— Вот, Мин-сюн, твоя порция.
Мин И бросил взгляд на чашку и, явно не собираясь есть, отворотился.
Его действия выглядели немного невежливо. Ши Цинсюань, закипая от гнева, подвинул чашку ближе, даже не думая отступать.
— Ешь! Разве не ты только что в дороге заявил, что проголодался?
Хуа Чэн тем временем не спеша зачерпнул ложку, подул на похлёбку и отправил её в рот, затем проглотил и улыбнулся Се Ляню.
— Сегодня вкус и впрямь не такой резкий. Как раз то, что нужно.
Се Лянь заулыбался вместе с ним:
— Правда? Сегодня я добавил больше воды.
Хуа Чэн сделал ещё глоток, искрясь улыбкой:
— Гэгэ, я оценил твоё старание.
При взгляде на Хуа Чэна создавалось впечатление, будто он пробует что-то невероятно вкусное, и это весьма подкупало. Спустя некоторое время Мин И всё же принял чашку.
— Так-то лучше! — заулыбался Ши Цинсюань.
Они оба зачерпнули по ложке и отправили угощение в рот.
Божок-пустослов. Праздник, омрачённый слезами
Се Лянь спросил:
— Ну как?
С громким «Бум!» Мин И хлопнулся лицом на стол, и, кажется, потерял сознание.
А по щекам Ши Цинсюаня, который сделался безмолвным, потекли две дорожки слёз.
Се Лянь с сомнением спросил:
— Ваши Превосходительства, так что же, вам понравилось? Не могли бы вы немного прийти в себя и дать свою оценку на словах?
Ши Цинсюань немного приободрился, стёр ручейки слёз, схватил принца за руки, сжав покрепче в своих ладонях, и заплетающимся языком произнёс:
— Ваше Высочество наследный принц…
Се Лянь сжал его ладони в ответ:
— Что?
Ши Цинсюань, не мог выговорить ни слова, как будто у него опух язык, а потом, роняя слёзы, принялся толкать Мин И в бок:
— Мин-сюн… Мин-сюн! Мин-сюн, что с тобой? Приди в себя, очнись!
Мин И неподвижно лежал лицом на столешнице. Ши Цинсюань, который, как всегда, не мог стерпеть, если кто-то не удостаивал его ответом, принялся толкать сильнее, а в конце концов и вовсе схватил того и стал трясти. Се Лянь, не в силах больше наблюдать за происходящим, не удержался от напоминания:
— Ваше Превосходительство Повелитель Ветров, может быть, положите метлу? Давайте успокоимся.
Ши Цинсюань, тряся метлу, оглянулся к нему и громко вопросил:
— А-а-а? Ваше Высочество, что вы сказали? Я не слышу!
Се Лянь, не зная, как быть, закричал ему в ухо:
— Ваше Превосходительство! У вас в руках не Повелитель Земли, он вот здесь, здесь!
В тот момент Мин И резко сел прямо, на удивление собравшихся мгновенно приняв мужской облик. Его лицо сделалось бледным как смерть, и он без обиняков выпалил:
— Моё сердце охвачено демонами. Не затруднит ли вас помочь мне их вывести?
Се Ляня бросило в трепет — неужели от одной ложки его похлёбки можно стать одержимым внутренними демонами? Принц пошевелил губами:
— Да нет же…
Ши Цинсюань тем временем указал пальцем на Мин И и с выпученными глазами воскликнул:
— А ну стой, ты! Ты что ещё за нечистая сила, что смеет морочить голову мне, самому Повелителю Ветров? Где ты, Мин-сюн? Идём, я прикрою тебя, мы вместе его одолеем, — с такими словами он схватил метлу одной рукой, а другой пустил в ход Веер Повелителя Ветров. Но крыша монастыря точно не вынесет подобного и сразу же улетит, поэтому Се Лянь бросился к нему и обхватил за плечи:
— Не годится, так не годится. Ваши Превосходительства, придите уже в себя наконец!
— Ха-ха-ха-ха-хи-хи-хи-хи-хо-хо-хо-хо… — Ци Жун снаружи колотил по земле руками от смеха и бранился: — Поделом! Сучьи чиновники! Возноситесь скорее на Небеса! Избавьте себя от страданий! Утихомирьтесь!
Двоих небожителей в монастыре шатало из стороны в сторону, непрестанно раздавались их стоны. Хуа Чэн скрестил руки на груди и стоял, опираясь на стену. Се Лянь поглядел на него, затем на свернувшихся на полу калачиком и обнимающих себя за голову Повелителей Ветров и Земли, и тихонько спросил:
— Может, всё-таки воды было маловато… Почему же их реакция даже серьёзнее, чем у Ци Жуна?
Хуа Чэн приподнял бровь:
— Мне кажется, вышло прекрасно. Наверное, им не пришлось по вкусу. Нередкий случай.
Се Лянь даже не подумал, чем обычно питался Ци Жун и что обычно вкушали небесные чиновники, а ведь при таком сравнении перепад и потрясение, что переживали небожители, становились совершенно понятными, как и более бурная реакция. Разумеется, принц также не подумал, не прибавилось ли чего-то в котле после того, как к нему приложил руку Хуа Чэн.
Испытывая угрызения совести, в расстроенных чувствах принц влил в глотки Ши Цинсюаня и Мин И по несколько чашек чистой воды, и небожители наконец понемногу пришли в себя. И пусть их лица стали зеленоватыми, как у Ци Жуна, а взгляд устремлённым прямо перед собой, всё-таки сознание уже просветлело и дикция прояснилась. Единственной небольшой проблемой осталось то, что Ши Цинсюань пока не мог сдержать текущих из глаз слёз, да ещё во время разговора периодически прикусывал язык. Но в целом они оба были в порядке.
Спустя целых два часа суматохи они вчетвером, наконец, как полагается уселись за стол.
Мин И по-прежнему лёг лицом на столешницу и замер, будто притворяясь мёртвым. Се Лянь с серьёзным видом обратился к Повелителю Ветров:
— Ваше Превосходительство, вы упомянули, что вам требуется моя помощь в очень важном деле. Что же это за дело?
Ши Цинсюань с измождённым лицом бросил в сторону двери заклинание, заглушающее звуки, чтобы убедиться, что никто снаружи их не услышит, и хрипло заговорил:
— Дело вот в чём… Кхм-кхм, кхм-кхм. Ваше Высочество, вы давно обрели покой среди мирской суеты[205], занимаетесь самосовершенствованием в мире людей вот уже восемь сотен лет. Вы много где бывали и много что видели, должно быть, вам встречалось немало разнообразной нечисти, верно?
Се Лянь, сложив руки на груди, ответил:
— Кое-какую нечисть приходилось встречать.
— В таком случае, хочу спросить, не приходилось ли вам… встречать «Божка-пустослова»?
— Омрачающего праздники слезами, «Божка-пустослова»?
Ши Цинсюань понизил голос:
— Именно!
Се Лянь внезапно ощутил, как по телу пробежали мурашки, а вдоль по позвоночнику прошёлся холодок.
В тот же миг как будто чей-то шёпот раздался у принца под ухом, затем кто-то холодно усмехнулся и захмыкал под нос несравнимо странную мелодию.
В какой-то момент в тёплом и светлом монастыре Водных каштанов, куда через окна и дыры в стенах проникали солнечные лучи, вдруг потемнело, здание накрыло огромной тенью. Конечности Се Ляня всё сильнее охватывало холодом, ледяным будто железо.
Се Лянь, не сдержавшись, поплотнее закутался в одеяние и подумал, что всё-таки должен спросить прямо:
— Я бы хотел узнать… кто только что смеялся? И кто напевал песенку? И кто подул мне на спину холодом? Кто погрузил комнату во мрак?
Ши Цинсюань, вытирая слёзы, ответил:
— О, это всё я. Применил небольшую магию, чтобы нагнать немного атмосферы, не обращайте внимания.
Остальные трое за столом просто не нашли, что на это сказать. Спустя какое-то время Се Лянь, приложив руку ко лбу, беспомощно произнёс:
— Ваше Превосходительство… может, всё-таки обойдёмся без холодного ветра? В такую погоду мы все одеты довольно легко. Кроме того, на самом деле атмосфера уже и без того неплохая, а ваш ветер и музыкальное сопровождение… напротив, её только нарушили.
Ши Цинсюань спросил:
— А? Правда? — Затем махнул рукой, отзывая поддувающий каждому из них в спину свежий холодный ветерок. — Но комнату оставим тёмной, я зажгу свечу. Так будет более реалистично.
Он действительно поставил на стол свечу и зажёг её. Тусклое пламя озарило два бледных и два бледно-зеленоватых лица, и картина в самом деле стала весьма атмосферной и подходящей. Вот только Ци Жун за пределами монастыря перепугался так, что завыл и запричитал «Что за проделки нечисти?»
Остальная троица ничего против не возымела, Хуа Чэн откинулся назад, Мин И продолжал притворяться трупом. Се Лянь же потёр точку между бровей и произнёс:
— Продолжим… на чём мы остановились? Божок-пустослов. Сказали бы сразу — Гнилоротый чудик. А то я ведь не сразу понял, о ком речь, когда вы назвали его Божком-пустословом.
Ши Цинсюань поразился:
— Ваше Высочество, вы поистине не робкого десятка, разве можно так его называть?
Божка-пустослова хоть и называли «божком», но это наименование существовало лишь на словах, в качестве жеста задабривания, поскольку люди боялись, что если назвать его обидным словом, он может узнать об этом и явиться чинить неприятности. На самом деле всем до зубовного скрежета хотелось ругать его «Гнилоротым божком», «Гнилоротым чудиком», и чем обиднее, тем лучше. Поскольку он представлял собой крайне гнусную тварь.
Верно, любая нечисть в своём роде являлась по крайней мере пугающей. Но именно этот — «гнусным». Поскольку он обожал внезапно появиться в момент, когда человек испытывал радость, и окатить его тазом ледяной воды. Вообразите, пара молодожёнов гуляет на свадьбе, и в самый разгар торжества появляется он, выпивает свадебного вина, а потом вдруг заявляет: «Совсем скоро вы разлучитесь!» Или же другой пример: в чьём-нибудь доме глава семьи получил повышение по службе, и тут выскакивает он и посреди всеобщих поздравлений восклицает: «Не пройдёт и нескольких лет, как тебя закуют в цепи и бросят в тюрьму!»
Если уж он к кому-то привяжется, то будет следовать неотступной тенью, и стоит только в жизни жертвы произойти радостному событию, постоянно высказывать совершенно противоположные предсказания. Ясно без слов, насколько это гнусная тварь. В особенности тяжело приходится тем, кто очень страшится недобрых знамений, от встречи с Божком-пустословом их охватывает смертельное беспокойство. Никому не хочется, чтобы подобное существо пристало к нему. Но уж если такое случилось, остаётся лишь признать собственное невезение, поскольку пока ещё ни одному человеку не удалось понять, как именно он выбирает себе жертву.
