— Сяньлэ, прими поздравления.
Се Лянь, осознавая, что Цзюнь У таким образом помог ему выйти из затруднительного положения, преисполнился благодарности и склонил перед Владыкой голову. Цзюнь У же со вздохом добавил:
— Ты всегда умел творить чудеса.
После его слов остальные постепенно успокоились, а спустя несколько мгновений, последовав примеру Цзюнь У, один за другим принялись аплодировать и высказывать поздравления.
Посему, каким бы потрясением ни стал результат принца, другие небожители не могли не признать его подлинность. Всё-таки этот Его Высочество наследный принц испокон веков был полон чудес и сюрпризов. Так повелось когда-то и до сих пор осталось неизменным!
Пиршество в честь Середины осени подошло к концу, трудящийся над громовыми раскатами Повелитель Грома тоже закончил свою работу. Более всех для создания атмосферы постарался Ши Цинсюань — чьё бы имя ни называл глашатай, Повелитель Ветров первым начинал шумно хлопать в ладоши и одобрительно кричать. Кроме момента, когда объявили Пэй Мина. Се Лянь вначале хотел спросить у Ши Цинсюаня, не будет ли Повелитель Вод раздосадован тем, что вынужденно занял третье место, смещённый с такого же вынужденного второго, но всё же принц не увидел на лице Ши Уду ни капли расстройства. Пэй Мин и Линвэнь высказали ему поздравления, а затем троица принялась обсуждать, в чьи владения отправиться, чтобы найти там горы с горячими источниками, попариться и насладиться массажем туйна[180].
Ши Цинсюань спросил:
— Брат, вы опять отправитесь развлекаться?
Ши Уду, сложив веер, ответил:
— Да.
Линвэнь скрестила руки на груди и усмехнулась:
— Ваше Превосходительство не желает присоединиться к нашему веселью?
— Я не пойду с вами, — отозвался Ши Цинсюань. — Уже договорился кое с кем.
Ши Уду нахмурился:
— Только не вздумай якшаться со всяким сбродом.
Линвэнь спросила:
— Каким бы сбродным ни был этот сброд, разве сможет он переплюнуть генерала Пэя?
Пэй Мин предостерёг:
— Дражайшая Цзе, придержи язык.
Се Лянь дождался, пока они перекинутся ещё парой фраз, и вместе с Ши Цинсюанем приготовился покинуть пиршество. По пути они столкнулись с Му Цином, вновь хмурым как туча, но принц так и не понял, заприметил ли тот его. Фэн Синь же, в отличие от Му Цина, поднявшись с места и направляясь к выходу, по пути бросил Се Ляню:
— Поздравляю.
Се Лянь кивнул ему в ответ:
— Спасибо.
Повелитель Ветров поселил Лан Ина в своих владениях в столице бессмертных. Теперь юноша выглядел чистым и опрятным, только по-прежнему боялся незнакомцев и, спускаясь вместе с Се Лянем с небес, не проронил почти ни слова. Принц сперва отправился в посёлок, чтобы купить юноше немного свежих фруктов, но и потом не сразу вернулся в монастырь Водных каштанов, заглянув сначала в небольшую рощицу неподалёку.
Ожидания принца оправдались, рощица оказалась довольно оживлённой: на дереве висел, изрыгая громкие грязные проклятия, молодой мужчина, связанный белой лентой. Он был голый по пояс, а внизу под деревом сидел мальчишка, который отгонял от него комаров.
Наказав Лан Ину постоять снаружи, сам Се Лянь неторопливо направился в рощу. Мужчина, завидев его, разразился гневной бранью:
— Се Лянь, пёсий ты потрох, а ну сейчас же, мать твою, опусти меня на землю! Помрю, помру, я сейчас помру!
Се Лянь же мягко ответил:
— Тебя наверняка многие годы не кусали комары. Что плохого в том, чтобы вновь ощутить, что значит быть живым?
Мужчина оказался Ци Жуном. Се Лянь совершенно точно знал, что он наверняка не станет сидеть сложа руки и уговорит Гуцзы помочь ему разрезать или разорвать Жое, поэтому наказал ленте: если пленник захочет сбежать, притащить его в эту рощу как следует насладиться природой. Ци Жун всё время прикрывался тем, что захватил чужое тело, поэтому Се Лянь не мог постоянно его избивать, но вот заставить его ощутить такие небольшие мучения всё-таки не возбранялось. Се Лянь частенько ходил сюда собирать хворост и всякий хлам, поэтому на себе испытал, как больно кусают местные комары. Вот и Ци Жун теперь весь покрылся вспухшими укусами комариного роя, так что ему смерть показалась милее жизни.
— И где же твоё хвалёное сердце снежного лотоса[181]?! Что же ты теперь не строишь из себя добренького недотёпу?! — всё не унимался Ци Жун.
Гуцзы схватился за ногу Се Ляня и захныкал:
— Братец, сними моего отца оттуда! Он уже очень давно там висит!
Се Лянь погладил мальчика по голове, а в следующий миг послышался вскрик Ци Жуна и глухой удар — тот свалился с дерева на землю.
Чтобы вернуться в деревню Водных каштанов, пришлось идти через кленовый лес. Се Лянь одной рукой тащил голого по пояс молодого мужчину, который беспрерывно бранился, а следом шли двое детей — один не переставал всхлипывать, другой погрузился в молчание. Принц подумал, что их компания, наверное, выглядит поистине странно. Поднимаясь на пригорок, он сказал мальчикам:
— Осторожнее, смотрите под ноги. Здесь легко споткнуться.
Принц сказал чистую правду. Иногда, если случалось возвращаться после сбора рухляди в посёлке поздно ночью, стоило ему в темноте пойти по этой тропе, по неизвестной причине он каждый раз спотыкался и падал бессчётное множество раз. Ци Жун, услышав, взмолился:
— О, Небеса! Прошу вас, сделайте так, чтобы этот человек поскорее свалился с этого холма и свернул себе шею!
Се Ляню его слова показались не более чем поводом для смеха:
— Ты же демон, тебе ли обращаться к Небесам с мольбой?
Как вдруг принц заметил, что сверху льётся мягкое сияние, от которого темнеющий впереди путь, кажется, стал немного светлее. Подняв голову, Се Лянь убедился, что ему не померещилось. Небеса действительно озарял свет.
Свет трёх тысяч негасимых фонарей.
Подвешенные в ночном небе огоньки текли грандиозным потоком, так что даже мерцание звёзд и сияние луны померкло перед ними. Се Лянь замер, глядя наверх, а потом тихо-тихо выдохнул:
— Спасибо…
Ци Жун не знал, что это означает, и потому лишь хихикнул:
— С чего тебе-то говорить «спасибо»? Кто-то зажёг их себе на потеху, а вовсе не для тебя. Поменьше бы строил иллюзий на свой счёт.
Се Лянь молча улыбнулся, но спорить с ним не стал, лишь произнёс:
— Существование подобной красоты на свете уже само по себе стоит благодарности.
С таким прекрасным пейзажем в душе принц мог больше не бояться, что кто-то посторонний испортит ему настроение. Под сиянием ярких фонариков в небесах он направился по дороге вперёд.
Демонический плод в утробе. Новые неприятности на ровном месте
Всего через несколько дней Се Ляню пришлось столкнуться с серьёзной опасностью.
В монастыре закончилась еда.
Сам принц мог обойтись парой маньтоу, тарелкой солений, да погрызть огурец, сорванный с грядки. Ему хватало тех подношений, что приносили жители деревни. Но в монастыре прибавилось ещё три рта. Два живых человека и один демон быстро опустошили все его припасы.
Дети ели не так уж много, но вот Ци Жун, умерший демон, поселившийся в теле взрослого мужчины и никак не желающий выходить, не уставал бранить Се Ляня на чём свет стоит за то, что тот «не считает его за человека, раз кормит какими-то отходами», при этом съедал больше, чем любой из четверых, отчего Се Ляню искренне хотелось запихнуть тому в рот днище сковороды.
Когда есть стало совсем нечего, Се Лянь решил пройтись по городскому рынку, прихватив двоих мальчишек, и попробовать пособирать рухлядь и всяческий хлам, после чего угостить детей чем-нибудь вкусным.
Если учесть, что обычному Се Ляню не очень везло, то сегодняшнему Се Ляню не везло в особенности. Обойдя весь город, он не нашёл никакого подходящего хлама, и в конце концов, стоя на оживлённом перекрёстке, принял решение снова заняться привычным ремеслом.
Принц усадил детей неподалёку, сам вышел на середину улицы и громко объявил:
— Уважаемые земляки и приезжие соседи! Сегодня я впервые прибыл в ваши благодатные края, и в кошеле моём ни гроша, поэтому представлю на ваш суд скромный плод моих изысканий в искусстве! Надеюсь на горячую поддержку, а также пожертвования в виде продовольствия или монет на обратный путь…
Длинные рукава Се Ляня изящно развевались, придавая ему облик истинного святого, голос звучал глубоко и звучно, поэтому очень скоро вокруг собрались праздные зеваки с вопросами:
— Что ты умеешь? Ну-ка, покажи!
Се Лянь охотно ответил:
— Желаете взглянуть на крутящиеся на шестах тарелочки?
Народ замахал руками:
— Ничего сложного, простенький фокус, ерунда! Ещё что-то умеешь?
Се Лянь предложил снова:
— А что насчёт разбивания камня на груди?
Люди опять заголосили:
— Старьё, старьё! Ещё что-то умеешь?
Тут-то Се Лянь и осознал, что даже продавая собственное искусство на улицах, следует идти в ногу со временем. Лучшие номера, которыми он промышлял когда-то, безнадёжно устарели, подобно хризантемам на следующий день после Праздника хризантем, и уже ни у кого не вызывали восхищения. Видя, что толпа вот-вот разойдётся, принц понял — выхода нет — и решил выкинуть козырную карту. Он выудил из рукава стопку собственноручно нарисованных защитных талисманов и произнёс:
— За просмотр представления полу́чите в подарок защитный талисман ручной работы! Господа, прохо́дите мимо — не проходи́те мимо!
Едва заслышав о бесплатной раздаче, уже поредевшая толпа нахлынула вновь:
— Что за талисманы? В каком храме благословлены? Императора Шэньу?
— Они помогут привлечь удачу в денежных делах? Дай мне талисман Божества богатства, спасибо!
— Я хочу талисман Совершенного Владыки Цзюйяна[182], оставь мне один, будь добр!
Се Лянь ответил всем:
— Нет. Нет. Я раздаю талисманы наследного принца Сяньлэ, благословлены они в монастыре Водных каштанов, чудодейственные свойства гарантированы.
Разумеется, гарантированы. Другим небожителям ежедневно поступает по меньшей мере несколько тысяч молитв, от которых гудит в ушах, а всё, что приходит сверх того, и вовсе поручается исполнить младшим подчинённым. Ну а Се Лянь получает даже в самые удачные дни не больше десятка. Так скажите, у чьих молящихся выше шансы быть услышанными?
Толпа презрительно фыркнула:
— Это ещё кто такой? Никогда о нём не слышали!
