Обладание Комо улучшило наше положение, обеспечило всевозможными средствами, подняло доверие к нам, дало подкрепление людьми и оружием. Пароходы, по доброй воле администрации и их капитанов, принадлежали теперь нам, таким образом мы оказались хозяевами Вербано. Все местности, лежащие у озера Комо, Вальтеллина, Лекко и т. д., переходили на нашу сторону. Всюду население требовало оружия, чтобы участвовать в отечественной войне. Но у нас не хватало оружия, особенно боеприпасов, истраченных в предыдущих сражениях. Мы не только находились далеко от Пьемонта, нашей базы, но и всякая связь с ним была нарушена. Патриотизм некоторых лиц возмещал иногда отсутствие связи с Пьемонтом, и с их помощью мы все же получали оттуда сообщения, но добыть оружие и боеприпасы было трудно или совершенно невозможно. Это внушило мне мысль снова приблизиться к Лаго Маджоре и в то же самое время внезапно нанести удар по Лавено. Поэтому на дороге из Комо в Варезе опять появились альпийские стрелки.
Майора Биксио[262], выдающегося и очень энергичного человека из породы Козенца[263] и Медичи[264], которому можно было поручить любую операцию с уверенностью, что он ее выполнит, я и направил на рекогносцировку в Лавено. Однако ему не пришлось осуществить задуманную операцию, ибо, приблизившись к месту, я увидел, что атаку можно произвести с озера, и кому как не Биксио можно было поручить ее, так как он обладал не только качествами храброго военного, но и был опытным морским капитаном.
В Варезе была сделана короткая остановка, затем мы двинулись на Гавирату; оттуда бригада проследовала в Лавено. Я смог бы попытаться произвести ночную атаку на Лавено со всей моей бригадой. Однако, (получив донесение, что Урбан с большим подкреплением спешит за нами вслед, я не хотел рисковать всеми своими силами, имея (поблизости за спиной столь грозного противника. Итак, я решил пустить, в ход для атаки лишь две роты первого полка под командой капитанов Бронцетти и Ланди. Майор Марроккетти должен был их поддержать с остатками батальона, а полковник Козенн с оставшейся частью своего полка.
Тем временем подоспели две маленькие горные гаубицы и две мелкокалиберные пушки с боеприпасами под командой отважного капитана Грициотти.
Операция у Лавено не удалась: капитан Ланди атаковал первым — он в час ночи вошел в форт с двадцатью солдатами но, так как за ним не последовали остальные, ему пришлось отступить. Сам же он был тяжело ранен. Капитан Бронцетти по вине сбившихся с пути проводников не пришел вовремя, чтобы поддержать атаку. Наши были отброшены, и им пришлось занять открытые позиции, так что врагу под защитой укреплений удалось ранить нескольких наших людей. Если бы с капитаном Ланди вошел бы весь батальон и его поддержал бы Бронцетти, то форт, где засели 80 вражеских солдат, безусловно остался бы в наших руках. А захвати я форт, господствующий над другими позициями, и пароходы, мне легко удалось бы занять Лавено и связь с Пьемонтом была бы восстановлена.
Но атака форта не удалась. Сорвалась также операция на озере с пароходами, так как майору Биксио не удалось заставить таможенные суда пьемонтского побережья примкнуть к нему. Надо было подумывать об отступлении. Однако, когда чуть забрезжил рассвет и враг убедился, что наше наступление провалилось, он открыл ожесточенный огонь по нашим отходящим частям и резервам. Форты и пароходы отчаянно отстреливались, словно хотели отомстить за страх, испытанный ими ночью. Несметное количество ракет взлетало в воздух — любимая забава австрийцев. Поистине забава, ибо я никогда не видел ни одного человека или животного, раненного этим своеобразным пугалом.
Австрия хотела мерами устрашения держать Италию в своих руках. Она с большой охотой пускала в ход эти ракеты, которые запугивали, но не причиняли вреда, а также прибегала к пожарам, которые устрашали и приносили ущерб. Пусть мои соотечественники этого не забывают. Надеюсь, что народ, который на свое несчастье еще находится под пятой австрияков, скоро освободится и не будет больше видеть ни ракет, ни пожаров. Но если случится, что дело обернется иначе, мы не забудем ни ракет, ни пожаров, ни убийств!
К югу от Лавено поднимается покрытый лесами холм, господствующий над подступами к Лавено и гаванью. Я отправил туда нашу небольшую артиллерию. Таким путем можно было держать в отдалении пароходы, и наш отход прошел довольно успешно. Капитан Ланди проявил много мужества.
