14 февраля, суббота. Весь день просидел над чтением Марка Максимова. Выяснилось, что у него, оказывается, еще есть и настоящая фамилия – Кардань. Кстати, и повесть его по страстной любви к слову чем-то напоминает длинный стиль Василия Гроссмана. Повесть огромная, расчетливо, чтобы не тратить бумагу, распечатана с межстрочным промежутком в один интервал двенадцатым шрифтом. Вечером к шести ходил в театр Гоголя на моноспектакль «Записки сумасшедшего». Ставил не Яшин, а Андрей Левицкий и Юлия Быстрова, я как бы понимаю, как это сделано, но спектакль потрясающий. Играет виртуозный молодой актер Александр Лучинин. Кажется, я обратил на него внимание еще во время «Последних» по Горькому. Он играет там Петра. Здесь просто чудо внутреннего перевоплощения, именно не внешнего, с разными паричками, предметиками и одёжками, а все изнутри, мощно, без чувства недоверия.
Я невероятно задерган всеми обстоятельствами творческой жизни. Надо бы писать роман, но не пишу. Надо бы делать статью о Фадееве, но занимаюсь статьей о Яшине. Не смотрю телевидение. Иногда только слушаю радио: «Эхо» вовсю защищает замминистра финансов Сергея Сторчака, которого следственный комитет обвиняет в попытках хищения.
15 февраля, воскресенье. День драматических известий. Но до этого проснулся от дружной работы лопат, сгребающих снег. За окном все бело, но температура не больше одного градуса холода. Сразу быстро оделся и, наверное, час помогал дворникам. Теперь об известиях. Во-первых, сначала Ф. Ф. Кузнецов, который бьется вместе с Георгием Зайцевым над непризнанием последней выборной конференции под художественным руководством Переверзина. Здесь, кажется, есть успех, суд признал ее незаконность. Потом позвонил Зайцев и рассказал, как он остановил регистрацию этой конференции буквально на столе у зам. министра юстиции. Поговорили о влиянии умного Вани на альтруистов из министерства, которые, судя по рассказам, встают на задние лапки, не успеет он раскрыть бумажник. Оба с некоторой тревогой говорили о съезде МСПС, на котором вроде бы в качестве собственного политкомиссара С. В. Михалков назначит нашего Ваню. С Ф. Ф. Кузнецовым я поделился своими опасениями относительно суда, куда меня вызывают ответчиком. Он сразу, по своему обыкновению, захотел откреститься и от того, что это письмо создавал именно он, и от того, что именно он сам его принес в газету. У Ф. Ф. была попытка настроить меня, чего не надо было делать, потому что я и сам настроен против всех слияний. Я напомнил Ф. Ф. о его совсем недавней дружбе с В. Н. Ганичевым и про себя подумал, что они, в случае личной необходимости, как два условных писателя, если потребуется личная заинтересованность, немедленно объединятся даже против Господа Бога. Зайцеву сказал о своем решении пойти на суд. Бедный Зайцев погоревал, что в этом случае «Литературная газета» окажется в трудном положении. Мое трудное положение никого не волнует.
Второе: звонок, который я расцениваю почти, как предательство, это был звонок Сережи Яшина. Он советовался со мною, как ему вести себя с приглашенным на сегодняшний спектакль наших общих знакомых, но тут же сказал, что Игоря Пустовалова в театр, как обещал, пока не берет, потому что по фактуре к пьесе о сыне Цветаевой ему нужен скорее Анатолий Просалов. О том, что мы оба едем 27-го числа смотреть Игоря, и это будет решающим фактом в его работе в театре, мы договорились еще две недели назад. Я сдержался и, несмотря на нашу долгую дружбу, не сказал Яшину, что Спесивцев убрал Толика из театра.
Весь день читал повесть Марка Максимова «Вне времени, без веселья». Читается невероятно трудно, но вещь хорошая, хотя вся из психологических наработок литературы прошлого века. Тем не менее из тумана вырисовывается несколько объективистская картина наших дней.
