В. Г. Короленко в «Слепом музыканте» с большой теплотой рисует фигуру «забияки из Волыни» — «Дяди Максима», который в молодости «рассердился на австрийцев», уехал в Италию и там «примкнул к такому же забияке и еретику — Гарибальди»[493].
М. Е. Салтыков-Щедрин, настаивая на необходимости воспитывать молодежь в патриотическом духе, в одном из своих политических обзоров в «Современнике» не без гордости писал:
«Служили же многие из наших компатриотов в качестве солдат у Гарибальди»[494].
Н. В. Шелгунов, известный публицист и общественный деятель, также вспоминает, что в «армии Гарибальди было немало русских — не только мужчин, но и женщин»[495].
Участие представителей передовой молодежи России в гарибальдийском движении объяснялось умонастроением широких слоев русской интеллигенции того времени.
Об участии русских в отряде Гарибальди писал также известный путешественник и журналист Н. В. Берг, бывший корреспондентом «Русского вестника» с театра военных действий во время ломбардской кампании Гарибальди в 1859 г. В одной из своих корреспонденций Берг писал, что в отряде Гарибальди была русская женщина, «чистая москвитянка», фамилию которой он не сообщил[496]. В отряде Гарибальди Берг пробыл до конца военных действий.
Перед отъездом на родину Берг зашел к Гарибальди попрощаться. Заговорили о России, о ее настоящем и будущем… Гарибальди вспомнил свое посещение Одессы и Таганрога, назвал Россию «лучшим кусочком вселенной», «дивной страной», а русский народ — «одной из лучших наций в мире»[497].
На прощание Гарибальди произнес «пламенную речь о русском мужике, которому и не снится, что об нем так много думают в Европе», и заметил, что народ России наделен «самыми необыкновенными способностями» и «имеет все залоги для великого будущего»[498].
Свою последнюю корреспонденцию из Италии Берг заканчивает словами восхищения народным героем: «…Какая любовь, надежда и доверенность к одному человеку! Именем его наполнены все ущелья, паллацо и все норы, где только живет и движется хоть одна простая душа»[499].
Н. А. Добролюбову посчастливилось быть в Италии во время похода «Тысячи» Гарибальди. В мае 1860 г. по настоянию Чернышевского и Некрасова он поехал лечиться за границу. Пройдя курс лечения в Швейцарии и на юге Франции, Добролюбов переезжает в Италию. Он побывал повсюду, где происходили революционные события. С большим вниманием следил он за каждым шагом продвижения «Тысячи» и радовался успехам гарибальдийцев. Он написал ряд статей для «Современника» о происходивших событиях. Свои статьи Добролюбов писал не как посторонний наблюдатель, а с глубокой страстностью революционного борца. О том, как ратные подвиги народного героя действовали на умонастроение Добролюбова, показывают следующие строки о Гарибальди в его письме к Некрасову:
«…вот человек, не уступивший пошлости, а сохранивший свято свою идею… Очевидно, этот человек должен чувствовать, что он не загубил свою жизнь, и должен быть счастливее нас с вами…»[500]
Много трогательных слов сказано Добролюбовым о Гарибальди, особенно в его статье «Отец Александр Гавацци и его проповеди». В этой статье Добролюбов указывает, что Гарибальди побеждал благодаря его неразрывной связи с народом. Статья Добролюбова о Гавацци носит характер яркого памфлета, направленного против реакции и деспотизма, и на примере подвигов Гарибальди призывавшего к таким же выступлениям и русский народ.
Политическая деятельность Добролюбова в Италии до сих пор остается неизученной, но предположительно можно сказать, что он был там не только посторонним наблюдателем. Его связь с итальянскими демократами весьма вероятна. Подтверждением этому могут служить слова достаточно осведомленного Ф. М. Достоевского, который в некрологе писал, что в Италии Добролюбов «весь погрузился в ту кипучую жизнь, которою тогда жила соединявшаяся Италия, познакомился со всеми тамошними деятелями, принимал живое участие в их делах и прениях»[501].
Н. Г. Чернышевский в политических обозрениях для «Современника» уделял много внимания военной тактике Гарибальди, внимательно следя за продвижением волонтеров, начиная с ломбардской кампании 1859 г. Великий русский революционный демократ радовался успехам гарибальдийцев и огорчался по поводу их временных поражений. Когда в мае 1859 г. во время австро-франко-итальянской войны командование пьемонтской армии поставило отряд Гарибальди на особенно тяжелый участок фронта в Лонато и в Трепонти, не обеспечив его ни оружием, ни продовольствием, Чернышевский писал, что Гарибальди специально ставят в такие условия, чтобы его погубить[502].