Се Лянь ответил:
— Не страшно, если вы о нём не слышали. Монастырь Водных каштанов стоит всего в семи ли отсюда, в деревне Водных каштанов. Приглашаю вас наведаться туда. Только приходите, не обязательно приносить благовония… — однако не успел принц договорить, а толпу как ветром сдуло.
Каждый, кто успел отхватить талисман, пройдя совсем немного, не глядя швырнул его на землю. Се Лянь же бросился подбирать: поднимая талисман, он отряхивал его от пыли и с невозмутимым видом прятал обратно в рукав. Подбирал, подбирал, и вдруг заметил, что перед ним остановилась пара матерчатых туфлей.
Подняв взгляд, Се Лянь обнаружил перед собой чёрные глаза Лан Ина, глядящие на него из-под повязок.
Се Лянь мягко спросил юношу:
— Что-то не так? Поди пока посиди вон там вместе с Гуцзы, подождите меня ещё немного.
Лан Ин хранил молчание. Внезапно на противоположной стороне улицы распахнулись ворота чьего-то дома, из которых с оглушительным криком вышвырнули человека:
— Шарлатан!
Послышался громкий топот — пара десятков прохожих тут же сбежались посмотреть на представление, и талисманы, которые принц не успел подобрать, мгновенно затоптали в грязь, измятые и изорванные. Се Лянь молча округлил глаза, но уже не стал подбирать талисманы. Отправив Лан Ина следить за Гуцзы, он последовал за всеми посмотреть, что же всё-таки там случилось. Перед воротами дома принц увидел двоих без умолку спорящих мужчин: один из них походил на богатого купца, другой, пожилой господин, скорее всего, являлся лекарем. Купец клокотал от гнева:
— Что ты сказал мне, когда приходил вчера? Что всё прекрасно и беспокоиться нет нужды, так? Что же стряслось сегодня?! Моя жена не падала и ничем не травилась, как такое вдруг могло случиться?!
Лекарь же во всеуслышание оправдывался:
— Вчера, когда я осмотрел вашу супругу, она действительно пребывала в добрейшем здравии! Вам, как я погляжу, лучше поискать не лекаря, а монаха-заклинателя!
Купец взъярился ещё сильнее, упёр руку в бок и ткнул в лекаря пальцем:
— Мой сын ещё не родился, кто тебе, шарлатану, позволил проклинать его?! Берегись, я нажалуюсь на тебя куда следует, без гроша останешься!
Лекарь подхватил свою сумку со снадобьями и врачебными принадлежностями.
— Что толку от твоих жалоб? Я в самом деле не могу определить характер её пульса! В жизни ничего подобного не встречал!
Из толпы послышались советы:
— Найди другого лекаря!
— Лучше всё-таки обратиться к заклинателю!
Се Лянь инстинктивно ощутил, что дело явно нечисто, поэтому поднял руку в толпе:
— Посмотрите сюда. Заклинатель здесь, я и есть заклинатель.
Все взгляды вокруг мгновенно обратились к Се Ляню, кто-то удивился:
— Ты разве не уличный артист, торгующий цирковыми номерами???
Се Лянь вежливо заметил:
— Это лишь подсобный доход. Разрешите, — он направился через толпу к купцу. — Не могли бы вы отвести меня к вашей супруге?
В доме раздавались женские крики и плач, ясно давая понять, что целая толпа женщин пребывала в крайнем смятении. Новый лекарь, которого вызвал купец, не мог прибыть в самое ближайшее время, и мужчина, решив, что пока сгодится любой, в самом деле схватил Се Ляня и торопливо направился в дом. Принц же в свою очередь схватил и потянул за собой того, первого, лекаря. Войдя в дом, он увидел, что весь пол залит кровью, а на широкой кровати под разукрашенным пологом лежит молодая женщина, бледная и измученная. Казалось, от боли она вот-вот начнёт кататься по полу, схватившись за живот. К счастью, её крепко прижимали к кровати несколько пожилых дам и молодых прислужниц. Как только Се Лянь переступил порог комнаты, у него по спине пробежал холодок.
В комнате стояла крайне тяжёлая тёмная Ци, источником которой являлось определённое место.
Живот молодой женщины!
Се Лянь немедля остановил купца и лекаря за своей спиной, выкрикнув:
— Не подходите! С её животом непорядок!
Купец со смесью страха и удивления воскликнул:
— Моя жена рожает?!
Лекарь и пожилые женщины, не в силах слушать его причитаний, в голос ответили:
— Только пятый месяц, как она может родить?!
Тогда купец снова обрушился с гневной бранью на лекаря:
— Если она не рожает, отчего же ты не можешь сказать мне, что с ней такое, шарлатан?! Даже пульс не смог трактовать!
Видя, что женщина вот-вот потеряет сознание, Се Лянь прикрикнул на них:
— Замолчите! — и ловким движением вынул Фансинь.
Остальные при виде внезапно сверкнувшего чёрным блеском холодного оружия в несколько чи длиной перепугались не на шутку:
— Что ты собрался делать?!
Однако прямо на их глазах Се Лянь отпустил рукоять, и меч сам по себе поплыл по воздуху!
На этот раз все остолбенели, потрясённые увиденным.
Фансинь тем временем завис в воздухе, остриё меча развернулось вниз, указывая прямо на выпуклый живот женщины. Оружие это обладало мощнейшей убийственной Ци, и все вдруг увидели, как живот зашевелился и вспучился округлым шариком, который принялся метаться то в одну сторону, то в другую, перетекая то влево, то вправо. В конце концов женщину разобрало сильнейшим кашлем, и она выплюнула сгусток чёрного дымка!
Фансинь, который дожидался этого очень долго, одним ударом рассеял чёрный сгусток. Женщина пронзительно взвизгнула:
— Мой сын! — и тут же лишилась чувств.
Се Лянь наконец призвал меч, повесил обратно за спину и обратился к лекарю:
— Порядок.
Лекарь застыл, открыв рот и вытаращив глаза. Се Ляню пришлось несколько раз махнуть рукой перед его лицом, прежде чем тот нерешительно приблизился к женщине на кровати.
Купец с радостью и надеждой спросил:
— Мой сын жив?
К его удивлению, лекарь ощупал пульс женщины и робко пробормотал:
— Его не стало…
Купец на мгновение замер, а после снова взревел:
— Его не стало? Как мог случиться выкидыш?!
Се Лянь повернулся к нему и поправил:
— У вашей жены вовсе не выкидыш плода. Его не стало. Вы понимаете, что значит «не стало»?
— Да разве это не то же самое, что выкидыш?
— Существует определённая разница. Выкидыш — это выкидыш и есть. «Не стало» же означает следующее: изначально в утробе вашей супруги находился ребёнок. Но теперь этот ребёнок исчез.
И в самом деле, ведь живот женщины только что вздымался, а теперь, очевидно, без каких-либо внешних повреждений, заметно сдулся, и к тому же крайне неестественно. Купец воскликнул:
— Но ведь мой сын только что был у неё в животе!
Се Лянь возразил:
— Только что внутри находился вовсе не ваш сын. Живот вашей жены раздулся из-за сгустка чёрного дыма!
Лекарь убедился, что женщина всего лишь потеряла сознание и никакой опасности для жизни больше не существует, после чего удалился прочь.
Купец обратился к Се Ляню:
— Даочжан, как следует вас называть? Из какого вы монастыря? Какому Совершенному Владыке служите?
Се Лянь ответил формальное «оставьте церемонии, моя фамилия Се», и уж было хотел добавить, что пришёл из «монастыря Водных каштанов», но когда слова оказались на языке, он по какой-то причине решил их изменить:
— Из храма Тысячи фонарей.
Произнеся это название, принц неожиданно для самого себя ощутил лёгкий жар.
Купец удивлённо охнул:
— Не слыхивал. Должно быть, далеко отсюда?
Се Лянь и сам не имел понятия, далеко или нет, поэтому тихонько хмыкнул в ответ.
Обменявшись парой любезностей с принцем, купец всё-таки в нетерпении спросил:
— Даочжан! Что же это за проделки нечистой силы? Моя жена всё это время носила под сердцем… вот эту нечисть? Сгусток чёрной Ци?!
Тема разговора сменилась, и Се Лянь мгновенно сделался серьёзным:
— Всё ли время, доподлинно неизвестно. Вы ведь сказали, что вчера, когда пригласили лекаря, с вашей супругой всё было прекрасно? Тогда, должно быть, пульс ещё пребывал в норме и сбился только сегодня. Боюсь, беда стряслась с плодом ночью. Не затруднит ли вас припомнить, возможно, ваша супруга вчера ночью что-то делала? Или, может быть, с ней случилась какая-то странность?
— Вчера ночью ничего не случалось, моя жена даже не покидала комнаты! С тех пор как вымолила этого ребёнка, воскурив благовония в храме Огромного Члена, она даже специально установила в доме алтарь Совершенного Владыки Цзюйяна и ежедневно, не выходя за порог собственной комнаты, читала молитвы и возжигала благовония, проявляя устрашающую набожность!
Се Лянь про себя произнёс: «Вот если бы Фэн Синь узнал, что женщина столь ревностно ему молилась, его реакция уж точно всех бы устрашила». Затем, подумав, задал ещё вопрос:
— Тогда… не видела ли она каких-либо странных снов?
Купец вздрогнул от страха:
— Видела!
Се Лянь тут же оживился. Купец рассказал ему:
— Даочжан, вы поистине необычайно прозорливы! Моей жене вчера ночью действительно привиделся странный сон. Она увидела маленького ребёнка, который с ней играл и называл её мамой. Посреди ночи она почувствовала, будто что-то толкнулось в её живот, и сразу же проснулась. Да ещё с радостью поведала мне, что это, наверное, дитя в её утробе не может дождаться встречи с родителями, поэтому приходило повидаться во сне. Я тогда даже посмеялся над ней!
Се Лянь мгновенно определил:
— Проблема именно в этом ребёнке! — затем, помолчав, добавил: — Сколько примерно лет ему было? Как он выглядел? Этого ваша супруга не сказала?
Купец в испуге покрылся холодным потом:
— Боюсь, она не запомнила. Тогда она сказала мне, что не знает точно, сколько ему лет, но ей он показался совсем маленьким, а когда попросился на руки, оказался очень лёгким.
Призадумавшись, Се Лянь продолжил:
— Я спрошу у вас ещё кое-что, и вы непременно должны ответить правдиво, иначе мы так и не доберёмся до сути. Первое. Существует ли в вашем доме соперничество между жёнами и наложницами? Второе. Ваша нынешняя супруга когда-нибудь избавлялась от плода?
Первый вопрос принц задал, чтобы подтвердить или опровергнуть возможность насланного проклятия по причине соперничества или ревности. Ведь если женщина, круглый год томящаяся в глубинах внутренних покоев, взревнует мужчину, она способна вытворить всё что угодно; второй вопрос интересовал принца потому, что если женщина когда-то, без разумной на то причины, избавилась от ребёнка, в её теле могла сохраниться его остаточная затаённая злоба, которая не позволила бы новому ребёнку спокойно родиться.