Судя по всему, Ши Цинсюань как раз ужасно боялся этой твари. Се Лянь, однако, не придал этому значения:
— Конечно. Ничего страшного в нём нет.
Если сказать вернее, это самому Божку-пустослову следовало бы его бояться.
Ши Цинсюань воодушевился:
— Вижу, Вашему Высочеству доводилось его встречать? Существует ли шанс окончательно уничтожить подобную тварь?
Поколебавшись мгновение, Се Лянь ответил:
— Очень много лет назад я действительно встречал парочку, но впоследствии они больше не появлялись. Не знаю, удалось ли мне окончательно от них избавиться, но по моему опыту противостоять им в самом деле не так уж трудно.
Ши Цинсюань обрадовался:
— Парочку? Вы справились сразу с двумя?! В таком случае, я и впрямь обратился по адресу! Как же вам это удалось?
И Се Лянь поведал ему, как всё было. В первый раз случилось следующее: много лет назад принцу довелось проходить через небольшой посёлок, в котором богатый купец отправлял дочь на обучение в столицу. Считая дочь весьма способной, он устроил настоящее празднество с флагами и барабанами, вне себя он радости и волнения. Кто мог подумать, что излишняя радость породит печаль, и в разгар прощального торжества вдруг раздастся громкий голос:
— По дороге повозка твоей дочки перевернётся, и она разобьётся на смерть, упав в пропасть с обрыва!
Купец от злости вышел из себя, тут же принялся высматривать говорящего, но тот сразу юркнул под стол и исчез, будто в воздухе растворился.
Тут-то всех и охватил страх. Се Лянь в тот день как раз собирал рухлядь у их дома и попросил немного объедков со стола, а когда собрался уходить, подслушал о случившемся и сразу понял, какую тварь на себя навлекла семья купца. Принц сразу заверил мужчину, что переживать не стоит, наказал ему отрядить более двадцати телохранителей, включая себя, и вместе с ними доставил девушку в столицу в целости и сохранности, всю дорогу проявляя крайнюю осторожность. Затем принц некоторое время оставался подле молодой госпожи, а через месяц, когда она заняла первое место в состязании красавиц, представился шанс.
Тем вечером в честь девушки устроили пирушку в одном из столичных трактиров, и, как ожидалось, в толпе людей вновь послышалось:
— В будущем тебя…
Едва услышав его голос, Се Лянь тут же схватил прячущуюся в толпе тварь за горло, не давая тому высказать фразу до конца. Затем при помощи талисмана запечатал его тело и избил до беспамятства, а после попросил, чтобы ему выдали повозку, и пронёсся над обрывом, на повороте обрубив упряжку, чтобы тварь свалилась в пропасть вместе с повозкой, как предрекала другим в собственном проклятии.
Остальные трое спросили:
— И это всё?
— Всё. Против Гнило… ну хорошо, Божка-пустослова. Против Божка-пустослова есть три приёма: первый — не дать ему произнести проклятие, заставить проглотить свои слова ещё до того, как они прозвучат. Это спасёт однажды, но не окончательно. Всё-таки впредь он может явиться снова. Второй приём: если он всё-таки высказался, нельзя позволить его жертве услышать проклятие. Кто угодно, услышав в момент радости проклятие в свою сторону, неизбежно ощутит страх, а эта тварь как раз питается страхом, для него нет большего наслаждения. Чем сильнее вы боитесь, тем сильнее он ликует. Ну а если ему удаётся запугать вас до такой степени, что вы от беспокойства портите все свои начинания, как он и предрекал, его магическая сила стремительно возрастает. Но если жертва не глухая, рано или поздно проклятие достигнет её ушей. Да и по правде говоря, даже глухому временами не удаётся избежать проклятия, поскольку некоторые протыкали себе барабанные перепонки, чтобы избежать встречи с тварью, но и это их не спасало. Если же, напротив, как бы он вас ни проклинал, как бы ни пытался испортить праздник, вы останетесь безразличны к его словам, он ничего не сможет с вами сделать. Поэтому самый действенный приём — это третий: как можно больше веселиться, не удостаивая его и толикой внимания, пусть говорит что хочет, сразу же выкидывайте это из головы. Становитесь сильнее сами, устраивайте себе совершенно не такое печальное будущее, которое он предсказал. Таким образом, в конце концов он не сможет получить от проклинания вас никакого удовольствия и, скорее всего, понуро поплетётся прочь. Разумеется, возможно, что он лишь на время затаится, ожидая следующего шанса воспользоваться вашей слабостью.
Хоть этот третий приём был самым действенным, в то же время — самым трудновыполнимым. Ведь кто в мире по-настоящему способен скрепить сердце настолько, что в нём не поднимется ни намёка на волну беспокойства? По мере рассказа брови Ши Цинсюаня сходились к переносице всё теснее. Он спросил:
— Ну а во второй раз? Во второй раз вы справились с ним таким же способом?
— Во второй раз… возможно, этот способ окажется для других бесполезным. Всё же обстоятельства сложились особые.
— И в чём же была их особенность?
— Он избрал своей жертвой меня.
Много лет назад Се Лянь сам повстречался с Божком-пустословом.
В тот день он только-только собственными силами достроил небольшую соломенную лачугу и как раз стоял перед новым жилищем, любуясь своей работой. Внезапно откуда-то из угла донёсся писклявый голос: «Твой дом рухнет спустя два месяца!»
Ши Цинсюань спросил:
— И что вы предприняли?
— Ничего. Я сказал: «Два месяца? Будет поистине удивительно, если он простоит хотя бы семь дней».
Хуа Чэн улыбнулся, но эта улыбка тотчас же померкла.
Божок-пустослов скрывался в темноте, ожидая момента, чтобы пожрать страх, волнение и беспокойство принца. Однако лишь впустую вдыхал чистый воздух, за весь день ему ничего не досталось — Се Лянь умылся и лёг спать в своём новом доме.
И пускай принц не видел его истинной сущности, всё же мог почувствовать, что тот наверняка очень зол.
Не прошло и нескольких дней — ночью в дом ударила молния, и он сгорел.
Божок-пустослов ужасно обрадовался, должно быть, посчитал, что «сгорел» — это почти то же самое, что «рухнул», а значит, его проклятие сбылось, и Се Лянь на этот раз уж должен испугаться. Однако этого не произошло. Твари по-прежнему не досталось ничего, чем можно утолить голод. Разумеется, он не мог просто так отступиться и принялся следовать за Се Лянем, дожидаясь следующего радостного события в жизни принца.
Кто бы мог подумать, что ему придётся ждать больше полугода. Ведь за полгода с Се Лянем не произошло совсем ничего радостного!
Другой давно бы сдался, но у Божка-пустослова есть одна особенность: он обожает преследовать жертву до конца, и уж если за кем-то увяжется, то никак не отстаёт. Так что твари пришлось поголодать полгода. Но в конце концов шанс наконец представился.
Однажды Се Лянь насобирал огромную кучу рухляди, которая сулила ему небольшую, но всё же прибыль. Божок-пустослов возрадовался до колик, ему пришлось терпеть так долго, что теперь он решил приложить все свои умения и, болтая без передыху, выдал длиннющую тираду проклятий, предсказав Се Ляню красочную жизнь в чревоугодии, пьянстве, разврате и азартных играх, в процессе которой тот заразится страшной болезнью, разорится и останется в долгах как в шелках. Се Лянь же подсчитывал будущую прибыль и с удовольствием его слушал. А дослушав, как обычно умылся и уснул. Божку-пустослову снова ничего не досталось.
Той же ночью куча мусора, которую насобирал Се Лянь, загорелась.
Потушив пожар, измазанный сажей Се Лянь сокрушённо обратился к Божку-пустослову:
— Какая жалость. Всё сгорело, ни на грош не осталось. Мне не удалось испытать ничего из того, что ты вчера наговорил. Жить как во хмелю и умереть как во сне[206], среди житейских страстей и богатства… Мне показалось, ты очень интересно рассказывал. Может, повторишь снова?
Подобное случилось три-четыре раза, и в конце концов Се Лянь уже первым спрашивал у Божка-пустослова: Не хочешь ли что-нибудь предречь? Может, скажешь пару слов? И тот в итоге не выдержал — сбежал.
Для Божка-пустослова Се Лянь, дух поветрия, приносящий несчастья, поистине оказался не лучшим выбором жертвы. Либо у него радостных событий не случалось вообще, и приходилось по нескольку лет проводить в пустом ожидании; либо он воспринимал все несчастья как должное и совершенно не испытывал ни страха, ни беспокойства. К тому же невезучесть принца выходила за рамки воображения Божка-пустослова, поэтому от его проклятий принцу было ни холодно, не жарко, они звучали даже пожеланиями счастья или несбыточными мечтами.
В общем, с тех самых пор Се Лянь навсегда избавился от Божка-пустослова. Он даже подозревал, что наткнувшийся на него Божок прибежал туда, где обитали его сородичи, и во всеуслышание ославил принца гадким злодеем.
Дослушав до конца, Ши Цинсюань не выдержал и прыснул со смеху. Хуа Чэн бесстрастно произнёс:
— Что смешного?
Ши Цинсюаню своё поведение тоже показалось неподобающим, и он тут же принял серьёзный вид:
— Простите, Ваше Высочество.
Се Лянь с улыбкой ответил:
— Ничего. Всё равно мне и самому тот случай кажется весьма занимательным. — Принц подытожил: — Божок-пустослов получает магическую силу из людского страха, а затем при помощи этой силы заставляет свои предсказания воплотиться в жизнь, после чего воспроизводит новые. Таким образом, круговорот повторяется, пока его жертва окончательно не окажется в совершенном упадке и потеряет всякую надежду. Поэтому, чем слабее ваша уверенность, тем тяжелее вам с ним придётся; чем большими богатствами вы владеете, тем больше, боюсь, придётся потерять. — Помолчав, он спросил: — Ваше Превосходительство, кто-то из ваших последователей помолился о помощи в подобном деле? Вы ведь Повелитель Ветров, и эти твари вовсе не в вашей компетенции. Если вам пришла такая молитва, можете перенаправить её Богам Войны.
Ши Цинсюань же ответил:
— Это не кто-то из моих последователей. А я сам повстречался с ним.
Теперь Се Лянь поразился ещё сильнее:
— Вы сами? Но Божок-пустослов обычно не осмеливается докучать небожителям. А если такое всё же случается, с высоты своего величия небесным чиновникам не стоит его бояться.
Ши Цинсюань вздохнул:
— Если бы я встретил его после вознесения, разумеется, случай не стоил бы беспокойства, но… это долгая история.
Рассказывают, что несколько сотен лет назад Повелители Ветров и Вод, как простые смертные, родились в семье знатного и богатого купца.
