Вот здесь, в этом эпизоде, и есть суть южных и добрых писателей-одесситов. В связи с этим вот что любопытно. Булгакову – он со Сталиным довольно дерзко переписывался; Шолохову, который тоже кое-что вождю написал; Платонову – его вождь назвал сволочью; Пастернаку, предложившего вождю говорить «о жизни и смерти», – все почему-то сошло с рук. А вот певцам его собственного стиля и величия, оказывается, доставалось.
Некий следующий абзац – это попытка из русской отечественной литературы вычленить еще одну одесскую школу. Но здесь же занятное свидетельство о Довлатове, почти самозваном классике.
«У российского читателя, на мой взгляд, искаженное представление о нас – русских американцах. Этому мы обязаны прозе Сергея Довлатова. Содержание жизни его героев – ностальгия, а по своему социальному статусу они – люди второго сорта. Я не говорю, что таких нет, но есть и другие».
Второй для меня знаменательный материал – это большая статья Павла Басинского «Граф уходящий. Виктор Пелевин выпустил роман «Т». Это о том, как некий граф ушел из Ясной Поляны…У Басинского двойственное положение: с одной стороны, знаковый писатель, полет фантазии, с другой – конечно, коммерческая литература. А что касается полетов, то, видимо, Паша плохо знает, что такое фантазия и что такое ее истинные полеты.
На работе все же написал письмо В. К. Харченко.
Забежал на полчасика на день рождения З. М. Кочетковой. Празднество проходило на кафедре общественных наук. Подарил ей зеленую книжку «Дрофы» – «Твербуль» и Дневники за 2005-й год, тем более что и ее имя вписано там в словник. Потом сразу же побежал через дорогу в театр смотреть «Не все коту масленица»
А. Островского в Малом зале.
В Москве выпал снег, машины, деревья – все было облеплено толстым слоем, но в принципе тепло. Перебегая Тверской, подумал, что когда поеду домой, снег весь растает. Так оно и случилось.
Во МХАТе, в Большом зале, в этот вечер шел концерт, посвященный Дню милиции. Начался он, видимо, часов в шесть. Весь вестибюль был уже пуст, но зато гардероб полон, и открыта даже та его часть на фасадной стороне, которая обычно на спектаклях бездействовала. Когда поднимался по лестнице вверх на четвертый этаж, в Малый зал, то из-за закрытых дверей раздавались имена и фамилии – это награждали милиционеров, а когда спускался, вовсю гремела доблестная и столь любимая простым народом и милицией попса. Свирепствовала приглашенная эстрада. Не утерпел, заглянул, все ярусы, как никогда, забиты народом, генералитет, наверное, внизу, откуда певцы и сцена смотрятся вроде как бы через перевернутый бинокль, сидят девушки-милиционерши в светлых кофточках и форменных юбках. Концерт, судя по всему, фирменный: ну кто из деятелей культуры откажет милиции! Моя милиция меня не только бережет, но и страшит.
Путешествие наверх было еще очень полезно и тем, что я увидел и еще раз поразился, какой огромный хозяйственный и продуманный лабиринт представляет собой театр. Заметно, что после годов разрухи театр сейчас подсобрался и хорошо содержится. А что касается вечера милиции, то вот за счет подобного театр и живет, разрешая аренды.
Что касается самого спектакля на Малой сцене, то я еще раз поразился академической чистоте игры и самого представления. К шести актерам, играющим на сцене, нет никаких претензий, все хороши. Особенно бы я выделил Т. Миронову, играющую Феону, и совсем молодого Зайцева, лихо справившегося с ролью Ипполита. Но какая тяжелая профессия, не оставляющая человеку времени на личную жизнь!
7 ноября, суббота. В рифму ко Дню милиции и моему мимолетному появлению на концерте сегодняшняя передача по «Эху Москвы», которую услышал дома, перед тем как бежать в тот же МХАТ на «Синюю птицу». Денек сегодня непростой, после одного спектакля, вечером, еще и «Тщетная предосторожность» в Большом. Считается, что это новая постановка Григоровича, исполненная силами Хореографического училища. Отказываться нельзя – другой возможности побывать в Большом у меня нет. Кстати, забегая вперед, должен сказать, что каким-то образом подпись Церетели на потолочной фреске, выполненной по мотивам Л. Бакста, как мне показалось, исчезла. Но о заявлении милиционера, майора в Новороссийском ведомстве. Он говорил – радио передало его устное выступление, находящееся в блогах Интернета – о невероятной коррупции, о «заказных» посадках, о взяточничестве, о бесправии рядовых милиционеров перед начальством. Среди прочего майор требует встречи с Путиным.