Он вошел в крепость со своим головным отрядом. Вероятно, темная ночь была причиной того, что остальные заблудились. Он был тяжело ранен. Если бы мужественному Бронцетти повезло, успех нашей экспедиции был бы обеспечен. Лейтенанты Спегаццини и Спарвьери тоже получили ранения. Они храбро сражались. В тот же день вечером я узнал, что Урбан занял Варезе. Это меня крайне озадачило. Мы были отрезаны от Комо. Нельзя было терять ни минуты. С бригадой мы бросились в Валь Кувиа и пересекли Валь Гана. Затем то долине спустились к Варезе, и наш авангард добрался до самой высшей точки Биума. Близилась ночь. Можно было напасть на противника с небольшим риском, ибо в случае неудачи отход на укрепленные позиции Валь Ганы был обеспечен. С высоты, поднимающейся над Варезе с севера, я великолепно видел занятые врагом позиции. Насколько я смог разглядеть, враг показался многочисленным, хотя не до такой степени, как об этом говорили жители, но не менее двенадцати-пятнадцати тысяч человек. Я видел артиллерию и занятые врагом господствующие позиции, что было вполне естественно.
Нужно ли говорить, как страстно я желал напасть на Урбана и освободить Варезе? Но я понимал, что австрийский генерал захочет отомстить бедным жителям за свои поражения и что он безнаказанно может сделать это. Взвесив все обстоятельства, я решил отказаться от атаки и вернуться с бригадой в Комо.
В Мальнате также стоял австрийский корпус, и нельзя было двигаться по дороге, ведущей из Варезе на Комо. Пришлось воспользоваться горными тропинками. Однако благодаря хорошим проводникам, предоставленным мэром Арчизате, нам удалось совершить этот переход, хотя дождь лил как из ведра, ни на минуту не прекращаясь. Новое испытание для выносливости и мужества моих бедных бойцов. Наш путь проходил неподалеку от Мальнаты, но непогода так разыгралась, что мы не боялись натолкнуться на австрийских дозорных. Наша колонна растянулась. Правда, я пытался остановить передовые части, но безуспешно. Только на марше бедные солдаты могли устоять против холода и ненастной погоды. Поход был утомительный и тяжелый. Взбухшие ручьи и потоки воды затрудняли наш переход через них. Особенно туго приходилось обозу и хвосту колонны.
Наконец мы достигли Комо. Добрейшее население встретило наших стрелков с обычным радушием. Мы скоро позабыли о наших мытарствах в пути. Наше появление в Комо было как раз вовремя, ибо окрестное население уже начало беспокоиться о нашем отсутствии. Австрийцы и их прихвостни священники, мастаки лгать, уже распустили нелепые слухи и с особенным искусством внушали населению, что по всем направлениям двигаются вражеские полки. Власти перекочевали на озеро, а некоторые оставленные мною перед отбытием в Лавено отряды также отступили. Раненых эвакуировали в Менаджо, что было крайне неудобно. Все это напугало население, если бы за время нашего отсутствия в Комо подошел хотя бы незначительный вражеский отряд, все снова перешло бы в руки австрийцев.
Храбрая и миловидная девушка, появившаяся передо мной, как видение, на дороге из Рубароло в Варезе, когда я направлялся со своей бригадой в этот город, чтобы атаковать Урбана, сообщила мне о происходящем. Это прелестное создание убежало из Комо, чтобы рассказать мне о создавшемся там ужасном положении и поторопить с возвращением в Комо. Там мы подумали об организации в окрестностях защиты всех наших важных и опорных позиций. Население живо откликнулось. Сражение при Мадженте в те дни резко изменило положение вещей[265]. Эта битва — в этом нет ничего удивительного — подняла общее настроение и облегчила наши действия, меж тем как положение нашего противника Урбана в Варезе стало критическим. Будь у нас на несколько тысяч человек больше, мы бы заставили его сложить оружие. В это время моя бригада насчитывала примерно две тысячи боеспособных человек. Я, разумеется, не мог рискнуть и броситься, чтобы преградить дорогу врагу, численно нас превосходящему.
Однажды утром я решил занять позицию над дорогой, по которой Урбан должен был двигаться на Монцу. Впрочем я быстро отказался от этого намерения по многим соображениям, главным образом потому, что Урбан, узнав, что нам известно о его передвижении к Монца, повернул бы на Комо, а эта дорога была для нас со всех точек зрения гораздо важнее и безопаснее.