Ши Цинсюань был вторым сыном, и его рождение принесло в дом всеобщую радость. Ребёнка нарекли молочным именем «Сюань», в честь его появления устроили щедрую раздачу бесплатной каши голодающим и другие благотворительные мероприятия. Тогда к дому пришёл гадатель, выпил каши, посмотрел на младенца в пелёнках, спросил гороскоп его рождения и изрёк такие слова:
— Раз уж я отведал вашей каши, то скажу вот что. Судьба вашего сына пусть и благоприятна, но всё же не так проста. Если хотите уберечь его от беды, нужно жить как можно скромнее, чтобы не воспитывать в нём с детства стремление показать себя. Не дозволяйте ему гоняться за славой и накажите молчать о богатстве. Так он сможет провести свою жизнь в мире. И ни в коем случае не устраивайте праздников в его честь, не то навлечёте дурное.
Слова прозвучали поистине неприятно, прямо-таки схоже с проклятием Божка-пустослова. А в семье купца Ши и подавно все запрещённые гадателем вещи представляли исключительную важность. Гадателя сразу без церемоний прогнали, а его слова, разумеется, никто не воспринял всерьёз. Спустя несколько дней в честь Ши Цинсюаня устроили торжество с фонарями и флагами, гонгами и барабанами.
Однако в разгар праздника, когда все пили вино и веселились, наперебой выкрикивая поздравительные речи второму молодому господину дома Ши, завёрнутому в пелёнки, внезапно из-под земли раздался голос, который воскликнул:
— Не видать ему хорошего начала, не видать хорошего конца!
Этот голос, прозвучавший откуда-то из-под ног, заглушил все остальные голоса присутствующих на торжестве и до ужаса всех перепугал.
Пирующие в панике разбежались, а той же ночью младенец Ши Цинсюань подхватил жар, который никак не удавалось сбить, и постоянно плакал, да ещё отхаркивал желчь. Все домашние от страха были сами не свои, и тут вспомнили гадателя со странным предсказанием, которого они совсем недавно прогнали взашей. Второпях отправившись на поиски, они отыскали его и пригласили в дом. Гадатель сказал им следующее:
— Я ведь предупреждал, оставьте стремление к славе, а вы не послушали. В этот раз ребёнок столкнулся с истинным божеством, и в жизни его ждут нескончаемые беды. Жар — это ещё цветочки, вскоре отступит. Это пока лишь Его приветствие вам!
Разумеется, столкнулись они именно с Божком-пустословом. Вот только не простым, которого можно было легко прогнать, а самой старой и самой сильной тварью. До какой степени сильной? Он мог омрачить жизнь своей жертвы, не дожидаясь радостного события. Поэтому его называли «истинный Божок-пустослов».
И этот самый «истинный божок» мог, что называется, три года не работать, а как заработать, кормиться три года. Каждый из тех, на кого он положил свой злой глаз, являлся великой личностью, пережившей высокий взлёт и жестокое падение, оставившей после себя множество легенд. Кому-то удавалось его одолеть, но приходилось бороться всю жизнь, давая при этом ему немало пищи; кто-то проигрывал эту битву и становился лишь очередным источником его магических сил. За многие годы тварь накопила таких немало. Теперь же он, передохнув более сотни лет, по собственным подсчётам решил, что настало время выбраться на охоту и на этот раз непременно отхватить кусок побольше. Весьма кстати по вкусу Божку-пустослову и подвернулась судьба новорождённого Ши Цинсюаня, поэтому он и избрал того своей жертвой. И хотя пока что младенец, даже услышав его предсказание, ничего не понял, всё же когда-нибудь мальчик вырастет и поймёт, и однажды его охватит страх. Кроме того, страх, который поселится в сердце ещё в младенчестве, пустит там глубокие корни и уже никогда не рассеется.
К счастью, у подобных тварей в голове всего одна извилина, и образ мышления довольно странный, не как у обычных людей. Поэтому гадатель придумал такую уловку, чтобы обмануть Божка-пустослова: сначала отослать Ши Цинсюаня из дома Ши, притворившись, что отдали другим людям на воспитание, а затем изменить его облик, переодеть в девочку и вернуть обратно, сказав всем, что это воспитанница, которую взяли из другой семьи. Затем наказать всем домашним, чтобы к молодому господину обращались «молодая госпожа», и с младых ногтей наряжать и воспитывать его как девочку. Если Божок-пустослов не найдёт того мальчика, которого когда-то приметил, пройдёт время, и возможно, он и вовсе не вспомнит, кого же именно избрал тогда своей жертвой.
Так Ши Цинсюань в самом деле мирно и без происшествий дожил до десятилетнего возраста.
За десять лет их когда-то знатный и богатый дом постепенно пришёл в упадок. Родителей не стало, остальные родственники принялись строить козни друг против друга, борясь за оставшееся имущество. Ши Уду опротивели семейные дрязги, и он, в возрасте шестнадцати лет, покинул дом, взяв с собой Ши Цинсюаня, всего на несколько лет младше его самого.
Братьям теперь пришлось полагаться лишь друг на друга, и первым шагом Ши Уду стало посещение горной обители мастера самосовершенствования, к которому он попросился в ученики. Младшего брата он поселил в посёлке под горой. Каждый день Ши Уду занимался тренировками и медитациями до позднего вечера, спускаясь с гор с наступлением ночи. На горе негде раздобыть съестного, и потому он принимал пищу, только добравшись до дома. Однажды Ши Уду так увлёкся перенятием знания от Мастера, что позабыл о времени. Ши Цинсюань долго ждал возвращения брата, но, так и не дождавшись, запереживал, что тот останется голодным, поэтому решил сам подняться на гору и принести ему еды.
В те годы Ши Цинсюань был всего лишь ребёнком и не умел ходить по горам, к тому же ночью повсюду стояла кромешная тьма, и ему пришлось идти с коробочкой для еды очень долго, поэтому по дороге он захотел сходить по большой нужде. Для этого Ши Цинсюань остановился на горной тропе и задрал юбку. Внезапно впереди издалека показалась тёмная фигура, которая спросила:
— А не Сюань-эр ли это?
Мальчик услышал, как незнакомец назвал его молочное имя, и решил, что это брат послал за ним кого-то с горы. Он тут же опустил юбку и ответил:
— Это я!
Незнакомый голос задал ещё вопрос:
— Гороскоп твоего рождения — такой-то год, такой-то месяц, такой-то день и такой-то час?
Ши Цинсюань удивился ещё больше. Во-первых, потому что незнакомец вдруг спросил его о гороскопе, а во-вторых, потому что сам назвал его без единой ошибки.
Ребёнок ответил:
— Верно! Откуда вы знаете? Кто вы? Вы знакомы с моим братом?
Голос не ответил, только в конце концов подозвал его:
— Подойди ко мне, дай мне разглядеть твоё лицо.
Это прозвучало приказом. На сей раз Ши Цинсюань наконец почувствовал неладное.
Подхватив коробку с едой, он пустился бежать. Но как ни бежал, всё равно услышал за спиной порывы сильного ветра и безумный хохот — тварь неотступно следовала по пятам и вдруг выкрикнула:
— Ты вот-вот споткнёшься и упадёшь!
У Ши Цинсюаня душа ушла в пятки, но едва услышав «упадёшь», он и впрямь покатился кубарем и разбил коробку с ужином, размазав рис по земле. И когда тварь почти настигла ребёнка, подоспел Ши Уду.
Увидев, что кто-то приближается, Божок-пустослов исчез без следа. Ши Уду поднял с земли младшего брата, который разбил до крови и измазал рисом лицо. Оба испытали крайний испуг.
Тварь всё-таки обнаружила жертву!
От него прятались так много лет, и когда истинный Божок-пустослов отведал первый лакомый кусочек, то начал навещать мальчика с завидным постоянством, каждый раз появляясь всё внезапнее. Уровень его магических сил оказался слишком высок — семейное дело дома Ши пошло прахом, и ни один из заклинателей, которых нанял Ши Уду, не справился со своей задачей. Тогда старший брат не мог выбросить на ветер миллион добродетелей, чтобы его голос донёсся прямиком до Верхних Небес. И хотя тварь ни разу не покусилась на жизнь Ши Цинсюаня, братья понимали — он всего лишь хочет откормить жертву, как поросёнка, чтобы затем убить. А пока что ограничивался лёгкими оплеухами, чтобы не забывал его бояться, но когда-нибудь наступит день для серьёзного удара. Он поступал будто охотник, который не желал убивать добычу сразу одной стрелой, прервав её мучения, а намеренно пускал несколько стрел вскользь, чтобы страх жертвы достиг предела. Именно этого он и добивался, чтобы насытиться.
Словно бы медленная казнь — линчи.
К счастью, наконец наступил шанс изменить положение дел к лучшему. После нескольких лет тяжких тренировок и резких скачков в самосовершенствовании… Ши Уду вознёсся на Небеса.
Едва это произошло, он сразу же подтянул Ши Цинсюаня до чиновника Средних Небес и после всячески помогал брату. И вот, не прошло и нескольких лет, как Ши Цинсюань также успешно достиг вознесения. С тех самых пор о Божке-пустослове не было ни слуху ни духу.
Ши Цинсюань посчитал как должное, что тот наконец отступил, встретившись с непосильной задачей. Однако, возможно, он лишь слишком многого хотел.
Несколько дней назад Ши Цинсюань отправился выпить вина с друзьями и в самый разгар хмельного веселья вдруг услышал над ухом чей-то голос, полный злобы:
— Даже не мечтай ещё когда-нибудь увидеть своего брата!
Голос оказался до дрожи знакомым — начиная с десятилетнего возраста и до дня своего вознесения Ши Цинсюань слышал его почти каждый год по нескольку раз. Страх перед тварью давным-давно въелся в его кости, поэтому теперь голос прозвучал над ухом подобно грому. Ши Цинсюань мгновенно протрезвел и с перепугу ночью помчался во владения Пэй Мина, чтобы своими глазами убедиться, что Ши Уду прекрасно проводит время в компании Линвэнь и Мингуана, лишь тогда его сердце перестало колотиться как бешеное.
После он начал подозревать, не мог ли тот голос ему померещиться. Всё-таки с самого детства эта тварь зародила в его душе мрачную тень, и раньше такое случалось уже не раз. Но, всесторонне обдумав случившееся, Ши Цинсюань всё-таки не смог окончательно успокоиться, поэтому прихватил с собой Мин И и под предлогом наведаться в гости к принцу решил заодно задать пару вопросов. Кто же мог подумать, что в монастыре Водных каштанов они натолкнутся на Хуа Чэна… Поистине для неприятелей всякая дорога узка.
Выслушав рассказ, Се Лянь произнёс:
— Ваше Превосходительство, получается, вы повстречали тварь совершенно иного уровня, нежели та, с которой столкнулся я. — Минуту поразмыслив, принц обратился к Хуа Чэну: — Сань Лан, доводилось ли тебе видеть истинного Божка-пустослова своими глазами?