Москва почти пустая, долетел до театра почти за двадцать минут. В зрительном зале, невероятно полном, как банка с только что сваренным вареньем, было шумно. Многие ребятишки и родители были в марлевых масках, за которыми хотели бы спрятаться от гриппа. Школы уже две недели на карантине, и, кажется, карантин будет продолжен еще. Я сам, правда, тоже по поводу гриппа очень беспокоюсь, тем более с моей астмой. Умирать, пока не сделаю книгу о Вале, мне нельзя, а еще больше – болеть. Одинокий беспомощный старик, это ужасно. Здесь одна надежда, что приедет из Германии Елена.
В каком-то смысле мне повезло, что не видел классику, «Синюю птицу» Метерлинка, в детстве. Тем острее было сегодняшнее удовольствие. Честно говоря, я ждал чего-то старомодного, в пыльных декорациях начала века. Сентиментальная встречал с покойными бабушкой и дедушкой, да вдобавок еще театральные «чудеса». Брр…
Станиславский, оказывается, действительно был не дурак, и в пьесе заложено многое из того, над чем мучается и взрослый человек, а потому хорошо обо всем этом, хотя бы намеком, узнать пораньше. Смерть и наша память о покойных – это вещи очень серьезные. Еще раз поразился тому, насколько театр сильнее, чем телевидение. В театре ты находишься в событии происходящем, с телевидением же ты договариваешься быть рядом, глядеть через стекло. А вот что меня окончательно сразило, так это восприятие детьми, искушенными по части чудес телевизионных, театральных превращений и чудесного. Если можно так выразиться, здесь они чудеснее, в театре как бы все без обмана, без техники, и если люди по-настоящему плачут, так значит и настоящий гремит гром. Вчерашний парнишка Зайцев, который играл Ипполита в пьесе Островского, сегодня играл Кота, и тоже очень выразительно. Я помню, как в детстве и ранней юности переживал, когда в театре видел какие-то «обломы»: наклейку, небрежный парик, старую тетку, которая играет мальчика, вот здесь я как-то все ощутил взаправду – и Огонь и Пса, и Молоко, и даже царицу Ночи, играющую своими крыльями, нанизанными на палки. Может быть, старость еще доверчивее юности?
В Большой театр из дома поехал уже на метро. По дороге дочитывал роман в «Знамени». Атмосфера в театре праздничная, и хотя спектакль как бы учебный, много иностранцев и парадной балетной публики. «Тщетная предосторожность» мне всегда казалась балетом скучноватым, хотя спектакль и держится в мировом балетном репертуаре более двух сотен лет. Но на этот раз Григорович с невероятным искусством раскрасил рисунок множеством прелестных драматических нюансов, и старое полотно заиграло. Молодежь танцевала хорошо. Она станцевала юность, а что еще было надо! Еще более сильным оказалась атмосфера закулисья, куда я попал благодаря помощи Саши Колесникова. Раздетая сцена, на которой кучкой стоят артисты-ребята, недоумевая, куда делась золотая сказка, опустошенность после еще минуту назад радости. Усталые до бесчувствия «звезды». А ведь завтра надо начинать сначала.
Удалось несколькими словами перекинуться с Ю. Н. Григоровичем. Я сказал ему о страсти нашей публики, подмеченной еще Стендалем, оценить трагическое, но пройти мимо изящного. В театре видел Андрея Золотова, он познакомил меня с Фалиным, которого по старинке очень опекает. Поздравил с удачей Марину Константиновну Леонову, директора училища.
8 ноября, воскресенье. Утром радио опять вернулось к выступлению милиционера. Его уже посмотрело в Интернете 150 тысяч пользователей. Милиция, конечно, все отрицает и, думаю, попытается майора сделать сумасшедшим.