После того, как мы стали хозяевами озера Комо, не было ни одного местечка на озере, где не был бы спущен ненавистный австрийский флаг и не поднят наш трехцветный. Важный город Лекко открывал нам дорогу на Вальтелину, а также на восток — в Бергамо и Брешию — города, с которыми наш мужественный Габриэле Камоцци наладил уже тесную связь. Он обладал тем чудесным характером, которыми так богата Италия эпохи Рисорджименто.
Встретиться с таким характером — всегда счастье. В торжественный час он проявляется совершенно особым образом. В первый раз я встретился с Камоцци в Бергамо. Я полюбил его лицо, симпатичное, открытое и решительное. Наше тяготение друг к другу было взаимным, ибо позднее именно Камоцци предложил мне десять тысяч лир, чтобы улучшить мое положение.
Ко времени битвы при Новаре Камоцци собрал у Бергамо триста или четыреста бойцов, среди них было много местных крестьян. Он повел их на помощь Брешии, городу-герою, жители (которого, имея лишь ножи, бились против многочисленных вооруженных до зубов австрийских солдат и продержались несколько дней.
Разве это не высокий пример? Если бы ему последовали все города Италии, то мы проучили бы дерзких соседей и доказали, что наша земля перестала быть местом их отдыха и что нет на свете силы, которая могла бы покорить Италию, имеющую таких сыновей!
О, да! Камоцци двигался один со своими бойцами на помощь мужественному населению Брешии. Как прекрасен был этот порыв, это отважное стремление ободрить, защитить погибающих и сражающихся братьев или в крайнем случае разделить их злосчастную судьбу! Я был вдалеке, когда узнал все о Камоции и, растроганный, проникся к нему восхищением и уважением.
Ныне (1872 г.) Италия может не бояться нашествия чужеземцев. Нацию, которая может вооружить более двух миллионов граждан, никакая сила не одолеет! Однако надо брать пример с отважных бергамазцев. Габриэле Камоцци, как я уже говорил, поддерживал связь с Бергамо и со всей округой. Излишне говорить, сколь ценным было для меня содействие этого доблестного соратника.
Выше я уже указывал на причины, мешавшие мне броситься наперерез отступающим войскам Урбана. Отказавшись от этой мысли и не желая оставаться без дела, я решил действовать на линии Лекко, Бергамо и Брешиа.
Линия эта была нам более удобна по характеру наших операций и малочисленности моей бригады.
В этих городах и важных населенных пунктах мы продолжали призывать к восстанию, сохраняя за собой повсюду свободу действий. Итак, приняв это последнее решение, я начал погрузку части моей бригады на пароходы, направив их в Лекко. В это время я получил эстафету от генерала Фанти, в которой он запрашивал меня, не считаю ли я возможным действовать совместно с отрядами под его командой против генерала Урбана. Я не знаю, кто мне привез эту эстафету, и поскольку гонца я не видел и он не просил у меня ответа, я продолжал свой поход на Бергамо, оставив союзникам заботу преследовать Урбана, отступающего к Монца и Адда.
Из Лекко мы продолжали наш путь на Бергамо, где находились австрийцы. Мы захватили в плен неприятельского офицера, который бродил в окрестностях, требуя от населения контрибуцию в 12 тысяч крейцеров под угрозой, в случае отказа, разрушить все кругом; обычный прием этих «благородных» хозяев, привыкших немедленно приводить в исполнение свои угрозы. На этот раз им заплатили той же монетой, что Камилл в Риме заплатил галлам[266], т. е. железом.
Когда рано поутру мы подошли к Бергамо, жители нам сообщили, что неприятель эвакуировал город, и, как мы ни ускоряли наш марш, нам не удалось его догнать. Мы заняли Бергамо, где нашли большое количество пушек и снарядов, хотя враг и старался все уничтожить.
В Бергамо произошло весьма любопытное событие. В начале нашей оккупации пришло известие со станции железной дороги, что отряд в тысячу человек отбыл из Милана на подмогу гарнизону города. Я собрал бригаду на вышеуказанной станции, разместил людей в канавах, в домах, словом занял вокруг те пункты, которые были нам выгодны. И вот действительно — к нам приближался поезд с австрийскими войсками. Но путевой обходчик австрийской национальности, находившийся в Сериате приблизительно на расстоянии двух миль от нас, сообщил противнику о нашем пребывании в Бергамо. Предупрежденный неприятель остановился в Сериате, вероятно, в полной нерешительности — что ему делать дальше.