Хуа Чэн игрался с палочкой в руках, когда принц задал ему вопрос. Он ответил:
— Хм? Своими глазами не доводилось. Но кое-кто из знакомых его видел.
Се Ляню стало крайне интересно, что это за «знакомые», но всё же принц не стал спрашивать лишнего, только задал два вопроса:
— И насколько же высок его уровень? Он на самом деле так силён?
Хуа Чэн бросил играться с палочкой для еды и не спеша произнёс:
— Очень высок.
После его ответа выражения лиц Ши Цинсюаня и Мин И сделались более серьёзными и сосредоточенными.
Хуа Чэн добавил:
— Он не похож на обыкновенную мелочь, с ним действительно трудно совладать.
При фразе «трудно совладать» его лицо осталось прежним, будто бы он просто вёл вежливый разговор. Но всё же заполучить подобную оценку от Хуа Чэна весьма непросто. Се Лянь обратился к Повелителю Ветров:
— Ваше Превосходительство, как видно, проблема немаленькая! Почему же вы не расскажете о ней Повелителю Вод?
Ши Цинсюань замахал руками:
— Нет, нет. Вы же знаете, моему брату вскоре предстоит очередная Небесная кара, что если он в столь решающий момент отправится биться с истинным Божком-пустословом и потеряет необходимую сосредоточенность? Необходимо хранить это в секрете, чтобы никто больше не узнал. Я не рассказал ни одному небесному чиновнику, который состоит в дружеских отношениях с братом.
Каждый небожитель за всю жизнь мог далеко не единожды подвергнуться Небесной каре. И чем больше подобных испытаний он выдерживал, тем выше становился его уровень, тем стабильнее делалось его положение и тем мощнее оказывались его магические силы. Ши Уду уже являлся небесным чиновником, прошедшим через две Небесные кары, и Се Лянь как-то давно мельком услышал в сети духовного общения, что он как раз ожидает третьей. Если в тот момент он отвлечётся на что-то, это действительно может неблагоприятно повлиять на итог. Если встреча с Небесной карой закончится провалом, что ни говори, а уровень магических сил упадёт на порядок.
Три небожителя и демон не видят истинного
Ши Цинсюань абсолютно серьёзно произнёс:
— Я хочу попробовать справиться с тварью сам. Ну и, что ни говори, а вы, Ваше Высочество, уже имеете некоторый опыт в подобных делах. Не найдётся ли у вас свободное время? Если нет, то не стоит в ущерб себе его освобождать.
Ранее Ши Цинсюань уже помогал Се Ляню, и не раз. А теперь ему самому понадобилась помощь, и когда Повелитель Ветров попросил о ней принца, Се Лянь просто не мог отказать, сославшись на занятость или недостаток возможностей даже при наличии желания. Но ведь у него гостил Хуа Чэн, который не успел прожить в монастыре и нескольких дней. И если Се Лянь покинет монастырь, то кто же останется привечать Хуа Чэна? Впрочем, у самого принца это и так не очень-то получалось.
Пока принц пребывал в раздумьях, Хуа Чэн, подперев рукой подбородок, вдруг улыбнулся:
— Гэгэ, хочешь отправиться поглядеть на этого Божка-пустослова? Если не гнушаешься моим присутствием, не изволишь ли прихватить меня с собой? Всё-таки столь редкую тварь мне и самому не доводилось видеть своими глазами.
Се Лянь подумал: «Какая удача, что Сань Лан меня понимает». Принц был ужасно тронут таким участием и благодарно закивал. Ши Цинсюаню же нечего было сказать — он прекрасно осознавал, что Хуа Чэн предложил свою компанию вовсе не ради помощи ему, но, по крайней мере, вреда от него не будет, и потому совершенно не важно, отправится он с ними или нет.
Се Лянь произнёс:
— Но ведь Божок-пустослов всегда возникает неожиданно, и неизвестно, где и когда он появится в следующий раз.
Ши Цинсюань ответил:
— Мне это тоже неизвестно. Но если ничего другого не остаётся, я думаю, отличное решение — снять лучшее питейное заведение в столице и гулять дни напролёт, каждый день взрывая петарды и слушая громкие песнопения актёров оперы. Рано или поздно он появится.
— Это действительно выход. Но даже если он покажется, сможем ли мы изловить его — вот вопрос. Познай себя, познай противника — и в ста сражениях будешь непобедим. Ваше Превосходительство, не узнавали ли вы, что за люди становились его жертвами в прошлом? Как они вершили дела и каков был их характер? Нет ли здесь некоей закономерности?
— Мой брат, разумеется, давным-давно всё разузнал, — с такими словами он выудил из рукава свиток, который развернул и показал принцу.
Се Лянь, пробежав по свитку глазами, не удержался от возгласа:
— Весьма, весьма.
Ну даёт! Истинный Божок-пустослов в самом деле ловил только крупную рыбу, а на что помельче ленился и удочку закидывать. Почти все имена в свитке оказались прославленными видными личностями, и к тому же ни один не избежал страшной кончины. Каждый погиб, покончив с собой, не вынеся страданий.
Разбитый в пух и прах воин избрал смерть, приставив к горлу клинок; когда-то владевший несметными богатствами, разорившись до копейки, прощался с жизнью, повесившись на широкой шёлковой ленте; искавший славы, да недоискавшийся, опускал руки и отдавал свою жизнь на волю судьбы, вечно падая в пучину безысходности. Все эти люди потерпели поражение не от Божка-пустослова. А от собственного страха «всё потерять».
Впрочем, в списке не значилось правителей государств. Ведь настоящего правителя защищает аура Сына Неба, и любой нечисти непросто к нему подступиться. На самом деле, тех, кто от рождения способен вознестись, как правило, тоже защищает ореол духовной силы, отталкивающий подобных тварей. Поэтому Се Лянь смутно заподозрил, что тварь прицепилась к Ши Цинсюаню не просто так, а, возможно, кто-то намеренно натравил её. Если это и впрямь так, противник наверняка очень непрост. Но ведь Ши Цинсюань стал мишенью Божка-пустослова ещё в младенчестве, каким же образом он мог перейти дорогу подобной могущественной личности?
Внезапно Хуа Чэн попросил:
— Гэгэ, могу я взглянуть?
Се Лянь протянул свиток Хуа Чэну:
— Прошу.
Хуа Чэн бросил на записи поверхностный взгляд и спросил:
— Кто это написал?
Ши Цинсюань ответил:
— Мой брат. А в чём дело?
Хуа Чэн отшвырнул свиток на стол.
— Да ни в чём. Здесь ошибка на ошибке. Советую твоему братцу всё переделать.
Ши Цинсюань хлопнул ладонью по столу:
— Собиратель цветов под кровавым дождём!
Се Лянь потянул его за одежду и извиняющимся тоном произнёс:
— Ваше Превосходительство, прошу, сядьте. Не берите в голову, для Сань Лана это привычная манера вести разговор, он вовсе не специально.
Ши Цинсюань сел, но с сомнением пробормотал себе под нос:
— «Обычная манера»?
Се Лянь же повернулся к Хуа Чэну и спросил:
— Сань Лан, те ошибки, о которых ты говоришь, в чём именно они заключаются?
Хуа Чэн тоже подвинулся к нему, так что они теперь сидели намного ближе друг к другу. Он указал на несколько имён:
— Вот тут — ошибки.
Се Лянь вгляделся в строки и прочёл, что все те люди были деспотичными князьями, чья тирания достигла своих пределов.
— Почему ты так считаешь?
— Потому что их убил я.
Се Лянь поразился:
— Но разве не все в списке покончили с собой?
Хуа Чэн объяснил:
— Перед тем как браться за дело лично, я послал гонцов, чтобы передали от меня привет, вот они и убились сами. Не знаю, можно ли записать их убийство на мой счёт?
Не ясно, считать ли Хуа Чэна причастным к убийствам, но, наверное, он был честен в своих словах.
Ши Цинсюань нервно кашлянул и тихонько пробормотал:
— Давайте, пожалуйста, демоны не будут при небожителях чистосердечно описывать, как они кого-то убили. И ещё, пожалуйста, давайте демоны не будут открыто обсуждать подобные вопросы с небожителями в присутствии других небожителей.
Хуа Чэн тем временем указал ещё на несколько имён:
— И вот здесь — тоже ошибки.
— А их кто убил?
— Черновод.
Се Лянь удивлённо замер:
— Чёрный демон в чёрных водах? Он разве не отличается тихим скромным нравом?
— Это не значит, что он не способен никого убить, — ответил Хуа Чэн, а после обратился к Ши Цинсюаню: — Ваш многоуважаемый брат дал вам свиток, полный ошибок. Он вовсе не занимался поисками жертв со всей внимательностью. Даже возникают подозрения, что он намеренно спутал факты. Так что этот свиток — просто бесполезная ветошь. Поэтому я предложил разорвать его и сделать заново.
Ши Цинсюань отобрал у него свиток и воскликнул:
— Мой брат так бы не поступил! — и хотя слова эти казались блёклыми и не имели силы, тон Повелителя Ветров полнился уверенностью.
Ши Уду, должно быть, не стал бы проявлять небрежность в том, что касалось родного брата. В таком случае, существовало ещё одно объяснение.
Се Лянь спросил:
— В каждом деле есть свои умельцы. Должно быть, Его Превосходительство Повелитель Вод в процессе поисков также обращался к кому-то за помощью. Позвольте спросить, кто помогал ему составить свиток?
Поколебавшись мгновение, Ши Цинсюань ответил:
— Линвэнь.
Се Лянь замолчал и потёр точку между бровей. Дворец Линвэнь действительно обвинялся чиновниками других дворцов в низкой эффективности, но всё же они не могли сработать настолько плохо, чтобы допустить так много ошибок, ведь свиток походил на простой черновик для отписки! К тому же, отношения между Опухолями прекрасные. По крайней мере, с виду — прекрасные. Но какая же на самом деле случилась путаница, посторонним, как видно, так просто разобраться не получится.
Хуа Чэн откинулся назад и продолжил:
— Расскажу вам ещё один признак, как отличить фальшивку от подлинника: истинный Божок-пустослов, стоит ему выбрать жертву, уничтожает растение с корнем — не только его цель погибает, полностью поверженная, но и его родственники и друзья — все попадают под удар. Поэтому, если те, кто значится в списке, умерли, а их родные и близкие живут-поживают припеваючи, следовательно, это тоже ошибочные записи.
Ши Цинсюань мгновенно побелел. Затем вновь встрепенулся и обратился к Мин И с деланной усмешкой:
— Но ведь получается, что и ты, Мин-сюн, тоже в опасности? Ты ведь мой лучший друг!