Вечером ходил в Молодежный театр на премьеру «Портрета». Здесь все сложно, потому что приходится сравнивать с постановкой Яшина. Замечательное оформление Станислава Бенедиктова: главным элементом его стал рамочный багет. Прием, казалось бы, лежит на поверхности, но как это талантливо сделано. В целом спектакль Бородина стройней, элегантнее, академически вывереннее. Как очень опытный режиссер, Бородин отчетливо понимает, что одного гоголевского текста здесь не хватает, нужны перебивки, выходы за слова, и на сцене один из лучших в России гобоистов Алексей Уткин, и целый из девяти человек ансамбль – скрипки, контрабас, виолончель и альт. С завидной легкостью огромный текст несет Евгений Редько. Полтора часа на сцене. И тем не менее спектакль Яшина мне нравится больше, хотя он и насовал в привычный текст многое из драматургии.
16 февраля, понедельник. К двум дня дочитал Максимова. Литература все же не должна восприниматься как тяжелая работа. Проснулся с головной болью. Возможно, это итог моих вчерашних, с непривычки, упражнений с дворницкой лопатой. Померил давление нижнее – 90. Последнее время я все время думаю, что надо бы распорядиться имуществом и составить завещание. Кому что? Несмотря на плохое самочувствие, немного позанимался разбором книг. Если уж разговор о книгах, то еще в постели прочел в сборнике «Юнкерские поэмы» – кроме Лермонтова там есть кое-что и еще. Прочел поэму Полежаева «Сашка», за которую царь сгноил поэта в армии. Предварительно он заставил Полежаева прочесть эту поэму вслух. В послесловии к книжке есть кое-что неожиданное для меня и о Лермонтове. Например, о его странных отношениях с его убийцей Мартыновым. В три часа потом поехал на кладбище Донского крематория. Это уже как обычно: всегда, когда мне было плохо, я шел или к маме, или теперь к Вале. Только рядом с этими двумя женщинами я всю жизнь чувствовал себя защищенным. Пять минут постоял у плиты: Валя, мама, Федор Кузьмич. Опять расплакался.
Пока ехал в трамвае, прочел прекрасное интервью в «РГ» с Зюгановым. Его «научный» подход борьбы с кризисом очень совпадает с моим подходом «здравого смысла». И первым пунктом – крестьяне. Уже второй день говорят о том, что у тех банков, которым оказана государственная помощь, надо бы проследить, чтобы начальство не увлекалось «бонусами». Бонус в данном случае – это эвфемизм слова большая, а чаще всего и гигантская, зарплата, которую начальство само себе назначило. В ряде случаев именно это и могло быть одним из составляющих кризиса. Я думаю, понятие «бонус» относится и к нашей системе. Пока заведующий самой большой и головной кафедры института получает вдвое меньше, чем проректор по хозяйству. Проработав всю жизнь на руководящих работах, я думаю, что никогда еще не было такой разницы между зарплатами разных этажей. Похоже, это касается и высшего образования.
17 февраля, вторник. Утром прошла кафедра. Обещала прийти Л. М., чтобы поговорить с нами о деньгах, но не пришла, а был ректор, который после моего выступления что-то добавил. Повестка дня была традиционная. Начало дипломной сессии, подготовка новой кафедральной книги, кризис и загрузка. Из нового – это необходимость приравнять первоначальное квалификационное чтение работ абитуриентов к экзамену. Здесь у меня сомнение: а если абитуриент сдал не свою работу? Значит, читать надо в два этапа: по работам отсеять графоманов, а всех остальных по оценке выстроить с минимальной разницей, чтобы потом иметь возможность все проверить и, в случае необходимости, компенсировать на экзамене «этюд» и экзамене «собеседование».
Выяснились некие подробности нашего в этом году неучастия в съезде МСПС. С одной стороны, виноват Ашот, который зарегистрировал устав, но тем не менее что-то недоделал, чего-то недополучил. С другой – все можно было бы поправить, потому что все сходило и проходило раньше, – наше тихое и молчаливое начальство не отдало мне приглашения, которое факсом пришло из МСПС. Не хочу здесь загромождать текст подробностями. Из ситуации я вынес понимание некоторых свойств наших православных деятелей: и БНТ, и А. Н. Ужанкова. Ректор сейчас, говорят, пишет письма и Грызлову, и в другие края, чтобы все-таки вернуться к резолюции Путина о строительстве нового корпуса. Это попытка вскочить в последний вагон. Опоздали, не желаем делиться связями, держим все в административной тайне. Но ведь и письма, как я, никто так писать не умеет.