Се Лянь ещё неоднократно задавал мужчине вопросы, чтобы удостовериться, и тот отвечал, не увиливая, причём каждое предположение принца оказалось верно. В имении купца не только проживало несколько наложниц, которые целыми днями переругивались между собой, он ещё и завёл любовницу на стороне, которая только и ждала, что он внесёт её в дом в паланкине, как супругу.
После опрошенные служанки госпожи также признались, что сначала она являлась лишь наложницей и, забеременев однажды, поверила знахарю, который определил, что плод — женского пола. Но ведь для того, чтобы подняться до статуса жены, женщине необходимо было родить сына, поэтому она выпила снадобье, тем самым избавившись от ребёнка. Се Лянь, выслушав всех, почувствовал, что его голова вот-вот опухнет.
Охваченный тревогой купец спросил:
— Даочжан, неужели это неродившаяся девочка пришла отомстить?
— Вполне возможно, однако нельзя быть уверенными до конца. Ведь ваша супруга не сообщила ни возраста ребёнка из сна, ни его пола.
— Но… но даочжан, если сгусток чёрной Ци забрался в утробу моей жены только вчера ночью, то… куда же подевался мой собственный сын?
— Возможно, он был съеден.
Купец в ужасе содрогнулся:
— С-съеден?!
Се Лянь кивнул. Мужчина спросил:
— Но, даочжан, что же теперь делать? У меня есть вторая жена, и она тоже беременна, а вдруг этот демон явится вновь, как нам быть?!
Выходит, в доме ещё одна женщина ждёт ребёнка!
Се Лянь поднял руку:
— Успокойтесь немного, я хотел бы ещё кое-что узнать. Ваша жена не упоминала, где именно во сне повстречала дитя?
— Она описала место довольно пространно, сказала только, что находилась в просторной комнате, но большего наверняка не вспомнит. Это ведь только сон, кто может припомнить всё в мельчайших подробностях? — Скорбно стиснув зубы, он добавил: — Мне… мне ведь уже за сорок, и вот наконец дождался сына… Но какое несчастье меня постигло! Даочжан, вы уже убили этого монстра? Не дайте ему снова навредить моей семье!
— Не стоит впадать в панику, не стоит. Я сделаю всё, что в моих силах.
Купец радостно потёр ладони:
— Прекрасно, прекрасно. Что вам для этого понадобится, даочжан? За вознаграждением дело не станет!
Се Лянь однако ответил:
— В вознаграждении нет нужды. Но вам придётся оказать мне помощь вот в чём. Во-первых, возьмите на себя хлопоты отыскать для меня комплект повседневного женского одеяния, достаточно широкого покроя, чтобы его мог надеть мужчина. Также, боюсь, мне понадобится прядь волос вашей второй жены для сотворения магического обряда.
Купец приказал слугам:
— Записывайте, записывайте!
Се Лянь продолжил:
— Во-вторых, всё-таки попрошу вас распорядиться, чтобы беременная женщина переехала ночевать в другую комнату. И в какой бы момент времени и где бы она ни находилась, если услышит голос маленького ребёнка, который назовёт её «мамой», накажите, чтобы не отвечала. Ни в коем случае! Лучше всего даже рта не открывать. Я прекрасно понимаю, во сне человек никогда не знает, что он спит, и сознание его затуманено, но если вы множество раз повторите нужную фразу ей на ухо, ваши слова крепко засядут в её голове, и возможно, это подействует.
Купец пообещал, что всё исполнит, тогда Се Лянь добавил:
— В-третьих, я покинул монастырь вместе с двумя мальчиками, поэтому придётся мне поручить вам пока присмотреть за ними и как следует их накормить.
— Совершеннейший пустяк! По вашему велению я готов принять у себя не то что двоих, а целую сотню мальчишек!
Наконец, осталось самое главное.
— В-четвёртых, — Се Лянь вынул из рукава талисман из монастыря Водных каштанов, протянул обеими руками мужчине и со всей серьёзностью сказал: — Прошу вас повесить этот талисман перед собой и громко произнести: «Прошу защиты и покровительства у Его Высочества наследного принца!» Таким образом помощь вам будет записана на счёт моего монастыря[183].
Ночью Се Лянь вновь нарядился в женские одеяния.
Переодевание в женщину уже почти стало для него привычным делом, но всё же беременную приходилось изображать впервые. Принц потратил не более четверти часа, чтобы сделать причёску и макияж, сидя перед зеркалом, а последним штрихом стала подушка, которую он запихнул под платье, чтобы сымитировать живот. Туда же Се Лянь спрятал прядь волос, которую ему принесли от второй жены купца. Затем улёгся на кровать, привёл сознание в состояние равновесия и покоя, замедлил дыхание и вскоре, охваченный дрёмой, погрузился в сон.
Неизвестно, сколько прошло времени, когда Се Лянь плавно открыл глаза и увидел перед собой уже не комнату второй жены купца, а роскошные покои.
Первым делом принц проверил, при нём ли Фансинь, и лишь нашарив меч, значительно успокоился. Всё-таки Фансинь являлся магическим оружием, крепко связанным с владельцем. Се Лянь медленно поднялся с кровати и вдруг ощутил под ладонью что-то липкое. Поднеся руку к лицу, принц убедился, что кровать, на которой он лежит, запачкана пугающими кровавыми пятнами, растекающимися по постели ещё не высохшими широкими лужами, поэтому и одеяния принца теперь наполовину окрасились в жутковатый багрянец.
Се Лянь, нисколько не удивившись, спустился с кровати и прошёл несколько шагов, но вдруг почувствовал, что у него что-то выпало. Опустив взгляд, принц увидел на полу подушку, поспешно подобрал деталь образа и снова запихнул обратно. Но стоило сделать ещё два шага, и живот вывалился снова, так что Се Ляню пришлось поддержать его руками, после чего он наконец смог осмотреться.
С малых лет Се Лянь воспитывался в императорском дворце, поэтому и его вкус, и слух невольно попали под влияние окружающей обстановки. Насчёт восприятия прекрасного принц имел собственное мнение. И на его взгляд, небольшой флигель, в котором он очутился, хоть и выглядел довольно роскошно, всё же полнился слишком сильной женской энергетикой, что позволяло предположить, что принц находится в питейном или же ином увеселительном заведении. К тому же, по сравнению с современными постройками, стиль и убранство флигеля отличались уклоном в древность. Похоже, его выстроили несколько сотен лет назад. Принц так и не смог понять, что же это за место.
Таким образом, вероятность того, что в случившемся виновен дух нерождённой девочки, от которой избавилась жена купца, значительно снижалась. Поскольку иллюзия, которую сотворяет нечисть, основывается на её собственном сознании, и вполне очевидно, что подобные столетние хоромы могли существовать только в памяти такой же столетней нечисти. Се Лянь обошёл флигель, но не обнаружил ни следа пребывания кого-либо ещё, поэтому вернулся в комнату, где оказался с самого начала.
Спальня принадлежала женщине — среди убранства оказался столик для наведения красоты. Ящики в нём выдвигались, и внутри обнаружились детские вещи, а также игрушки, погремушки-барабанчики и тому подобное. Всё указывало на то, что женщина, проживавшая здесь, относилась к «ребёнку» с трепетной любовью.
Продолжив перебирать вещи в ящиках, Се Лянь вдруг удивлённо замер. Среди стопки детской одежды лежал защитный талисман. И он принадлежал наследному принцу Сяньлэ!
Чрезвычайно изумлённый, Се Лянь, разумеется, неоднократно проверил находку, но всё же удостоверился, что не ошибся — защитный талисман действительно принадлежал его храму. К тому же, вовсе не походил на простенькие талисманы, которые он теперь изготавливал сам — ходил на гору собирать ароматные травы, своими руками плёл основу, затем на ней собственноручно делал надпись о назначении талисмана и даже покупал красную нить, чтобы повязать сверху. Найденный талисман относился к тем, что восемьсот лет назад, во времена самого расцвета величия наследного принца Сяньлэ, распространялись по всему государству, и почти каждый житель имел у себя по меньшей мере один такой. Изготавливались они из лучшего материала, украшались искуснейшими узорами, и не возникало никаких сомнений ни в том, освящён ли талисман, ни в том, где именно.
Неужели хозяйка комнаты когда-то являлась одной из его последовательниц?
В тот же миг посреди мёртвой тишины Се Лянь услышал звонкое хихиканье.
Совершенно внезапный детский смех разлился по воздуху, не давая понять, откуда именно звучал. Се Лянь нисколько не переменился в лице, только задумался: «Этот смех кажется немного знакомым, будто бы мне приходилось где-то слышать его раньше. Но где же?»
Внезапно в его памяти заиграла детская песенка: «Алый паланкин бежит, в нём невестушка сидит».
«Под покровом слезы льёт, и улыбка не мелькнёт…»
Гора Юйцзюнь, разукрашенный паланкин. Тогда он и услышал голос духа ребёнка!
Когда к Се Ляню пришло осознание, детский смех тоже внезапно оборвался. Принц молниеносно обернулся, но не увидел ни следа постороннего присутствия.
После инцидента на горе Юйцзюнь Се Лянь расспрашивал сеть духовного общения о духе ребёнка, но тогда все небожители сказали ему, что не обнаружили ничего подобного во время обыска местности, и детский голос слышал только он один. Но теперь принц снова повстречался с духом. Случайность ли это? Или, может быть, кем-то подстроено?
Дух ребёнка перестал смеяться, зато заговорил:
— Мама.
Голос, который произнёс «мама», прозвучал совсем близко, но принц никак не мог понять, откуда именно. Замолчав, задержав дыхание и сосредоточившись, Се Лянь внимательно прислушался.
Спустя долгое молчание голос раздался снова:
— Мама. Возьми меня на ручки.
На этот раз Се Лянь наконец обнаружил… что голос звучит прямо из его живота!
Он до сих пор придерживал рукой живот, и заметил лишь теперь, что в какой-то момент подушка под платьем потяжелела. Принц ударил по подушке раскрытой ладонью, и вместе с громким хлопком из-под юбок что-то выкатилось. Се Лянь увидел существо, смутно напоминающее мертвенно-бледное тельце младенца. Оно выплюнуло изо рта какой-то комок и кубарем откатилось в темноту, исчезнув в мгновение ока. Се Лянь подбежал к месту, где только что лежало существо, и увидел, что оно извергло несколько комков ваты и клок чёрных волос. По всей видимости, отвлекающий трюк, придуманный принцем, всё-таки сработал. Демонёнок намеревался сожрать «ребёнка» Се Ляня, так же как сожрал дитя из утробы предыдущей жертвы, но подавился ватой из подушки, которую принц пристроил на манер живота. Почти сразу Се Лянь снова услышал, как тварь пронзительно заверещала:
— Мама!
