в коем случае не стану проявлять назойливость.
— И почему же не станешь? Боишься потерять лицо? Но ведь дело касается выживания твоего народа, разве ты не должен привязаться и не отставать, пока твоя просьба не будет выполнена? Как потребовалось от тебя чуть ослабить принципы, так ты и пошёл на попятную? Молодые люди должны уметь взять себя в руки. Скажу честно, хоть и резко — если Её Превосходительство пожелает помочь тебе, то это будет лишь проявлением расположения с её стороны, ведь она имеет полное право тебе отказать. Если ты получишь артефакт, стало быть, она в хорошем настроении. А не получишь, так и не вздумай после упрекать её.
Се Лянь прекрасно понимал, что эти слова не лишены смысла, однако в тот момент он был столь сильно обеспокоен навалившимися проблемами, да к тому же тон собеседника вовсе не располагал к дружелюбию, что принц слегка поддался гневу, встрепенувшемуся в душе, вскинул голову и с серьёзным видом ответил:
— Мне прекрасно известно то, что вы сказали. И я ни в коем случае не стану обвинять кого бы то ни было за спиной. Но зачем же вы преждевременно составляете обо мне такое мнение? Я сказал, что не буду проявлять назойливость лишь потому, что не желаю понапрасну тратить время, а также причинять Её Превосходительству неудобства. Но раз это вовсе не принесёт Повелителю Дождя лишних хлопот, если, стоит мне только проявить назойливость, она согласится передать мне артефакт, пускай мне даже будет велено отдать все восемь тысяч моих храмов и монастырей, а затем упасть на колени и отбить тебе сотню поклонов, разве за этим станет дело?
Крестьянин расхохотался в ответ:
— Рассердился? Нрав как у малого дитя. Держи!
На бросок Се Лянь вскинул руку и поймал зелёную бамбуковую шляпу, именно ту, которая ранее висела у крестьянина на спине. Принц спросил:
— Это…?
— То, что ты хотел. Её Превосходительство Повелитель Дождя ещё до твоего прихода велела мне передать тебе её. Поосторожнее в использовании. Если поломаешь, уж мы тебе этого не спустим.
Се Лянь округлил глаза:
— Почему?
— Я разве не сказал, почему? Если получишь то, что хотел, стало быть, она в хорошем настроении. Другие небожители не желают помочь тебе, а вот Повелитель Дождя всем наперекор — поможет. Её Превосходительство делает то, что вздумается.
Се Лянь затараторил:
— Благодарю! Благодарю!
Крестьянин же ответил:
— Не радовался бы слишком рано, Ваше Высочество. Хоть Повелитель Дождя и вознеслась намного раньше тебя, всё же последователей у неё не так много, как твоих, и в магической силе ей до тебя далеко. К тому же, она поранилась. И кроме этой вещицы, больше ничем тебе не поможет, придётся рассчитывать только на себя. Водой издалека не утолить сиюминутную жажду. Шляпа Повелителя Дождя может лишь перемещать дожди, но создать воду из ничего с её помощью не выйдет. В государстве Сяньлэ воды недостаёт, значит, остаётся брать её у других государств. Но вполне вероятно, что другим государствам это придётся не по нраву. Только в государстве Юйши долгие годы дождей хватает, у нас их даже в избытке. Но каждый раз, доставляя воду из таких дальних далей, придётся потратить немало магических сил. И сколько бы их у тебя ни было, в конце концов наступит момент, когда они иссякнут.
Се Лянь и сам прекрасно понимал, насколько непростое это решение — доверить собственный артефакт тому, кто совершенно не имеет отношения к твоей сфере деятельности. Принц отвесил глубочайший поклон в сторону лачуги и произнёс:
— Я уже исполнен бесконечной благодарности за то, что Её Превосходительство согласилась протянуть мне руку помощи. Но за великую милость не следует платить словами, поэтому, и если в будущем я смогу в чём-то помочь вам, прошу, Ваше Превосходительство, обращайтесь ко мне без стеснения. Разрешите же откланяться!
Он взял доверенный ему артефакт и немедля нашёл на Юге регион с множеством озёр и рек, затем при помощи шляпы Повелителя Дождя зачерпнул оттуда побольше озёрной воды, пересёк тысячи ли, вернулся в Юнъань, отыскал там деревню, которая пострадала от засухи сильнее всех — близ излучины Ланъэр, и, сидя на облаке, перевернул бамбуковую шляпу.
В тот же миг с неба с шумом брызнул небольшой дождь. Се Лянь спрыгнул с края облака, коснулся ногами земли и смотрел, как полуживые селяне не могут поверить своим глазам — кто-то тут же выбежал из дома, крича и прыгая от радости под дождём, кто-то второпях начал выносить большие и маленькие тазы для омовения лица и ног, чтобы набрать дождевой воды.
Лишь наблюдая эту картину, Се Лянь наконец вздохнул с облегчением, на его лице мелькнула улыбка. Как вдруг он услышал вдали оклик:
— Ваше Высочество наследный принц!
Обернувшись, он увидел Му Цина, который с помрачневшим лицом вышел из-за ближайшего дерева. Увидев его безрадостный вид, Се Лянь понял — дело неладное. Принц спросил:
— Что такое? Что-то случилось?
Закрывая городские ворота, отрезать жителям Юнъани нить надежды
Му Цин поинтересовался:
— Ваше Высочество, почему вы ушли так надолго?
Се Лянь удивлённо переспросил:
— Разве меня долго не было?
Путь туда, путь сюда, на Небеса, потом на землю, набрать воды, забраться на облако, сотворить дождь… принц не следил за сменой дня и ночи, и даже потратив немало времени, совершенно ничего не заметил. Му Цин воскликнул:
— Уже много дней! Молитв в храмах наследного принца накопилось столько, что они высятся горой.
В этот момент Се Лянь ощутил, что дождь стал слабее. Вытянув ладонь, принц произнёс:
— Я разве не повелел, чтобы вы пока помогли мне разобраться с самыми срочными делами?
— Разумеется, мы разбирались с теми, где могли оказать помощь, но… но для выполнения многих других пожеланий у нас недостаточно полномочий, мы не можем исполнять их за тебя. Поэтому я и сказал, что лучше тебе не откладывать молитвы надолго. Возвращайся скорее.
Когда он договорил, дождь остановился. И то время, что он шёл, оказалось намного короче, чем Се Лянь себе представлял, поэтому сердце принца невольно потяжелело. Тучи в небесах немного рассеялись, зелёная бамбуковая шляпа мягко спланировала вниз. Се Лянь поймал артефакт обеими руками и произнёс:
— Но ты же видишь, что происходит. Я не могу сейчас освободиться.
Му Цин хмуро спросил:
— Ваше Высочество, вы позаимствовали артефакт Повелителя Дождя? И откуда принесли воду?
— Из южного государства Юйши.
— Так далеко? Сколько же магических сил вам потребовалось на один заход? К тому же, дождя выпало совсем мало, и длился он недолго, большие территории им не накрыть. Если так пойдёт и дальше, как вы будете исполнять просьбы своих последователей в храмах наследного принца?
Се Лянь, впрочем, не нуждался в напоминаниях — он и сам прекрасно всё понимал. Последователи в храмах наследного принца для него, как для Бога Войны, являлись основой, на которой стоят его храмы, источником его магических сил. По существу, своими действиями он тратил основной капитал на иные нужды, и малейшая неосторожность сулила крах по обоим фронтам. Но разве у него был другой выход, кроме этого?
Се Лянь ответил:
— Я знаю. Но если оставить всё как есть, если в Юнъани вспыхнет восстание, храмы наследного принца рано или поздно также от него пострадают.
Му Цин же возразил:
— Оно уже и так готово вспыхнуть!
— Что? — потрясённо воскликнул Се Лянь.
Выслушав доклад Му Цина, принц немедля вернулся в столицу Сяньлэ. Когда они оказались на улице Шэньу, то как раз наткнулись на отряд воинов императорского гарнизона, облачённых в полный доспех, с оружием в руках, которые гнали прочь толпу в лохмотьях и мужчин, закованных в кандалы и шейные колодки. По обеим сторонам улицы скопились простолюдины, на лицах возмущённой толпы пылал гнев. Фэн Синь, сжимая в руках чёрный лук, стоял наизготовку, в любой момент готовый предотвратить беспорядки.
Се Лянь крикнул ему:
— Фэн Синь! Кого это заковали в кандалы? В чём их обвиняют? И куда их ведут?
Фэн Синь, услышав его голос, широким шагом приблизился и ответил:
— Ваше Высочество! Это — люди из Юнъани.
Мужчины, несколько десятков человек, были все одинаково высокими и худыми, со смуглым цветом кожи. За воинами, которые вели пленников, следовали несколько стариков, а также перепуганные женщины и дети.
Се Лянь спросил:
— И эти, что за ними, — тоже?
Му Цин ответил:
— Это всё они.
Выяснилось, что за месяцы засухи в Юнъани его жители понемногу перебирались на Восток, спасаясь от бедствия. И пока они приходили группами по нескольку десятков, процесс был не столь заметен, но раз за разом — и их накопилось уже более пяти сотен. И теперь, когда эти пять сотен собрались вместе, людская толпа стала намного более внушительной.
Люди из Юнъани не были знакомы с местностью, не имели в столице ни кола, ни двора, а стоило им заговорить, нездешний говор выдавал чужаков с головой. Оказавшись в незнакомом, но процветающем городе, они, конечно же, сбились в кучу, чтобы обогревать друг друга. Несчастные стали рыскать по столице в поисках угла, и в итоге обнаружили зелёную местность, где никто не проживал. Вне себя от радости, беженцы разбили здесь лагерь из бараков и временно поселились в них. На беду, эта зелёная местность, где действительно никто не проживал, оказалась излюбленным местом жителей императорской столицы. Люди Сяньлэ часто предавались наслаждению и созерцанию, а особенно в этом преуспели именно жители столицы. Многие простолюдины в праздный час приходили сюда прогуляться, потанцевать, потренироваться в фехтовании, а также декламировать стихи, рисовать, да и просто собираться вместе. Что же касается Юнъани, город располагался на западе Сяньлэ, среди неплодородных земель, и никогда не отличался богатством, даже наоборот. Характер и обычаи простого люда разительно отличались от жителей Востока, и в сравнении с ними обитатели столицы всегда намного сильнее ощущали себя истинным «народом Сяньлэ». А теперь некогда изящный и возвышенный пейзаж был осквернён присутствием шайки беженцев, которые целыми днями варили снадобья, плакали по умершим, стирали одежду, разводили огонь и заполняли округу тошнотворным запахом пота и объедков. От тех, кто проживал поблизости и не мог стерпеть подобного, сыпались жалобы.
Несколько старших членов общины Юнъань, которые считались главными среди них, прекрасно понимали людское негодование, и потому тоже хотели найти другое место для поселения. Но в столице и без того народу тьма, куда ни ткнись — повсюду живут в тесноте, не найти другого угла, который мог бы вместить такое количество людей. Тем более, среди пяти сотен беженцев имелись раненые и больные, немощные старики, женщины и дети, которым частые перемещения не шли на пользу. Поэтому приходилось, постоянно извиняясь и откладывая в сторону чувство стыда, оставаться на месте. Жители столицы, хоть и выражали недовольство, но всё же принимали их как народ своего государства и временно готовы были терпеть неудобства, раз уж другие попали в беду.