Волновался с вечера, как пройдет сегодняшний семинар, потому что предполагал: огромный текст Максимова не прочтут. Прочли только три человека: Вася Буйлов, Марина Савранская и Светлана Глазкова. Но тут я воспользовался советом Гали Седых, которая мне рассказала, что делает она, если нечего обсуждать, – раздает припасенный текст, и все пишут рецензии. Я сделал не совсем так, но результат был превосходный. Сначала Марк рассказал об общей канве своего текста, потом выступила троица, которая все прочла и выступила очень неплохо, а потом я раздал каждому по 4-5 страниц и попросил ответить на несколько моих вопросов. Среди вопросов оценка стиля, пожелания автору и что-то еще. Вот здесь, через двадцать минут, когда письменная работа была оформлена (а письменная работа – это сильнейший стимул к концентрации), и случилось много поучительного. В том числе говорили и о литературной первооснове работы, и о некоторой подверженности автора влияниям.
Дома читал газету и смотрел Интернет. Заместитель председателя Верховного суда Александр Карпов подал в отставку. Против его сына было возбуждено уголовное дело: «Дайте взятку в один миллион рублей, и мой папа ваше дело закроет». Но, пожалуй, Александр Карпов единственный из наших крупных деятелей, которому стало стыдно за сына. Данный эпизод можно отнести сразу к двум рубрикам, колеблюсь: «Власть» или «Воспитание».
Теперь опять колеблюсь над названием рубрики: «Национальное» или «Экономика»? По сведениям прокурора Москвы, количество убийств в Москве выросло на 16 процентов. Такую статистику столичный прокурор напрямую связывает с кризисом. Потерявшие работу, прежде всего мигранты, порой идут на преступления.
18 февраля, среда. Приехал пораньше, чтобы посмотреть и первоначальную кухню, и сам съезд МСПС, а в конечном итоге из моего плана ничего не получилось. Особой охраны не было, довольно легко меня пропустили внутрь. Я порадовался, что все же хватило ума не прятаться, а проводить съезд в Москве, а не в Переделкино, как предполагалось раньше. Внутри все было довольно скучно, со следами обветшалости, с моим портретом на стенке рядом с другими. На давно не натертом паркетном полу толклись писатели со смутно знакомыми лицами. Никого из писателей первого ранга, кроме С. Ю. Куняева, я не увидел. С. Ю. сразу же передал мне газету с какой-то его собственной статьей, где он, по его словам, все разъясняет. Но никаких первоначальных статей, даже в «Литгазете», я вроде бы и не читал, пропустил. Встретил Максима Замшева и Ваню Голубничего, у всех настроение лихорадочное. Все ждали С. В. Михалкова, кто-то неприлично вслух назвал его «изваянием». В этой иронии был привкус некоторой справедливости: не хватит ли руководить? К этому примешалась настойчивость сохранить власть еще и Никиты Сергеевича. В российском искусстве подобная власть означает еще и возможность работать в полную силу. Забегая вперед, скажу, что Михалков довольно скоро подъехал и минут двадцать пробыл на съезде. Возможно, это опять чьи-то недобрые слова: «его почти внесли». Зарплата классику гимнов и детской литературы дается тяжело. Я ждал Полякова, с которым мы хотели посоветоваться и выбрать стратегию. Общий план был уже готов: по возможности не вмешиваться. Но тут кто-то мне сказал, что внизу охрана все же не пускает Ф. Ф. Кузнецова, Ю. Полякова и Жору Зайцева. Без пальто я выскочил на улицу: действительно не пускают. На лицо Полякова смотреть было невозможно. Ф. Ф. Кузнецову я не симпатизирую, он бьется за «машину к подъезду», за большую зарплату и за приватизацию, как выяснилось из статьи Куняева, своей переделкинской дачи. Я статью прочел много позже описываемых событий, уже дома. Все за что-то бьются, а больше всего меня удивило: откуда такие огромные средства, которые писатели вложили в свою недвижимость? Ну, у Полякова-то понятно, у него идут пьесы. Но вернемся к подъезду.