Все-таки добил роман Бенигсена «ГенАцид». Он скучноват, потому что, как в советское время, построен на некой фигуре правительственного умолчания, т. е. против власти, которая, в отличие от советской, по этому поводу и не чешется. Ей наплевать, были бы в ее руках деньги. А мне было скучно вдвойне, ибо построен на одном приеме, да вдобавок прием этот до боли в сердце напомнил мне повесть Владимира Крупина, которая печаталась в «Новом мире» – там тоже искусственное допущение: в неком селе начал бить источник с живой водой – водкой. У Всеволода Бенигсена несколько по-другому, но, повторяю, прием тот же, искусственный, литературный. ГЕНАЦИД – это Государственная Единая Национальная Идея. В качестве идеи – сохранение и поддержание культурного (а конкретно, литературного) наследия нашей Родины. Все население должно было выучить ряд литературных классических текстов. В качестве объекта повествования – одно из далеких русских сел. Дальше все можно было предвидеть. Постепенные скандалы, драки, пьянки, крушения, даже убийство, потом выяснилось, что это старт одного из национальных проектов, его экспериментальная часть.
Написано все абсолютно грамотно, чисто, вторично, с неплохим известным по литературе языком. Сам Бенигсен человек культурного слоя – это журнальная аннотация: литературная семья, два года на актерском во ВГИКе, окончил факультет киноведения, жил в Америке и Германии. На чужой почве гречиха не растет.
Ко всему этому надо бы добавить и другое чтение. Если жизнь стала бедна событиями, то что-то надо восполнять чтением. Во-первых, меня удивил старый знакомый Вали Валера Кичин, позволивший себе в «Российской газете» вдребезги разнести новый фильм Павла Лунгина «Царь». Еще когда Лунгин поставил свой «Остров» с Петром Мамоновым, даже не смотря фильм, а просто немножко зная творчество Лунгина и его генезис, я уже тогда почувствовал конъюнктуру. Здесь Лунгин взялся за Ивана Грозного, т. е. опять и за тоталитаризм, и за Эйзенштейна. Вот мы этому классику нос утрем! Петр Мамонов играет царя Ивана IV. Филиппа играет Олег Янковский. Не могу утерпеть, аплодируя Валерию: «Мамонов Лунгину нужен лишь в качестве натурщика: во всех фильмах он предстает лишь какой есть, лишь меняя рубища, но не расставаясь с единственным чем-то дорогим ему зубом». И дальше еще одна цитата, которая и про фильм, и про его оценку.
«Отсутствие внутренней динамики режиссер компенсирует зрелищностью. Нам предъявляют полный набор кровавых аттракционов. Они должны, с одной стороны, соответствовать новейшим тенденциям гиньольного кино образца 2009 года, с другой – поддержать вечный образ России как страны варварски жестокой. Это именно аттракционы, компонент чисто коммерческий: они выглядят вставными концертными номерами, которые простейшим образом иллюстрируют расчеловеченную природу царской власти, в противовес духовной – церковной. Аттракционы новенькие, с иголочки: стоп-кадры московской толпы с развевающимися по ветру льняными волосами могли бы стать волнующей рекламой шампуня, костюмы словно взяты из гардеробных Большого театра…».
Не тут-то было и с Эйзенштейном.
«Знаменитый Том Стерн, обычно снимающий для Клинта Иствуда, предлагает свой… подход к материалу. Он трепетно воспроизводит прославленные композиции из фильма Эйзенштейна, окончательно лишая нас возможности абстрагироваться от шедевра 30-40-х годов и воспринимать ленту Лунгина по предложенным ею, пусть куцым, но правилам… Между тем, умение слепить из компонентов целое, из инструментов создать оркестр – и есть показатель режиссерского мастерства».
Что меня в этой кинокритике восхитило: ведь это своих бьют. Не по демократическим правилам!
Второе, что меня тоже привело в хорошее состояние, это чтение повести Сергея Юрского «Вырвавшийся из круга». Когда я только начал чтение, то подумал, что здесь опять, как и у Бенигсена, придуманный повод для развертывания сюжета, и приготовился к раздражению и брюзжанию. Все действительно странновато: в поселке миллионеров начинают странную процедуру – соскабливание особого зубного камня, в котором как бы заключены наши грехи, мешающие жить библейскими сроками. Повествование ведется от имени героя, некого богатого человека Анатолия Евтихиевича. Но сделано это с огромным мастерством, здесь прекрасный сочный язык героя и времени, и в первую очередь язык-то и создает самое трудное в литературе – характер. Вот тебе и всенародно любимый актер!.