Но как бы оно ни старалось, как бы ни визжало, Се Лянь оставался хладнокровен, даже рта не раскрывал. Поскольку дух ребёнка не имел определённой формы, принц пришёл к выводу, что это нерождённый плод, комната же являлась местом, где когда-то жила его мать, а может, и он вместе с ней. Если бы ребёнок умер в возрасте хотя бы нескольких лет, то и своим жертвам дух его являлся бы в том же виде, но в большинстве случаев он принимал вид сгустка чёрного дыма или же размытой белой фигуры. Всё говорило о том, что он и сам не уверен, как должен выглядеть. Вдобавок одежду, что хранилась в ящиках, очевидно, ни разу не надели на ребёнка, а прибавив к этому жуткие пятна крови на кровати, Се Лянь заключил, что у хозяйки комнаты случился выкидыш, тогда как ещё не родившееся дитя уже обрело форму и заимело крохи собственного сознания. Обернувшись духом, нерождённый желал вернуться в чрево матери. Таким образом и пострадала жена купца.
Явившись женщине во сне, дух принялся кричать «мама», и женщина сделала то, чего ни в коем случае делать нельзя — открыла рот и ответила ему. Надо сказать, что связь между «матерью» и «ребёнком» отличается от иных связей, поэтому ответ в данном случае является «разрешением» творить всё, что захочется.
Открыв же рот повторно, женщина дала тёмной твари возможность вторгнуться в её тело — демонёнок проскользнул в её утробу, сожрал плод, который там уже находился, и сам занял его место[184].
Се Лянь являлся мужчиной и не мог сказать наверняка, не проникнет ли дух точно так же и в его живот, если открыть рот. Но на всякий случай всё-таки решил не рисковать.
Вот так, плотно сжимая губы, принц с Фансинем в руке принялся повсюду искать младенца. В отношении любых опасностей Се Лянь всегда обладал обострённой интуицией, натренированной и отточенной в бесчисленных сражениях, поэтому ему не приходилось даже всматриваться в темноту — принц мог ткнуть мечом в предполагаемое место, где спряталась тварь, и с огромной вероятностью пронзить её первым же ударом. Конечно, сейчас они находились внутри иллюзии, созданной духом, поэтому вред, который ему мог нанеси Се Лянь, в разы уменьшался, но всё-таки принцу удалось попасть в цель несколько раз, а значит духу явно пришлось тяжело. Так прошло некоторое время, пока Се Лянь неожиданно не ощутил в ступне колющую боль, будто наступил на что-то чрезвычайно острое, и на мгновение замедлился.
Поняв, что противник попался, дух, кажется, коварно усмехнулся, и хотя его усмешка звенела детскими нотками, от ребёнка подобный звук ожидалось услышать меньше всего. Напротив, скорее это походило на взрослого злодея, и от столь разительного контраста волосы шевелились на голове. Однако на лице Се Ляня и мускул не дрогнул. Не останавливаясь, он занёс меч и сделал ещё выпад. Снова точно в цель!
Дух болезненно ойкнул. Вдоволь натерпевшись от принца, он бросился наутёк и спрятался где-то далеко, так что у Се Ляня наконец появилась минутка, чтобы осмотреть подошву сапога. Оказалось, что он наступил на торчащую из пола иглу, которую наверняка специально оставил зловредный дух. Видимо, в самом деле надеялся, что Се Лянь вскрикнет от боли. Однако просчитался — принц умел терпеть боль как никто другой: в случае необходимости он бы не проронил ни звука, даже зажатый в капкан на громадного зверя, не говоря уже об иголке в ноге.
Тонкая игла вошла довольно глубоко, и Се Лянь хотел было первым делом вынуть её, однако побоялся, что дух, потерпев поражение, разгневается и попытается сбежать от него, чтобы навредить другим людям. Поэтому так и покинул комнату, наступая на иголку. Вскоре боль перестала ощущаться, и принц практически летел за беглецом. Однако, поискав внутри дома, не обнаружил ни следа духа и в недоумении подумал: «Неужели он испугался?» Размышления Се Ляня прервали оконные ставни неподалёку, открывшиеся сами по себе.
Принц немедля подбежал к ним, выглянул наружу и оторопел. За окном не оказалось ни улицы, ни горного пейзажа, ни прохожих. Только глубокий пруд, кажущийся бездонным.
А на другом берегу пруда стоял дом, в одном из окон которого принц увидел сидящих за столом детей — Лан Ина и Гуцзы. Они торопливо поедали яства, от которых ломился стол.
Но только мальчики совершенно не замечали, что прямо над ними кружится в воздухе густой чёрный туман, издающий весёлый детский смех и звонко выкрикивающий:
— Мама! Мама!
Сердце Се Ляня резко сжалось, он схватился руками за переплёт, против своей воли едва не выкрикнув предостережение детям. Однако вспомнив, что рот открывать нельзя, насилу сдержался.
Пусть они находились внутри иллюзии, принц не знал наверняка, мог ли дух затянуть в неё также и мальчишек. Если всё действительно так, любые раны, которые они получат здесь, перенесутся также и на их тела в реальности. Принц огляделся вокруг в надежде найти цветочную вазу, чтобы бросить её за окно и тем самым предостеречь детей, однако не обнаружил совершенно ничего подходящего. Стол и стулья никак не добросишь, а между двумя домами раскинулось целое озеро. Неужели придётся плыть?
Тем временем Гуцзы, видимо, притомившись за день, широко зевнул, и чёрный дым собрался сгустком, судя по всему, намереваясь проскользнуть в открытый рот ребёнка.
Детский организм значительно хуже защищён от нечистой силы, и вполне возможно, что духу удастся занять его тело даже без разрешения. У Се Ляня не осталось времени на неторопливые размышления и тем более на неторопливый заплыв по озеру. Приняв мгновенное решение, принц выкрикнул:
— Закрой рот! Бегите!
Стоило ему крикнуть, и дети в самом деле его услышали — тут же испуганно захлопнули рты и вскочили из-за стола. Чёрный сгусток над ними внезапно исчез, а в следующий миг дымовой завесой рассеялся прямо перед лицом Се Ляня!
Принц закрыл рот сразу же, едва крикнув, однако тут же почувствовал, как внутрь проскользнула струйка холодного воздуха — чёрный дымок проник в живот, и внутренности мгновенно сковало льдом. Стиснув зубы, Се Лянь быстро разорвал несколько защитных талисманов, вынул изнутри ароматные травы и бумагу с магическими надписями, остервенело разжевал и проглотил. Очень скоро горло охватил зуд, и чёрный дым снова как ошпаренный вырвался наружу, исторгнутый принцем!
Се Лянь прикрыл рот рукавом и зашёлся неистовым кашлем, так что выступили слёзы, при этом стремительно придумывая стратегию противостояния духу. Чёрный дым, покинув внутренности принца, всё так же плотно окутывал его от макушки до пояса, не желая отступать. Поэтому Се Лянь, опершись рукой о переплёт, прыгнул из окна прямо в озеро.
«Бултых» — Се Лянь погрузился глубоко под воду, задержал дыхание, скрестил ноги и сложил руки на груди, приняв позу для медитации, чтобы позволить телу медленно опуститься вниз в ледяной озёрной воде. Когда сердцебиение пришло в норму, он поднял взгляд наверх и смутно разглядел, что чёрный туман клубится над озером, накрывая собой всю его поверхность. Стоит принцу вынырнуть из воды — он непременно сделает резкий вдох, а стоит ему сделать вдох — он наверняка вдохнёт и дух нерождённого ребёнка, позволив тому поселиться в своём животе. Мужчина с огромным беременным животом… Картина, прямо скажем, нисколько не услаждающая взор.
Но именно для того принц и спрыгнул в воду, чтобы выиграть немного времени на размышления. Вскоре Се Лянь придумал, как справиться с духом: «Ничего страшного, если я его проглочу, ведь следом нужно всего лишь проглотить Фансинь». Выступая с цирковыми номерами на улицах, он обучился и этому трюку. И хотя подобные действия довольно опасны, для принца это не столь существенно, ведь главное — изловить зловредного духа.
Приняв решение, принц расправил руки и поплыл. Неожиданно сверху послышался глухой всплеск, и перед глазами вспыхнуло что-то ослепительно-красное.
Весь обзор принцу струящимися волнами заслонили чёрные как вороново крыло волосы, а из-за плотного потока пузырей, образовавшихся вокруг, он больше ничего не мог разглядеть. Се Лянь заморгал и энергично замахал руками в попытке отогнать от себя бесчисленные шёлковые нити волос и хрустальные пузырьки воздуха, но следом ощутил, как его коснулась пара сильных рук. Одна крепко обняла за талию, другая пальцами схватила и приподняла за подбородок.
Ещё мгновение — и что-то мягкое и ледяное плотно прижалось к его губам.
В смятении ум, но сердце трепетное ясно, обратного не говори
Глаза Се Ляня моментально округлились.
Никогда в жизни никто не совершал по отношению к нему подобного поступка. Во-первых, никто бы не посмел, а во-вторых, никто бы и не смог. Но этот человек возник внезапно, подобно призрачному наваждению, и принц совершенно не успел сделать ничего, чтобы ему противостоять. Сперва Се Лянь впал в смятение и попытался резко оттолкнуть того, кто перед ним, но тут же хлебнул озёрной воды — изо рта с бульканьем вырвалась вереница пузырей, подобных нитям хрустальных бусин. Под водой же категорически нельзя допускать таких потерь. Поэтому незнакомец крепче обхватил его за талию и притянул к себе ещё ближе — теперь руки принца, которыми он в суматохе пытался оттолкнуть незнакомца, оказались надёжно заблокированы, прижатые к твёрдой груди, без возможности пошевельнуться. Губы принца также надёжно захватили губы незнакомца, углубляя поцелуй, сквозь который постепенно проникло мягкое ледяное дыхание. Совершенно растерянный, застигнутый врасплох и вынужденный покориться, Се Лянь наконец смог разглядеть, кто перед ним. Это был Хуа Чэн.
В момент, когда пришло понимание, принц моментально прекратил сопротивление. В голове пронеслась череда беспорядочных и совсем несвоевременных мыслей, к примеру: «Так значит, это Хуа Чэн. Не удивительно, что он такой холодный». «Демонам ведь не нужно дышать, а он, кто бы мог подумать, передаёт мне воздух[185]». «Но разве демоны могут погружаться под воду?»
В следующий миг Хуа Чэн неожиданно распахнул глаз.
Встретившись взглядом с чёрным глазом, оказавшимся в непосредственной близости, Се Лянь вновь будто окаменел и забился в воде, подобно неуклюжему селезню, который оглупел настолько, что по несчастливой случайности начал тонуть. Однако Хуа Чэн без особых усилий пресёк его барахтанья, подхватил за талию и быстро поплыл наверх. Очень скоро они рывком вынырнули на поверхность!