К счастью, на улице было довольно тепло. Я постоял с ребятами минут десять и твердо решил, что на съезде не останусь. Здесь и солидарность, и поддержка моего друга Полякова, и понимание, что все-таки это писательский съезд, а не сбор масонской ложи, куда должны быть допущены только свои.
Очень хорошо мы с Юрой посидели в ресторане «Кибитка» или «Тележка» при ЦДЛ. Обедали за счет драматурга, а в это время Зайцев и Кузнецов поехали в милицию, где составили протокол об их «недопуске». Я в этот протокол вписан как свидетель. Замечательная была солянка и бараньи купаты. Полакомились и мороженым, я, как больной, одним шариком, а Юра двумя. Во время обеда о многом поговорили, в том числе и о том, как я и он – оба – не рискнули поступать в Литинститут. Я пошел на заочку в МГУ, а он в Пединститут.
В два я уже был в институте, а в три началось заседание экзаменационной комиссии. Невольно вспомнил прошлый год, когда защищался курс Руслана Киреева. На этот раз было семь человек из семинара Рекемчука, и, как мне показалось, все семеро были довольно кислые. Тем не менее Александр Евсеевич по обыкновению разливался майским соловьем. Я на маленьком компьютере сделал кое-какие заметки.
АртемоваНастя. Ей 21 год, у нее большие амбиции, ее интересы в семье, среди близких. С привычным пафосом, как об огромном литературном событии, А. Е. Рекемчук говорил о двух повестях ученицы. Р. Киреев, оппонент, так же восторженно говорит о повести «Говорю и понимаю», но спокойнее – о повести «На разогреве». Судя по всему, девушка довольно удачной судьбы, побывала в Испании, в Англии. Есть и критика повести «На разогреве». Самид Агаев говорит о сложном отношении к работе. Смущает, что обе эти повести целиком произрастают из автобиографии. Ряд мелких и конкретных замечаний. А. М. Турков скорее соглашается с отношением к этим работам Самида. «Я не думаю, что здесь, в повести, есть дополнительные смыслы». Из деталей всех смущало обилие глагола «общаться». Дальше включился и я, и мы уже устроили некоторую дискуссию с Турковым: что такое этот выродок современного языка «общаться»?
Кондратенко Артем. Он живет в Люберцах. С. Б. Джимбинов говорит о поразительном чувстве пустоты в первой повести, имеет в виду героя. Сегень начинает с вопроса: не попал ли человек в институт случайно? Нет биографии, и нет прозы. Исповедальщина оболтуса. С таким содержанием, говорит Саша Сегень, обычно только поступают в институт. Турков: «Артем все же человек с острым взглядом». А. М. отмечает ряд интересных деталей. Дискуссия между мною и Рекемчуком по поводу довольно острого выступления Сегеня, я пытаюсь все сгладить.
Ольга Черкас. Она начала с того, что спела на белорусском языке какую-то народную песню. Рекемчук сказал, что студенты-белорусы часто обходят в своих произведениях рассказ о самой Белоруссии. Борис Леонов говорит о повести «Ванька в Москве». Отзыв, конечно, положительный – это сказано после нескольких критических пассажей. Алексей Варламов – его не было, он прислал свой отзыв, – увидел в повести, скорее, декларацию о городе, не хватает плоти, деталей, слишком много слов. Проза, по мнению оппонента, это не только акт самовыражения, но и диалог с читателем. На одном крике души далеко не уедешь. Варламов значительно лучше относится ко второй белорусской прозе. Турков поддерживает Варламова. Кстати, Варламов написал очень толковую рецензию.