9 ноября, понедельник. Начал утро с чтения статьи моей бывшей студентки Анны Кузнецовой. Очень неглупая и одновременно расторопная девушка. Она, кажется, давно поняла, что для прозы слишком рационалистична, хотя проза у нее была суховата, но качественна, и перешла на критику, ведет библиографический отдел в «Знамени». Вследствие этого со мною при встрече холодна, я в ее библиографию никогда, естественно, не попадаю. Статья, которая в том же номере, что и повесть Юрского, содержит и дельные мысли, но сначала я обратил внимание на некий подобострастный тон в адрес тех, кто может оказаться нужен. Рассуждение об уже почти рассыпавшейся «Академии российской современной словесности (Коллегия литературных критиков): «…я вполне вижу среди академиков Ольгу Славникову, незаслуженно трудно пробивающуюся к цеховому признанию и как прозаик, и как критик». В одном, правда, Анна права, несмотря на серию премий с действительным признанием и у читателя, и в цехе, у Славниковой заминка. Но умеет все же Анна писать так, что даже остро критикуемый писатель не обидится. Но откуда такая сервильность?
Боюсь, что русской литературе остались все те же три невеликие роли: оптимизация, имитация, банализация западных образцов. Примеры есть на каждый из этих пунктов.
Имитацией давно и успешно занимается Г. Чхартишвили, учредив свой коммерческий литературный проект «Б. Акунин», на редкость качественный с точки зрения профессиональных критериев. У критиков был соблазн признать его явлением литературного процесса, но – разобрались и устояли. Сам писатель, человек культурный, на это не просто не претендовал, а сам объявил, что это не литература, и путать не надо: «Я придумал многокомпонентный, замысловатый чертеж. Поэтому – проект <…> Чем, собственно, литература отличается от литературного проекта? По-моему, тем, что корни литературы – в сердце, а корни литературного проекта – в голове».
Собственно, ради этого стоило разбираться со всей статьей. Цитата из Чхартишвили, по сути, банальна и известна, но здесь очень выразительна.
Все эти годы, пока существовал литературный процесс, жанр проекта жил бесконфликтно в параллельной реальности, довольствуясь коммерческим успехом и собственной аудиторией, время от времени становясь предметом обсуждения аналитиков, пытавшихся найти в нем что-то кроме прагматизма и культурно оправдать: ««Проект», таким образом, результат применения определенной технологии или суммы технологий. У него есть конкретная, заранее заданная Цель. Есть отчетливо осознаваемые автором принципы достижения цели. Одним из таких принципов является интертекстуальность акунинского детектива. Она-то прежде всего и является привлекательной для образованного читателя» (Н. Потанина. Диккенсовский код «фандоринского проекта». – Вопросы литературы, 2004, N 1).
«Банализацией западных образцов занимается самое дикое явление нынешнего книжного рынка: издательство «Популярная литература», которое медиамагнат, инспирировавший появление романа «Духlеss» С. Минаева, создал после оглушительного успеха этого романа, до боли напоминающего бегбедеровские».
Ничего я не могу поделать, плохо читаются кузнецовские цитаты.
Днем прочел рассказы Светланы Глазковой, которые будут обсуждаться завтра – это хорошо. Она у нас бакалавр, но диплом написала не хуже, а во многом и лучше специалистов.
10 ноября, вторник. В 11. 30, с опозданием на полчаса, принялся проводить занятия на семинаре Вишневской, она опять не пришла. Сразу выяснилось, что ребята довольно, как и большинство литинститутцев, неподкованные. Я попросил поднять руки тех, кто видел в театре хотя бы одну пьесу А. Островского, подняла в лучшем случае половина. В театр не ходят, для них ориентир – полуабстрактная пьеса с одним или двумя героями. Порядок в этом семинаре тоже облегченный: дома пьесы не читают, прямо в аудитории проходит читка, а потом легкое обсуждение. На этот раз пьесу под названием «Дверь» и с двумя персонажами читал Никита Ворожцов. Это и Сартр, и налет абсурдизма. Я сразу смекнул: по сути, это радиопьеса, каких я читал довольно много, когда работал на радио, в редакции литдрамвещания, но мнения своего высказать не смог, потому что пришла Вишневская и тут же, сидя за столом, задремала. Я почему-то чувствую, что доводить семинар драматургии придется мне самому.