Вода была ледяной, воздух тоже сквозил прохладой, но Се Лянь в тот самый миг ощущал, что весь пылает, от макушки до пят. Оказавшись на поверхности, принц хотел было отстраниться, но чёрный дым всё ещё парил над озером, будто выслеживающий добычу хищник, а обнаружив, что кто-то показался снаружи, немедля кинулся в атаку, преграждая пути к отступлению. Се Ляню удалось отпрянуть лишь на миг, но Хуа Чэн, прижав ладонь к его затылку, притянул принца обратно, и губы, расставшиеся совсем ненадолго, вновь тесно прижались друг к другу. Се Ляню казалось, что он вот-вот потеряет сознание, от поцелуя немели и горели губы. Если бы перед ним находился кто угодно другой, принц без лишних слов проткнул бы его мечом, но как нарочно, это оказался именно Хуа Чэн. И потому Се Лянь совершенно не представлял, что ему делать, от безвыходности у него едва не выступили слёзы. В тот момент взгляд принца скользнул мимо лица Хуа Чэна, увидев, как из озёрной глади рядом с ними вырвался рой бесчисленных серебристых бабочек!
С пронзительным свистом дождь из бабочек подобно плотному потоку стальной дроби выстрелил из воды. Их крылья, сияющие блеском, по остроте сравнимые с лезвиями, в пару мгновений так изранили дух нерождённого, что тот зашёлся визгом и рассеялся чёрным дымом во все стороны, пытаясь убежать. Однако бабочки боевым порядком рассредоточились по озеру, зажав беглеца в центре, и как бы он ни пытался пробиться через их строй, ничего не получалось. Хуа Чэн тем временем, даже не поднимая взгляда на происходящее над ними, снова прижал Се Ляня к себе и погрузился под воду. Спустя ещё некоторое время их губы наконец разомкнулись.
Стоило этому случиться, и изо рта Се Ляня снова вереницей хлынули пузыри, а Хуа Чэн выбросил в сторону руку, в которой оказались игральные кости. Даже в воде кости закружились на удивление быстро, подняв мощный водоворот, а затем застыли. После мужчины вновь вынырнули на поверхность.
На этот раз берег оказался совсем близко, и Хуа Чэн поплыл к нему вместе с Се Лянем. Где именно они оказались, неясно — на берегу сияли огни фонарей и слышались людские голоса, то ли далёкие, то ли близкие. Следом за ними вылетел в небо рой бабочек, сковавший сгусток чёрного дыма. Они тут же помчались к мерцающим на берегу огням, оставляя за собой лишь отголосок пронзительного крика духа ребёнка:
— Мама!..
Они добрались до берега и тяжело упали на землю лицом к лицу. Лишь теперь Се Лянь смог рассмотреть образ Хуа Чэна перед собой.
С их последней встречи прошло несколько дней, но Се Ляню показалось, что они не виделись уже очень давно. Каждый раз Хуа Чэн выглядел по-иному красиво и теперь, кажется, вновь повзрослел на пару лет. Его облик, и без того прекрасный, от блеска воды сделался ещё ослепительнее. Чрезвычайно чёрные волосы, чрезвычайная белизна кожи, чрезвычайно тонкая прядь волос возле правой щеки заплетена в косицу, в которую старательно вплетена красная нить. Се Лянь впервые заметил, что на линии роста волос у Хуа Чэна едва заметно выделяется «мыс красавицы»[186], из-за которого черты лица визуально приобретают изящество, но при этом убийственная энергия от чёрной повязки на правом глазу разбавляет изящную красоту, приближая её к идеальному балансу.
Хуа Чэн хмурился, будто пытался сдержать внутри эмоции. Тихо отдышавшись, он заговорил, и голос его зазвучал заметно ниже обычного:
— Ваше Высочество, я…
С кончиков волос и всего тела Се Ляня каплями стекала вода. Его губы раскраснелись и припухли, взгляд опустел, он довольно долго оставался неподвижен, а потом замямлил:
— Я… я… я… — Принц множество раз произнёс «я», а затем у него вдруг вырвалось совершенно внезапное: — Я что-то проголодался.
Хуа Чэн замер, услышав его слова.
Се Лянь, который ещё не оправился от потрясения, снова спутанно пробормотал:
— Нет. Я… я… я что-то притомился…
Он перевернулся, оказавшись к Хуа Чэну спиной, опёрся на руки и колени и начал медленно шарить по земле руками, будто бы в поисках чего-то.
Хуа Чэн за его спиной спросил:
— Что ты ищешь?
Се Лянь сам себе не отдавал отчёта в том, что не решается посмотреть на Хуа Чэна.
— Я ищу одну вещь. Я ищу свою шляпу. Где же моя шляпа? — сумбурно проговорил принц.
Окажись на месте Хуа Чэна сейчас кто-то другой, увидев подобную картину, он бы непременно в ужасе закричал: «Дело плохо, он повредился умом!» Но на самом деле Се Лянь всего лишь переволновался, никогда раньше ему не приходилось переживать ничего подобного, поэтому принц ненадолго потерял над собой контроль. Перебирая руками и ногами, Се Лянь на несколько шагов отполз от Хуа Чэна, всё также спиной к нему, при этом бормоча:
— Я… никак не найду её. Мне нужно идти. Мне нужно вернуться домой поесть… мне нужно собирать мусор…
Хуа Чэн произнёс:
— Прости.
Ощутив, что голос за спиной приблизился, Се Лянь моментально подскочил и воскликнул:
— Я должен идти!
Он закричал так, будто бы звал на помощь.
Хуа Чэн возразил:
— Нет!
Се Лянь второпях вознамерился убежать, но не сделал и нескольких шагов, как поскользнулся и вновь повалился на землю. Обернувшись, он увидел за собой кровавый след. Игла, которая ранее вонзилась ему в ногу, теперь целиком вошла в ступню. Хуа Чэн одним движением ухватил принца за лодыжку:
— Что с тобой? — даже тон его голоса переменился.
Се Лянь поспешно выдернул ногу из захвата:
— Ничего, ничего, мне совсем не больно, пустяки!
В голосе Хуа Чэна послышались нотки гнева:
— Как тебе может быть не больно!
С такими словами он принялся за дело, собираясь стянуть с Се Ляня сапог, отчего тот перепугался настолько, что пополз прочь, на ходу выкрикивая:
— Нет, нет, нет. Не надо!
Принц пытался отползти, Хуа Чэн же не давал ему этого сделать, держа за ногу. Неразбериха между ними наконец привлекла внимание людей на берегу. Поднялся шум, толпа каких-то неказистых существ с воплями и завываниями окружила их, наперебой взвизгивая:
— Наглецы! Кто такие?! Не знаете, где находитесь? Жить надоело, захотели помереть ещё разок? Ма… матушки мои, да ведь это градоначальник!
Толпа демонов стройным хором выкрикнула:
— Приветствуем нашего уважаемого градоначальника!
Се Лянь в душе издал вопль ужаса и посетовал, что не может закрыть лицо обеими руками. Они оказались в Призрачном городе!
В толпе присутствовало немало существ, которых Се Лянь уже мельком видел в прошлый свой визит сюда, он даже разглядел среди остальных знакомую голову вепря. Промокших до нитки мужчин со всех сторон обступили всевозможные демоны, при этом Хуа Чэн всё ещё держал принца за лодыжку, не собираясь отпускать. Глубочайший эмоциональный удар, который несла эта картина, наконец заставил Се Ляня немного прийти в себя. К неожиданности принца, разглядев, что один из участников действа — Хуа Чэн, демоны пришли в ещё большее возбуждение и разразились криками:
— Градоначальник! Вы тут кого-то насилуете?! Не нужна ли помощь?! Мы можем её подержать!
Хуа Чэн:
— Прочь!
И демоны второпях покатились прочь. Но даже несмотря на то, что теперь они наблюдали издалека, не решаясь подобраться ближе, Се Ляню всё равно очень хотелось сейчас потерять сознание и ничего не помнить, поскольку Хуа Чэн уже поднялся, затем наклонился и аккуратно подхватил принца на руки, спокойным шагом направившись в сторону города.
На Се Ляне до сих пор красовалось женское платье, и оставалось возблагодарить Небеса за то, что подушка уже давно выпала из-под юбок, иначе картина действительно могла бы стать ещё ужаснее. Однако именно испытанный ужас заставил сознание принца окончательно проясниться. Он попытался вырваться из рук Хуа Чэна, но ничего не вышло, поэтому принц тихонько кашлянул.
— Сань Лан… прости. Только что я немного утратил самообладание. Мне так неловко перед тобой.
Случившееся в тот момент поистине стало для принца слишком серьёзным ударом. Пока назовём это «ударом», всё-таки подобное произошло с ним впервые. Однако имеются и другие причины, не только эта. Ведь за несколько сотен лет принцу приходилось не раз сталкиваться с очаровательными демоницами, которые пытались соблазнить его обнажёнными телами, но Се Лянь никогда ещё не выставлял себя таким посмешищем. Почему же теперь он вот так себя повёл? Оставалось лишь одно объяснение, которое смог выдумать принц — наверняка всё потому, что советник обучил его, как противостоять женским чарам, а вот как справиться с мужчинами, не рассказал. Поэтому принц, не имея ни малейшего опыта, оказался застигнут врасплох.
Воскресив в памяти свою реакцию от начала до конца, Се Лянь устыдился и почувствовал ужасное волнение, подумав: «Сань Лан ведь преследовал благие намерения, а я перепугался до безобразия. По отношению к тому, кто желал помочь, это явно не слишком вежливо».
Однако Хуа Чэн ответил ему:
— Ничего подобного, это мне не стоило действовать необдуманно. Я оскорбил гэгэ. Это Сань Лану стоит приносить тебе извинения, не наоборот.
Видя, что Хуа Чэн не принял близко к сердцу его реакцию, Се Лянь про себя с облегчением выдохнул, а вслух сказал:
— В тех обстоятельствах не оставалось иного выбора, ты ведь просто хотел помочь мне, не более. Ничего страшного в этом нет. Кстати, — тут он припомнил, чем, собственно занимался, — Сань Лан, почему ты вдруг появился там? И где дух нерождённого?
Хуа Чэн произнёс тоном, не терпящим возражений:
— Сначала нужно залечить рану.
За разговором они уже оказались возле роскошного здания. Се Лянь поднял взгляд и увидел надпись на табличке, которая гласила «Дом Блаженства».
Принца постигло крайнее потрясение, неужели сожжённый Дом Блаженства отстроили настолько быстро? Кроме того, без единого отличия от прежнего. Но всё-таки он, чувствуя себя виноватым, не решился спрашивать. Хуа Чэн внёс его внутрь на руках и усадил на кушетку из чёрного нефрита, затем опустился на одно колено, взялся за пораненную ногу Се Ляня и осмотрел маленькую дырочку на подошве, залитую кровью.
Подобная поза вселила в принца чрезвычайное беспокойство, он воскликнул:
— Так ведь не годится! — и захотел слезть с кушетки, однако Хуа Чэн вернул его обратно, не дав подняться, а затем уверенным и быстрым движением снял с ноги Се Ляня сапог вместе с носком.
Именно эту ногу Се Ляня сковывала проклятая канга, которая обручем глубокого чёрного цвета охватывала белую лодыжку, выделяясь непомерно ярким контрастом. Взгляд Хуа Чэна лишь на пару мгновений задержался на мягких линиях лодыжки принца, после чего он прижал ладонь к ранке на ступне и сказал:
— Возможно, немного поболит. Гэгэ, не нужно терпеть. Если будет больно, кричи.