На этом моменте рассказа до принца донёсся крик воинов, которые привели группу мужчин из Юнъани к рыночным воротам:
— На колени!
Пленники выразили явное нежелание повиноваться, но когда к горлу приставили сабли, им пришлось опуститься на колени, даже не желая того. Глядя, как они беспорядочно падают на землю, собравшиеся поглазеть жители столицы тут же стали вздыхать, а кое-кто даже браниться.
Се Лянь спросил:
— По вашим словам выходит, что обе стороны проявили терпимость друг к другу, но что же случилось с ними сегодня?
Фэн Синь и Му Цин не успели ответить, когда из толпы раздались горестные рыдания женщины:
— Ах вы, бесчеловечное ворьё! Тащат всё, что под руку попадётся! А ещё избили моего мужа до такого состояния, что он даже встать не может! Если с ним что-то случится, я потребую от вас заплатить жизнью!
Сразу несколько человек принялись её утешать, и тут же кто-то ещё с укором бросил:
— Покинули родные края, явились в чужие земли и не понимают, что нужно знать своё место и не позволять себе лишнего!
— Да уж! Пришли в чужой дом, а ведут себя бесцеремонно, вещи крадут!
Один из молодых людей в кандалах не смог сдержаться и принялся оправдываться:
— Мы же сказали, что это вовсе не мы украли! И в драку первыми не мы полезли! К тому же, среди нас тоже есть раненые…
Какой-то старик из своих тут же оборвал его:
— Перестань!
И тот мужчина сердито замолчал.
Фэн Синь сказал:
— В столице у кого-то пропала собака. А из-за того, что ранее голодные дети из Юнъани украли и сварили чью-то утку, все начали подозревать, что и собаку тоже украли люди Юнъани, чтобы пустить на мясо и съесть. Народ бросился в их пристанище и, ни слова не объяснив, полез в драку.
Се Ляню это показалось абсурдным:
— Из-за какой-то собаки произошёл такой скандал и схватили стольких людей?
— Да, именно из-за какой-то собаки и случился такой скандал. Обе стороны терпели слишком долго, мелкого пустяка хватило, чтобы вырасти в большую проблему. Каждая сторона клянётся, что первыми драку затеяли оппоненты, что это они виноваты. Началась беспорядочная потасовка, которая по неясным причинам всё разрасталась.
Глава отряда воинов объявил:
— Массовые беспорядки влекут строгое наказание! На вас надели кандалы и выставили всем на обозрение, чтобы преступление не повторялось вновь! — с такими словами воины расступились, а в следующий миг в мужчин из Юнъани полетели гнилые листья овощей и тухлые куриные яйца. Пожилые члены группы тут же начали отвешивать поясные поклоны со словами:
— Простите! Люди добрые, простите!
— Просим к себе милости, просим милости!
Се Ляню проблема казалась ужасно преувеличенной и до крайности абсурдной, но всё же кое-что он мог понять в общих чертах.
— И что же в итоге, это они украли собаку? Животное нашлось?
Фэн Синь покачал головой:
— Да кто его знает. Съели, а кости обглодали и выбросили, кто же их отыщет? Однако, судя по их реакции, не похоже, что это они украли.
Однако воины императорской стражи, разумеется, вынесли решение в пользу жителей столицы. Не имеет значения, кто украл. Раз уж случилась драка — следовательно, наверняка неправы люди Юнъани. К тому же, мужчины из столичных больше любят развлекаться и гулять, они вовсе не так хороши в драке, как мужчины из Юнъани. По всей видимости, им хорошо досталось от чужаков, честь была поругана, а вместе с тем и обида завязалась немалая. Се Лянь покачал головой. Пробежав глазами по ряду пленников, он неожиданно для себя заметил, что молодой мужчина в середине, что стоит с опущенной головой, кажется ему знакомым. Это был Лан Ин, который тогда в лесу похоронил своего сына.
Се Лянь так и застыл. Тем временем неподалёку послышались жалобные возгласы:
— И почему мне кажется, что за последние месяцы людей из Юнъани в столице становится всё больше? А сегодня они ещё и драку затеяли.
— Они что, решили всем скопом сюда перебраться?
Мужчина, по виду торговец, замахал руками:
— Такого Его Величество государь не допустит! Мой дом несколько дней назад ограбили люди из Юнъани. Если они все сюда заявятся, так ведь житья не будет!
Услышав эти слова, Лан Ин, который всё время стоял, потупившись, и спокойно терпел, как в лицо летят гнилые овощи, поднял голову и спросил:
— Ты это видел?
Торговец, очевидно, не ожидая, что этот человек вдруг посмеет с ним заговорить, невольно переспросил:
— Что?
— То, что люди из Юнъани украли твои вещи. Ты видел это своими глазами?
Торговец, замявшись, ответил:
— Своими глазами я не видел, но раньше всё было прекрасно, а с тех пор как вы сюда явились, внезапно начались кражи. Неужто это никак не связано с вашим появлением?
— Вот оно как, значит, — кивнул Лан Ин. — Я понял. До того, как мы пришли, все кражи, что здесь происходили, совершали ваши люди. А с тех пор как мы здесь обитаем, всё украденное повесили на нас…
Не успел он закончить фразу, и в него полетел гнилой помидор, который попал прямо в рот, будто бы расквасив губу большим кровавым цветком. Торговец покатился со смеху, а взгляд Лан Ина тут же потух, он замолчал и не произнёс больше ни слова.
Се Лянь занялся тем, что отбивал летящие в пленников острые камни, чтобы молодым людям из Юнъани хотя бы не разбили головы. Народное поругание продолжалось до вечера, потом толпа постепенно поредела, воины решили, что на этом достаточно, и наконец с надменным видом подошли, чтобы снять кандалы. Да предупредили, чтобы жители Юнъани впредь не зачинали ссор, иначе им это с рук не сойдёт, и так далее, и тому подобное. Пожилые мужчины тут же согнулись в поклоне и с улыбкой закивали, обещая, что такого больше не повторится. Лан Ин же с бесстрастным лицом просто направился прочь. Се Лянь, видя, что тот ушёл один, выбрал момент, вышел из-за дерева и преградил мужчине дорогу.
В тот миг, когда принц показался перед ним, взгляд Лан Ина на мгновение сделался суровым, будто мужчина готов был схватить Се Ляня за горло. Спустя мгновение он всё же разглядел, кто перед ним, опустил руки, которые едва не пустил в ход, и произнёс:
— Это ты.
Се Лянь принял образ того самого молодого монаха. Его немного удивило то мимолётное движение Лан Ина, принц подумал: «Этот человек поразительно ловок». Вслух же произнёс:
— Я дал тебе драгоценную бусину. Почему ты не вернулся с ней в Юнъань?
Лан Ин посмотрел на него.
— Мой сын здесь. И я тоже буду здесь. — Помолчав, он достал из кармана на поясе коралловую бусину со словами: — Хочешь её забрать? Держи.
На руке, которой он протягивал бусину, до сих пор виднелись следы от оков. Се Лянь некоторое время помолчал, но не принял бусину обратно, говоря:
— Возвращайся домой. Над излучиной Ланъэр сегодня выпал дождь. — Затем указал на небо: — А завтра! Выпадет ещё. Я обещаю, непременно выпадет.
Лан Ин покачал головой в ответ:
— Не важно, пойдёт дождь или нет, я уже не вернусь.
Глядя ему вслед, Се Лянь несколько мгновений стоял поражённый, ощущая лишь безграничную досаду.
Пока он не вознёсся, кажется, ни разу не испытывал досады. Если принц что-то хотел сделать, ему это непременно удавалось. К удивлению Се Ляня, после вознесения его в момент окружили бесконечные неприятности, как свои собственные, так и чужие. Теперь совершить какое-то дело было ужасно трудно: хвост вытащишь — нос увязнет. Казалось даже, что ему это просто не под силу. Се Лянь вздохнул, развернулся и тоже пошёл восвояси — вернулся в храм наследного принца, чтобы разобраться с молитвами верующих, которые уже много дней ожидали исполнения.
Впрочем, в данных обстоятельствах Се Ляня нельзя было назвать тем, кто обеспокоен сильнее всех. А вот государя — можно.
Опасения государя Сяньлэ обернулись явью, и пять сотен беженцев из Юнъани стали только началом.
Се Лянь, прихватив шляпу Повелителя Дождя, постоянно бегал между Севером и Югом, только лишь своими силами посылая на землю дождь. Один такой цикл требовал от него огромных затрат магических сил, а времени уходило по крайней мере пять-шесть дней. Если бы на его месте оказался кто-то другой, он бы наверняка не выдержал подобной беготни. Разумеется, кроме Цзюнь У. Но Император Шэньу управлял землями намного более обширными, ему требовалось тратить намного больше сил на молитвы верующих и поддержание порядка на территориях, площадью превосходящих одно лишь государство Сяньлэ. Да и мог ли принц позволить себе отправиться к Цзюнь У и отвлекать его такими просьбами? Сам же принц мог оросить дождём лишь небольшую часть территории Юнъани, да и эффект держался крайне мало. Это могло ненадолго спасти положение, но проблему в целом не решало. Поэтому спустя ещё месяц жители Юнъани начали в открытую собираться в группы и переселяться на Восток. Сначала это были кочевые караваны по несколько десятков человек, а теперь их число возросло до нескольких сотен и даже тысяч. Люди стекались рекой, огромными толпами, одна за другой.
А ещё через месяц глава государства Сяньлэ издал указ: в связи с непрекращающимися конфликтами, которые вспыхивают на протяжении нескольких месяцев, а также частых драк, дабы сохранить покой жителей столицы, с этого дня скитающиеся по столице государства Сяньлэ люди из Юнъани обязаны покинуть город. Каждому будут выделены деньги, чтобы беженцы могли отправиться в другие города и поселения и обосноваться там.
Перед людьми из Юнъани, мощным потоком текущими на Восток, закрылись ворота столицы Сяньлэ[128].
— Откройте ворота!
— Впустите нас!
Воины отступили в город и захлопнули тяжеловесные створки. Люди, которых они только что вышвырнули прочь, нахлынули обратно подобно чёрной волне и принялись колотить в ворота. Командующие чины, что стояли на городской стене, разразились криками:
— Уходите! Уходите! Те, кто получил путевые, может отправляться в путь, дальше на восток, не нужно здесь задерживаться!
Всё-таки жители Юнъани, покинув родные земли и спасаясь от бедствия, пришли в ближайший город — столицу. Теперь столичные ворота для них захлопнулись, и если они хотят выжить, придётся обогнуть столицу и отправиться в другие города, что расположены ещё восточнее.
Но добираясь сюда, они уже пережили бесчисленные трудности и опасности, погибшим и раненым потерялся счёт. Где взять сил, чтобы идти дальше? Даже если каждому выдадут немного денег, воды и пропитания, сколько дней они продержатся в дороге?
Чумазые с головы до ног люди тащили кто кухонную утварь, кто детей на спине, кто носилки. Тех, кто мог идти, поддерживали под руки. Кто не мог идти — лежал, не в силах сделать и шага. Люди группами расселись на земле под городскими стенами. Молодые мужчины, у которых ещё остались силы на гнев, колотили по городским воротам с криками:
— Вы не можете так поступить с нами! Вы же отправляете нас на смерть!
— Мы ведь все — люди Сяньлэ, разве можно так издеваться над нами?!
Кто-то даже охрип от криков:
— Можете выгнать нас, пускай! Мы не войдём в город, но пусть останутся наши жёны и дети, позвольте им?!