Но еще с раннего утра был раздражен тем, что конференцию по двум нашим институтским журналам, один из которых делает А. Рекемчук, а другой – А. Михайлов, которую я планировал на 12 декабря, переносят на 24-е ноября. Ректор вместе со Смирновым улетают во Вьетнам! А впереди еще 26-го у нас внезапно, по просьбе киргизов, маячит конференция по Айтматову, и мне на ней тоже выступать. Это значит, никто к конференции по журналам как следует не подготовится. Но, с одной стороны, оба этих журнала почти не распространяются, а с другой – и А. Рекемчук, и А. Михайлов, требуют аплодисментов. Журнал Рекемчука, который он сделал со своим семинаром, издан на деньги какого-то знакомого спонсора, а теперь хочется еще новых выпусков. А журнал Саши Михайлова, с признаком левизны и модерна, издан за счет института, но Саша привык чувствовать себя на гребне – ведь когда-то он делал «передовой» журнал «Соло». Ах, эта моя привычка везде искать подлинное основание поступков!
На семинаре все, как всегда. Негода, которая русской литературы не читает, решила, что три рассказа у Глазковой не так хороши, как ей бы хотелось, остальные были менее круты. Как-то мои ребята нечувствительны к такому человеческому свойству, как любовь к людям, а вот это-то и есть главное качество у Глазковой. Интересно говорил Сема о том, что в наше время литература вообще должна заниматься другим. А вот чем, об этом Сема довольно слабо себе представляет.
Рассказал ребятам о двух повестях Бенигсена и Юрского, в следующий раз обязательно принесу им и почитаю и из той, и из другой. Одновременно придумал, что «зачетную рецензию» я дам им всем по той литературе, которую я же и прочел на конкурс «Пенне». Надо скорее дочитывать остатки.
11 ноября, среда. Встал в пять утра и читал стихи Пушкина. После этого – «приведение механизма в рабочее состояние»: сразу же в пять пью сабельник, это для суставов, в следующий раз пью его уже перед обедом. Сразу же дышу оксисом – это препарат, расширяющий легкие. Потом через приличную паузу принимаю арбидол – это мой ответ свиному гриппу, и опять дышу, но уже другим препаратом – это три дозы бенакорта, позволяющего весь день спокойно, не задыхаясь, работать. Одновременно принимаю половину таблетки (10 млг.) энапа, а уже потом берусь готовить себе завтрак. Это стакан сока: яблоко, кусок свеклы, морковь и кусок имбиря – пропускаю через соковыжималку. Все это, как и чеснок, вечером, опять в целях профилактики гриппа. Пишу об этом в качестве нравоучения поколениям, комплекс отстоялся уже к концу жизни. Это, так сказать, начало, а потом гречневую кашу с пережаренным луком и кофе, сваренный на обезжиренном молоке. К этому «основному корпусу» в течение дня прибавляется одна капсула витамина «Виардо» и одна таблетка луцитама. Перед сном одна таблетка препарата тромбо-асс, якобы спасающего от инсульта.
Все время где-то рядом бушуют смерти. Умерли 93-летний академик и нобелевский лауреат Виталий Гинзбург и 47-летняя Алена Бондарчук, сестра Федора. Твое время не заказано, но хотелось бы сдать книгу, написать о Вале и закончить все бумажные дела, чтобы спокойно написать завещание. Уже не отпущенный мне Господом срок меня стал интересовать, а что случится с нажитым нами с Валей имуществом.
Вечером был Юрий Иванович Бундин. Я специально еще днем сварил борщ, нажарил какого-та мясо. Я уже по нему соскучился, и мы очень душевно и долго разговаривали. В том числе он рассказывал, как летом путешествовал с сыновьями по стране, побывал на Алтае, который его очаровал, а сам рассказ вызвал у меня зависть, и о поездке на Соловки. Я-то был там лет тридцать назад, зимой, когда там еще были почти сплошь развалины. Директором музея был молодой парень по фамилии Варакин, Николай. Куда он делся, что с ним стало? Кажется, я познакомился с ним во время поездки на собаках по какому-то зимнему ударно-комсомольскому маршруту. Тут же подумал, что, вместо того чтобы жить, я трачу свои дни на бессмысленное сидение за столом, в надежде хоть как-то ухватиться за шинель вечности.
Потом разговор свернул на недавнюю командировку Юрия Ивановича в Иркутск. Здесь сюжет так глубок и современен, что я порекомендовал писателю Бундину написать роман. Бесстрашный он человек, спасало его только генеральское звание. Так страшно жить.