Се Лянь:
— Я…
Но принц так и не успел закончить фразу — Хуа Чэн приложил усилие, и по ступне наверх взвилась резкая боль. Се Лянь невольно попытался отдёрнуть ногу.
Действия Хуа Чэна оставались предельно аккуратными, да и для принца какой-то укол не представлял ничего особенного, вот только по неизвестной причине перед Хуа Чэном он будто бы не мог скрыть, что чувствует боль. Возможно, всё из-за фразы, которую тот произнёс только что, и теперь, как бы сильно принц ни хотел сдержаться и не показывать эмоций, все попытки оказались тщетны. Ощутив, что Се Лянь дёрнулся, как бы пытаясь съёжиться, Хуа Чэн крепче сжал его лодыжку и тихо произнёс:
— Всё в порядке. Сейчас пройдёт. Не бойся.
Се Лянь покачал головой. Хуа Чэн принялся действовать ещё осторожнее и проявил невероятную скорость — когда он снова поднял руку, так, чтобы Се Лянь мог увидеть, в его пальцах уже блестела тонкая игла.
— Ну вот и всё, порядок.
Се Лянь пригляделся внимательнее и увидел, каким недобрым светом сверкает иголка. Хуа Чэн мягко сложил пальцы в щепоть и превратил её в струйку чёрной Ци, которую развеял по воздуху. Се Ляня эта картина заставила отложить пока все беспокойства в сторону и с серьёзным видом произнести:
— Какая тяжёлая тёмная Ци. Обычный дух нерождённого не может обладать столь мощными магическими силами.
Хуа Чэн поднялся и ответил:
— Да. Значит, этот дух наверняка умер непростой смертью.
Тем временем в зал вошёл мужчина с маской на лице. Склонив голову, он обеими руками протянул Хуа Чэну глиняный сосуд. Се Лянь невольно потянулся взглядом к запястью подручного, чтобы проверить наличие проклятой канги, однако на сей раз рукава одеяний мужчины прилегали слишком плотно, и ничего разглядеть не удалось. Хуа Чэн взял сосуд одной рукой, быстро оглядел и передал сидящему на чёрной кушетке Се Ляню. Принц издалека услышал внутри приглушённый детский плач и заметил, как покачивается сосуд на руке Хуа Чэна, будто бы что-то пытается оттуда выбраться и в бешенстве бьётся о стенки. Казалось, малейшая неосторожность — и сосуд разобьётся, поэтому следовало быть начеку.
Но когда принц взял сосуд в руки и чуть приподнял край крышки, чтобы заглянуть внутрь, по его спине пробежал холодок.
Се Лянь увидел свернувшееся в комок существо, напоминающее заготовку для скульптуры младенца: руки и ноги у него уже обрисовались, однако пока бессильно висели, а голова и вовсе расплылась тёмным пятном. С виду он походил на какой-то уродливый внутренний орган.
Это его истинная форма!
Се Лянь сразу же захлопнул крышку:
— Вот оно что.
Ему доводилось слышать о случаях, когда некто разыскивал беременных женщин на небольшом сроке, живьём вырезал плод из их чрева и превращал нерождённое дитя в демона, чтобы совершать магические обряды для причинения вреда врагам или же собственной защиты, а также в качестве оберега, изгоняющего нечисть из дома. Выходит, дух — порождение именно такого тёмного ритуала. Также велика вероятность, что его мать являлась последовательницей Се Ляня, иначе не стала бы хранить защитный талисман из храма наследного принца среди одежды будущего ребёнка.
Проведя некоторое время в молчании, Се Лянь произнёс:
— Сань Лан, раз духа изловил ты, не будешь ли возражать, если я ненадолго заберу его для расследования? Ранее я уже сталкивался с ним на горе Юйцзюнь, значит, это уже вторая наша встреча. Не уверен, совпадение это или между двумя событиями существует связь.
— Хочешь забрать, так забирай, к чему спрашивать. Всё же, не окажись я там, ты бы точно так же смог его поймать.
Се Лянь улыбнулся:
— Всё так, но ведь Сань Лану это удалось намного легче, чем пришлось бы мне.
Он сказал это без всякого умысла, однако в ответ услышал:
— Правда? И что же ты намеревался сделать, не появись я вовремя? Позволить духу поселиться у себя в животе, а следом проглотить меч?
Хуа Чэн в точности угадал план принца.
На лице его при этом не отразилось ни намёка на недовольство, однако Се Ляню отчего-то показалось, что тот немного рассержен.
Интуиция подсказала принцу, что если ответить на вопрос неверно, Хуа Чэн разозлится ещё сильнее. Не зная, как справиться с возникшей проблемой, Се Лянь вдруг ощутил, как впал живот, и тут же неподконтрольно выпалил:
— Я что-то проголодался… — Слова уже прозвучали, когда Се Лянь вдруг осознал их смысл и в смущении не посмел даже взглянуть на выражение лица Хуа Чэна в тот момент. Пришлось честно объяснять: — На этот раз я в самом деле проголодался…
После недолгой паузы Хуа Чэн наконец прыснул со смеху.
А стоило ему рассмеяться, и с лица Се Ляня будто развеялась мгла, он испустил вздох облегчения. Хуа Чэн же, полусмеясь, полувздыхая, кивнул:
— Хорошо.
Сначала Хуа Чэн собирался остаться в Доме Блаженства и устроить пир, но Се Лянь, услышав слово «пир», счёл его слишком уж помпезным и сам предложил выйти прогуляться, а заодно найти местечко, где можно перекусить. Хуа Чэн ответил согласием.
В Доме Блаженства оказалось довольно тепло, поэтому промокшая насквозь одежда на них вскоре высохла. Однако Се Ляню всё же пришлось попросить у Хуа Чэна комплект чистых белых одеяний, поскольку женское платье на нём излишне привлекало внимание.
Переступив порог, они отдалились на довольно приличное расстояние от Дома Блаженства, однако всё ещё продолжали слышать доносящийся из сосуда плач духа нерождённого, который то и дело звал «маму», проявляя поразительное упорство. Но поскольку в Призрачном городе и без того повсюду раздавался вой и плач демонических созданий, крики духа ребёнка, что совсем не удивительно, вскоре потонули в этом гвалте.
На улицах Призрачного города по-прежнему стоял необыкновенный шум, по обеим сторонам теснились лавочки, в которых продавались местные особые закуски. Демоны неизменно оставались демонами, однако теперь Се Лянь заметил, как сильно поменялось их отношение к нему по сравнению с прошлым посещением Призрачного города. Хуа Чэн шёл рядом с ним, плечом к плечу, и весьма причудливого вида хозяева лавчонок все как один встречали их широкими улыбками и наперегонки приветственно кивали, едва не сгибаясь в три погибели. Се Ляню происходящее почему-то напомнило одну фразу: «Лиса пользуется могуществом тигра»[187].
Помимо взоров, устремлённых на Хуа Чэна, бесчисленные глаза направили пылающие ещё более горячим интересом взгляды к Се Ляню, будто пытаясь разглядеть, угадать, что же это за личность, которой позволено ступать наравне с хозяином Призрачного города? Принц начал подозревать, что принял неверное решение, предложив прогуляться. Однако Хуа Чэн, постоянно находящийся среди бурлящего потока всевозможной нечистой силы, привычно относился к всеобщему вниманию, поэтому лишь спросил:
— Чего бы тебе хотелось отведать?
Се Лянь, наконец разглядев среди лавок одну, где подавали что-то не слишком экзотическое, подумал, что лучше решить проблему без лишних промедлений, и ответил:
— Пойдём туда.
— Это неподходящее место, — возразил Хуа Чэн.
— Почему? — удивился Се Лянь.
Хуа Чэн не ответил, лишь жестом пригласил принца заглянуть в лавку. Се Лянь последовал совету, и хозяин заведения, увидев посетителей, весь в предвкушении взволнованно потёр ладони, как будто только и ждал дорогих гостей, а затем принялся старательно протирать столы и стулья. Вот только для протирки поверхностей пользовался он исключительно… собственным языком.
Несмотря на то, что облизанная им посуда переливалась хрустальными каплями и сверкала чистотой, Се Лянь всё же решительно отверг собственное предложение и поскорее вышел прочь. Пройдя несколько шагов, он увидел ещё одну лавочку, на этот раз чистую и опрятную харчевню, где готовили куриный бульон. Вывеска у входа гласила: «Варим традиционный суп на медленном огне из местной домашней куры. Подаём только свежесваренное, чистоту гарантируем». Принц остановился.
— О, тут подают куриный суп. Может, закажем по чашке?
Хуа Чэн вновь ответил:
— Тоже не подходит.
Се Лянь не стал возражать, только спросил:
— Проблема в тарелках или в курице?
Хуа Чэн вместе с ним вошёл в лавку и приподнял шторку, отделяющую основное помещение от кухни, делая знак взглянуть. Се Лянь с любопытством просунул голову за шторку и вмиг лишился дара речи. Посреди кухни стоял большой котёл, под ним пылал огонь, над ним клубился пар, а в нём с большим удовольствием плескался и мылся рослый демон, на голове которого красовался красный петушиный гребень. У котла рядком теснилось множество вёдер, в содержимом которых угадывались соль, перец, пряные травы и другие приправы. Из зала раздался крик посетителя:
— Хозяин, добавь соли! Слишком пресно!
Не отрываясь от омовения в котле, демон схватил горсть соли из ведра и принялся натираться ею, затем потёр мочалкой спину, чтобы вкус был ещё ярче. А потом протяжно выкрикнул:
— Ку-ка-ре-ку!..
Се Лянь опустил шторку и молча вышел.
Они сделали большой круг по ночному городу, пока наконец не нашли харчевню с вывеской «Подлинные деликатесы мира людей». Конечно, слово «подлинные» показалось Се Ляню требующим выяснения, ведь насколько ему известно, повара в мире смертных никогда не готовили шашлык из мяса крупных демонических зверей, на которых весьма сложно охотиться. Впрочем, в сравнении с другими, это заведение уже казалось ему верхом нормальности.
Они вдвоём уселись за стол, а толпа демонов, что следовала за ними уже довольно давно, немедля окружила их и принялась в высшей степени любезно предлагать различные закуски вдобавок к заказанным кушаньям.
— Градоначальник! Не желаете ли свежайшего окорока? Только завезли! — прогрохотал мясник-вепрь. На его плече болталась бледная человеческая нога, по которой он вдобавок звонко похлопывал.
Демоны обрушились на него:
— Прочь, прочь, прочь! Разве друг нашего градоначальника пожелает съесть подобное? Ты что, принял его за Лазурного демона? Да он скорее согласится отведать твоего окорока!
— А кровищей-то несёт! Смотри, как бы гостю не сделалось дурно!
Но вепрь в самом деле задрал собственное копыто:
— Если градоначальник и друг градоначальника того желают, я не пожалею своей ноги, отрежу, коли будет велено! Я вам вот что скажу, у меня окорок — что надо!