Но все их попытки были тщетны — всё равно что муравей хотел сотрясти дерево. Городские ворота не сдвинулись ни на самую малость.
Се Лянь стоял на городской стене, его белые одеяния трепетали на ветру, а взгляд устремлялся сквозь зубчатую стену вниз. За городскими стенами только и было видно, что живое море людских голов, темнеющих плотным покровом, похожим на муравейник, который принцу приходилось видеть во время игр в императорском саду.
Тогда, в детские годы, Се Лянь из любопытства хотел посмотреть подольше и даже протянул палец, чтобы незаметно ткнуть в муравейник. Но тут же кто-то из дворцовых служанок воскликнул:
— Ваше Высочество, они ведь ужасно грязные, не вздумайте трогать, не вздумайте! — затем женщина, подхватив юбку, торопливо подбежала и растоптала всех муравьёв.
Живые муравьи занятно копошились, а больше в них не было ничего интересного. Когда же насекомых раздавили в грязь, так что теперь они и на существ не походили, ничего интересного не стало и подавно.
А тем временем в столице над каждым домом загорались яркие фонари, по воздуху плыли песни и музыка. Два совершенно разных мира разделила городская стена.
И если бы только государь ограничился запретом впускать людей из Юнъани — но ведь прогнали даже тех, кто уже поселился в столице. Мера была суровой, однако Се Лянь примерно понимал причину подобного решения: за последние месяцы между простыми жителями столицы и беженцами из Юнъани вспыхивало всё больше конфликтов. Стоило столичным властям оставить в городе такую толпу взрослых мужчин, велика вероятность, что те объединятся с оставшимися снаружи и учинят неизвестно какие беспорядки.
Однако существовал один момент, с которым Се Лянь бы поспорил. Предавшись размышлениям, он произнёс вслух:
— Почему они выставили за ворота также и женщин, и детей? Среди них есть и те, кто уже не может пересекать большие расстояния.
Фэн Синь и Му Цин почтительно стояли за спиной принца. Му Цин ответил:
— Если прогонять, то нужно прогонять всех разом. Не бойся малочисленности, а бойся неравенства[129]. К ним нельзя относиться по-разному, это лишь сильнее разъярит людей. Почему это кто-то может остаться, а я не могу?
Фэн Синь заметил:
— Не слишком ли много ты надумал?
Му Цин бесстрастно бросил:
— Кто-нибудь непременно так решит. Кроме того, если жёны и дети останутся здесь, мужчины ведь тоже не станут уходить далеко. И ещё вернутся, рано или поздно. Оставлять в городе людей — значит, оставить грядущие беды.
Люди из Юнъани не желали уходить, не могли уйти со стен и воины. Каждый упрямился:
— Хмф! Так и будем тянуть время, стоя на своём!
Но ведь Его Величество государь уже издал указ, неужели они думали, что вот так сесть здесь и сидеть — это выход из положения? Они могут протянуть несколько дней, но разве смогут высидеть несколько месяцев, несколько лет?
Это понимали и воины, и простолюдины. Некоторые беженцы в отчаянии смирились с указом и решили попытать счастья — продолжить двигаться на Восток, но таких оказалось немного. Большинство всё же упорно остались сидеть у городских ворот, в надежде, что ворота откроются, и их впустят в город. По крайней мере, чтобы немного передохнули и привели себя в порядок, а затем отправлялись в путь. Приходили и новые люди из Юнъани — они разочарованно глядели на плотно закрытые ворота, но потом видели, что огромные толпы сидят под стенами, поэтому тоже присоединялись к большинству в ожидании и надежде.
Так, спустя три-четыре дня у городских стен собралось ещё больше народу — несколько десятков тысяч человек просто-напросто расположились здесь лагерем, зрелище потрясало масштабностью. Они с трудом держались на воде и пайке, который распорядился выдать им государь, однако и эти припасы должны были вскоре подойти к концу.
Что и случилось на пятый день.
За прошедшее время каждый день Се Ляня разделялся на три части. Первую треть он тратил на молитвы последователей в храмах наследного принца, вторую — на перемещение воды и ниспослание дождя, а третью — на заботу о простых людях Юнъани, что расположились за городскими стенами. Но даже с поддержкой Фэн Синя и Му Цина временами это казалось принцу тяжёлой ношей, которая ему не под силу. И сегодня, в тот час, когда Се Ляня не было за городскими воротами, под палящим солнцем перед воротами вдруг раздался жуткий крик.
Кричала женщина с ребёнком на руках. Её тут же окружила толпа, посыпались вопросы: «Что с ребёнком?», «Он голоден или хочет пить?», вскоре кто-то взволнованно крикнул:
— Принесите кто-нибудь воды ребёнку, мне совсем не нравится, как он выглядит!
Женщина в слезах попыталась дать ребёнку попить, личико малыша покраснело от напряжения, но он всё выплюнул обратно. Его отец сказал:
— Не знаю, что случилось. Он заболел. Лекарь. Нужен лекарь! — Он взял ребёнка, бросился к городским воротам и забарабанил по створкам с криками: — Откройте! Откройте, спасите! Человек умирает! Мой сын умирает!
Конечно же, воины за воротами не решились открыть. Не важно — на самом ли деле кто-то умирает, ведь снаружи несколько десятков тысяч человек! Стоит только открыть, и обратно уже не закроешь. Они посмели только доложить о случившемся вышестоящему командованию. Стояла жара, и командиры, которые уже много дней провели на стенах, находились в нетерпении и беспокойстве, поэтому небрежно отдали приказ:
— Дайте ему воды и еды.
За стену на верёвке спустили немного пропитания и питья. Мужчина в ответ прокричал:
— Спасибо вам, спасибо, братцы солдаты. Но нам нужна вовсе не вода и пища. Не могли бы вы позвать нам лекаря?
А вот это уже оказалось трудно задачей. Нельзя впускать их в город на поиски лекаря, но и спустить лекаря вниз также было невозможно. Только Небесам известно, что натворит толпа людей, голодающих уже несколько дней. Поэтому командиры повелели:
— Ладно, не обращайте на него внимания. Просто игнорируйте просьбы. Никто не умрёт. Если спросит, скажите, что обо всём доложили, и просьба направлена Его Величеству государю.
Государь уже многие дни пребывал в чрезвычайном беспокойстве из-за беженцев из Юнъани, то и дело выходил из себя. Разумеется, никто бы не решился на самом деле беспокоить его по таким пустякам. Воины отвечали, как велено, и мужчина немного успокоился, всё время повторял «спасибо», благодарил государя, падал на колени и бил земные поклоны. Однако прошло два часа, потом ещё два, тени на земле переместились с одной стороны на другую, а лекарь всё не появлялся. Ребёнку на руках мужчины становилось хуже, он весь горел от жара.
У супругов, обнимающих сына, непрерывно дрожали руки. Мужчина обливался холодным потом и бормотал:
— Придёт ли кто-нибудь? Откроют ли нам ворота?
Наконец он не выдержал и громко закричал, обращаясь к башням на городских стенах:
— Генералы, простите, я бы хотел спросить… где же лекарь?
Воины отвечали ему:
— Уже отправили просьбу к Его Величеству государю, подождите ещё.
Кто-то из людей внизу, теряя терпение, спросил:
— Четыре часа назад нам говорили то же самое, почему же до сих пор никого нет?
Рядовые солдаты, следуя приказу сверху, ответили однажды и перестали обращать на них внимание. Люди под стенами возмущались и гневались, при этом ничего не могли поделать, но в то же время и переживали за ребёнка. Окружив дитя, они стали высказывать сомнения:
— Они правда доложили Его Величеству государю? А может, обманули нас?
Отец ребёнка больше не мог ждать. Набравшись смелости, он привязал малыша на спину и что-то сказал жене. Женщина сняла с шеи талисман и надела на мужа. Мужчина бросился к городским стенам и попытался забраться по ним наверх.
Внешняя сторона стены была отделана так, чтобы трудно было за что-то зацепиться. Он попытался, но подняться не вышло, тогда другие мужчины наперебой закричали: «Я помогу тебе!» и подошли, чтобы подсадить его. Несколько десятков человек выстроились пирамидой, которая подняла мужчину на высоту больше чжана. Здесь у него наконец получилось с трудом ухватиться за верёвку, на которой недавно спустили воду и пищу, и продолжить карабкаться вверх. Десятитысячная толпа под стенами с волнением наблюдала за ним, не сводя глаз, не решаясь даже поддержать криком, боясь, что кто-то заметит. Солдаты на городской стене уже несколько дней стояли на страже, и за это время беженцы из Юнъани не натворили ничего серьёзного — разумеется, караульные неизбежно расслабились. И только когда мужчина добрался уже до половины, солдаты внезапно обнаружили человека на стене и принялись громко кричать:
— В чём дело?! Не залезать на стену! Нарушителя убьём без суда! Ты слышал? Того, кто залезет на стену, убьём без суда!
В ответ на угрозы мужчина тоже громко крикнул:
— Я не имею злых намерений! Я просто хочу отнести ребёнка к лекарю, я ничего не сделаю! — он кричал и продолжал взбираться наверх.
Один из генералов, который как раз был занят приёмом пищи, услышав о случившемся, пришёл в крайнее раздражение. Если один человек беспрепятственно поднимется на стену, целый и невредимый, это станет примером остальным, так ведь все бесчисленные беженцы из Юнъани последуют за ним! Его необходимо остановить!
Генерал широким шагом вышел к краю стены и крикнул вниз:
— Тебе жизнь не дорога?! Немедленно спускайся, а если не спустишься, мы тебя не пощадим!
Но мужчина уже забрался очень высоко, перелез за половину стены, ещё немного, и он доберётся до самого края. Разумеется, он не желал остановиться. А генерал никогда не бросал слова на ветер, и никто не смел ослушаться его приказов. Если же кто-то всё-таки ослушался, итог был прост. Генерал подошёл к краю стены, выхватил меч и рубанул по верёвке.
Мужчина, сжимая оборвавшуюся верёвку, полетел вниз. Под пронзительный крик бесчисленной толпы он тяжело упал на твёрдую землю за городской стеной.
Именно в этот момент здесь и появился Се Лянь.
Мужчина упал на спину, к которой был привязан ребёнок. Раздался отвратительный звук, тельце просто раздавило в кашу, брызги кровавым цветком разлетелись на несколько чжанов вокруг. Мужчина сломал шею. Глаза его остались широко распахнутыми, а со свёрнутой шеи соскользнул талисман, на котором виднелись иероглифы «Сяньлэ», вышитые золотой нитью. Это был талисман, освящённый при открытии храма наследного принца.
Перед тем как полезть на стену, муж и жена подержались за этот талисман и молча вознесли молитву Его Высочеству наследному принцу, прося благословения. Поэтому Се Лянь и услышал его голос, полный мольбы, и поэтому поспешил сюда.
Но всё же принц не был тем героем из легенд и народных повестей, что появляется ровно в нужный момент, чтобы предотвратить беду и спасти людей прямо из-под носа смерти. Жена не нашла в себе смелости перевернуть тело мужа и посмотреть, во что превратился их сын. Она закрыла руками лицо, громко вскрикнула и, ни на кого не глядя, побежала вперёд, словно умалишённая. С громким стуком ударившись головой о стену, несчастная упала и больше не шевелилась.
Это случилось прямо на глазах Се Ляня, мгновение — и под стенами императорской столицы лежали три трупа!