Направленный туда для разведки капитан Бронцетти со своим отрядом энергично атаковал в десять раз численно превосходящего врага и обратил его в бегство. Когда я с небольшими силами прибыл на поддержку Бронцетти, неприятель уже исчез. Прекрасный пример нашим соотечественникам, что таким хозяевам, конечно, нечего рассчитывать иметь их слугами. Линь нее доказательство, сколь сильно были деморализованы те, кто расстрелял Уго Басси и Чичеруаккьо.
У нас было несколько раненых в этой поистине необыкновенной схватке. Наш доблестный лейтенант Гуальди был тяжело ранен в ногу, которую пришлось ампутировать. В Бергамо мы не надолго задержались. Узнав, что неприятель наложил контрибуцию на жителей долины, я отправился с бригадой туда, и мы спасли многих бедных поселян от разграбления. Затем мы повернули к Паладзоло, куда ранее был послан Козенц со своим полком. Прибыв в Паладзоло и узнав, что враг движется по дороге к Брешии, я решил форсированным маршем идти на этот прекрасный город, который австрийцы уже эвакуировали. Однако я опасался нового появления находящегося поблизости врага. Несколько гонцов, прибывших оттуда, поставили меня «обо всем в известность и от имени населения Брешии просили поспешить к ним на помощь.
Мои бедные стрелки пришли в Паладзоло утомленные ускоренным маршем; однако я положился на воодушевление сопровождавших меня храбрых юнцов и не ошибся! Я приказал командирам отрядов узнать, способны ли бойцы в эту же ночь проследовать в Брешию. В ответ раздался единый клич этих доблестных борцов за Италию: В Брешию! В Брешию! В 11 часов ночи мы направились в этот город, веселые и беззаботные, как всегда, забыв об усталости и лишениях.
Альпийские стрелки! Мои юные и отважные боевые товарищи! В эту минуту, когда я рассказываю о вас, — а это сейчас единственный дар моей любви к вам — вас преследует мелкая зависть тех, кто ничего или мало сделал для Италии, меж тем как вы совершили все, что только может совершить патриот во имя своей отчизны!
В этот момент ваших храбрых офицеров вытеснили терситы[267] итальянской Илиады. Они роскошно пируют, а большая часть наших лучших людей, отвергнуты — словно они враги. Они скитаются, нищенствуя, по тем же дорогам, где вместе с вами наносили удары грабителям нашей земли. Альпийские стрелки, бедные и великодушные мои братья по оружию! Наша родина не посмеет отказать вам в рукоплесканиях за столько героически перенесенных вами невзгод. Она верит, что в час опасности, хотя и отверженные, истерзанные злодеями, вы с тем же воодушевлением и бодростью будете вновь сражаться с врагами вашего отечества. Те, кто хочет вас унизить и снять с вас славный мундир, что слепил им глаза и так мало украшал вас в Варезе, в Комо, в Сериате, не смогут отказаться от чувства восторга перед вашими подвигами и особенно вашей стойкостью во время трудного, утомительного и небывалого перехода из Варезе в Комо, из Паладзоло в Брешию!
На полпути между Паладзоло и Брешией в местности, название которой я запамятовал, находился враг. Мы должны были не атаковать его, а обойти, так как имелось мало шансов, чтобы нападение на противника с превосходящими силами могло быть успешным. Поэтому мы повернули на дорогу влево, оказавшуюся довольно хорошей и не особенно длинной.
Извещенные брешианцы выслали нам навстречу повозки для тех, кто устал. На следующее утро мы пришли в Брешию. Так же, как и в Бергамо, нас вышло встречать все население. Это было нечто большее, чем энтузиазм, единственное в своем роде, неповторимое, что можно назвать „брешианским“!
Палермо, Генуя, Милан, Брешиа, Мессина, Болонья, Казале! Когда все итальянские города решатся поступать с врагами нашего отечества, как сделали это вы, — о! — тогда не будет на нашей земле больше господ и рабов, а лишь свободные, всеми уважаемые люди!