Ольга Брейнингер – ее очень волнует собственная национальная самоидентификация, она из этнических немок. Заглянул в текст, есть передержки, связанные с политикой. А. Б. Можаева говорит, что хорошо, что рассказы не о национальной самоидентификации. В принципе хвалит. У комиссии отношение двойственное. Потом во время обсуждения Светлана Викторовна вступится за Ольгу, потому что у нее по общеобразовательным оценкам везде пятерки.
Галимова Лия. Начинает опять Саша Сегень: «В этой же аудитории я защищал диплом, и мне оппонент тоже наговорил, как, дескать, этот молодой человек может жить в советское время. Я рад, что мой учитель А. Е. еще в строю, резв, как танк под Прохоровкой». Это Саша говорит в ответ на инвективы против него Рекемчука, вызванные его предыдущим выступлением. Оппонент опять не соглашается с литаврами руководителя. На этот раз о мате, его обилии в работе. Стало модным хоть три матерных слова обязательно в любой работе. Снова вступает Самид – невнятные изложения событий. У Самида есть также замечания по стилю, он видит в повести разнообразные влияния. Турков начинает – я поругаюсь. Нарочитость. Зачем «изысканное» слово, которое употребляют вместо слова «обомлели». Много нарочитого. Но много и очень интересного.
Гончаренко Артем. Сын военного. «Причал судьбы» – повесть. Киреев полагает, что здесь десяток довольно сумбурных историй. Есть общая, объединяющая картинка, но общего смысла нет. Игорь Болычев отмечает у автора стремление к минимализму. «Существует своя гармония на грани фола». Турков – говорит об абсолютном отсутствии естественных интонаций. Приводит ряд грамматических ошибок. «Я впервые увидел флирт в ее взгляде». Впервые, за второй десяток лет моего с ним знакомства, А.М. Турков вообще засомневался в дипломе.
Ксения Кондратова. Рекемчук на этот раз говорит особенно долго, с большими цитатами, «чтобы его поняли». Название работы «Короткие повести и длинные рассказы». «Автор нашел мир, который можно описывать» – это С. Р. Федякин. Сельская исповедальная проза, ряд миниатюр. М. Ю. Стояновский почти соглашается с Федякиным. Но проблема с языком, невнятный синтаксис. Невнятность содержания, излишни подробности. Мелкость письма. Это, кажется, из Стояновского. Турков – вполне может вырасти в новую деревенскую прозу.
Идем совещаться на кафедру. Мое выступление на Ученом совете, оказывается, кое-кого насторожило, и Анита Борисовна, и кое-кто из других наших преподавателей сидели до самого конца. Естественно, только забежал, чтобы прочесть свой небольшой отзыв, С. Б. Джимбинов, к концу подошли Болычев и Федякин, тоже люди очень занятые. Когда начали подводить итоги, то у нас с Турковым вроде бы не оказалось ни одного человека, чтобы его поощрить защитой «с отличием», к этому времени подошел ректор. А. Е. жал на всех неимоверно, здесь надо бы вступить «хозяину», но он промолчал, тогда мы с Турковым перестали настаивать. В знак протеста оба не пошли на небольшой студенческий «банкет».
Дома вносил правку в компьютерную версию после вычитки Юрой Апенченко Дневников за 2005-й год.
19 февраля, четверг. Не успел я проснуться, как уже позвонил С. Ю. Куняев: прочел ли я его статью? Пришлось начинать читать. Собственно, это сделанный не без блеска дачный отчет по всем заинтересованным лицам. Конечно, больше всех досталось Ф.Ф. Кузнецову. Прожженный аппаратчик больше обеспокоен, как практически и все, приватизацией переделкинских дач. Выписывать что-либо не стану, Куняев еще и очень опытный и талантливый публицист, написал здорово. Но как все хорошо устроились, только я прохлопал ушами, и мне, даже когда я лет восемь назад попросил, потому что В. С. было уже невозможно возить в Обнинск, мне в Переделкине ничего не дали. Самое неожиданное – включение в эту же команду и старого Дмитрия Жукова, отца вице-премьера, который мне в свое время так занятно рассказывал, как хорошо он устроился в Боровске, по соседству с моим Обнинском. Нет, именно в этом случае без выписки не обойтись. Это мои герои, тем более что, кажется, в моем дневнике что-то есть еще и о Жукове-младшем, студиозусе из Лондона, сыне вице-премьера.