Принц не успел ничего сделать, а простой народ за стеной больше выдержать не смог.
Раздались возмущённые крики:
— Мертвы… Семья из трёх человек, все мертвы! Смотрите, вот вам и бравый генерал, что служит нашему государю! Вместо того чтобы спасти нас, наоборот — толкает на смерть!
— Не впускают нас, и к нам никого не выпускают, что же нам остаётся? На вас смотрят три человеческих жизни, залитые кровью!
— Людям из Юнъани велели убраться из столицы, но что-то я не видел, чтобы богачи убрались вместе с нами! А мы, без денег и власти, что же, заслужили того, чтобы беспомощно ждать смерти? Теперь-то я всё понял!
— Больше терпеть нельзя… Больше никак терпеть нельзя. Из года в год с нас взимают положенные налоги, все до монетки, а куда же делись эти деньги, когда нам понадобилась помощь во время бедствия?
— Вместо того чтобы спасать пострадавший народ, он кормит этими деньгами паразитов да возводит храмы для своего сынка, а нам — каплю воды да краюху хлеба! И что мы в его глазах? Невежественный правитель!
Солдаты на стенах громко приказывали прекратить волнения, ну а генерал и не такие стычки видывал, потому вовсе не принял случившееся близко к сердцу. Однако происходящее постепенно начало выходить из-под контроля. Бесчисленные руки в гневе стали толкать ворота, кто-то бился головой, кидался всем телом, и теперь это уже не походило на то, как муравей трясёт дерево.
Городские ворота сдвинулись, и даже башня на городской стене едва заметно содрогнулась!
С самого своего появления на свет Се Лянь никогда ещё не видел ничего подобного. Тот народ, который он знал, был сердечным, дружным и весёлым, эти приятнейшие люди жили в достатке. Но теперь искажённые гневом лица, громко кричащие и рыдающие, будто бы перенесли его в иной, незнакомый мир, от которого невольно мороз бежал по коже. Наверное, даже столкнувшись лицом к лицу с самым жутким демоном или иной нечистой силой, принц не ощутил бы того, что ощущал сейчас. В тот же миг с башни на стене раздался рёв, полный ярости.
Принц молниеносно обернулся и увидел, как худощавая высокая фигура схватила за шею того самого генерала, который обрубил верёвку, забрав при этом три человеческих жизни. Раздался хруст — и шея генерала была сломана.
Солдаты так и не поняли, как этот человек оказался наверху, всех постигло ужасное потрясение, они тут же с криками окружили его, выставили мечи и завопили:
— Кто ты такой?! Как ты поднялся?!
Се Лянь немедленно обратил внимание на руки мужчины, которые уже превратились в кровавое месиво.
Оказалось, что он поднялся на городскую стену, голыми ладонями хватаясь за щели между камнями. Когда мужчина повернулся, принц увидел Лан Ина!
Окружённый воинами, он нисколько не растерялся. Запрыгнув на зубчатую стену, он бросил труп генерала с башни, сам наступил на него и прыгнул вниз, воспользовавшись трупом как смягчающей ступенькой.
В момент прыжка он смотрел прямо на Се Ляня. То есть, вовсе не на него, а сквозь него, на императорский дворец в центре столицы.
С этого дня мятеж в государстве Сяньлэ разгорелся окончательно.
Мятеж в государстве Сяньлэ. Наследный принц возвращается в мир людей
Пострадавшие от засухи и лишившиеся крова беженцы из Юнъани против императорской армии Сяньлэ — всё равно что богомол против колесницы, их противостояние походило на попытки разбить камень яйцом[130].
Но если людям некуда отступать, они обладают именно тем мужеством, которое необходимо, чтобы богомолу выйти против колесницы, чтобы пытаться разбить камень яйцом. После первого столкновения и последовавших за ним беспорядков несколько десятков тысяч жителей Юнъани наконец отошли от городских стен, отступили на некоторое расстояние и разбили лагерь уже в другом месте.
Они просто не желали уходить. Ведь в пути их, возможно, ждёт смерть. И бесконечное сидение здесь, скорее всего, сулит то же самое. Так есть ли разница? На воде и пище, которую ранее распорядился раздать государь, на коре растущих вокруг деревьев, диких травах, съедобных корнях, мелкой живности и насекомых, а также на злобе и нежелании подчиняться, которые они подавляли внутри многие дни, эти люди с превосходящим ожидания упрямством и живучестью, через силу, непоколебимо держались на ногах под тяжкой ношей. Спустя несколько дней они в спешке кое-как собрали тысячную армию, вооружённую мотыгами, вилами, камнями и ветками, и вернулись сражаться.
Бой прошёл совершенно беспорядочно, их разбили в пух и прах, из более чем тысячи человек погибли и получили ранения больше половины, но всё же они вернулись с поля битвы не с пустыми руками. Лан Ин в одиночку прорвался за городскую стену и вынес несколько мешков продовольствия и пару связок оружия. Он тоже вернулся тяжело раненным, однако это только сильнее подняло боевой дух изгнанников.
На этот раз их поведение намного больше приблизилось к разбою. Это случилось один раз, затем второй и третий. Воины Сяньлэ обнаружили, что «разбойники» очень быстро обучаются.
Люди, чьи атаки вначале походили на беспорядочные набеги, постепенно нащупали технику, и теперь сражались с каждым разом всё яростнее, живыми с поля боя их возвращалось всё больше. Кроме того, услышав о случившемся, к ним постоянно присоединялись новые беженцы, целыми волнами вливаясь и укрепляя их армию. В государстве Сяньлэ всё стояло вверх дном от споров, как разрешить проблему с этими «разбойниками». А после пяти-шести подобных несуразных сражений Се Лянь не смог больше сидеть на стене и спокойно наблюдать.
Он уже много дней не возвращался в чертоги Верхних Небес с докладом, а вернувшись в столицу бессмертных, никому ни слова не сказав, помчался во дворец Шэньу. Когда принц ворвался в главный зал, Цзюнь У сидел на высоком месте, а перед ним, склонив головы и ожидая приказа, стояли другие небожители. Кажется, они обсуждали какое-то важное дело.
Прежде в подобных обстоятельствах Се Лянь избрал бы перенести визит на другой день, но сейчас он больше не мог ждать. Принц без обиняков вышел вперёд и заговорил первым:
— Владыка, я намерен спуститься в мир людей.
Присутствующие небожители были поражены, но тут же замолчали, дабы не демонстрировать свои эмоции по данному поводу. Цзюнь У, поразмыслив пару мгновений, поднялся с трона и мягко ответил:
— Сяньлэ, я в общих чертах осведомлён о случившемся, но… для начала, успокойся.
Се Лянь возразил:
— Владыка, я пришёл не для того, чтобы спросить разрешения, а чтобы уведомить вас. Мой народ переживает невыносимые страдания. Простите, но успокоиться я не могу.
— Судьба мира предопределена. Ты ведь понимаешь, что своим поступком нарушишь запрет.
— Нарушу, так нарушу!
От его слов выражения лиц небожителей резко переменились. Поистине ни один из них не слыхал, чтобы кто-то из небесных чинов позволял себе уверенно и дерзко произносить такое. И какую бы благосклонность ни питал Цзюнь У к этому наследному принцу Сяньлэ, вознесшемуся в юном возрасте, подобный поступок трудно было не назвать излишней дерзостью.
Се Лянь же немедля склонился с опущенной головой и произнёс:
— Прошу вас допустить послабление и дать мне немного времени. Война уже началась, смертей и ран не избежать. Но если я смогу подавить сражения, сократить количество погибших, остановить развитие событий в самых меньших масштабах, то после того как война прекратится, я непременно добровольно вернусь, чтобы просить о наказании, и тогда подчинюсь любому вашему решению. Пускай даже меня придавит горой на сто лет, тысячу лет, десять тысяч!.. Я ни за что не стану сожалеть о содеянном.
Договорив, он, не выпрямляясь, направился к выходу из дворца. Цзюнь У позвал:
— Сяньлэ!
Се Лянь остановился. Цзюнь У посмотрел на него и со вздохом сказал:
— Тебе не под силу спасти всех.
Се Лянь медленно выпрямился.
— Под силу это мне или нет, я узнаю, только если попытаюсь. И даже если Небеса скажут, что я непременно должен умереть, пока меч не пронзит моё сердце, пригвоздив к земле так, что нельзя пошевелиться, я всё ещё буду жить и я всё ещё буду, на последнем издыхании, бороться до конца!
В этот раз возвращение в мир смертных отличалось от всех предыдущих. Се Ляню казалось, будто бы он отбросил каку-то ношу. Он ощущал и лёгкость, и в то же время — тяжесть. И первым делом безотлагательно отправился в императорский дворец.
Государь и государыня сидели во внутренней комнате императорского кабинета и тихо разговаривали, их лица были усталыми и сосредоточенными. Се Лянь подошёл к двери, немного постоял, волнуясь, затем утихомирил эмоции, приподнял занавеску и вошёл.
— Отец.
Государь и государыня одновременно обернулись и застыли в потрясении. Через мгновения всё-таки первой на ноги вскочила государыня с радостным криком:
— Наш сын!
Она протянула руки и подошла поприветствовать его, Се Лянь поддержал матушку за плечи. Но улыбка не успела сойти с его лица, когда принц вдруг увидел, как помрачнел государь, восклицая:
— Зачем ты спустился?!
Улыбка на лице принца застыла.
Ранее, подслушав разговор родителей в императорском дворце, Се Лянь решил, что его отец всё-таки по нему скучает, и на самом деле у него не так много претензий к сыну, как кажется на первый взгляд. Он думал, что вернувшись, увидит хоть немного радости на лице отца. И в таком случае сам будет относиться к нему мягче. К его неожиданности, государь отреагировал вот так — ни капли не приветливо. Поэтому и Се Лянь тут же ощетинился и с крайним почтением, как предписывал протокол, ответил:
— Почему я спустился? Не по вашей ли вине? Народ Юнъани поднял восстание. Не потрудитесь ли спросить у своей совести, может быть, определённая ответственность за это ложится и на вас?
Лицо государя мгновенно исказилось, он сурово бросил:
— Моя ответственность? Тебе ли говорить мне подобные слова?! — Он разгневался до такой степени, что позабыл даже о том, чтобы назвать себя в соответствии с регламентом[131].
Государыня, уронив слезу, произнесла:
— Дело приняло подобный оборот… ну зачем же вы ещё ссоритесь?
Се Лянь ответил:
— Мы не ссоримся, а говорим по существу. Пусть ты — глава государства, мой отец, но если на тебе лежит ответственность за случившееся, почему я не могу сказать об этом? Почему ты не приложил все усилия, чтобы помочь людям, пострадавшим от бедствия? Пускай выделенные на это деньги пошли на корм чиновникам на местах, почему ты не занялся избавлением от взяточников и казнокрадов? Если бы ты, действуя быстро и решительно, расправился с каждым, кто попался на воровстве, кто из этих паразитов посмел бы снова позариться на деньги государства? Неужели положение дел было бы не лучше сложившегося сейчас?
На висках государя вздулись вены, он ударил по столу.
— Придержи язык! Ты думаешь, государственная казна — это бездонная яма? Что ею можно заполнить все дыры, какие есть? Да ещё расправляться с каждым, кто попался! Если бы это было так просто, если бы один приказ государя мог дать немедленный результат, исполненный неукоснительно, откуда бы тогда взялись эти взяточники и казнокрады, которых невозможно искоренить из поколения в поколение? Что ты понимаешь, невежественное дитя? А ещё пришёл учить меня управлять государством!