В крепости Брешии, как и в Бергамо, было много пушек и снарядов. Мы оставались в Брешии несколько дней, чтобы дать людям отдохнуть, затем пошли по направлению к Редзате и реке Кьезе, через которую, по нашим расчетам, враг, отступая, должен был пройти. Однако противник со значительными силами находился в Кастенедоло, на что указывали патрули, в большом количестве приближавшиеся по главной дороге, что вела от Брешии к мосту Сан-Марко, уже нами пройденному. Находясь в Редзате, я получил из главного королевского штаба приказ занять Лонато, причем сообщалось, что мне на подмогу будут высланы два полка конницы и одна батарея под командой генерала Самби. Ввиду того, что значительные силы противника стояли в Кастенедоло, я, разумеется, не мог пройти через Кьезе по мосту Сан-Марко. Я пытался навести справки, нельзя ли перейти реку выше. На основании полученных данных я решил восстановить мост в Беттолетто, разрушенный австрийцами несколько дней назад. Приказ короля, сначала принятый мной с радостью, поверг меня потом в смущение из-за конных полков и артиллерии, которые должны были к нам присоединиться и совместно действовать. Если бы я отправился со своей бригадой к Кьезе, главная дорога оказалась бы открытой, а конница и артиллерия несомненно подверглись бы опасности. Поэтому я решил оставить для наблюдений первый и второй полки, расположив их небольшими эшелонами на дороге против находящегося в Кастенедоло врага. Сам же я с частью третьего полка, отрядом берсальеров, четырьмя орудиями и проводниками занял позиции у Кьезе, чтобы восстановить мост в Беттолетто. Мост был почти готов, когда пришло известие: неприятель атаковал оба наши полка, находившиеся на дороге. Я бросил работы по наведению моста и галопом поскакал на поле боя.
Первый полк, который был атакован, под командой храбрых полковников Козенца и Тюрра[268] отбросил противника с необыкновенным искусством на исходные позиции к Кастенедоло, где были сосредоточены его основные силы. Однако, теснимые численно превосходящим неприятелем, наши вынуждены были отступить. Когда я прибыл на поле боя, полк был уже далеко не в блестящем состоянии.
Тяжело раненного полковника Тюрра, находившегося на левом фланге, куда я прибыл, унесли с поля битвы. Я и мои отважные адъютанты Ченни, Трекки, Мериуэзер перегруппировали наших доблестных стрелков, и они снова пытались дать отпор врагу. Но им пришлось отступить перед превосходящими силами противника, который не только атаковал с фронта, но старался окружить наших и взять их в кольцо. В общем наше отступление под прикрытием второго полка, заранее предупрежденного майором Каррано, начальником моего главного штаба, проходило в полном порядке.
Среди храбрых офицеров, погибших в сражении, мы оплакивали гибель майора Бронцетти, который отличался во всех наших схватках и заслужил названия „смельчака из смельчаков“. Его вынесли с поля боя с тремя пулевыми ранениями. Через несколько дней он скончался.
Градениго из знаменитой семьи венецианских патрициев, офицер необыкновенной храбрости и поразительного хладнокровия, тоже принял смерть, сражаясь с врагом, когда шел во главе своих бойцов.
Апорти, мой старый друг по Риму и Ломбардии, столь же отважный в бою, сколь приветливый и милый в обычной жизни, очутился в окружении неприятеля и, при отступлении, не мог двигаться, ибо у него было сломано бедро, и его оставили на поле боя. Позже ему произвели ампутацию.
Не знаю, смогу ли я со временем назвать имена многих моих собратьев по оружию, мучеников Италии, которых я не помню. Они блестяще сражались и пали на поле боя в те хорошо памятные для альпийских стрелков дни. Это сражение, названное Трепонтским, было самым ожесточенным и кровавым для нашего первого полка, который с честью провел этот бой. Второй полк поддержал свою славу, завоеванную в предыдущих боях. А воины третьего, под командой мужественного майора Кроче, показали, что достойны сражаться рядом со своими доблестными товарищами.
Лейтенант Спекки, раненный в руку, проявил чудеса храбрости и, как всегда, помогал при отступлении. Часть генуэзской роты, которую я привел к Кьезе, поспела вовремя, чтобы поддержать наших и убедиться в стойкости этих исключительных людей. Сталло, Бурландо, Канцио, Мосто, Розагути, Липари отличились как всегда. Австрийцы прекратили свое наступление. Отряды альпийских стрелков, принимавших участие в сражении, собрались на большой дороге близ Трепонти, донельзя утомленные походом и битвой, и подбирали раненых. Это сражение произошло при неблагоприятных условиях по той причине, что нам была оказана честь находиться в непосредственном распоряжении Главного генерального штаба, почему мы были вынуждены разбить нашу бригаду, оставив две трети на защиту конницы и артиллерии, которые должны были прибыть к нам на подмогу, но их никто никогда так и не увидел.