Мин И отсел от него подальше, притом на лице его так и читалось: «А можно я обойдусь без такого лучшего друга как ты?» Но тем самым Повелитель Земли оказался ближе к Се Ляню, за что тут же получил от Хуа Чэна взгляд, подобный удару ножа. Се Лянь заулыбался, видя, что Ши Цинсюань даже в подобных обстоятельствах не забывает пошутить, но всё же и принц смутно разглядел его обеспокоенное состояние. Или лучше будет сказать, что именно беспокойство заставляло его пребывать в приподнятом настроении, как способ бороться с ним. Ши Цинсюань раскрыл свой веер и принялся обмахиваться им, быстрее обычного раз в пять. Его чёрные волосы растрепались от порывов ветра. Он произнёс:
— Что ж, давайте же выдвигаться прямо сейчас! Наведаемся на высокую террасу самого великолепного питейного заведения, где будем утопать в роскоши. Посмотрим, посмеет ли он высунуться, когда нас так много. Нас-то больше! Ха-ха-ха-ха-ха…
Се Лянь ответил:
— Ваше Превосходительство, прошу вас, пока что успокойтесь. Подождите немного, я ещё должен уладить несколько дел в своём монастыре.
Неизвестно, надолго ли он собирался покинуть монастырь, а ведь здесь останутся два мальчика и ещё один демон, поселившийся в теле живого человека. Не мог же принц оставить их на произвол судьбы. Он хотел найти кого-то из местных, чтобы спокойно оставить заботу о мальчиках и Ци Жуне на него, но Хуа Чэн, как всегда, безошибочно угадал его намерения:
— Если гэгэ непременно хочет пойти, может отправляться, ни о чём не волнуясь. У меня есть помощники. Когда ты покинешь монастырь, они непременно явятся, чтобы за всем здесь проследить.
Се Лянь испустил вздох облегчения:
— Спасибо тебе, Сань Лан. Всё-таки присмотреть здесь за всем не помешает.
Хуа Чэн улыбнулся:
— Ага. Проследить не помешает.
Очевидно, что слова обоих «присмотреть» и «проследить» имели разный смысл. Однако никто не стал допытываться. Мин И отодвинул стол для подношений и приступил к рисованию на полу магического поля Сжатия тысячи ли. Ши Цинсюань обмахивался веером всё быстрее, так что сам веер превратился в размытую тень. Он обратился к принцу:
— Верно, Ваше Высочество, я забыл спросить, а кто это валяется у входа? И что я ему такого сделал, раз он осыпал меня нечеловеческой бранью, едва раскрыв рот?
Если бы Ци Жун услышал, что о нём всё-таки спросили в завершение разговора, и то как бы невзначай, его бы вновь задушила сердечная жаба. Се Лянь подумал, что тот в самом деле не умеет говорить по-человечески.
— Но ведь он уже представился, разве нет? — сказал принц, подбирая обмякшую в уголке Жое и Фансинь.
Ши Цинсюань опешил:
— Что? Это и правда Лазурный демон? С такими вот выходками??? Поистине, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать!
Се Лянь потёр точку между бровей и в двух словах объяснил, что случилось, настойчиво попросив Повелителя Ветров держать всё в секрете, в особенности от Лан Цяньцю.
Пока они перекинулись парой фраз, Мин И уже закончил рисовать поле Сжатия тысячи ли. В прошлый раз Нань Фэну понадобилось в разы больше времени, а рисунок получился грубым и небрежным. Здесь же всё совершенно иначе — Мин И управился быстро, но при этом не допустил ни единой помарки, каждый штрих был точно выверен, и от руки изображённый круг казался даже ровнее, чем если бы его рисовали при помощи измерительных приспособлений. Иероглифы также вышли безукоризненно ровными, будто оттиск гравировки. Се Лянь невольно поразился в душе.
Закончив рисовать, Мин И произнёс:
— Идём.
И Ши Цинсюань лёгким выдохом задул свечу.
Хуа Чэн шёл впереди, он первым и толкнул дверь, которая со скрипом открылась. Снаружи оказалось совершенно темно, будто бы они перенеслись в старое, много лет заброшенное помещение, где в воздухе стоял запах плесени и пыли.
Следом за Хуа Чэном шёл Се Лянь, который тихо поблагодарил Хуа Чэна за то, что тот вызвался идти впереди, затем — Ши Цинсюань, и замыкал процессию Мин И, который закрыл за ними дверь.
Именно в тот миг, когда дверь закрылась, в темноте внезапно послышался голос, зловеще прошипевший из-за двери за их спинами:
— Место, куда ты собираешься пойти, станет кошмаром, который ты никогда не захочешь вспоминать!
При первых же звуках голоса Се Лянь развернулся и пинком вышиб дверь.
Дерево тут же проломилось от удара, но магическое поле уже потеряло свою силу, и за дверью не оказалось монастыря Водных каштанов, а только груда бесполезного ржавого барахла. Воинственный жест принца поднял в воздух клубы пыли, и Се Лянь закашлялся, возрадовавшись, что не испортил дверь, сработанную руками Хуа Чэна. Прикрывая лицо рукавом, он спросил:
— Это и был тот самый истинный Божок-пустослов?
Ши Цинсюань крепко сжал в руках свою метёлку и веер.
— Это его голос! Он что… всё это время находился рядом со мной?
Се Лянь, отмахиваясь от пыли, возразил:
— Невозможно. Только что в комнате было три небожителя и один Князь Демонов. Если бы что-то увязалось за вами, неужели мы бы не заметили этого? Наверняка он возник только что.
Мин И также произнёс:
— Успокойся.
Ши Цинсюань ответил:
— Я спокоен. Я совершенно спокоен. Я уже давно спокоен!
Хуа Чэн впереди неторопливо сказал:
— Спокойствие не помешает, но вот всё ли в порядке, ещё вопрос. Кто-нибудь знает, что это за место?
Се Лянь огляделся по сторонам и тоже спросил:
— Мы ведь собирались отправиться в лучшее питейное заведение столицы?
Как ни погляди, а заброшенная лачуга не походила на питейное заведение, о котором говорил Ши Цинсюань. Они прошлись по помещению и нашарили дверь, запертую на несколько больших замков. Се Лянь вновь вышиб дверь ногой, замки разбились, и дверь открылась. А после перед ними предстали никакие не горы мечей и море огня, не загадочные места обитания нечистой силы, а совершенно обыкновенный, ничем не примечательный маленький посёлок.
Хуа Чэн поднял бровь:
— Не думаю, что столица выглядит вот так.
Се Лянь полностью согласился с ним, облик и величие столицы ни в какое сравнение не шли с маленьким посёлком, подобным этому. Обернувшись, принц спросил:
— Ваше Превосходительство Повелитель Земли, может быть, вы ошиблись в начертании поля?
Мин И возразил:
— Не ошибся. Первоначально конечной точкой назначалось не это место.
Се Лянь сразу же всё понял. Это означало, что постаралась тёмная тварь. Это он прислал их сюда.
Ши Цинсюань спросил:
— Он проник в монастырь Водных каштанов после нашего отбытия и злоумышленно изменил начертание поля? — но тут же сам отверг это предположение: — Нет! Так случиться не могло.
Се Лянь согласился:
— Это невозможно. Мы уже открыли дверь и вышли из неё. Даже если он проскользнул в монастырь после и внёс изменения, мы всё равно должны были оказаться в назначенном месте, ведь когда магическое поле пришло в действие, менять начертание бессмысленно. Поэтому у него оставалось всего одно мгновение на исполнение своего плана.
Тот самый, короткий миг, когда Мин И дорисовал поле, Ши Цинсюань задул свечу, и монастырь Водных каштанов погрузился в темноту!
Но тогда это вновь расходилось с предыдущим суждением Се Ляня. Ши Цинсюань произнёс:
— Но ведь совершенно ясно, что в монастыре находились лишь мы вчетвером.
На клочке пространства монастыря Водных каштанов уместились три небожителя и один Князь Демонов. Появись среди них кто-то лишний, разве могли они не заметить? Но если предположить, что кто-то из четверых, воспользовавшись темнотой, подтасовал карты, на кого падёт наибольшее подозрение?
Ши Цинсюань бросил невольный вгляд на Хуа Чэна. И хотя тут же отвёл глаза, от внимания последнего это не ускользнуло. Хуа Чэн улыбнулся:
— Что вы на меня смотрите? Если спросите моего мнения… вам не кажется, что Повелитель Земли вызывает многим больше подозрений?
Мин И тоже одарил его взглядом вскользь. Хуа Чэн продолжил:
— Не ходите вокруг догадок о том, что кто-то внёс поправки в магическое поле. Что если он изначально нарисовал его неверно?
Мин И не выразил протеста. Он не выразил вообще ничего. А вот Ши Цинсюань не пожелал слушать:
— Градоначальник Хуа, погодите-ка минутку! Я понимаю, что между вами случались конфликты. Но всё же, Мин-сюн вовсе не такой человек. В этот раз я попросил его о временном содействии, и у него нет никаких причин так поступать.
Хуа Чэн парировал:
— Чтобы что-то сделать, причина вовсе не обязательна. На самом деле, даже на Ваше Превосходительство ложится немалое подозрение.
— А?! — Ши Цинсюань никак не ожидал такого поворота, он указал на себя: — На кого? На меня?!
Хуа Чэн хмыкнул:
— Ага. Вор кричит «держи вора», такое сплошь и рядом случается. Для чего же именно вы явились? Если вы с вашим уважаемым братом действительно настолько сильно боитесь истинного Божка-пустослова, для чего намарали кучу бесполезных свитков? Если предположить, что это вы сговорились и придумали план, чтобы ввести нас в заблуждение и заманить сюда… такое тоже вполне вероятно.
Судя по его взгляду, становилось ясно — он лишь беззастенчиво городит всё, что взбредёт на ум, но делает это с таким видом, что любой слушатель исполнится подозрений. Ши Цинсюань и сам начал колебаться:
— Я… неужели мне настолько нечем себя занять?
Хуа Чэн усмехнулся:
— Аналогично. Мне не настолько нечем себя занять.
Он отвечал тем же выпадом, с каким нападали на него самого. Се Лянь же как раз задумался над важным делом, поэтому помахал рукой:
— Ну полно вам, перестаньте. Мы ещё не разобрались с проблемой, а вы уже начали подозревать своих.
Хуа Чэн лишь хохотнул, но ничего не сказал. Его отношение было яснее ясного — помогать не станет, но и мешать тоже. Он здесь просто для того, чтобы развлечься. Не стоит возлагать на него надежд, но и остерегаться нет причин.
Поколебавшись, Се Лянь произнёс:
— На самом деле, существует ещё одна вероятность. А именно — пока Его Превосходительство Повелитель Земли рисовал магическое поле в монастыре, кто-то изобразил более мощное поле снаружи, на двери монастыря.