— Хорошо, я действительно ничего в этом не понимаю. Но даже если в столице беженцам не осталось места, если необходимо было их прогнать, почему вы не выделили им больше путевых расходов? Почему бы не проводить их на восток под конвоем, чтобы никто не пострадал в пути?
От гнева государь выпучил глаза, указал на небо и закричал:
— Убирайся. Сейчас же убирайся! Убирайся обратно к себе на небеса! Ты раздражаешь меня одним своим видом! И чтобы больше не появлялся здесь!
Се Лянь, полный воодушевления, спустился вниз, увидел родителей впервые за долгое время, но услышал от отца приказ убираться прочь на небеса. Принц не ответил ни звуком, лишь отвесил поясной поклон и вышел прочь. Государыня выбежала задержать его:
— Мой сын!
Се Лянь мягко ответил:
— Матушка, вам не стоит беспокоиться, я просто пройдусь по столице, посмотрю, как обстоят дела.
Государыня покачала головой:
— Мой сын, я ничего не знаю о великих государственных делах, но я прекрасно знаю твоего отца. И все эти годы я видела, каким правителем он был. Тебе может казаться, что он поступил нехорошо, иногда мне самой так казалось, я просто не высказывала, только и всего. Но тебе не стоило заявлять это ему в лицо, ведь он же твой отец. Если ты говоришь такое, глядя прямо ему в глаза, для него это звучит жестоким упрёком.
Се Лянь открыл рот, но всё же промолчал. Государыня продолжила:
— Пускай ты — наследный принц, но ты никогда не был правителем государства. А управлять страной — это совсем не то, что твой путь самосовершенствования. Когда ты только вошёл в число учеников монастыря Хуанцзи, советник сказал: чтобы идти по пути самосовершенствования, необходимо запастись лишь истинным намерением, он ведь так сказал, верно?
Се Лянь мягко кивнул. Государыня, сжав его руку, произнесла:
— Но в мире очень много других проблем, которые не решаются одним лишь усердием, ты должен иметь необходимые для этого возможности; и не только ты, но и те, кто тебе служит; и не только возможности, эти люди также должны действовать в полном единодушии с тобой.
Се Лянь замолчал, ничего не говоря в ответ. Спустя долгое время он спросил:
— Государственная казна сильно обеднела? Мне не нужны храмы, скажи ему, чтобы не возводил их для меня так много. И все те золотые статуи, пусть все снимут с постаментов.
Государыня беспомощно ответила:
— Ну что ты за дитя… Постройка храмов — это, разумеется, личное пожелание твоего отца, он желал тебе блага, хотел, чтобы ты на небесах затмил всех сиянием своей славы. Но знаешь ли ты, сколько храмов и монастырей среди восьми тысяч по-настоящему построил твой отец? Тебе, должно быть, это не известно.
Се Лянь действительно не знал. Подумав, он предположил:
— Половину?..
— Если бы твой отец на самом деле взял из государственной казны деньги на постройку более четырёх тысяч храмов наследного принца, не пришлось бы дожидаться возмущения народа Юнъани, жители столицы взбунтовались бы первыми. Казна и так пустует, откуда взяться деньгам на строительство такого количества храмов? Твой отец построил всего чуть больше двадцати, а остальные храмы, подражая ему, взбудораженная толпа принялась строить следом, чтобы угодить ему, угодить тебе. Это ты тоже хочешь приписать к его деяниям?
— Я…
Государыня понизила голос:
— Твой отец сделал недостаточно, чтобы добиться наилучшего исхода, но он… сделал всё, что мог. Только в этом мире… лишь приложить все усилия — не достаточно. — Помолчав, она добавила: — Ты сейчас жалеешь этих людей из Юнъани, поэтому обвиняешь отца. Но все они — его народ, неужели ты думаешь, что это мы всё время их обижали? На самом деле…
Она не договорила, из кабинета государя раздался его гневный голос:
— Зачем ты тратишь на него слова, пусть поскорее убирается обратно на небеса!
Государыня обернулась и со вздохом сказала:
— Мой сын, тебе… не нужно к нам спускаться. Всё-таки, лучше возвращайся.
Когда Се Лянь, покинув дворец, шёл по маленькому переулку, что примыкал к улице Шэньу, к нему как раз подоспели Фэн Синь и Му Цин. Последний тут же спросил, не в силах в это поверить:
— Ваше Высочество! Ты сам подал прошение, чтобы спуститься в мир смертных? Ты был во дворце Шэньу и говорил с Владыкой???
Се Лянь кивнул:
— Гм.
Му Цин:
— Почему ты прежде не сообщил мне?
Фэн Синь тут же с недоумением вмешался:
— Что ты хочешь этим сказать? С какой стати Его Высочеству нужно в столь важных делах советоваться с кем-то ещё?
Му Цин же немного потерял самообладание:
— А почему бы и нет? Мы — его подручные, и сейчас мы с ним в одной связке, каждое его действие непременно влияет и на наше положение. Так что плохого в том, что я хочу быть осведомлённым о его решениях?
Фэн Синь:
— Что бы ни сделал Его Высочество, разве мы не последуем за ним в любом случае? Что ты собрался делать? Что на Небесах, что на земле — у него на всё есть своё мнение, чего ты боишься?
— Ты! — воскликнул Му Цин. — Я вовсе не боюсь! Я только…
Се Лянь махнул рукой:
— Довольно. Прекратили ссориться!
Фэн Синь и Му Цин немедленно замолчали. Как раз в тот же миг по главной улице проходила процессия из нескольких тысяч простых жителей столицы.
— Покуда не истребим Юнъань, спокойных дней в стране не будет! — скандировали люди.
— С опухолью, что ввергла в смуту государство, примириться нельзя!
Люди Сяньлэ раньше никогда и ни к чему не проявляли такой агрессии, не говоря уже о том, чтобы устроить подобный грандиозный марш. Се Ляня невольно постигло ощущение неправильности происходящего. Фэн Синь же нахмурился и спросил:
— Откуда среди них ещё и женщина?
И действительно — среди участников процессии в первые ряды вырвалась молодая девушка. Очаровательная тонкая фигурка, белоснежная кожа, яркий взор чёрных глаз, румяные щёки… Только вот румянец этот заливал лицо не смущением, но гневом, и потому ещё сильнее притягивал взгляд.
Му Цин, который уже успел прийти в себя, холодно заметил:
— Ваше Высочество её не знает?
— Не знаю, — ответил Се Лянь.
Фэн Синь, однако, нахмурился:
— Она кажется мне немного знакомой.
— Это одна из первопричин, — поведал Му Цин.
— Каких первопричин? — поинтересовался принц.
— Первопричин непримиримой вражды. Ранее, когда людей Юнъань в императорской столице становилось всё больше, многие не желали жить мирно, повсюду зачинали скандалы и после скрывались. Тогда при дворе уже начались обсуждения указа об изгнании, и слухи об этом утекли в народ. Один из беженцев хотел остаться здесь, не желал уходить, поэтому однажды ночью проник в дом богача и похитил его дочь.
Услышав такое, Се Лянь даже не сразу понял, о чём речь:
— Если он не желал уходить, почему же похитил дочь богача?
Му Цин посмотрел на него.
— Хотел жениться на ней. Но, если не применить силу, никто из жителей столицы не согласился бы выдать свою дочь за человека из Юнъани.
Он не сказал прямо, но Се Лянь всё понял и так.
Он никогда даже не думал, что такое вообще возможно, что на свете могут существовать такие люди, что может случиться нечто подобное. Принц вдруг испытал приступ тошноты. Фэн Синь же на месте выругался:
— Омерзительно!
Как вдруг набежали тётки и бабки, которые, согнув спины, хотели увести девушку из толпы. Судя по всему, она воспользовалась тем, что домашние не уследили, и выбежала из дому. Но девушка воспротивилась:
— Чего вы боитесь?! Чего мне стыдиться? Это ведь не моя вина!
Фэн Синь с удивлением заметил:
— А характер у девчонки довольно буйный.
Му Цин согласился:
— Да. Вопреки ожиданиям, её семья оказалась не какой-то обычной, отец — важный чиновник при дворе, мать — из семьи богатых купцов столицы. Проглотить такую обиду она не пожелала, и тем более, ни за что не согласилась бы на замужество ради того, чтобы сохранить лицо. Вначале она убила того мужчину из Юнъани, а вскоре богатые торговцы и именитые жители со всей столицы подали коллективную грамоту, где перечислили все преступления людей из Юнъани с тех самых пор, как те пришли в столицу. Они убедительно требовали от Его Величества заточить всех этих людей в темницу и строго наказать. На чью сторону встали чины высшего ранга, и говорить не стоит. — Сделав паузу, он мимоходом добавил: — Я слышал, отец той девушки когда-то отправлял её во дворец, добиться места жены наследного принца. Ваше Высочество, должно быть, очень давно виделся с ней, и не раз, но всё-таки не узнал.
Се Лянь наконец осознал, что в действительности положение дел намного запутаннее, чем он ожидал.
Между жителями столицы и людьми за городскими стенами давно разгорелась непримиримая вражда. Негодование чиновников и простого люда достигло таких высот, что народ в столице только и мечтал, как бы арестовать смутьянов всех разом и истребить всех до одного. И если бы государь не направил решительные меры против беженцев из Юнъани, разве не вышло бы, что он ударил по лицу своего же народа? В конце концов, он ещё и повелел выделить из истощённой казны сумму денег на путевые для изгнанников. Выглядело это, конечно, жестом достаточно неблаговидным, но наверняка и это вызвало недовольство большого количества людей.
Страшнее недовольства врагов может быть только недовольство народа, подвластного тебе самому. И несмотря на то, что изначально обе стороны считались единым народом Сяньлэ, теперь… вероятно, больше никто так не считал.
Принц находился высоко наверху и долго не касался мирских дел, а его отец оставался в мире смертных. И то, как он, будучи главой государства, распоряжался средствами и людьми, каково было его положение, какое давление он испытывал и каковы были вещи и личности, с которыми ему следовало вести себя осмотрительно и примирительно — разве всё это могло совпасть с картиной, которая в подобных же обстоятельствах получилась бы у принца? Простой пример: когда пришедшие извне люди Юнъани заняли территорию столицы, шумели здесь, занимались воровством и тому подобным, для живущего в храме Бога Войны всё это, должно быть, воспринималось лишь пустяком, который не стоит его гнева, просто потерпеть — и пройдёт. Но для простых людей, жителей столицы, это стало мучением, самым настоящим, изо дня в день, которое трудно вынести, которое в любой момент могло вылиться в настоящее бедствие. Кому-то это казалось простым и не стоящим упоминания лишь потому, что на месте государя оказался не он, вот и всё.
Се Лянь невольно вспомнил, что седин на висках отца стало ещё больше, чем в прошлый его визит. Государь тогда сказал, что закрасит их, но теперь у него наверняка не оставалось на это сил.
Когда принц был мал, он твёрдо верил, что отец — величайший правитель под небесами, но чем старше становился, тем чаще замечал, что это не так. Что его отец, хоть и занимает пост государя, не является несравненным мудрецом, иногда его поступки немного отстают от времени, он часто допускает ошибки. И если отбросить его несравнимо почётный статус, он окажется всего лишь простым смертным.