Се Лянь, пытаясь скрыть рвущийся наружу смех, опустил голову в чашку с отваром и принялся пить. Хуа Чэн и вовсе не удостоил шумящих вниманием, поэтому демоны направили всё своё пылкое гостеприимство на Се Ляня, наперебой выкрикивая:
— Местная особая закуска, сок, выжатый из мозгов! Отборные мозги оборотней высшего уровня, каждый провёл в совершенствовании не менее пятидесяти лет! Только понюхайте, какой аромат!
— Отличная утиная кровь, кря! Взгляните, кря! Только-только сам себе пустил, кря! Отведаете, кря?
— Плоды у нас в лавке — самые правильные могильные плоды. Те, что выросли не на телах покойников, мы даже не срываем. Не обманем ни ребёнка, ни старика…
Всевозможные яства подносились Се Ляню, так что у принца разбегались глаза, и он то и дело отвечал «спасибо». Ему было крайне неудобно отказывать демонам, что приняли его столь радушно, но всё же некоторые закуски откровенно отталкивали своим видом. Совершенно растерявшийся принц перевёл взгляд на Хуа Чэна, который глядел на него, подперев щёку рукой и слегка посмеиваясь.
Се Лянь посмотрел по сторонам, тихо кашлянул и шёпотом сказал:
— Сань Лан…
Хуа Чэн наконец ответил:
— Гэгэ, не обращай на них внимания. Они так беснуются, потому что ты гость.
Кто-то из демонов немедля возразил:
— Градоначальник, ни в коем случае не возводите на нас напраслину! Ведь далеко не каждый вызывает у нас такое волнение. И если градоначальник нам отец родной[188], то гэгэ градоначальника — наш старший дядюшка[189]…
— Ага! Старший дядюшка изволил почтить нас своим визитом, как тут не бесноваться?!
Се Лянь, не зная, плакать или смеяться, подумал: «Что за ерунду они городят?».
Хуа Чэн тоже прикрикнул на демонов:
— Что за ерунду вы городите? Захлопнитесь!
Демоны тут же спохватились:
— Слушаемся! Градоначальник, вы совершенно правы. Мы уже захлопнулись. И он не старший дядюшка!
Как вдруг стайка хихикающих в сторонке демонесс, наконец не выдержав, быстро прощебетали:
— Ах! Это разве… не тот монах-заклинатель, который в прошлый раз сказал Лань Чан, что бессилен?
Се Лянь забрызгал стол отваром, прыснувшим изо рта.
Толпа демонов, будто обнаружила какой-то потрясший небеса секрет, буквально взорвалась:
— Ай-яй, мамочки мои! И правда!
— Это он, это он, точно он! Лан Чан тогда всему городу об этом растрепала!
Более-менее понятливые демоны тут же бросились затыкать рты болтунам, но Хуа Чэн наверняка всё расслышал. Се Лянь сразу поднял на него глаза и увидел, что тот, вздёрнув бровь, смотрит на него взглядом, смысл которого сложно разгадать. Казалось, в данный момент он пытается понять, что означает слово «бессилен», произнесённое в отношении Се Ляня. В прошлый раз, когда принц бросил первую пришедшую на ум отговорку, чтобы отделаться от приставучей женщины, повстречавшейся ему на улицах Призрачного города, он спокойно воспринял насмешки, которыми осыпали его демоны. Но теперь, когда тот случай выплыл наружу при Хуа Чэне, ни о каком спокойствии не могло идти и речи, Се Лянь всем сердцем желал сейчас подавиться отваром и потерять сознание, тем самым избежав неловкого положения.
— Я…
Создавалось ощущение, что Хуа Чэн весьма терпеливо ждёт конца фразы. Но что принц мог сказать? С самым серьёзным видом пуститься в объяснения, что на самом деле вовсе не бессилен?
Всё, на что хватило Се Ляня, это добавить:
— Я наелся…
Он в самом деле наелся, и тут же поднялся из-за стола, чтобы поскорее покинуть харчевню. Толпа демонов за его спиной, придерживая блюда с местными закусками, в приготовление которых они вложили всё своё умение, заголосила:
— Ва… Ваше Превосходительство! Вы ничего больше не желаете?!
Хуа Чэн направился вдогонку за Се Лянем, по пути небрежно обернулся и снова повелел:
— Прочь!
И демоны второпях опять покатились прочь. Се Лянь какое-то время брёл, не разбирая дороги, и лишь убедившись, что демоны не последовали за ними, замедлил шаг, чтобы дождаться Хуа Чэна. Вскоре тот подошёл, заложив руки за спину, и совершенно серьёзно обратился к принцу:
— Я и не знал, что гэгэ страдает подобным недугом.
Се Лянь тут же выпалил:
— Нет! — затем беспомощно добавил: — Сань Лан…
— Хорошо. Сань Лан всё понимает. Больше я не затрону эту тему.
Он всем своим видом излучал послушание и понимание, однако, весьма очевидно, притворное.
Се Лянь произнёс:
— Ты совершенно не искренен…
Хуа Чэн рассмеялся:
— Я клянусь, на целом свете ты не найдёшь никого более искреннего, чем я.
Услышав знакомый ответ, Се Лянь тоже рассмеялся.
Затем вновь сделался серьёзным:
— Сань Лан, тебе известно, где находится храм Тысячи фонарей?
На уроке каллиграфии красные рукава привносят благоухание при свете ночи
На уроке каллиграфии красные рукава привносят благоухание[190] при свете ночи
Принц смутно догадывался, каков будет ответ на его вопрос. Однако предположения совершенно не оправдались.
Помолчав, Хуа Чэн ответил:
— Прошу прощения.
Се Лянь озадаченно спросил:
— Что?
Он-то полагал, что если «храм Тысячи фонарей» — не какой-то розыгрыш, то наиболее подходящим кандидатом, связанным с этим храмом, является Хуа Чэн. И всё же, независимо от того, верны ли предположения принца, у Хуа Чэна не было причин просить у него прощения. Вместо ответа на свой вопрос Се Лянь получил пригласительный жест пройти куда-то, поэтому направился следом. Они прошли ещё немного, пока не повернули за угол, и тут взору Се Ляня открылся сияющий таинственным светом храм, в спокойном величии представший перед ними.
Принц невольно задержал дыхание.
Кругом царили переплетения иссиня-чёрного и киноварно-красного, как преобладающих цветов в архитектурном ансамбле Призрачных чертогов, однако в таком окружении великолепный храм, сияющий тысячами огней, ещё сильнее походил на островок царства бессмертных божеств.
Будто построенный из одного лишь света и ярких лучей, храм уместился в Призрачном городе, прямо посреди всевозможного демонического сброда, и подобный яркий контраст оставлял ещё более сильное потрясение, первый же взгляд на строение отпечатывался глубоко в памяти нестираемым воспоминанием. Лишь спустя долгое время Се Лянь смог произнести:
— Это…
Они стояли напротив храма, взирая на него снизу вверх. Хуа Чэн, тоже слегка приподняв голову, произнёс:
— Несколько дней назад праздновали Середину осени, и я подумал, что гэгэ, наверное, примет участие в той нелепой игре, которую они устраивают каждый год, вот и выдумал такой способ. Просто хотел, чтобы гэгэ немного повеселился на пиру, разогнал тоску.
Принц не знал, что на это сказать.
Такой способ «разогнать тоску» неизбежно заставлял любого вытаращить глаза от удивления. Чтобы Се Лянь «немного повеселился», демон выстроил целый храм, да ещё запустил в небо три тысячи фонарей негасимого света!
Хуа Чэн чуть опустил голову, оправил рукава и прибавил:
— Вообще-то я не хотел, чтобы ты узнал о нём, поскольку я построил храм для гэгэ самовольно, да ещё в столь беспорядочном месте… Надеюсь, гэгэ не останется на меня в обиде.
Се Лянь в спешке замотал головой. Оказывается, Хуа Чэн посчитал, что таким образом добавит ему хлопот, и потому не хотел, чтобы принц узнал о храме. Се Лянь прямо-таки не находил слов. Но в подобных обстоятельствах благодарности прозвучали бы совершенно бессмысленно, поэтому принц немного привёл мысли в порядок, сделал глубокий вдох и занялся старательным созерцанием «храма Тысячи фонарей». Насладившись зрелищем, он повернулся к Хуа Чэну и произнёс:
— Храм поражает необыкновенной красотой и размахом, это истинный шедевр высокого мастерства, который не создашь за несколько дней. Сань Лан, ты ведь не мог возвести его недавно?
Хуа Чэн улыбнулся:
— Конечно, нет. Гэгэ, ты верно заметил. Это место построено довольно давно, только никак не выпадало случая, чтобы оно пригодилось. Поэтому я всё время прятал его от лишних взоров и никому не позволял заходить внутрь. Должен поблагодарить гэгэ за то, что храму наконец нашлось применение и он увидел свет.
Его слова заставили Се Ляня вздохнуть с облегчением.
Ведь если храм построен уже давно, просто ему не находилось применения, значит, первоначально у него существовало иное назначение, а теперь он лишь удачно подвернулся для свершения замысла. Иначе, если бы Хуа Чэн действительно построил целый храм специально для принца, тот пришёл бы в ещё большее беспокойство. Разумеется, памятуя о характере Хуа Чэна, он вполне мог поступить подобным образом исключительно ради веселья. И хотя Се Ляня снедало любопытство, для чего же Хуа Чэн когда-то выстроил подобное здание, как небо и земля разнящееся с Призрачным городом, принц всё-таки сдержал порыв. Задавать слишком много вопросов — не слишком хорошая привычка. Ведь кто знает, а вдруг когда-нибудь спросишь о том, о чём спрашивать не следует?
Хуа Чэн предложил:
— Хочешь войти посмотреть?
Се Лянь охотно согласился:
— Конечно.
И они плечом к плечу неторопливо вошли в храм, ступая по вымощенному нефритом полу. Оглядев убранство просторного светлого зала, принц, впрочем, не увидел ни статуи божества, ни подушек, на которых последователи могли бы преклонить колени. Хуа Чэн произнёс:
— Последние штрихи делались в спешке, многие недочёты ещё предстоит исправить, прошу гэгэ отнестись снисходительно.
Се Лянь расплылся в улыбке:
— Ничего подобного. Мне кажется, всё очень хорошо, даже замечательно. И прекрасно, что нет ни статуи, ни подушек для преклонения. Лучше всего, если их и впредь не будет. Но только… почему же нет даже таблички с названием?
Принц ни в коем случае не желал, чтобы его вопрос прозвучал как упрёк. Всё дело в том, что в храме даже на нескольких напольных нефритовых плитах, украшенных узорами трав и цветов, угадывались искусно выгравированные иероглифы «храм Тысячи фонарей», тогда как над главным входом место таблички с названием храма пустовало. Разумеется, спешка не могла послужить тому причиной, поэтому принцу и стало любопытно. Хуа Чэн с улыбкой ответил:
— Ничего не поделаешь. У меня здесь нет никого, кто мог бы изобразить табличку. Ты же видел эту толпу, найти среди них хоть одного, умеющего читать, уже большая удача. Может, у гэгэ есть излюбленный мастер каллиграфии? Я приглашу его, чтобы написал для тебя табличку. Или же, как по мне, наилучший способ — если гэгэ сам её изобразит, чтобы повесить над входом. Было бы просто замечательно.