«Заглянув в литфондовский архив, я наткнулся на толстенную папку с фамилией Д. Жуков. Перечитал её и понял, в какую переделкинскую историю попал 80-летний ветеран нашей литературы. Несколько лет тому назад он, перечислив все свои заслуги
перед государством и литературой, написал маляву в Литфонд, по счастливому совпадению сразу после того, как в июне 2006 г. Ф. Кузнецовым и К® было принято «положение о долгосрочном договоре аренды. Из «малявы» Д. А. Жукова:
«В связи с постановлением Бюро Президиума I МООП – «Международный Литфонд» от 21 июня 2006 года и с реконструкцией предоставленной мне сторожки и трёх гаражей (снесением их и возведением дома), а также обустройством участка площадью 0, 25 га, прошу заключить со мной долгосрочный договор аренды. 25 августа 2006».
26 августа 2006»(Подпись ).
Как вы думаете, если 80-летний человек пишет такое заявление, то о ком он заботится? Ну, конечно, уж не о себе (ему в таком возрасте не нужна пожизненная аренда), а о родных, которые после него будут жить в этом доме.
Но его заявление о том, что он сносит «сторожку и три гаража»и на их месте «возводит дом», было слишком неудобным для Кузнецова, который все такие планы маскировал под формулировкой «реконструкция», «капитальный ремонт», «перестройка», и поэтому в дальнейших документах Литфонда честное признание Жукова о том, что он строит новый дом «с нуля», исчезает. Вот, к примеру, лукавая выписка из протокола заседания Бюро Президиума Литфонда от 25. 10. 2006: «Слушали заявление члена МЛФ Жукова Д. А. О капитальном ремонте и восстановлении выделенного ему дачного строения… «за счёт собственных средств арендатора». Постановили: «разрешить осуществить капитальный ремонт, восстановление и реконструкцию строения за собственный счёт», «утвердить смету расходов и заключить соглашение с арендатором о проведении капитального ремонта, восстановления и реконструкции строения», «осуществить приёмку данного строения», «заключить с арендатором (наследниками) договор в соответствии с положением о долгосрочном договоре». Ф. Кузнецов.
Слово «наследники» – здесь главное, потому что стройка – для них…
А вот выписка из протокола Бюро МЛФ от 21 июня 2006 г.
по поводу Жукова:
«Предоставить строение (бывшая сторожка Тура Р. П.)», «заключить долгосрочный договоры аренды в соответствии с Положением об изменении возможных сроков аренды»(т. е. навсегда. – Ст. К.). Под распоряжением подпись того же Ф. Кузнецова.
Есть в жуковской папке заключение о состоянии сторожки, в которой до этого много лет жил не какой-то «сторож», а член Союза писателей, член кузнецовского бюро Литфонда и даже председатель жилищной комиссии В. Тур. То есть сторожка была настоящей жилой небольшой дачкой. Но её по акту надо снести, чтобы освободить место для строительства жуковского дома. Формулировка из акта: «крыша протекает», «деревянное крыльцо покосилось»., забор деревянный штакетник сгнил на 90%», «отмостка частями отсутствует», «строения требуют полной реконструкции». 12 декабря 2006. Начальник дирекции Очеретняя М. Н.» (Круглая печать).
Бедный Валерий Тур! Как он мог жить в таком бомжатнике!
А дальше в жуковской папке – на 26 страницах сплошная песня! Двухэтажный особняк с верандой, с красной андулиновой крышей, обшитый сайдингом, нарисован анфас, в профиль, с видом сверху, в разрезе. Как сказано в описании– с пятью комнатами, с четырьмя спальнями, с двумя холлами, с гостиной, с наружными и внутренними лестницами, с кухней, естественно, с душевой, с туалетом, с балконом, построенный с нулевого цикла, с планом первого этажа, с планом второго этажа, с бойлерной… Вот вам и «капитальный ремонт» вместе с «реконструкцией»!