Чем больше Се Лянь это понимал, тем сильнее становилось постигшее его разочарование. И государь это чувствовал, поэтому всё чаще не мог выносить от сына неодобрительные взгляды и слова, полные неприятия. А более всего отец не мог стерпеть, когда сын становился свидетелем его неудач.
Ни один отец под небесами не желает, чтобы сын видел его с подобной стороны. Каждый отец надеется навсегда остаться самым великим человеком в глазах сына. А Се Лянь своим появлением как бы упрекнул отца: всё, что ты сделал, — ужасная ошибка! До такой степени, что мне пришлось спуститься, чтобы спасти положение… Как главе государства и как отцу, разве ему приятно было слышать такие слова?
Прислуга из дома той девушки всё-таки в несколько рук вытянула её из толпы, а остальной народ продолжил шествие с воплями и флагами, каждый выкрикивал только: «Убить!», «Начать войну!», «Покажем этим людям из Юнъани за стеной!»
Спустя некоторое время Му Цин произнёс:
— Ваше Высочество, лучше тебе извиниться перед Владыкой и вернуться на Небеса. Дело приняло такой оборот, что нет ни благоприятных условий, посланных Небом, ни выгод, предоставляемых местностью, ни человеческого согласия[132] — всё это утрачено, не вернёшь.
Точно как Цзюнь У сказал Се Ляню во дворце Шэньу: судьба мира предопределена. Эта фраза для принца означала не что иное как: дни твоего государства Сяньлэ сочтены, пусть всё идёт своим чередом.
Даже государыня, его матушка, которая денно и нощно желала лишь одного — увидеться с сыном, когда эта встреча по-настоящему осуществилась, со слезами на глазах попросила его вернуться, не вмешиваться. Се Лянь прекрасно понимал, что они лишь не хотят, чтобы он сталкивался с этим тяжким рубежом, что они предпочли бы, чтобы он остался в стороне и подумал лишь о своём благе.
Но… разве это возможно?
Помолчав, Се Лянь с тяжестью в голосе заявил:
— Не бывать тому!
А после широким шагом направился вперёд.
Усмирение Юнъани. Наследный принц выходит на поле боя
Фэн Синь и Му Цин, оставшись за спиной Се Ляня, удивлённо застыли, воскликнули «Ваше Высочество!» и немедленно побежали следом, защищая принца с двух сторон.
Тем временем собравшиеся вокруг люди уже увидели юношу в белых одеждах, который вышел на середину улицы Шэньу. После недолгого беспорядка процессия снова построилась. Более тысячи человек, напирая друг на друга, окружили Се Ляня. И вот раздался первый неуверенный голос:
— Вы… вы — Его Высочество наследный принц?
Второй с сомнением заметил:
— Но разве не говорили, что Его Высочество наследный принц давно вознёсся? Он больше не простой смертный, как он может появиться здесь?
Третий громко выкрикнул:
— Это он! Три года назад во время торжественного шествия на Празднике фонарей я видел его своими глазами, это Его Высочество наследный принц!
С каждым мгновением всё больше людей узнавали Бога Войны, которому они изо дня в день возносили молитвы. Се Лянь медленно произнёс:
— Это я. Я вернулся.
После этого люди сошли с ума.
— Нисхождение божества! Это истинное нисхождение божества!
— Небожитель сошёл в суетный мир!
— Наверняка Его Высочество спустился лишь потому, что не смог больше видеть, как мы терпим унижения от этих разбойников!
Кто-то тут же с надеждой спросил:
— Ваше Высочество наследный принц, вы ведь поведёте нас в бой, чтобы разбить людей Юнъани? Вы ведь наверняка так и сделаете? Уверен, так и будет!
Помолчав, Се Лянь спокойно ответил:
— Я вернулся, чтобы защитить государство Сяньлэ. Защитить мой народ.
Даже Фэн Синь и Му Цин, которые стояли рядом с принцем, услышав эту фразу, не посмели утверждать, что же она, в конце концов, означает. Однако люди, которым в голову ударила горячая кровь, восприняли её так, как им хотелось. Се Лянь же имел свой собственный замысел. Он ощутил, как сердце бьётся всё быстрее, стиснул зубы и добавил:
— …Верьте в меня! — Принц сжал кулаки. — Ваша вера даст мне больше сил. С этими силами я до самой смерти буду защищать Сяньлэ, защищать всех людей. Прошу вас, верьте в меня!
Именно этого мгновения и ждали люди, именно это обещание жаждали услышать. Толпа разразилась пылкими овациями и принялась падать на колени, круг за кругом, кланяясь в ноги Его Высочеству наследному принцу.
— Клянёмся до смерти следовать за вами! Следовать за Его Высочеством!
— Защитим Сяньлэ!
Едва жители столицы услыхали, что «небожитель сошёл в суетный мир», они все стеклись сюда с городских улиц и переулков, чтобы узреть чудо, которое бывает раз в тысячу лет. Даже воины императорской стражи, подоспевшие на новость, не посмели воспротивиться всеобщему порыву и присоединились к поклонению. Троица оказалась зажата посреди улицы, так что трудно сделать шаг. Фэн Синю и Му Цину, в попытках навести порядок, пришлось выкрикивать:
— Не толпитесь, никому не толпиться!
Впрочем, особого действия это не возымело. Каждый хотел протиснуться как можно ближе к тому месту, где стоял Его Высочество наследный принц, дотронуться рукой до края одежд божества, сошедшего с небес. Людям казалось, что таким образом на них словно снисходило благословение и счастье. В итоге пришлось потревожить государя в императорском дворце, чтобы он повелел послать нескольких генералов с солдатами, облачёнными в полное обмундирование, и только так удалось отогнать разгорячённую толпу.
Когда люди разошлись, на земле, среди оставленных ими бесчисленных следов и оседающей пыли, Се Лянь кое-что заметил. Принц подошёл ближе, наклонился и поднял это с земли.
Цветок. Растоптанный множеством ног, он почти превратился в грязь. Только на нескольких уцелевших лепестках ещё можно было разглядеть белый цвет.
Лёгкий аромат, уже не сравнимый с прежним, совсем скоро рассеялся окончательно.
Се Лянь многое осознал, и в этот раз, когда вернулся во дворец, его отношение к государю заметно смягчилось. Поэтому и государь стал относиться к нему с большей теплотой. Отец и сын уступили друг другу, а значит между ними временно был достигнут мир. Что до советника, он не сказал ничего — похоже, давно предвидел, что Се Лянь спустится в мир людей.
Принцу когда-то казалось, что у государства и душа едина, и перед лицом великой беды все люди, что само собой разумеется, станут слушать своего государя. Однако, когда ему самому пришлось сесть и принять участие в государственных делах, он на себе испытал, как много тревог таит в себе статус главы государства. Оказалось, что чиновники, служащие одной династии, ещё и разделяются на множество мелких фракций, каждая из которых на всё имеет своё мнение, и между собой они могут семь дней без передышки спорить о том, как же всё-таки следует поступить, чтобы разрешить важную проблему. Каждый из чиновников в каждой фракции заявлял, что действует в интересах государства и народа, но на самом деле мог думать совершенно иначе.
Что же касается вопроса о людях из Юнъани, которые обосновались за городскими стенами и формально намеревались сражаться с ними на равных, тут мнения чиновников никак не могли прийти к единому решению. Кто-то выступал за то, чтобы сразу послать солдат и уничтожить мятежников, а если причин для этого недостаточно — выдумать несколько преступлений. Кто-то с этим не соглашался.
Восстание Юнъани началось со стихийного бедствия, а разгорелось из-за людской трагедии. Семья из троих человек, что погибла под воротами столицы, стала вступительным запевом, хуже которого и придумать было нельзя. И если бы тот генерал, что обрубил верёвку, не погиб по вине Лан Ина, голыми руками свернувшего тому шею, по возвращении его ожидало бы суровое наказание. Говоря без прикрас, каким бы сложным ни было положение дел, сколько бы ни было первопричин, с виду всё выглядело так, будто это чиновники и тирания государя заставили народ бунтовать. Дело приняло такой оборот, что народный гнев бурлил и клокотал, и выдуманные обвинения в их адрес вызовут ещё более бурную реакцию, и тогда никакими правдами и неправдами людей не задобрить. Приказ солдатам уничтожить мятежников станет жестом истинного тирана, которого трудно назвать борцом за справедливость. Но заткнуть рот народу труднее, чем остановить реку запрудой. Если оставить за собой славу бесчеловечного правителя, не только свой народ перестанет подчиняться. Вероятно, даже ближайшие соседи из других государств воспользуются возможностью для нападения, прикрываясь флагом вершителей высшей справедливости. А если взглянуть с другой стороны, что может быть страшного в этой горстке людей из Юнъани? Они ютятся посреди пустынных гор под открытым небом, без пищи и оружия, сколько ещё они смогут наводить смуту?
Поэтому в итоге наибольшее количество сторонников набрала следующая позиция: если люди из Юнъани посмеют напасть, сколько раз придут, столько раз и будут уничтожены; если же нападений не повторится, пусть они существуют сами по себе, вовсе не стоят они потерь со стороны армии Сяньлэ. Повоюют-повоюют, да и сами истратят все силы без остатка.
Как Бог Войны, сошедший в мир людей, Се Лянь, разумеется, непременно должен был показать себя в действии на поле боя. Поэтому неизбежно среди войска началось активное распространение идеи: те, к кому примкнул Его Высочество наследный принц, и несут знамя справедливости. Армия, на стороне которой Его Высочество наследный принц — и есть божественное войско!
За короткое время великое множество молодых мужчин со всей страны с энтузиазмом вступили в ряды солдат, и всего за несколько месяцев армия государства Сяньлэ удвоилась в количестве. Шум поднялся такой, что и до Юнъани тоже дошли вести. Вначале набеги мятежников можно было назвать многократными, горстка за горсткой. Но теперь они вдруг притихли, будто бы опасливо выжидали и втайне накапливали силы, от чего и армия Сяньлэ пребывала в крайнем напряжении. Солдаты неустанно в красках описывали Се Ляню, насколько страшен «этот Лан Ин, каждый раз рвущийся в бой в первых рядах». Слыша это имя, принц вспоминал труп малыша, который увидел тогда, и его обуревали противоречивые чувства.
Спустя два месяца армия Юнъани, которая долгое время сдерживалась, наконец решилась на новое наступление.
На эту битву Се Лянь вышел с одним лишь лёгким мечом, не надев даже доспехи. Не прошло и часа, как сражение завершилось.
Казалось, небо и земля покрылись кровью. Жалкие остатки армии Юнъани, потерпев сокрушительное поражение, отступали в неистовом ужасе. Воины же Сяньлэ даже не успели отреагировать, как увидели, что вокруг них — только лежащие на земле тела, ни один враг не остался стоять. А Его Высочество наследный принц медленно убирает меч в ножны, и края одеяний не запятнав.
Лишь спустя несколько мгновений они убедились, что их сторона одержала подавляющую победу, радостно запрыгали, вскинули мечи к небу и разразились криками, не скрывая эмоций.
Тем вечером воины армии Сяньлэ устроили празднование триумфа прямо в башнях на городской стене.
Воины воспрянули духом, чего не случалось уже давно. Они ликовали и поднимали чарки, восхваляя Его Высочество наследного принца. Се Лянь же отказался от поднесённого вина и пошёл на край башни, постоять на ночном ветру и освежиться.