Юрий Иванович переходит на другую работу, более ему близкую и престижную. Я очень за него рад; последнее время Ю. И. ходил перемогаясь. Рассказал, как из министерства культуры угодил в Счетную палату. А хотел он попасть в иное место. Постарались два наших общих знакомых, при этом на верхах были разговоры о корпоративной солидарности. Я пишу обо всем этом так туманно, потому что тайны не мои, но и забывать мне их не хочется. Из разговоров я понял, что, перестрадав, Ю. И. пришел к подлинной вере, чего мне искренне и без раздумья сделать не получается. И лицо у него изменилось: вера думающему человеку дает свой свет, поднимающийся из души.
12 ноября, четверг. По «Эху Москвы» все время слушаю Александра Александровича Пикуленко, он говорит об автомобилях и о ГИБДД. Мне кажется, что касается авто, Ал. Ал. безудержный поклонник зарубежных марок и мечтает о полном закрытии отечественного автопрома. Все-таки мне как жителю моей страны хотелось бы, чтобы она и в этом не отставала от мира, но что здесь поделаешь. Автопром – это ведь не только легковые удобные машины, на которых разъезжают девушки типа Собчак, но еще и военные грузовики, тягачи, трактора и платформы, на которых возят баллистические ракеты. Но сейчас речь пойдет о моей сегодняшней встрече с ГИБДД и выводах, которые почти, оказывается, совпадают с выводами радиоведущего.
Я хотел бы к его соображениям предложить и свои наблюдения. Главное: любое ужесточение водительских правил – это в первую очередь полезно только для ГИБДД. Там, где мы раньше платили тысячу, сейчас запуганные ласковыми инспекторами, мы платим две или три.
Сегодня утром поехал в Солнцево, чтобы после Вали входить в наследство на квартиру, и на пустой улице сделал некоторое нарушение. Немедленно из подворотни появилась машина ГИБДД, и, нарушая правила, меня тут же пересадили в казенный лимузин. Я уже заметил, что всегда в патрульных машинах подбираются пары по цирковому принципу белого и черного клоуна. Так входил в мое положение и в мой немолодой возраст ласковый чернобровый инспектор, так нежно запугивал, что еще неизвестно, лишат ли меня прав или просто дадут штраф, что я немедленно достал бумажник и из тайного отделения вынул 5 тыс. рублей. Он тут же как бы застеснялся, потому что к этому времени его «водитель» уже отыскал нового нарушителя и стоял с ним перед передним стеклом автомобиля. «Как же так, ведь водитель видит!» Милый наглый милиционер, будто я не знаю и не догадываюсь, что роли у вас давно распределены, и в соответствии с должностями вы все это делите и даже приносите свою долю добычи начальству. А что касается Интернета, и министра, и премьера, и даже самого президента, так сердечно, пару дней назад поздравившего милицию с ее юбилеем, то гори они синим, не коптящим пламенем! Второй вывод, который я сделал и который хотел бы распространить среди автомобилистов: возите с собой и мелкие деньги. Так этот офицер-ГИБДДшник заглядывал ко мне в бумажник, пока я листал свои сотни и десятки, пытаясь наскрести хоть какую-нибудь приличную сумму, что я понял: он удовлетворился бы и тысячей, и двумя. А у меня мелочью даже тысячи не набегало. Автомобилисты, возите с собой мелкие деньги, а то ГИБДД у нас алчное.
Что касается моей поездки в Солнцево, в Управление федеральной регистрационной службы по Москве, то расписание у них оказалось сложное. В четверг – с двух часов дня, причем только с моим вопросом, принимают не более пятнадцати человек. Жить же ведь без дефицита нельзя! На крыльце уже давно, с пяти часов утра, ведется запись. Двери закрыты, с охранником можно поговорить через домофон, а любую справку, как действовать дальше, можно получить в первом окне, но оно, естественно, за закрытой дверью.
В гневе, уезжая от металлических ворот этого московского ведомства, я и наткнулся на милицию на автомобиле с мигалкой.
Сегодня по радио объявили, что начинается суд по иску Лужкова к Немцову, который обвинил его в коррупции и прочем. Ранее подобный иск подала и жена Лужкова, Елена Батурина. Репутации ее фирмы нанесен урон. Россия – страна справедливых судов, порядка и безукоризненной власти.