Интересно отметить: такую же оценку этому факту дали Маркс и Энгельс. По многим другим вопросам национально-освободительного движения в Италии и деятельности Гарибальди мнение Чернышевского и Добролюбова совпадает с мнением Маркса и Энгельса.
С большой теплотой и гордостью Чернышевский отзывался о гарибальдийской «Тысяче»:
«…эти тысяча человек — люди, закаленные в битвах, отборнейшие солдаты, каких только можно найти… ни один из них не отступит шага, ни один не сдастся в плен, каждый будет сражаться до последнего дыхания и дорого продаст свою жизнь»[503].
В своих обзорах Чернышевский не раз отмечал глубокую разницу между политикой Кавура и политикой Гарибальди в борьбе за объединение Италии: «…вражда Кавура и Гарибальди — это вражда двух партий, из которых одна полагает, что для создания итальянского единства и величия надобно действовать революционным путем, другая надеется держаться только с разрешения императора французов»[504].
Будучи целиком на стороне Гарибальди, Чернышевский все же сумел подметить слабости движения, возглавляемого им, прежде всего недостаточное участие народных масс[505] как следствие ошибочной политики республиканской партии по аграрному вопросу. В случае поражения движения, указывал Чернышевский, «страшная судьба ждет патриотов Италии» от мести реставраторов. «Победить реакцию… вы можете только усвоив себе стремление массы низших бедных, темных соотечественников поселян и городских простолюдинов, — писал он, как бы обращаясь к Мадзини и Гарибальди. — Или примите в ваши программы аграрные перевороты, или вперед знайте, что вы обречены на погибель от реакции»[506].
В этих словах заключается основное в критике русскими революционными демократами Гарибальди и республиканской партии.
Свою точку зрения об итальянских событиях Чернышевский и Добролюбов отстаивали в спорах с русскими либералами, которые всячески превозносили дипломатию Кавура и порицали Гарибальди, республиканцев. Либеральные публицисты вели резкую полемику с Чернышевским и Добролюбовым по поводу их статей о событиях в Италии. Так, М. Н. Катков упрекал Чернышевского за одобрение им деятельности Гарибальди, а М. Капустин, стараясь принизить роль Гарибальди, писал, что последний — «только орудие в руках» Кавура[507].
Последовательное отстаивание демократических интересов, правдивое освещение итальянских событий русскими революционерами-демократами дали свои плоды. По свидетельству известного издателя и общественного деятеля Л. Ф. Пантелеева, Гарибальди «быстро завоевал себе популярность во всех концах необъятной России»[508].
Интересный факт о популярности Гарибальди среди русского народа приводит Герцен в письме к Гарибальди от 21 ноября 1863 г., ссылаясь при этом на сборник «Материалы к истории освобождения крестьян». Один извозчик в Петербурге, услышав о предстоящем освобождении крестьян, усомнился в этом и сказал своему седоку: «разве уж когда приедет господин Гарибардов». Герцен указывает, что на Украине и в Польше народ ждал Гарибальди[509].
Об аналогичном суждении простых людей о Гарибальди рассказывает в своих воспоминаниях известный русский революционер П. А. Кропоткин:
«„Если Гарибалка не приедет, ничего не будет“, — говорил как-то в Петербурге один крестьянин моему товарищу, который толковал ему, что скоро „дадут волю“. И так думали многие…»[510].
Популярность Гарибальди в России побудила либеральную и консервативную печать изменить свое отношение к народному герою. Н. Г. Чернышевский подверг резкой критике тех писак, которые ранее называли Гарибальди разбойником, а после его славных побед на юге Италии начали преклоняться перед ним[511]. Вот как вынуждены были сообщать о Гарибальди даже реакционные «Санкт-Петербургские ведомости», считаясь с настроением широких читательских кругов:
«Вся Европа с нетерпением смотрит на одного человека в ожидании, чем кончится задуманное им дело. Гарибальди приковывает в настоящую минуту к себе взоры всех, в его руках не только судьба Сицилии и Неаполя, но и всей Италии и — как знать — может быть, значительной части Европы»[512].