Тогда Ши Цинсюань, чтобы Ци Жун снаружи их не услышал, бросил на дверь заклятие, поглощающее звуки, таким образом запечатав монастырь Водных каштанов, отгородив от внешнего мира. Но если кто-то, напротив, решил бы что-то сделать снаружи здания, это было бы не в пример труднее обнаружить, чем внутри. А когда друг с другом столкнулись два одинаковых магических поля, победило сильнейшее. И эта «победа» определялась не только магическими силами исполнителя, но также и тем, что использовали для начертания рисунка. Мин И воспользовался старой киноварью, которую выбросили какие-то заклинатели, а Се Лянь подобрал, собирая мусор. Если же кто-то другой написал «подавляющее поле» при помощи свежей крови, разумеется, оно вышло на порядок сильнее.
Ши Цинсюань сразу же принял эту версию:
— Снаружи? А может, это Лазурный демон? Но в его состоянии… разве может он кому-нибудь пакостить?
Се Лянь усомнился:
— Вряд ли…
— Он не сможет двигаться ещё неделю. Но снаружи оставался не только он, — произнёс Хуа Чэн бесстрастным тоном, но будто на что-то намекая.
Се Лянь сказал:
— В общем, давайте пока не будем предаваться бессмысленным гаданиям, чтобы не подрывать доверие друг к другу. — Он прошёл пару шагов, затем добавил: — Слова этой твари прозвучали уж очень странно. Почему он сказал, что это место станет для Повелителя Ветров «кошмаром, который он никогда не захочет вспоминать»? Неужели мы здесь с чем-то столкнёмся?
Оглядевшись по сторонам, Ши Цинсюань нахмурился.
— Постойте… Кажется, это…
Он не успел закончить фразу, как взгляд Мин И сделался суровым, и он нанёс удар ладонью, целясь в голову Ши Цинсюаню. Се Лянь выкрикнул:
— Осторожно, сзади!
Однако ладонь Мин И с громким треском разбила на части что-то широкое и прямоугольное. Этот предмет упал с потолка, едва не попав в голову Ши Цинсюаню. Тот отскочил на несколько чи и, похлопывая себя по груди, воскликнул:
— Опасно, как это было опасно!
Однако, когда Повелитель Ветров опустил взгляд, его зрачки резко сузились. Се Лянь тоже слегка изумился, подойдя посмотреть. Упавший предмет оказался табличкой, которую используют для написания названий храмов, и на ней красовались золотые иероглифы на синем фоне, гласящие: «Храм Ветров и Вод».
Разбить табличку, украшающую храм небожителя, на две половины… поистине нарушение серьёзного запрета. Мин И опустил руку и застыл с невозмутимым лицом, а Ши Цинсюань, выйдя из лёгкого потрясения, махнул рукавом, чтобы смести расколовшуюся пополам табличку прочь из поля зрения, затем шёпотом заговорил:
— Всем держать случившееся в секрете! В секрете! Ни в коем случае никому не рассказывайте. Если брат узнает, что кто-то разбил его табличку, с ума сойдёт от злости!
Се Лянь развернулся:
— Так значит… это храм Ветров и Вод?
Именно, заброшенное здание, из которого они вышли, оказалось храмом Ветров и Вод.
Повелитель Вод являлся божеством богатства и процветания, а кто же не любит богатство? В храмах, где он был покровителем, огни благовоний не угасали, и подобная картина запустения и заброшенности казалась такой же невероятной, как если бы кто-то раскидал по улице бумажные деньги, оставив под ветром, солнцем и дождём, а их никто не подбирал. Ши Цинсюань вновь ворвался в храм. Внутри всё оплетала паутина и покрывал толстый слой пыли, царила атмосфера унылой заброшенности, словно люди позабыли дорогу сюда. Перерыв всё вверх дном, Повелитель Ветров наконец отыскал в куче мусора в дальнем углу две божественные статуи, на которые больно было взглянуть.
У изваяния Повелителя Ветров в женском облике не хватало руки и ноги, а у мужской статуи Повелителя Вод просто-напросто отсутствовала голова. Причём она определённо не отвалилась от времени сама по себе. Кто-то явно отколол голову и разбил в мелкую крошку острым орудием, будто бы желал выместить на статуе бескрайнюю злобу. Как нарочно, оба божества были изображены крайне приближенно к оригиналу, выглядели совсем как живые, и теперь, когда скульптуры лежали на полу зловещего древнего храма, совершенно разбитые, но при этом улыбчивые, остальным от взгляда на них становилось не по себе.
Ши Цинсюань обеими руками приобнял статуи и прижал к груди, вопрошая:
— Что же это за месть? Что за ненависть?
Се Ляню это зрелище тоже бросилось в глаза чьим-то дурным намерением, но ради того, чтобы немного успокоить Ши Цинсюаня, принц мягко произнёс:
— Не впадайте в панику, Ваше Превосходительство. Кто-то поклоняется, кто-то рушит храмы, это абсолютно нормальное явление, не стоит из-за него переживать. Наверняка это Божок-пустослов специально подстроил, чтобы вызвать у вас страх и подпитаться магической силой.
Мин И же сказал коротко и ясно:
— Ты в порядке или нет? Не справишься, так давай вернёмся.
Ши Цинсюань стёр пыль с лица своей статуи, стиснул зубы, покрепче сжал Веер Повелителя Ветров и внезапно вскочил на ноги.
— Я справлюсь! Посмотрим, что за зелье он продаёт в своём кувшине[207].
Вчетвером они вышли из заброшенного храма Ветров и Вод и прогулялись по посёлку, который оказался очень тихим, спокойным, не процветающим, но и не упадочным, вообще ничего особенного. Стоило бы сказать, что единственной особенностью здесь были сами путники. Посреди толпы простых смертных они слишком сильно выделялись и внешностью, и осанкой, и нарядом. Поэтому вскоре им всё же пришлось проскользнуть в неприметный переулок и переодеться.
Се Лянь и без того носил довольно простые одежды, поэтому ему смена наряда не потребовалась. Остальная же троица полностью преобразилась, с ног до головы. Пока Ши Цинсюань высказывал замечания по поводу одеяния Мин И, Хуа Чэн надел простые чёрные одежды, наконец ровно забрал волосы и дополнил украшением из белой яшмы. Теперь небрежности в его образе стало меньше, зато настолько же прибавилось собранности. Теперь он стал похож на молодого шиди какой-нибудь известной школы заклинательства, одарённого и превосходящего собратьев в красоте. Поистине — заставь государя хоть нищим обрядиться, всё равно за попрошайку не сойдёт. Он по-прежнему притягивал к себе взор.
Се Лянь, глядя на Хуа Чэна, даже поневоле вспомнил старую фразу: «Мужская красота — в чёрных одеждах», и подумал, что это поистине так. Затем принц опомнился, посмотрел на Повелителей Земли и Ветров, и ему на ум пришла одна мысль.
— Сань Лан, я всё время забывал спросить тебя кое о чём, — шёпотом обратился к Хуа Чэну принц.
Тот, поправляя рукава, спросил:
— О чём?
Се Лянь сложил ладонь в кулак, поднёс ко рту, тихонько кашлянул и так, чтобы это выглядело как бы невзначай, произнёс:
— Какой у тебя пароль для духовного общения?
Чтобы иметь возможность в любой момент обмениваться с кем-то мысленными сообщениями, первым делом необходимо узнать пароль собеседника, он же позывной. К примеру, чтобы связаться с Ши Цинсюанем, сначала нужно про себя громко произнести следующие четыре строки шутливого стишка: «Повелитель Ветров — талант прирождённый, Повелитель Ветров — как ветер вольный, Повелитель Ветров — добрее и честнее нет, Повелителю Ветров всего шестнадцать лет». Конечно, другие небожители обычно пользовались иными паролями, сравнительно нейтральными, а не такими, которые язык не поворачивается произнести вслух.
Свои пароли для духовного общения небожители высших должностей крайне редко давали кому-то, разве что тем, с кем находились в очень тесных отношениях, или же когда связи требовало важное дело. Хуа Чэн, как непревзойдённый Князь Демонов, разумеется, поступал так же. Пусть они с принцем были знакомы не так давно, но всё же отношения между ними можно назвать довольно хорошими, и даже странно, что они до сих пор не обменялись паролями. Впрочем, если подумать, каждый раз в случае необходимости они сразу встречались лично, поэтому знание паролей друг друга не столь необходимо.
Се Лянь вообще никогда не спрашивал ни у кого пароль, поскольку, если ему что-то требовалось, он сразу выкрикивал просьбу прямо в сеть духовного общения, а для того, чтобы связаться с кем-то лично, мог просто взять его координаты из общей сети. Следовательно, принц впервые обратился к кому-то с просьбой дать свой пароль. Без опыта в таком деле его охватило лёгкое беспокойство, не поступает ли он слишком дерзко. Взгляд Хуа Чэна заблестел, однако тот не шевельнулся, и Се Лянь почувствовал себя неловко.
— Тебе это неудобно? — второпях сказал принц. — Ничего, ничего, не обращай на мою просьбу внимания. Я просто так спросил. Хотел кое-что обсудить без лишних ушей, вот и задал такой вопрос. Могу придумать способ, как ещё незаметно спросить…
Хуа Чэн перебил:
— Вовсе не неудобно. Я очень рад.
— А? — застыл Се Лянь.
— Я очень рад, что гэгэ наконец спросил меня, — со вздохом сказал Хуа Чэн. — Поскольку ты ни разу не упоминал об этом, я думал, что тебе неудобно, или ты не хочешь обмениваться паролем с посторонними, поэтому не просил тебя сам. И вот, наконец-то, дождался просьбы гэгэ, разве это можно назвать «просто так спросил»?
Се Лянь с облегчением выдохнул, его настроение мгновенно улучшилось. Взяв Хуа Чэна за руку, он воскликнул:
— Так значит, нас одолевали одинаковые сомнения! Прошу прощения, как раз последнюю фразу я сказал, не подумав, за неё перед Сань Ланом извиняюсь. Так… твой пароль?..
Взгляд Хуа Чэна блеснул, он наклонился к принцу.
— Гэгэ, слушай внимательно. Я скажу только раз. Вот мой пароль. — Он шёпотом произнёс одну фразу.
Услышав которую, Се Лянь округлил глаза.
— Это пароль?.. Что, правда? Сань Лан, ты не ошибся?
Хуа Чэн абсолютно спокойно ответил:
— Ага. Это пароль. Если не верится, гэгэ, можешь попробовать прямо сейчас.
Но как же осмелиться пробовать!
— Но… но ведь получается, каждый раз, чтобы обратиться к тебе, желающий должен мысленно сказать тебе эту фразу трижды? Разве… разве он при этом не почувствует себя крайне неловко?
Хуа Чэн, посмеиваясь, ответил:
— Именно не желая, чтобы кто-то ко мне обращался, я и придумал такой пароль. Чтобы прочие отступили перед непосильной задачей. Но если гэгэ захочет со мной связаться, я всегда к твоим услугам.