С такими словами он указал на стол для подношений в главном зале, сделанный из нефрита, широкий и длинный. На нём в положенном порядке разместились подношения и курильница для благовоний, а также предусматривалось место для письменных принадлежностей[191], что придавало обстановке учёности и сдержанности.
Они подошли к столу, и Се Лянь предложил:
— Может быть, всё же лучше Сань Лан поможет мне изобразить табличку?
Хуа Чэн в ответ слегка округлил глаза, будто никак не ожидал услышать от принца подобного предложения:
— Я?
— Ага.
Хуа Чэн указал на себя:
— Ты правда хочешь, чтобы я написал?
Се Лянь, что-то заподозрив, спросил:
— Сань Лан, неужели для тебя это затруднительно?
Хуа Чэн приподнял бровь.
— Вовсе не затруднительно, только… — Видя, что Се Лянь ждёт его ответа, он завёл руки за спину и, будто смиряясь с неизбежным, произнёс: — Ладно. Но хочу предупредить, что из меня плохой каллиграф.
А вот это уже удивительно. Се Лянь поистине не мог представить, что Хуа Чэн хоть в чём-то плох, потому с улыбкой переспросил:
— О? В самом деле? Напишешь что-нибудь, чтобы я мог оценить?
Хуа Чэн повторил вопрос:
— Ты правда хочешь, чтобы я написал?
Се Лянь взял несколько листов белой бумаги, разложил на нефритовой столешнице и заботливо разгладил ладонью. Затем выбрал подходящую на его взгляд кисть из заячьей шерсти и вложил в руку Хуа Чэна:
— Прошу.
Увидев, что принц уже всё приготовил, Хуа Чэн произнёс:
— Ладно, так и быть. Но… только не смейся.
— Ну разумеется, — кивнул Се Лянь.
И вот Хуа Чэн взял кисть и со всей серьёзностью принялся за работу. Се Лянь наблюдал со стороны, но чем дольше смотрел, тем более непредсказуемые перемены происходили на его лице.
Он на самом деле всей душой хотел сдержаться, но так и не смог. Хуа Чэн, вырисовывая на бумаге мазню, напоминающую бессмысленные росчерки слепого сумасшедшего, как бы предостерегая, и при этом шутя, произнёс:
— Гэгэ.
Се Лянь немедля принял серьёзный вид.
— Виноват.
Он и сам не хотел бы смеяться, но что поделать, ведь иероглифы, написанные Хуа Чэном, поистине вызывали неконтролируемый смех!!!
Самая безумная «дикая скоропись»[192], которую приходилось когда-либо наблюдать Се Ляню, не шла ни в какое сравнение в дикости со стилем Хуа Чэна, который, кроме прочего, содержал в себе нотки дурного поветрия, бьющего прямо в лицо при одном взгляде на сей шедевр.
Окажись на месте Се Ляня истинные мастера каллиграфии, их бы так обдуло этим поветрием, что несчастные потеряли бы сознание и упали замертво, закатив глаза. Се Ляню пришлось очень долго всматриваться в написанное, чтобы наконец с огромным трудом разгадать его смысл. По нескольким каракулям, смутно напоминающим слова «море», «воды», «гора Ушань» и «облако», принц предположил, что Хуа Чэн написал стихотворные строки «Кто раз познал безбрежность моря, того иные воды уж не удивят. И никакие облака не назову я облаками, лишь те, что над горой Ушань парят»[193].
Подумав о том, что Хуа Чэн, Князь Демонов, которого страшатся и небожители, и вся нечистая сила, предстал ему с подобным выражением лица за таким занятием как написание иероглифов, Се Лянь настолько сильно захотел рассмеяться, что в попытке сдержать смех ему судорогой свело мышцы живота. Он обеими руками взял работу кисти Хуа Чэна, которую тот завершил одним взмахом. Затем с усилием нацепил маску совершенного спокойствия и заключил:
— Хм. Весьма индивидуально. Самобытно. Присутствует «стиль».
Хуа Чэн положил кисть на подставку, сохраняя при этом подобающий вид, искоса взглянул на принца и с улыбкой спросил:
— Ты хотел сказать «безумие»[194]?
Се Лянь притворился, что не расслышал, продолжая со всей серьёзностью оценивать произведение:
— На самом деле, написать красиво несложно, гораздо труднее натренировать собственный «стиль». Произведение, написанное красиво, но при этом однообразно — обыкновенная посредственность. Сань Лан избрал отличное направление, схожее со стилем школ великих мастеров, размах его велик… — фраза могла бы завершиться так: «настолько, что рухнут горы и войска обернутся в бегство». Но что поделать, выдумывать хвалебные речи — занятие тоже не из лёгких.
Хуа Чэн слушал принца, при этом всё выше поднимая бровь, затем с сомнением спросил:
— Серьёзно?
— Я когда-нибудь обманывал Сань Лана?
Хуа Чэн неторопливо возжёг несколько палочек благовоний в маленьком золочёном треножнике. По воздуху побежали струйки лёгкого дымка с ненавязчивым ароматом. Притворяясь безразличным, Хуа Чэн сказал:
— Я бы очень хотел научиться писать красиво. Но у меня нет подходящего наставника. Существуют ли какие-то секреты постижения искусства каллиграфии?
С этим вопросом он обратился по адресу. Се Лянь задумчиво произнёс:
— В общем-то, никаких секретов нет, всё дело лишь… — поразмыслив, принц всё-таки решил, что одними словами ничего не объяснить, поэтому приблизился к столу, сам взялся за кисть и рядом со стихотворением, написанным на бумаге Хуа Чэном, единым порывом изобразил две конечные строки. Затем всмотрелся в них на мгновение и, улыбаясь, вздохнул:
— К своему стыду, должен признать, что у меня многие годы не было возможности практиковаться в каллиграфии, и теперь мой навык совсем не тот, что прежде.
Хуа Чэн внимательно вгляделся в четыре строки стихотворения, две половины которого разительно отличались стилем написания. Особенно надолго его взгляд задержался на строках, добавленных Се Лянем:
«Пройду сквозь заросли других цветов, не обернувшись, не интересна мне их красота. Подмогой в том мне твёрдость духа лишь наполовину, а остальное — ты, любовь моя».
Он всё смотрел и смотрел на получившееся стихотворение, перечитывая его вновь и вновь, будто бы не в силах оторваться.
Затем наконец перевёл взгляд на принца:
— Изволишь обучить меня?
— Не осмелюсь взять на себя роль наставника[195].
Так принц разъяснил Хуа Чэну основы базовых каллиграфических техник, а затем без утайки поведал о своих измышлениях во время обучения искусству каллиграфии в юности.
В воздухе разливался аромат струящегося дымка благовоний, мягко мерцали свечи, Се Лянь добросовестно вещал, а Хуа Чэн внимательно слушал. В просторном зале их неторопливая беседа звучала тихо и мягко, создавая такую же атмосферу вокруг.
Спустя некоторое время Се Лянь спросил:
— Попробуешь ещё раз?
Хуа Чэн согласно кивнул и взял кисть, затем старательно, по крайней мере, так казалось, написал несколько иероглифов. Се Лянь стоял рядом и наблюдал за процессом. Скрестив руки на груди и чуть склонив голову, он ответил:
— Уже немного интереснее. Только…
Только манера письма Хуа Чэна всё время казалась ему немного странной, но принц никак не мог понять, в чём дело. Он пару мгновений хмурился, затем вдруг заметил, что же именно не так. Хуа Чэн совершенно неправильно держал кисть.
Если держать кисть как попало, манера письма, разумеется, будет неверной!
Се Лянь, желая не то улыбнуться, не то расстроиться, подошёл ближе, без лишних раздумий протянул руку и исправил положение ладони Хуа Чэна:
— Ты неправильно держишь кисть, вот как надо…
Но уже в процессе исправления принц почувствовал, что совершает что-то не слишком подобающее. Они ведь не были взрослым наставником и юным учеником, и подобный жест, когда один направлял ладонь другого своей, неизбежно казался излишне интимным. Но раз уж принц уже приступил к делу, то явно не мог внезапно убрать ладонь, ведь подобная реакция стала бы, напротив, слишком нарочитой. Поэтому, мгновение поколебавшись, Се Лянь всё-таки не отступил. Ведь если вспомнить, в тот раз в Призрачном игорном доме Хуа Чэн точно так же обучал принца бросать кости, положив ладони поверх его рук. И хотя Се Ляню казалось, что тогда он так ничему и не научился, а впоследствии его даже посетило смутное ощущение, что его просто обвели вокруг пальца, сейчас принц совершенно искренне пытался обучить Хуа Чэна. Поэтому мягко прикоснулся тёплой ладонью к ледяной руке, чуть сжал пальцы и принялся танцевать по бумаге, управляя движениями кисти.
— Вот так… — тихо произнёс он.
Се Лянь почувствовал, что кисть в руках Хуа Чэна вновь начинает бесноваться, поэтому приложил небольшое усилие, чтобы исправить положение. Однако не прошло и пары мгновений, когда дикий нрав вновь вырвался наружу, не подчиняясь контролю, и тогда принцу пришлось сжать ладонь ещё сильнее. Получившиеся в результате их совместного творчества иероглифы вышли кривыми и косыми, больно взглянуть. И чем дальше, тем сильнее Се Лянь чувствовал подвох. Не выдержав, принц пробормотал:
— Что…
Хуа Чэн издал тихий смешок, будто ознаменовав, что шалость удалась. Бумага была исписана беспорядочными кривыми линиями[196]. Се Лянь беспомощно произнёс:
— Сань Лан… не надо так. Учись как следует и пиши старательно.
Хуа Чэн коротко хмыкнул в ответ.
С первого взгляда угадывалось его ложное старание. Се Лянь покачал головой, поистине не зная, что сказать.
Рука Хуа Чэна была холодной, но Се Ляню почему-то казалось, что он прикасается к раскалённому железу. Принц больше не осмелился прикладывать силу. В следующий миг взгляд Се Ляня нечаянно скользнул по краю стола, отчего тут же застыл.
В самом углу на нефритовой поверхности принц увидел одинокий маленький цветок.
Хитроумный план похищения нерождённого духа
Се Лянь на мгновение замер. С давних воспоминаний, подобных запылённой картине, будто чуть смахнули пыль, но всё же отчётливо разглядеть их по-прежнему не удавалось. Принц отпустил ладонь Хуа Чэна, взял в руку цветок и погрузился в задумчивое молчание. Хуа Чэн тоже положил кисть и спросил, неторопливо растирая тушь на дощечке:
— Что-то не так?
Се Лянь, помолчав, улыбнулся:
— Нет, ничего. Просто такие цветы мне всегда очень нравились, их аромат так освежает.
В храмах божествам нередко подносили цветы, но обыкновенно для подобных целей избирали целые букеты, поражающие разноцветием, либо изготавливали из бумаги бутоны, что не завянут вовек.
Се Лянь спросил:
— Неужели «Собиратель цветов под кровавым дождём» получил своё прозвище именно из-за такого цветка?