Впервые во время похода я столкнулся с королевским штабом, и у меня, право, было мало основания для удовольствия. Было ли известно, что верховная ставка императора Австрии находилась в Лонато, центре двухсоттысячной армии? А если знали, то зачем послали меня с 1800 человек в Лонато? Предположение, что не знали, малолестно для Генерального штаба короля Сардинии, которого если и можно было бы в чем-нибудь обвинить, но только не в недостатке разведчиков. Зачем мне было обещано прислать два полка конницы и одну батарею, во имя защиты которых моя небольшая бригада едва избежала уничтожения, меж тем никакой конницы и артиллерии не только не прислали, о них вообще никто ничего не слышал. Значит это была западня, чтобы погубить горсть храбрецов, действовавших на нервы некоторым стоящим у власти воякам!
В конце концов я убедился, что Генеральный штаб короля хотел подшутить над нами, но — увы! — слишком трагически. Я понял, что идея занять Лонато не была серьезной и что мне надлежало действовать, не ожидая приказов высших оракулов. Тем более, что, рассказывая Чальдини о дневных происшествиях, я услышал от него ответ: „Вы влипнете, если будете полагаться на этих людей“. Итак, в дальнейших действиях я должен был рассчитывать лишь на себя и на своих товарищей, чтобы не попасть в когти вражеской армии, еще несломленной и находящейся неподалеку от нас, как это показали последующие события.
Во время вышеописанного сражения я заметил, что противник продвигается на своем правом фланге. Тут я решил не без основания, что враг намеревается отрезать наши силы, находящиеся еще у Кьезе. Поэтому я послал приказ полковнику Ардуино оставить вновь отстроенный мост и отступить в горы в окрестности Нуволенто. Однако полковник зашел слишком далеко в исполнении моего приказа, он не только отошел к Нуволенто, но отправил артиллерию в Гавардо, у Брешии, а сам вместе с пехотой по горным тропинкам проследовал туда же.
Передав полковникам Козенцу и Медичи диспозиции с указанием сконцентрироваться в определенном месте, я поскакал к Ардуино, чтобы связать его с другими частями, находящимися у подножья гор, на позициях, удобных для отпора превосходящих сил неприятеля. Я ехал один без адъютантов, ибо у Ченни лошадь сдохла, а у других лошади были утомлены или в разгоне, и собирал сведения у всех, кого встречал по дороге. Окрестные жители либо разбежались, либо прятались, спасаясь от насилий и грабежа, на которые их обрекли солдаты, друзья или недруги. К тому же „славные битвы“ мало интересовали людей безучастных, а деревенские обитатели, по крайней мере до сей поры, всегда были равнодушны к битвам за Италию, если не становились открыто нашими врагами.
Однако все, что я узнал, подтверждало, что отряд, который я ищу, находится далеко. Только выносливости моей лошади, скакавшей галопом весь день, обязан я тем, что смог, наконец, добраться до Ардуино. Не будь этой лошади, мне пришлось бы на следующий день искать часть бригады в горах по направлению Брешии или даже в самом городе, что было бы нелегко. Бригада была эшелонирована вечером из Редзате в Нуволера, Нуволенто и т. д. Меж тем королевское войско двигалось по дороге в Брешию. Генерал Чальдини, с которым я был в личной дружбе, узнав о нашем сражении у Трепомти, сделал все возможное, чтобы продвинуться вперед. Он составлял авангард королевской армии и заявил, что послал нам на помощь несколько своих легких отрядов, не прибывших вовсе, ибо бойцы выбились из сил от долгого перехода, или прибывших уже после боя.
Несколько дней подряд мы находились на этих позициях. Наше присутствие и продвижение нашей армии способствовало хорошему настроению жителей Гавардо, Сало и др. Более того, гвардейцы опять навели мост через Кьезе, разрушенный австрийцами, и я решил перейти его и пробраться в Сало.
Итак, моя бригада собралась в Гавардо и ночью мы переправились через Кьезе и направились в Сало. Майор Биксио получил приказ ночью занять этот город на озере Гарда со своим батальоном; бригада расположилась на ночь на высотах, господствующих над дорогой, которая тянется к северу, и на следующее утро вступила в Сало. Одновременно с планом идти к озеру Гарда я заказал в Комо и Изео несколько лодок, которые прибыли с нами в Сало. Я обзавелся лодками, думая, что враг, оставляя западное побережье озера, захватит или уничтожит находившиеся там лодки. Однако он не сделал ни того, ни другого.