Се Ляню это всё же казалось невероятным, он подумал: «Выходка слишком уж озорная…»
В нерешительности принц хотел применить заклинание духовного общения, но при этом не мог найти в себе сил для произнесения такого пароля, даже мысленно. Видя, что Се Лянь, закрыв половину лица рукой, отвернулся и никак не сделает первый шаг, Хуа Чэн, насмеявшись вдоволь, произнёс:
— Ну ладно, ладно. Если гэгэ не решается произносить, я сам могу с тобой связаться. Какой у тебя пароль?
Се Лянь вновь посмотрел на него.
— Одну тысячу раз прочти наизусть «Дао дэ цзин», вот и всё.
Хуа Чэн приподнял бровь. Очень скоро в голове Се Ляня раздался его голос:
— «Одну тысячу раз прочти наизусть «Дао дэ цзин», вот и всё». Эти одиннадцать слов, верно?
Зрелище вышло довольно занимательное — они стояли друг напротив друга с закрытым ртом, при этом не говорили ни слова, общались лишь взглядом и мысленно обменивались фразами, которые больше никто не мог услышать. Се Лянь ответил также посредством заклинания духовного общения:
— Верно. Весьма неожиданно, что ты не попался.
Хуа Чэн моргнул и сказал в ответ:
— Ха-ха-ха, чуть не попался. И правда, забавно.
Се Лянь тоже моргнул, в его взгляде проявилась улыбка.
Следует заметить, что этот пароль, со всем усердием придуманный самим принцем ещё восемьсот лет назад, и самому Се Ляню показался на редкость забавным, поэтому тот и стал пользоваться им после вознесения. Только вот многие другие небожители, кажется, не посчитали его таковым, и если кто-то попадался на уловку, просто терял дар речи. Му Цин так и сказал: «Ваше Высочество, ну и шуточки у тебя, уж прости, но мне не смешно». Фэн Синь же катался от смеха по полу и охрип до изнеможения, но у него и порог смеха до странности низкий, поэтому Се Лянь вовсе не ощутил удовольствия от того, что шутка показалась Фэн Синю смешной. Но уж если Хуа Чэн рассмеялся, наверное, это значит, что шалость и впрямь забавная.
Изначальный план предполагал, что они отправятся выпить вина в самое дорогое питейное заведение столицы, но раз уж в столицу попасть не удалось, подойдёт и любое другое место. Поэтому путники отправились в самый большой местный трактир, сняли отдельную комнату, немного посидели, скучая, а когда к ним подошёл слуга с вином, Се Лянь спросил его:
— Простите, могу я узнать, что это за место?
И хотя вопрос прозвучал довольно странно, такой способ что-то узнать был самым эффективным.
— Уважаемые гости, так значит, вас привела сюда не слава посёлка? — подивился слуга. — Это посёлок Богу́.
— Слава? Какая слава?
Слуга поднял большой палец вверх:
— Наши народные гуляния! Они известны на всю округу. Каждый год в это время немало гостей из прочих мест съезжаются к нам, поглядеть на диковинку.
Ши Цинсюаню стало любопытно:
— Что за народные гуляния?
— Это развлечения, которые в народе устраивают в честь праздников. Люди смотрят представления, выступления местных театральных трупп, стоит взглянуть.
Что-то вроде шествия в честь жертвоприношения Небесам на Празднике фонарей, которое проводилось во времена государства Сяньлэ. Но только то шествие устраивал императорский двор, и зрелище было официальным, тогда как эти гуляния — развлечение народное.
Ши Цинсюань спросил:
— Но ведь сегодня никакой не праздник! Самое большее — завтра «холодные росы»[208].
— Дата праздника вовсе не так важна, иногда гуляния проводятся в честь какого-то человека, вот и выбирают особый день, чтобы погулять да повеселиться.
Внезапно внизу на улице, куда выходили окна трактира, послышался шум толпы, кто-то прокричал:
— Разойдитесь, разойдитесь! Женщины и дети, не стойте в первых рядах! Всем отойти, процессия приближается!
Все вчетвером выглянули из окна. И от поразительного зрелища Се Лянь вмиг вытаращил глаза — по улице к ним приближалась длинная процессия. Каждый из людей в колонне был одет в разнообразные и очень странные одеяния, лица участников шествия бросались в глаза ярким гримом красного цвета, и к тому же… из головы у них торчали острые предметы.
Топоры, кухонные тесаки, клещи, ножницы… у кого-то — остро наточенные, у кого-то — тупые и ржавые, но у всех — глубоко погружённые в голову, будто кто-то нанёс им смертельный удар. У некоторых даже глаза выпадали из орбит и кровь струилась по щекам, а кое у кого орудие проходило насквозь через лоб и виднелось из макушки — зрелище кровавее некуда. Все участники хмурились, выражая нестерпимую боль на окровавленных лицах, но, тем не менее, медленно продвигались по улице под звуки дудок и барабанов, словно настоящий парад умерших душ.
Божественно-демоническая четвёрка слушает историю кровавого шествия
Се Лянь тут же вскочил из-за стола. Ши Цинсюань тоже поднялся и даже поставил одну ногу на стол и засучил рукава, будто приготовился ринуться вниз.
Се Лянь поспешил его задержать:
— Всё в порядке, ничего страшного. Ваше Превосходительство, успокойтесь.
Ши Цинсюань воскликнул:
— У них глаза из орбит выпали, это тоже ничего???
— Ничего. Просто нам повезло увидеть здесь кровавое шествие, такая возможность выпадает редко.
Ши Цинсюань сразу убрал ногу со стола.
— Кровавое шествие? Что это?
Они оба вновь уселись, и Се Лянь объяснил:
— В разных местах народные гуляния отличаются разными течениями. Кровавое шествие — это особый вид гуляний, крайне редкий, я и сам только слышал о нём, но видеть раньше не приходилось. Из-за несравнимо кровавого зрелища, а также секретных техник нанесения грима, которые держатся в секрете, подобные шествия сейчас устраивают всё реже.
Ши Цинсюань изумился:
— Грим? Так это всё — фальшивка? Н-н-но… но ведь так похоже на настоящее! Я даже решил, что это порождения какой-то тёмной магии!
Он нисколько не преувеличивал. Се Лянь со вздохом поддержал:
— В народе немало умельцев!
При взгляде на загримированных участников шествия в глаза бросались не только «проникшие в самую глубь» острые предметы — у некоторых из распоротого живота вываливались внутренности, кому-то, ввиду отсутствия конечностей, приходилось ползти по земле, надрываясь в рыданиях; несколько человек несли высокую деревянную раму, на горизонтальной балке которой болталась женщина, изображающая повесившуюся самоубийцу; ещё двое тащили за ноги другую женщину в изодранных лохмотьях, она волочилась по земле лицом вниз, оставляя за собой длинный кровавый след. Поистине, зрелище достойное преисподней. Ясное дело, эти люди всего лишь играли свои роли, но картина выходила страшнее, чем в Призрачном городе, где повсюду сновали демоны. По сравнению с этим шествием Призрачный город казался просто-напросто шумным рынком. Неизвестно, как именно эти люди накладывали грим, но даже Се Лянь, которому приходилось слышать о подобных традициях, с первого взгляда едва не решил, что к ним приближается толпа нечисти.
Немало женщин и детей, не в силах сдержать любопытства, протискивались к передним рядам зрителей, но увидев, от страха взвизгивали и бежали прочь.
Ши Цинсюань спросил принца:
— Ваше Высочество, но вы разве не сказали, что таким образом они что-то празднуют? Что же это за праздник такой, от которого все в ужасе разбегаются, а маленькие девочки потом видят страшные сны? Неужели людям и впрямь весело наблюдать за подобным представлением?
Весело ли людям наблюдать за подобным представлением, наверняка не скажешь. Но зрелище кровавой резни в действительности возбуждало в сердцах людей волнение. Обуревающий зрителей страх проходил, после чего в глубине души у многих зарождалось удовольствие. Кажется, кровавое шествие на местном диалекте иначе называли «резня, приносящая радость», и Се Лянь понимал это так: кто-то хватал нож и со всей злостью вонзал его в противника, убивая последнего, после чего ощущал радость на сердце.
Ведь в глубине человеческой души всегда прячется желание убивать.
Разумеется, Се Лянь не стал говорить всё это вслух, а только перевёл сосредоточенный взгляд на представление. Среди грандиозного шествия принц обратил внимание на бледного мужчину в чёрном одеянии, очень высокого и худого как хворостинка. Он с силой опустил острое орудие, которое держал в руках, на голову другого актёра, в роскошных одеждах. Острый нож вошёл ровно в лоб жертве, а затем мужчина поднял того вверх на копьё и так оставил висеть. Зрелище, жестокое и кровавое до крайности, выглядело в точности как настоящее убийство. От испуга толпа разразилась криками, которые затем дополнились одобрениями.
Се Лянь предположил:
— Думаю, они воспроизводят какую-то историю, и мужчина в чёрном, должно быть, главный герой. А все те, кого он убил — антигерои, злодеи. Эта история рассказывает о том, как «наказали зло и возвеличили добро». — На этом моменте принца вдруг осенило. — Ваше Превосходительство, смотрите внимательно.
Ши Цинсюань ответил:
— Я смотрю.
— Я имею в виду, посмотрите на эту историю. Кого они играют и о чём она повествует? Наверняка Божок-пустослов отправил вас сюда с какой-то целью и не зря выбрал именно этот день. Возможно, именно для того, чтобы показать вам кровавое шествие.
Главный герой всё время хмурился, лицо его выражало страдание. «Убив» в одиночку сотню «злодеев» из колонны, он тоже оказался исколот всевозможным оружием, и в конце концов, прижав к себе два изувеченных и повешенных на шёлковой ленте «трупа», уронил голову и замер неподвижно. Выходит, тоже погиб, забрав жизни своих врагов. Прошла одна колонна, за ней потянулась следующая, и представление повторилось.
Се Лянь спросил:
— Вы поняли, что это за история?
Брови Ши Цинсюаня тесно сошлись к переносице.
— Нет. Кажется, я ничего так и не понял. Он ведь только и делал, что убивал.
Хуа Чэн, сидящий подле Се Ляня, неторопливо произнёс:
— Думаю, эта история вовсе не из тех, что знают в каждом доме. Поспрашивайте местных. Возможно, представление повествует о ком-то из их земляков.
Как раз кстати к ним подошёл слуга, который принёс блюда и спросил:
— Дорогие гости, как вам зрелище, захватывает? Щекочет нервы?
Се Лянь ответил:
— Захватывает и нервы щекочет. Уважаемый друг, позволь спросить, в честь кого устраивают кровавое шествие в вашем посёлке?