«Построен фирмой «Проект Домстрой. Заказчик Д. А. Жуков». Правда, официальная стоимость не указана. Но думаю, что она больше 3 миллионов, что и нужно по кузнецовской схеме для «оформления в собственность». Дом построен. Но даже в последнем документе от 14. 2. 2007 содержатся слова только о «капремонте!»
Заканчивается весь этот длинный пассаж о престарелом отце нашего вице-премьера такой фразой Куняева: «Без слова «наследников» ни один документ уже не составляется.
В этот же вечер по радио: присяжные оправдали обвиняемых по убийству Анны Политковской.
20 февраля, пятница. В России уже свыше шести миллионов безработных. Это совершенно другой коленкор, нежели в советское время не работать. Тогда безработный, как и любой человек, мог без труда прокормиться, просто сдавая посуду. У него – жилье, а продукты, в частности молоко и хлеб, стоили и буквально и фигурально копейки. Мы получили то управление, о котором и не мечтали. Все, конечно, еще закрашено поразительной демагогией, о которой советская власть и не предполагала. Чего сегодня стоят речи наших вождей во главе с В. В.! Сейчас уже абсолютно ясно, что осенью были совершены невероятные ошибки в управлении финансами. Деньги налогоплательщиков, так называемый резервный фонд или его часть, были отданы банкирам, чтобы они спасали банковскую систему. А они тихо и спокойно деньги перевели в иностранную валюту. Наше правительство испугалось, как бы не пропали Дерипаска и Потанин. Как бы не разорились иностранные банкиры, у которых наши «производственники» заняли деньги. Надо всей этой ситуацией витает тень Гайдара, который первым, как в свое время бедолага-переводчик принес к нам СПИД, провозгласил замечательную идею монетаризма. Ура! Единственно, что утешает, что стада девочек и мальчиков, всю неделю сидящих за банковскими компьютерами, а уже в пятницу кипящие в развлечениях, теперь на улице. И – не жалко.
Весь день сидел дома и рисовал в компьютере статью о театре Гоголя. Вечером дождался С. П., и – Витя за рулем – отправились на дачу. Как же здесь хорошо!
21 февраля, суббота. Невероятно отоспался. Ездил на источник за водой, потом убирался в доме, читал подборку материалов о выборах в Думу – готовлюсь к шестой главе романа. Но основное – прочел дипломную работу Георгия Сердюкова с несколько претенциозным названием «Когда ангел спящую разбудит». В двадцать лет я так чисто и с таким широким охватом не писал, еще был ребенок. Несколько жидковато по стилю, но вполне зрелое сочинение о современном молодом человеке. Парень прекрасно владеет деталями и кое-что может отлично придумать. Я оппонент, в понедельник поеду в институт и продиктую рецензию Е. Я. Одновременно думаю, как бы эту работу напечатать в «Юности». Надо позвонить Эмилии Алексеевне.
С. П. целый день лежит в моей маленькой комнате и читает, готовится к семинару. Я оказался вытесненным в зал, который не такой теплый. Сегодня он проверяет работы, связанные с его домашним заданием – «Домашнее чтение». Иногда он вслух что-то читает и мне, я поражаюсь кругу интересов, часто серьезности и вдумчивости работ. Я уже привык, что иногда в этих других работах появляется и мое имя.
«Хотя в отчете не нужно указывать литературу, читаемую по программе, одну книгу, которая изначально читалась именно для программы, хотелось бы отметить особо. Это роман Сергея Есина «Имитатор». Честно говоря, я могла ожидать чего угодно, но явно не того, что роман мне понравится настолько, что я решу писать по нему контрольную работу по современной литературе. Этот опыт лишний раз подтвердил, что не стоит верить чужим рецензиям, особенно публикуемым в Интернете. Красивый слог, интересный сюжет, яркие образы… Я читала, не отрываясь. Не хотелось бы сбиться на дифирамбы, но все же после таких произведений берет особенная гордость за Литинститут «. Это Шляпужникова Ольга, из ее «Отчета о прочитанном».
Топили баню, мы с Витей пили пиво, С. П. гордо от пива отказался.