Он явно не выпил ни глотка вина, однако ощущал, как горит сердце и пылает лицо, к щекам прилила кровь, а кончики пальцев едва заметно дрожали.
Впервые в жизни Се Лянь убивал людей. И в первый же раз он убил сразу больше тысячи человек.
Муравьи[133].
В его голове повторялось именно это слово. Принц обладал такой силой, что простые смертные не выносили и удара, даже лёгкого нажатия никто не смог бы выдержать. Забирать их жизни оказалось так легко… совсем как жизни муравьёв, которых тогда растоптала придворная служанка. До такой степени, что принц, орудуя мечом, едва не утратил ощущения глубокого почтения к чужой жизни.
Се Лянь прислонился к зубчатой стене, несколько раз глубоко вздохнул и помотал головой, чтобы вытрясти эти беспорядочные мысли, потом задумчиво вгляделся вдаль, где в горном ущелье мерцали огни костров. Вскоре позади раздались шаги двух пар ног.
Оборачиваться не было необходимости — принц знал, кто пришёл. Он произнёс:
— Вы не пойдёте выпить немного вина, чтобы отпраздновать?
Му Цин недовольно хмыкнул:
— Что тут праздновать? Прогноз ведь не самый благоприятный.
— Вы тоже заметили? — обернулся Се Лянь.
Перспектива и впрямь сложилась не слишком радужная. Они выиграли битву, но атака армии Юнъани была намного сильнее, чем любая из предыдущих.
Они не только прибавили в количестве, их построение, вооружение и маневренность — всё это совершило качественный прыжок. Немало воинов даже облачились в доспехи. Пускай примитивно до безобразия, но они уже походили на настоящую регулярную армию. Трудно представить, что на самом деле это горстка деревенщин из самых низов.
Му Цин сложил руки на груди и нахмурился.
— Крайне тяжёлые обстоятельства на самом деле могут заставить людей расти с невероятной скоростью. Но какие бы трудности и лишения они ни переносили, это не поможет им создавать материальные ресурсы из ничего. Здесь что-то не так.
Фэн Синь же выразился без обиняков, чётко и ясно:
— Их наверняка поддерживают извне.
Се Лянь согласно кивнул. Му Цин добавил:
— Я не верю, что среди нашего войска никто этого не видит. Но они всё равно празднуют, наверняка лишь потому, что ты встал на их сторону, и считают, что несомненно победят.
В этом, однако, Се Лянь ничего страшного не видел:
— Мы победили в первой же битве с моего появления. Порадоваться им тоже не помешает, пусть это будет поднятием боевого духа.
Фэн Синь, поколебавшись, всё же сказал:
— Ваше Высочество, ты не очень хорошо выглядишь. Ты… всё так же проливаешь дожди над землями Юнъани?
Се Лянь утвердительно хмыкнул.
Му Цин, вполне ожидаемо не скрывая неодобрения, произнёс:
— Прости за прямоту, но сейчас ниспосылать дожди уже бесполезно, это просто-напросто бездонная дыра. Ваше Высочество, даже если засуха в Юнъани в самом деле по-настоящему сойдёт на нет, боюсь, эти люди за городскими стенами уже не отступят.
Се Лянь ответил:
— Я знаю. Но я ниспосылаю дожди не ради того, чтобы они отступили, а чтобы те, кто остался в Юнъани, не погибли от жажды. Это и есть моя первоначальная цель, и её ничто не изменит.
Фэн Синь всё же переживал за него:
— Ты сможешь вынести эту ношу?
Се Лянь похлопал его по плечу.
— Не волнуйся, ведь у меня целых восемь тысяч храмов и монастырей, и последователей достаточно. Конечно, всё будет в порядке. Правда… — Другой рукой он обнял за плечо Му Цина и вздохнул: — Как здорово, что вы двое мне помогаете. Я благодарен вам за то, что сегодня вы со мной.
Сегодня на поле боя его двоим подчинённым пришлось намного тяжелее, чем ему. Убивая, они с ног до головы покрылись кровью. Фэн Синь ответил:
— Не нужно больше говорить такое.
Му Цин же невнятно бросил «О».
Лёгким усилием рук Се Лянь сделал отношения между ними троими немного ближе. Принц искренне произнёс:
— И не только за сегодня, вообще за всё время, я очень благодарен вам двоим. Надеюсь, в веках останется добрая слава о нас, сражающихся плечом к плечу.
Двое смущённо замолчали.
Однако молчание длилось недолго, Фэн Синь громко рассмеялся, Му Цин же, не веря своим ушам, произнёс:
— Я вот что заметил: тебе всегда удаётся так уверенно и без стеснения высказать слова, которые очень… ну просто… — Он покачал головой. — А, ладно.
Уголки губ Се Ляня всё-таки приподнялись вверх, что далось ему с большим трудом. Но улыбка держалась недолго — лицо принца внезапно сделалось суровым, он воскликнул:
— Кто здесь?!
Со звоном Се Лянь выхватил меч из ножен. Один лёгкий выпад, и из тёмного угла на краю зубчатой стены выскользнула тёмная фигура.
Человек прятался в том углу уже давно, затаив дыхание и сосредоточившись, так что никто даже не заметил его присутствия. Се Лянь вначале хотел лишь припугнуть его, зацепив остриём меча, но к неожиданности самого принца, из-за сегодняшнего безжалостного убийства, которое он учинил на поле боя, рука его едва ощутимо дрожала, поэтому силу удара он не рассчитал. Выпад получился слишком резким, так что он просто сбросил человека со стены.
В свете луны в момент падения троица успела разглядеть, что на человеке надета солдатская форма своей же стороны, а по сложению он походил на юношу лет пятнадцати-шестнадцати. Спустя мгновение юнец полетел вниз и исчез за краем стены. Понимая, что тот сейчас упадёт с башни и разобьётся насмерть, Се Лянь про себя воскликнул «Плохо дело!» и совершил прыжок.
Зацепившись носками за край зубчатой стены, Се Лянь свесился вниз и стремительно, не задумываясь ни о чём, схватил упавшего за руку. Молодой воин повис в воздухе, покачиваясь из стороны в сторону, и поднял голову наверх. А когда Се Лянь в тусклом сиянии луны разглядел это лицо, то невольно округлил глаза.
Ловушка на горбатом склоне. Принц попадает в гнездо демонов
В пору было испугаться, увидев прыжок, совершённый принцем. Но двое его подчинённых, разумеется, прекрасно понимали — для него подобное не представляет особой трудности. Му Цин даже не сдвинулся с места. Правда, Фэн Синь всё же подошёл, чтобы помочь принцу подняться обратно. Затем Се Лянь с небольшим усилием вытащил того рядового за собой. Когда оба снова обрели опору под ногами, Се Лянь спросил:
— Какому командиру ты подчиняешься? Почему прятался здесь?
Руки и голову рядового скрывали бинты, местами пропитанные кровью — по всей видимости, он был ранен. Впрочем, ничего необычного — ведь идёт война, и очень многие израненные солдаты забинтованы точно так же. Но юноша долго прятался в темноте и не подавал голоса, а это уже весьма подозрительно. Му Цин предположил:
— А он не может оказаться лазутчиком от Юнъани? Схватим его и отведём на допрос.
У Се Ляня тоже возникли подобные подозрения. Но столица хорошо охранялась, возможность проникновения сюда врага, кроме Лан Ина, оставалась невелика. А этот солдатик, очевидно, был ещё подростком. Как вдруг Фэн Синь произнёс с лёгким удивлением в голосе:
— Ваше Высочество, ты не помнишь этого мальчишку? Днём он всё время бросался в бой впереди тебя, тот самый, на передней линии.
— Правда[134]? — удивился Се Лянь.
Во время дневного побоища принцу некогда было обращать внимание на происходящее вокруг, он только и успевал отбивать одну атаку за другой, когда кто-то бросался на него с мечом, намереваясь убить. Се Лянь даже на Фэн Синя и Му Цина не взглянул ни разу, как он мог заметить какого-то рядового?
Фэн Синь уверенно заключил:
— Думаю, да. Я помню этого мальца. Он сражался с таким рвением, будто ему жизнь недорога.
Се Лянь принялся внимательно разглядывать юного воина. Тот внезапно вытянулся по струнке, задрал подбородок и выпятил грудь, как будто окаменел, но в то же время стоял по стойке смирно.
— И всё равно это не даёт ему права тайком скрываться здесь, — возразил Му Цин. — Кто знает, вдруг он пришёл совершить покушение или подслушивать?
Впрочем, несмотря на такие речи, на самом деле и Му Цин уже ослабил бдительность. Всё потому, что когда армия Сяньлэ всеми силами раздувала пресловутый лозунг «Армия небесного божества — носитель небесного мандата»[135], немало молодых людей вступили в ряды войск, чтобы следовать именно за Се Лянем.
Среди них хватало и юнцов, большинство из которых являлись преданными последователями Се Ляня. Они сызмальства поклонялись его божественным изваяниям, буквально росли, слушая славные истории о Его Высочестве наследном принце. И теперь желали потихоньку приблизиться, хоть одним глазком взглянуть на Бога Войны. Такие попадались не в первый и не во второй раз, поэтому не считались необычным явлением.
Се Лянь произнёс:
— Ну вот, тревога ложная. — Затем мягко обратился к юному воину: — Наверное, я напугал тебя. Прости.
Юноша, впрочем, не выразил ни капли испуга, вытянулся ещё прямее и сказал:
— Ваше Высочество…
Неожиданно, только он успел произнести первые слова, случилось непредвиденное. Юный воин, не договорив, набросился на Се Ляня!
Принц решил, что тот собрался нанести внезапный удар, и молниеносно увернулся, занося руку, сложенную в виде меча. Силы принца вполне хватило бы, чтобы от удара юношу постигла безоговорочная смерть на месте. Но тут кое-что пошло не так, как ожидал принц — он ощутил холод, крадущийся по спине, на полпути резко развернул траекторию удара, повернул запястье и схватил стрелу, пущенную исподтишка, как раз когда Се Лянь повернулся спиной.
Выходит, юноша бросился к нему, потому что увидел холодный блеск летящей стрелы. Се Лянь, который стоял спиной к зубчатой стене, подвергся атаке сзади, но страха не испытал ни капли, напротив — запрыгнул на гребень стены и бросил взгляд вниз, увидев вдалеке на пустой равнине перед городскими воротами одинокую, едва различимую фигуру. Из-за одеяний тёмных цветов она почти сливалась с чернотой ночи, поэтому разглядеть её было крайне непросто. Фэн Синь ветром оказался подле Се Ляня, натянул тетиву и выпустил стрелу. Но нападавший заранее высчитал расстояние и намеренно остановился достаточно далеко. Своим выстрелом он привлёк внимание Се Ляня, а теперь помахал ему рукой, развернулся и направился прочь. Отступил он довольно быстро — когда стрела Фэн Синя его настигла, скорость полёта уже снизилась, и наконечник вонзился в паре цуней за спиной беглеца. В ярости Фэн Синь ударил кулаком по стене, да так, что посыпались вниз мелкие камешки.
— Кто это был?!
Кто же ещё? Се Лянь ответил:
— Лан Ин!
Воины на страже ворот тоже заметили нештатное положение дел. Раздались громкие крики, вокруг все забегали, но по соображениям предосторожности никто не кинулся открывать ворота и бросаться в погоню, вместо этого направили запрос руководящему составу. Лан Ин выстрелил лишь раз, помахал рукой и направился прочь. Казалось, что он просто-напросто специально явился поздороваться с Се Лянем. Му Цин хмуро вопросил:
— Зачем он приходил? Силу свою показать?