Как и ожидалось, слуга ответил:
— Ага, об этом приезжим, как правило, неизвестно, все задают такой вопрос. Народные гуляния в посёлке Богу посвящены истории одной легендарной личности, нашего земляка. Рассказывают, что несколько сотен лет назад здесь жил один студент. По фамилии Хэ. И этот самый студент Хэ был весьма способный малый, хоть и из очень бедной семьи. С детства он отличался пугающим умом, все науки постигал быстро и досконально, да к тому же прослыл образцовым сыном: что бы ему ни велели родители, всё исполнял беспрекословно. Да только, как назло, сам по себе неудачлив оказался, никакое счастье у него долго не задерживалось. Отправился он как-то сдавать экзамен на учёную степень. И сдал ведь лучше всех! Но из-за того, что не поднёс экзаменатору подарок, прогневал вышестоящих, вот они и спрятали его ответы со злым умыслом, заменили на чистый лист, и так продолжалось несколько лет. Потом решил он жениться на девушке, которую с детства знал[209], прекрасной как цветок, подобной яшме, ласковой и добродетельной… Да только как назло жену, а заодно с ней младшую сестру его силой увели в гарем какому-то богачу, так одна не покорилась, и её забили до смерти, а другая, не вынеся позора, удавилась сама. Обратился он в суд, но там его, напротив, самого обманом обвинили в прелюбодеянии и воровстве да и посадили в темницу, где он чуть не умер с голоду. Семидесятилетние родители приходили за него просить, всю ночь били земные поклоны, не помогло — вышел он на свободу лишь спустя два года, когда мать умерла от болезни без надлежащего ухода, а отец остался еле живой, поскольку в преклонном возрасте трудился в поте лица, чтобы себя прокормить. Забросил бедняга учёбу, ушёл в торговцы. Но из-за того, что дело его пошло в гору, другие торговцы сговорились и так на него насели, что отобрали весь его маломальский доход, а тот ещё и должен им остался. — Слуга горестно охнул: — Ну скажите, как кто-то может быть настолько неудачливым?
Се Лянь кашлянул и от всей души согласился:
— Да уж!
Как ещё кто-то, кроме него, может быть настолько неудачливым?!
Слуга, закончив вздыхать, увлечённо продолжил:
— А потом он сошёл с ума, вышел из себя, и однажды ночью, ровно в такой же как сегодня канун холодных рос, схватил орудие убийства и зарубил им всех, кто сделал ему какое-то зло! Что называется, кровь лилась рекой, радости его не было предела! А поскольку те, кого он убил, уже давно мучили весь посёлок своими деяниями, простой люд только захлопал в ладоши и порадовался сему. Теперь каждый год накануне холодных рос жители посёлка Богу проводят кровавое шествие в его честь. Чтобы господин наш, студент Хэ, защитил и избавил нас от злодеев.
Верно, он наказал зло и возвеличил добро, да только в итоге… ни добро, ни зло хорошего конца не удостоились.
Слуга ушёл, а Се Лянь увидел, что Ши Цинсюань будто задумался о чём-то, и спросил:
— Ваше Превосходительство, вас посетила какая-то мысль?
Ши Цинсюань отвлёкся от своих мыслей и ответил:
— Кажется, у меня возникло одно странное предположение, но… слишком неожиданное, не могу пока объяснить его суть. А вы что думаете, Ваше Высочество?
— Я думаю, не мог ли этот студент Хэ оказаться прижизненным воплощением истинного Божка-пустослова?
Пока они разговаривали, следующая колонна в процессии вновь начала показывать ту же историю, и Ши Цинсюань, посмотрев из окна, спросил:
— Прижизненным воплощением?
Се Лянь ответил:
— Верно. Подобная ему нечисть, что принимает человеческую форму, всегда берёт своё начало в особенно сильной затаённой злобе или привязанности. К примеру, я слыхал об одной демонице в землях Дунъин[210], которая зовётся хашихимэ[211], и она как раз является порождением затаённой женской злобы. В одних легендах говорится, что причиной всему страдание женщины по мужу, который не вернулся домой, в других же повествуют о безумии ужасной ревнивицы. И так же истоком зарождения истинного Божка-пустослова вполне мог быть кто-то, кого преследовали несчастья, его ненависть к несчастливой судьбе или же зависть к тем, кому сопутствует удача.
Мин И произнёс:
— Нужно изучить местные легенды. Сопоставить время.
— Да, изучить стоит, — согласился Се Лянь.
Чтобы понять, верно ли предположение принца, следует разузнать, сколько именно сотен лет назад жил этот «студент Хэ». И если выяснится, что он существовал позже самых ранних упоминаний об истинном Божке-пустослове, следовательно, догадка ошибочна.
Ши Цинсюань кивнул, затем подумал и добавил:
— Есть ещё кое-что…
Как вдруг снизу с улицы раздался голос, который с хохотом выкрикнул:
— Погоди! Твоих самых родных людей, самых лучших друзей — всех ждёт скорбная кончина, и могилы не останется!
Ши Цинсюань при первых же звуках резко переменился в лице, рукой опёрся о столешницу и выпорхнул в окно.
Голос раздавался из толпы участников шествия!
Се Лянь крикнул ему вслед:
— Ваше Превосходительство! Вернитесь!
Оказавшись среди окровавленной толпы живых мертвецов, Ши Цинсюань в гневе закричал:
— А ну, выкатывайся! Покажись!!!
Однако актёры, сохраняя застывшие выражения на лицах, совершенно не удостоили его вниманием, продолжая продвигаться по улице, словно брели во сне. Ши Цинсюаня закружило среди людского потока, совершенно не представлялось возможным понять, кто же именно здесь настоящая нечисть. Увидев одного подозрительного, Повелитель Ветров готов был нанести удар своим веером, но потом заметил другого, тоже вероятного, и понял, что ошибка может стоить невиновному жизни.
Хуа Чэн тем временем, выложив на тарелке из овощей, к которым никто так и не притронулся, улыбающееся лицо, произнёс, не поднимая головы:
— Бесполезно. Всё равно что тысячелетнему оборотню спрятать лисий хвост, ему скрыться — раз плюнуть.
Приди в голову какому-то нечеловеческому созданию смешаться с этой необычной толпой, проще дела и представить нельзя. К тому же, по своей форме Божок-пустослов и так походит на человека, что уж говорить о самом сильном среди них «истинном божестве»?
Вскоре Мин И тоже спрыгнул вниз и притащил Ши Цинсюаня обратно. Четвёрка покинула трактир и снова направилась к храму Ветров и Вод. Рука, которой Ши Цинсюань сжимал веер, до сих пор подрагивала, но если вначале это происходило из-за испуга, то теперь больше походило на злость. Выйдя из трактира с вином в руке, он прошёл немного, сделал резкий глоток из сосуда, и лишь тогда кровавые прожилки в его глазах стали постепенно исчезать.
— Мин-сюн, всё-таки лучше тебе пока не быть моим лучшим другом. Снова станешь им, когда я прибью это проклятую тварь!
Мин И, нисколько не церемонясь, ответил:
— Ты о ком? Я никогда им и не был.
Ши Цинсюань разгневался:
— Мин-сюн, ну как у тебя совести хватает говорить такое? Нельзя же, увидев, что дело приняло дурной оборот, сразу отворачиваться от человека!!!
Так они шумно обменялись ещё парой упрёков, а Се Лянь тем временем покачал головой, что-то выудил из рукава и произнёс, обращаясь к Повелителю Ветров:
— Ваше Превосходительство, думаю, вам пока лучше воспользоваться вот этим.
Ши Цинсюань протянул ладонь и спросил:
— Затычки для ушей?
Се Лянь кивнул:
— Способ довольно примитивный, истинную причину не устранит, но всё же на какое-то время поможет. Если вы не сможете услышать тварь, он ничего не сделает с вами. Я установил небольшую сеть духовного общения, пароль для присоединения к ней — «С благословением небожителей никакие запреты не ведомы». Пока что мы будем общаться с вами посредством этой сети.
Ши Цинсюань вставил затычки и действительно не смог ничего услышать. Они все вчетвером по очереди присоединились к сети, которую создал Се Лянь. Как вдруг принц услышал у себя над ухом тихий голос Хуа Чэна:
— Гэгэ, гэгэ.
Подняв взгляд, он понял, что Хуа Чэн не открывал рта, только поморгал, глядя на него. Но голос всё продолжал звучать совсем рядом:
— Ты ведь хотел мне что-то сказать? Раз ты не связывался со мной, мне пришлось сделать это самому.
Се Лянь с улыбкой ответил:
— Кто же заставлял тебя заводить такой пароль.
— Ладно, ладно. Это моя вина.
Ши Цинсюань поправил затычки в ушах и, не услышав от них ни слова, но при этом видя, как они улыбаются друг другу, с подозрением произнёс посредством вновь установленной сети:
— Ваше Высочество и Собиратель цветов под кровавым дождём, что это вы там делаете? Неужели обменялись паролями и тайно переговариваетесь?
Се Лянь кашлянул и серьёзным тоном ответил в сети:
— Вовсе нет.
Хуа Чэн приподнял бровь и передал ему сообщение:
— Лгунишка.
Се Лянь едва не поскользнулся, пытаясь делать строгий вид и идти вперёд, не глядя на Хуа Чэна, и тут же ответил:
— Сань Лан, не насмехайся надо мной… я хочу попросить у тебя помощи в одном деле.
Они шли плечом к плечу, не пересекаясь взглядами. Хуа Чэн спросил:
— В чём же?
— Помоги мне проверить, не является ли кое-кто истинным Божком-пустословом.
Ночная беседа в храме Ветров и Вод. Истина или ложь
Хуа Чэн перевёл взгляд на Ши Цинсюаня и Мин И, которые шли чуть позади и осыпали друг друга колкостями, указал на одного из них и спросил:
— Он?
Се Лянь кивнул.
— Как ты хочешь это проверить?
— Много лет назад мне приходилось справляться с двумя Божками-пустословами, а один из них даже преследовал меня долгое время. Тогда я множество раз их испытывал и выяснил одну особенность этих созданий, о которой им самим ничего не известно. Но стоит немного поразмыслить, и она выплывет на поверхность, — договорив, Се Лянь незаметно передал ему способ.
— Это легко, — выслушав, ответил Хуа Чэн. — Поступим так.
Когда они закончили обсуждение, уже вернулись в храм Ветров и Вод. Ранней осенью вечера становились прохладными, и небо уже потемнело. Ши Цинсюань обыскал храм и нашёл голову изваяния своего брата, прилепил на место и снова ровно поставил обе статуи на божественный постамент. Се Лянь тем временем развёл в порушенном храме костёр из трухлявых досок, и вскоре все четверо вместе расположились вокруг огня.
Ши Цинсюань какое-то время сидел, заткнув уши и молча попивая вино, но в конце концов не выдержал:
— Мы ведь не можем просто так сидеть сложа руки в ожидании этой твари? Может, придумаем какое-то развлечение для поднятия настроения?
Его идея как раз сошлась с намерениями Се Ляня. Только Мин И, пошевелив палкой костёр, ответил:
— Какие ещё развлечения в такой час?