Одним из выдающихся русских гарибальдийцев являлся Л. И. Мечников, известный ученый-географ и общественный деятель. Во время похода «Тысячи» Мечников находился в Италии. Но он не успел попасть в первую экспедицию, отправившуюся из Генуи 6 мая, и примкнул к одному из дополнительных отрядов, организованных помощниками Гарибальди в разных городах Италии. Мечников вступил в отряд полковника Дж. Никотера, который вышел из Ливорно 30 августа и прибыл в Неаполь в начале сентября, уже после взятия города. Когда наш соотечественник был представлен Гарибальди, последний отдал приказ о зачислении его в штаб и назначении его своим личным адъютантом[513].
В битве на Вольтурно 1 октября 1860 г. Мечников был тяжело ранен[514]. Участие Мечникова в революционном движении Италии не ограничилось чисто военной деятельностью. Он занимался революционной пропагандой в городах Италии, был организатором кружка молодежи, мечтавшей приобрести земельный участок для устройства трудовой коммуны[515]. Восторженный гарибальдиец, Л. Мечников с радостью отмечал симпатии крестьян к гарибальдийскому движению и огорчался тем, что Гарибальди не успел ничего сделать для улучшения их быта[516].
Авторитет и способности Гарибальди Мечников хотел использовать для оказания помощи польскому освободительному движению. Через М. Бакунина польские эмигранты обратились к Мечникову с тем, чтобы он попросил Гарибальди оказать им содействие в организации экспедиции в Польшу. Мечников ездил за этим к Гарибальди, который обещал ему свое содействие. Экспедиция сорвалась лишь потому, что была плохо организована[517].
Бакунину — идеологу анархизма — импонировала самоотверженная борьба Гарибальди против деспотизма, за свободу народов. Бакунин еще в иркутской ссылке с напряженным вниманием «следил за Гарибальди, за полуостровом, выступавшим все ярче и ярче на свете свободы…»[518]
О глубоких симпатиях передовых людей России к гарибальдийскому движению свидетельствует следующий, весьма характерный факт. Вскоре после начала похода «Тысячи» русские изгнанники из Одессы и Таганрога — города, где Гарибальди бывал, — проживавшие в Константинополе, организовали подписку «в пользу итальянского дела». К ним присоединились изгнанники других стран. Об этом с радостью сообщили сподвижнику Гарибальди А. Бертани его друзья из Константинополя[519]. Документ хранится в архиве Бертани в Милане.
Гарибальди снискал себе симпатии не только среди широких демократических кругов России. Известный военный деятель Н. Н. Обручев, посетивший Италию в 1861 г., был в Милане как раз в те дни, когда там отмечалась первая годовщина освобождения Неаполя и устраивалась иллюминация в честь Гарибальди. В письме к Н. П. Огареву Обручев выразил глубокие симпатии к Гарибальди, иронизируя над стремлением итальянского Короля использовать популярность Гарибальди в своих интересах. Автор письма выражал надежду, что итальянскому правительству не удастся превратить гарибальдийское движение в свое орудие[520].
Осенью 1860 г. в Италии побывал молодой Менделеев. Здесь он впервые завидел Гарибальди. Менделеев не мог удержаться, чтобы не написать восторженное письмо о победоносном движении гарибальдийцев и Гарибальди.
«Где… был когда-нибудь такой человек, как Гарибальди? Он все сделал для Италии, он колотил австрийцев, он освободил Сицилию… Он всех и каждого очаровывает, заставляет бросить личные цели для общих… Счастлива страна, которая может назвать, может производить таких людей, как Гарибальди…»[521]
В архиве Менделеева сохранилась целая коллекция фотографий Гарибальди. Менделеев встречался и беседовал со многими гарибальдийцами. По воспоминаниям сына Менделеева, его отец в преклонном возрасте любил рассказывать своим детям о встречах с ними.
Другой русский ученый, К. А. Тимирязев, также восхищался героической борьбой Гарибальди. Когда Тимирязеву было девятнадцать лет, он опубликовал статью «Гарибальди на Капрере», в которой воздавал должное «величию и простоте» Гарибальди.
Тимирязев сравнивал Гарибальди с Дарвином и указывал, что они «оба вели борьбу за свободу — один мысли, другой — жизни, и против того же общего врага — клерикализма, опирающегося на невежество народов»[522].
Не мог остаться безразличным к гарибальдийскому движению и выдающийся естествоиспытатель, основоположник русской физиологической школы И. М. Сеченов. В своем знаменитом труде «Рефлексы головного мозга» (1863 г.) — тема, весьма далекая от политики — он посчитал необходимым упомянуть и Гарибальди. Под свежими впечатлениями преследования народного героя после похода на Аспромонте Сеченов пишет, что Гарибальди «гонят за излишнюю любовь к родине» и иронически отмечает, что герой на это отвечает лишь улыбкой…[523]
Интересны отклики на гарибальдийское движение И. С. Тургенева. По поводу похода Гарибальди в 1862 г. Тургенев писал Герцену, что он «с невольным трепетом» следит «за каждым движением этого последнего из героев» и что у него «душа замирает» при мысли о том, что восторжествует реакция. Тургенев был глубоко огорчен, узнав о неудаче похода, и написал А. А. Фету, что услышав об этом, он «не мог более писать»[524].
Безуспешность похода 1862 г. больше всех огорчила русских революционных демократов, а пленение Гарибальди вызвало их негодование. Писатель-демократ Д. И. Писарев, с гневом отмечал:
«Гарибальди сначала подстрелили при Аспромонте, а затем вылечили и простили»[525]. Писатель указывал, что «амнистия» Гарибальди после его ранения «смешна до последней степени»[526].
В своей статье «Мыслящий пролетариат» Писарев ставил Гарибальди в один ряд с социалистом-утопистом Робертом Оуэном и указывал, что народы мира в течение веков будут с любовью вспоминать их имена[527]. С большим воодушевлением Писарев говорил о патриотизме героя, о его подвигах: «Гарибальди любит Италию сильнее, чем какой-нибудь другой итальянец, и наверное теперь старик Гарибальди, износивший свою жизнь в трудах и в изгнании, раненый при Аспромонте итальянской пулей, любит свою Италию еще сильнее, чем мог любить ее лет тридцать тому назад пламенный юноша Гарибальди; тогда он любил в ней только родину; теперь он, кроме родины, любит в ней все свои подвиги, все свои страдания, всю блестящую вереницу своих чистых воспоминаний»[528].
Русские революционные демократы, боровшиеся за новый общественный строй, за установление социальной справедливости и общества без войн, отметили самое существенное в деятельности Гарибальди, в его политике. Так, Д. И. Писарев подчеркивал, что «все дело в том, что подвиги Гарибальди клонятся к истреблению войны»[529].
Характерен следующий факт, показывающий отношение русского общества к Гарибальди. Когда встал вопрос о поездке Н. И. Пирогова к Гарибальди для его лечения, то оказалось, что у Пирогова для этого недоставало денег. Тогда его ученики устроили подписку, по которой собрали тысячу франков для поездки хирурга. Н. И. Пирогов, вылечивший народного героя Италии, снискал горячую признательность прогрессивной молодежи России. Один из его учеников писал по этому поводу:
«Все русские были в восторге от Пирогова, ибо к этому примешивалось кое-что политическое»[530]. Не удивительно, что царское правительство после того усомнилось в «политической благонадежности» великого хирурга[531].
Популярность Гарибальди в России была настолько велика, что она вызывала беспокойство в правящих кругах. Цензура запрещала печатать не только брошюры и книги о Гарибальди, но и его портреты. В 1860 г. один цензор в своем заключении на анонимную рукопись о Гарибальди писал, что эта брошюра может вызвать «возбуждающие чувства у народонаселения»[532].
Шеф жандармов, генерал-адъютант князь В. А. Долгоруков, в январе 1861 г. прочитав в газете «Санкт-Петербургские ведомости» о том, что в книжных магазинах Петербурга самым большим спросом пользуются портреты Гарибальди, не замедлил выписать это сообщение и препроводить его в Цензурное управление. Этого было достаточно, чтобы на цензора, отвечающего за газету, наложить взыскание[533].
В менее значительных, чем поход «Тысячи», кампаниях Гарибальди 1860-х годов также принимали то или иное участие русские люди. Правда, во время этих походов находились и такие, которые, по образному выражению нашего великого сатирика Салтыкова-Щедрина, хотели только «потереться» вокруг Гарибальди[534]. Это были состоятельные туристы, художники и другие лица, случайно оказавшиеся в Италии и поспешившие в штаб Гарибальди лишь для того, чтобы «посмотреть на него» или получить его автограф. Многие из них хвастали затем автографом героя и распространяли всякие небылицы о нем в периодической печати. Этих охотников за сенсациями Щедрин метко называл «гулящими людьми».