Фэн Синь гневно высказался:
— Сегодня на поле боя мы разбили армию Юнъань в пух и прах. Да и сам он едва избежал смерти от рук Его Высочества. Что тут показывать?!
Се Лянь тем временем нащупал, что к прилетевшей стреле что-то привязано. Он отвязал предмет и поднёс к огню, рассмотрел и обнаружил, что это полоса ткани, оторванная от роскошного одеяния цвета лазури. На ней даже виднелись следы свежей крови, которые на развёрнутой материи оказались криво написанным иероглифом «Ци».
Се Лянь моментально скомкал ткань в руке:
— Где Ци Жун? Он не в императорском дворце?!
Фэн Синь приказал прибежавшим воинам:
— Сейчас же отправляйтесь в город проверить!
Солдаты второпях сбежали с башни вниз. Ведь ткань действительно оказалась обрывком одеяния, которое больше всего любил надевать Ци Жун. А Лан Ин как раз славился тем, что умудрялся всюду проникать незамеченным, поэтому вероятность, что он похитил Ци Жуна, в самом деле существовала немалая. Медлить было нельзя, и Се Лянь сказал:
— Я пойду за ним, — увидев, что Фэн Синь также подошёл к нему, принц ответил: — Вы останетесь охранять городские ворота, чтобы они не сдвинулись ни на цунь. Остерегайтесь. Вдруг это отвлекающий манёвр[136]?
Фэн Синь убрал лук за спину:
— Ты никого с собой не возьмёшь?
Се Лянь не желал, чтобы армия Сяньлэ атаковала первой, если со стороны Юнъани не наблюдалось масштабного наступления. Ци Жун попал в лапы противника, и принц вполне способен вызволить его в одиночку. Но возьми он с собой отряд воинов, непременно завяжется битва, и тогда уж точно смерти не ограничатся одной-двумя. Желая хоть немного замедлить дальнейшее разрастание конфликта, принц ответил:
— Не возьму. Что они могут со мной сделать?
Затем он, легко опершись о стену, спрыгнул вниз и опустился на землю. Принц стремительно помчался в том же направлении, куда побежал Лан Ин. Спустя какое-то время позади послышались шаги — кто-то бежал следом. Обернувшись, принц увидел уже знакомого юного воина. Се Лянь крикнул ему:
— Мне не нужна помощь, возвращайся!
Парнишка покачал головой. Се Лянь повторил:
— Возвращайся!
Он прибавил скорости, чтобы оставить юношу позади, а когда снова обернулся, уже его не увидел.
Миновав пять-шесть ли, Се Лянь вбежал на вершину горы. Горка эта была не такой уж крутой и больше походила на склон, поэтому и называлась «Горбатым склоном».
Говорили, что после своего отступления от городских ворот армия и простой народ Юнъани обосновались именно здесь. Склон покрывала густая растительность, и в ночи в чернеющем лесу повсюду раздавались странные звуки, будто во тьме прятались бесчисленные живые существа, которые следили за принцем хищными взглядами. Се Лянь продвинулся дальше на гору и довольно долгое время провёл в поисках, как вдруг увидел впереди дерево с висящей на нём человеческой фигурой. Приглядевшись, он воскликнул:
— Ци Жун!
Это действительно оказался Ци Жун. Его подвесили на дереве вниз головой да ещё, видимо, избили до беспамятства; с носа на землю капала кровь, один глаз заплыл. Се Лянь выхватил меч, обрубил верёвку, подхватил упавшего Ци Жуна и похлопал того по щекам. Ци Жун медленно пришёл в сознание и, увидев принца, закричал:
— Мой царственный брат!
Се Лянь занялся верёвкой, что связывала Ци Жуна, но тут вдруг ощутил холодок по спине и, не глядя, отбил удар мечом. Обернувшись, он увидел Лан Ина, который, держа обеими руками тяжёлый меч, налетел на него.
Двое обменялись всего парой звонких ударов, но Се Ляню и этого хватило, чтобы выбить оружие из рук Лан Ина. Подсечкой он сбил противника с ног и приставил остриё меча к его горлу, завершая битву:
— Ты ведь знаешь, что тебе меня не победить. Прекрати сражение.
Сегодня им уже приходилось сойтись на поле боя. Любой, кто нападал на Се Ляня, был им же и убит. Кроме Лан Ина. Тому удалось выжить, даже приняв удар меча принца, и, раненному, унести ноги в свой стан. Абсолютно всем было очевидно, что Лан Ин и есть лидер войска Юнъани. И Се Лянь, говоря «прекрати сражение», разумеется, подразумевал не только его одного.
Принц добавил:
— Если вы не станете нападать первыми, я гарантирую, что императорское войско не атакует вас. Возьмите воды и пропитания, а потом уходите.
Лан Ин лежал на земле, глядя на принца в упор. И этот взгляд мог заставить любого, кто с ним встретится, запаниковать. Мужчина ответил:
— Ваше Высочество наследный принц, ты считаешь, что поступаешь правильно?
Выражение лица Се Ляня окаменело. Ци Жун тем временем забранился:
— Что за бред! Ты хоть знаешь, кто он, мой царственный брат? Он — небесное божество! Если он не прав, что же тогда получается, вы, кучка разбойников, предавших родину, правы?!
Се Лянь прикрикнул:
— Ци Жун, придержи язык!
Принц не имел ответа на вопрос, который задал ему Лан Ин. В глубине души он и сам чувствовал, что поступает в чём-то неправильно. Но всё же это наилучший способ, который он мог придумать. Если не защищать Сяньлэ, не давать отпор врагу, неужели он должен был позволить мятежникам Юнъани раз за разом наступать, а потом и вовсе ворваться в столицу с боем?
Если бы один или два человека направили на него оружие, принц смог бы, не впадая в крайность, оглушить обоих, тем самым решив проблему. Но на поле битвы, среди множества бесчувственных сабель и мечей, ему не под силу было старательно оглушать каждого по очереди. Оставалось только запретить себе думать и пускать в ход свой клинок. Вопрос Лан Ина угодил в самую точку, пробудив голос в душе принца, вопрошающий: ты считаешь, что поступаешь правильно?
Ци Жун, однако, не обременял себя размышлениями подобно принцу:
— А что я не так сказал? Брат мой, раз ты здесь, скорее убей всю эту горстку разбойников! Они побили меня одного целой оравой в пару десятков человек!
Ци Жун постоянно третировал столицу своими бесчинствами. И, конечно же, людей Юнъани, которые заимели на него зуб, оказалось великое множество — само собой разумеется, они не могли упустить такую прекрасную возможность для отмщения. По правде говоря, среди людей Сяньлэ он также нажил себе немало врагов. Но Се Ляню сейчас было не до него. Он обратился к Лан Ину:
— Что тебе надо? Хочешь дождя? В Юнъани ещё прольются дожди. Хочешь золота? Я опрокину золотое изваяние и отдам тебе. Хочешь продовольствия? Я… что-нибудь придумаю. Но… не начинай снова войны. Мы вместе отыщем решение, отыщем иной путь, идёт?
Эти слова сами сорвались с языка, Се Лянь не смог сдержать эмоции. Лан Ин, возможно, даже не понял, что означает «иной путь», о котором говорит принц, но ответил он без тени колебаний:
— Я ничего не хочу. И мне ничего не нужно. Единственное моё желание — это чтобы в мире больше не существовало государства Сяньлэ. Я хочу, чтобы оно исчезло с лица земли.
Его голос звучал ровно, но от слов необъяснимо бросало в дрожь. Через какое-то время Се Лянь с тяжестью в голосе произнёс:
— …Если ты приводишь людей, чтобы напасть, я не могу оставаться в стороне. У вас нет шансов на победу. Даже если все люди Юнъани, что следуют за тобой, погибнут, ты всё равно продолжишь стоять на своём?
Лан Ин ответил:
— Да.
Ответ прозвучал столь хладнокровно, столь непоколебимо, что у Се Ляня только захрустели суставы пальцев. Но с ответом принц так и не нашёлся. Лан Ин, чеканя по слову, произнёс:
— Я знаю, что ты — божество. Это не важно. Пускай ты божество, тебе всё равно не заставить меня остановиться.
Се Лянь знал, что Лан Ин не лукавит, поскольку принц как никто другой был знаком с интонацией, с которой тот говорил — безоговорочная решимость одного человека. Когда он сам перед Цзюнь У произнёс «даже если Небеса скажут, что я непременно должен умереть», его намерение, полное решимости, и намерение Лан Ина в этот самый миг словно были выкованы по одному образцу!
Тем самым Лан Ин безоговорочно заявил, что продолжит призывать бесчисленный народ Юнъани героически рваться в наступление, и не наступит тот день, когда он остановится. В таком случае, не оставалось никаких сомнений в том, что Се Лянь должен сделать сейчас.
Принц привык держать меч в одной руке, теперь же обхватил рукоять обеими ладонями. Его руки дрожали. И когда он уже приготовился вонзить клинок в горло Лан Ина, за его спиной вдруг раздался странный скрип, а затем, внезапно, холодная усмешка.
Принц немало удивился тому, что кто-то беззвучно смог пробраться к нему за спину, но когда обернулся, его глаза округлились.
Наиболее вероятным в такой момент было бы появление вражеских солдат, которые наставили бы на него бесчисленные клинки. Но принц совершенно не ожидал увидеть за собой такого странного человека.
Фигура, облачённая в белое траурное одеяние. На лице — бледно-белая маска, до крайности странная: на одной половине изображено плачущее лицо, на другой — улыбка. Человек сидел на лозе, свисающей между двух больших деревьев, и скрип издавала именно лоза, на которой он покачивался. Выглядело это так, будто он катается на качелях. Увидев, что Се Лянь обернулся, человек поднял руки и неторопливо хлопнул в ладоши, потом ещё, при этом холодно посмеиваясь. Се Лянь необъяснимо ощутил, как его пробрало морозом по коже.
— Что ты за тварь? — резко выкрикнул он.
Он употребил слово «тварь», поскольку интуиция подсказала ему — это точно не живой человек!
В это самое мгновение Се Лянь вдруг ощутил, что под остриём меча происходит что-то странное. Затем раздался громкий крик Ци Жуна. Принц обернулся и увидел, что твердь прямо перед ним разверзлась длинной трещиной, которая без предупреждения проглотила лежащего на земле Лан Ина. Затем провал сомкнулся вновь, и Се Лянь непроизвольно вонзил меч в землю. И лишь почувствовав, что остриё клинка вошло не в плоть, а в сырую почву, принц осознал, что его удар не убил Лан Ина, только не ясно, что именно последовало за этим — досада или же облегчение. Тем временем фигура в белых одеждах вновь издала странное хихиканье. Подняв меч, Се Лянь запустил оружием в тварь.
Бросок вышел молниеносным — меч прошёл сквозь фигуру и вонзился в дерево, а противник, не проронив ни звука, припал к земле. Се Лянь подбежал к нему и увидел перед собой лишь безжизненный ком белых одеяний. А тот, кто их носил, растворился в воздухе! Его появление и исчезновение были предельно странными. В сердце Се Ляня закралась тревога, поэтому он не решился действовать опрометчиво. Одной рукой подняв Ци Жуна, принц произнёс:
— Уходим.
Ци Жун же принялся кричать: