В институте шла какая-то самодеятельность, но самодеятельная пьеса в стихах одной нашей студентки-заочницы показалась мне ужасной. Средневековье, короли, покойники, плащи. В литературе самодеятельности быть не может. У себя на кафедре на столе нашел подарочек – подготовленный для печати новый номер Альманаха, который выпускают Библиофилы. Надо писать предисловие. Не написать трудно, а прочесть все тяжело.
Из института ушел собирать материал для заключения во МХАТ. Там сегодня давали «Сон в летнюю ночь». Я никогда не понимал эту пьесу и, честно говоря, не представлял, как ее играть. Спектакль мне невероятно понравился. Валерий Белякович поставил его так, как если бы он шел в театре «Глобус», где играли модного драматурга и каждому актеру, чтобы веселить зрителя и приумножать кассу, разрешалась любая, порой грубоватая отсебятина. Ведь и драматург тоже кое-что понапридумывал занятного: перемешал всех античных богов и все древние сюжеты. В Афины назначил герцога, насочинял много смешного. Интеллигенции, которая все знает и обо всем судит, тогда в Лондоне не было. В партере напротив сцены стоял зритель попроще и часто своими репликами помогал актерам, а лорды и другие очень знатные господа располагались повыше, в ложах. Драматургу и актерам надо было угодить и тем и другим.
Спектакль в отдельных смачных репликах был не очень близок к Шекспиру, но близок к нашему дню. Кое-что надо бы списать с программки.
Зрители были в восторге, и зал, несмотря на будний день, почти полон. Кстати, после спектакля, стоя в очереди за пальто, я провел блиц-опрос между зрителей разного возраста – ни одного даже уклончивого мнения. В антракте никто не уходил. В антракте же, в фойе встретил знаменитого нашего театрального критика Марину Тимашеву, она была просто в ужасе от спектакля. Накануне смотрела «Белугина», уверяла, что Островский сыгран и поставлен вполне на уровне, а тут, дескать, так вульгарно и так комикуют актеры. Прелестно с Мариной поспорил, она, вообще, мне очень нравится и своей эрудицией и мягкостью, но тут не сошлись. Я начал говорить о великих пьесах, которые неизвестно как надо ставить. Говорили о других постановках «Сна», скажем, у литовцев, но с этих интеллигентных постановок в антракте люди уходили. Расстались мирно, каждый при своем, я пошел наслаждаться спектаклем, а Марина – искать интеллигентность. Как невероятно широки в своей выразительности знакомые актеры, сколько молодежи. Я ведь регулярно хожу в этот театр уже лет десять, за это время Доронина вырастила новую блестящую труппу.
Вечером, ставя на место машину, задел машину соседа. Он, по правилу парных случаев, милиционер. Машину ничуть не повредил, потому что делаю всегда все это очень осторожно, но сколько было сдерживаемого крика! Утешение нашел только в чаепитии со своим соседом Анатолием.
13 ноября, пятница. Лег поздно, а встал рано. К счастью, вспомнил, что четыре тома Хемингуэя уже давно гостят у моего соседа. Мне так нужен был этот автор для цитат о Венеции. По университетской привычке Анатолий, хотя и активный бизнесмен, меняющий не только рубашки, но и машины, все же упорный читатель. Это меня в нем, сорокалетнем, уже остывающем человеке, восхищает. Боюсь, что так много читает не каждый наш писатель. Одним словом, когда мы с ним расстались, я тут же схватился и немедленно нашел те места, которые помнил еще с первого чтения. Так вот, утром я сразу сел и внес эти цитаты о Венеции, о Дворце дожей в основной свой туристский текст. Дай бог, найду теперь что-то о Горьком и Ленине на Капри, и с итальянскими записками в дневнике будет закончено. Вот тебе и дневник, в который приходится что-то добавлять через несколько месяцев.
Утром по дороге в университет на лекцию прилетел С. П., принес мне груз, который мне надо прихватить на дачу: рюкзак с компьютером и сумку с продуктами. Я уезжаю утром, несмотря на то что вечером можно было бы пойти в театр Вахтангова на «Дядю Ваню» в постановке Туминаса. Видимо, вся компания приедет на машине Володи, если ему ее отремонтируют, или на электричке. Завтра у Володи день рождения, баня и пиво, большой праздник. По дороге я решил все же заехать в Солнцево, во все то же управление. Народу, естественно, тьма, а вдобавок ко всему что-то еще с компьютером. Но, оказалось, есть какая-то телефонная запись на декабрь, мне дали телефон, и чтобы не терять времени, я на всякий случай, сразу же, там, через автомат, уплатил госпошлину.
Ну, что сказать о даче, прекрасно! Ничего не отвлекает, часа два, пока не стемнело, провозился в саду, потому лег и с упоением читал несколько номеров «Независимой газеты» и, конечно, «Exlibris». Много интересного и по событиям, и по комментариям. Например, о прошедших в Москве выборах, на них же пришло что-то около трети населения. Занятная статейка была о посещении Казани Хиллари Клинтон. Расторопные казанские власти на всякий случай на три часа упрятали в свое узилище временного содержания корреспондента «НГ», а студентов, которых отобрали для беседы с госпожой Клинтон, два дня проверяли и на знание английского языка, и смотрели насчет мировоззрения. В газете большой список книг, напечатанных в собственном издательстве, которые продаются по сниженным ценам. В основном это зарубежные авторы. Но есть и свои. Первым в списке, по алфавиту, идет Андрей Волос со своим «Хуррамабадом», за который он получил Государственную премию. Стоимость его 20 рублей. Битов на тридцать рублей дороже – 50. Я берегу дома книги, потому что это память о моем чтении.
Вечером, в десять часов, встретил на станции всю честную компанию во главе с именинником. Продуктами затарились в привокзальном магазинчике. Как можно будет все выпить, я не знаю. В качестве подарка Машиной родни Володя везет еще и полтора литра «медового» самогона. Экономические связи с Украиной продолжаются. Лег спать около часу, за стеной бушует гуляние. С чувством глубокого удовлетворения замечаю, что черная пятница, тринадцатого ноября, закончилась. Володе был подарен дорогой набор инструментов в машину и сапоги, чтобы бродить по огороду.
14 ноября, субботу. К утру несколько раз просыпался, читал рассказыОли Маркарян – это к семинару на понедельник, и обдумывал, как мне написать предисловие к сборнику книголюбов. Это надо сделать быстро, потому что будет сосать, жать душу и мешать жить. Пробудил звонок от Игоря, который интересуется здоровьем. Прервали сон, где «показывали», будто бы я, Бакланов и почему-то мой старый ученик Саша Цыганов из Вологды мылись в бане. С Баклановым мы не разговаривали, и я все время обдумывал, не начать ли мне мириться. Игорь сказал, что Валера Бондарев и Наташа вроде бы в театре прижились и завтра у них премьера спектакля на библейскую тему, где Валера играет кого-то из персонажей Библии. Живут они с Наташей, по словам Игоря, где-то в Сокольниках.
19 ноября, четверг. Кое-что из статьи Льва Пирогова. Я читал ее несколько раз и все не знал, как ее полнее ухватить, пока не вспомнил, что Пирогов почти такой же для меня, как и Ефим Петрович, «мой» читаемый автор. Разделим успех между двумя. Не только ради Лямпорта, но и сам Пирогов говорит кое-что в высшей степени дельное. Даже не станем задумываться «кто раньше», оба постепенно сформулировали главное. Весь камуфляж и дымовые завесы, которые напускает Пирогов в начале статьи, я опускаю.
Окончательно для меня, дурака, стало ясно, за что Лямпорта «выпихнули» из страны. Конечно, за многое, что мне казалось абсолютно бесспорным, и поэтому я недоумевал. Пирогов не без затаенной зависти еще раз констатирует – да и я бы завидовал, сам не располагаю такой яростной ясностью – «изгнанному, согласно легенде, из страны и «профессии» пресловутой тусовкой за кощунственный отзыв о Георгии Владимове».
Но какая затем идет роскошная цитата об этой самой тусовке у самого Лямпорта. Курсив – это цитаты из самого Лямпорта. Полужирный – это Пирогов.
«Честная служба государству имеет свое собственное достоинство, и многие бывшие интеллигенты нашли это достоинство на советской службе… Пока существовало полновесное «советское» – в 30-50-е годы – ему служили по убеждению. Не из страха или корысти. Демонтаж принципов советской системы оставил совслужей буквально ни с чем… Осталась государственная кормушка с советской эмблемой, а за ней почти ничего. Обломки. Кормушку совписы оставлять не хотели ни за что. А служба пустой вывеске с серпом и молотом их попросту свела с ума. Они уже больше не знали, кто они, что и зачем. Мысли и поступки возникали самые причудливые. Искали корни, идейных покровителей, духовных вождей. Попадали все больше на службу к иностранным разведкам, находили (политическое) убежище в «Березках» и комиссионках».
Развивая эту мысль дальше, Пирогов совершенно грандиозно пишет о самих шестидесятниках, к которым я себя ни в коем случае не причисляю. Я никогда не шел ни с кем рядом, у меня всегда была небольшая тесная компания, в основном, связанная с моей работой и службой. Я дружил только с Левой Скворцовым, Борей Тихоненко, Юрой Апенченко, Витей Симакиным, и все, пожалуй.
«Не мудрствуя назовем этих людей «шестидесятниками». Речь не о поколении, не об убеждении даже – о субкультуре. Ведь «шестидесятничество» пополнялось свежей кровью и в семидесятых – когда, взявшись за руки, стало модно петь уже Цветаевус Пастернаком, и в восьмидесятых – когда «возвращали литературу», и в девяностых – когда, задрав штаны (и взявшись за руки, разумеется), бежали за постмодернизмом, и даже сегодня – мужественными усилиями организаторов ежегодного молодежного семинара в Липках. Все это (за вычетом Липок – субкультуры тоже стареют и устают) были заметнейшие события своего времени, и каждому из них тогдашние «шестидесятники» были сопричастны. Чего ж плохого?
На первый взгляд, ничего.
Хотя – где оттепельный гуманизм пятидесятых и где постмодернизм, казалось бы.
А не важно. Главное – что «перспективные тренды», и мы тут как тут.
Характерно, что при этом по всякого рода «внелитературным вопросам» – будь то осуждение смертной казни или отношение к сталинизму или Ходорковкому, выработка мнений по поводу фильмов «Царь» или «Остров» – «шестидесятники» выступают единым фронтом, независимо от того, какого они «призыва».
Все просто: новаторы-модернисты последовательно выступают против традиций, в чем бы этот модернизм и эта традиция не выражалась».
Вот почему всегда надо пробовать и пытаться говорить, если есть что-то в сердце, потому что мысль одного подхватывается другим. На некоторое время оставим шестидесятников, чтобы к ним вернуться – два критика теоретически их, как могильщики на кладбище, когда гроб уже опустили в землю, в две лопаты очень быстро закопали. Ефим очень точно ставит вопрос о значении в культуре песен Окуджавы.
«Песни Окуджавы, таким образом, играли культовую роль в узкоспециальном, отнюдь не в общекультурном значении этого слова, что само по себе снимает вопрос об их художественной ценности».
В том-то и дело, что не «снимает». В том-то и дело, что не в «узкоспециальном» – в «общекультурном». Ведь и «откровенные казались», и бардовское движение с них началось, и никуда не делся из нашей жизни тот дух обаятельной пошлости, эталоном которого эти песни являются. Именно пошлости».
А вот Пирогов, правда, уже по проложенной из-за океана колее, идет дальше.
Я хорошо помню, как в середине шестидесятых годов я каким-то неясным мне образом, а может быть, чуть раньше или чуть позже, встретился в Костроме с Верой Минаевой, с которой я на заре юности работал в «Московском комсомольце». Я тогда, в качестве искусствоведа, возил передвижную выставку живописи «Советская Россия». Или я тогда работал репортером на Всесоюзном радио? Среди прочего обмена столичными новостями были в том числе и песни Булата Окуджавы, о которых Вера тогда взахлеб говорила. Полночный троллейбус, мне дверь отвори. Я тогда уже чего-то недопонимал в этом восторженном визге, но, скорее, относил это к своей интеллектуальной недоразвитости.
Но вернемся к статье Пирогова, к его оценке «моего поколения», жесткую ревизию которого начал все же Лямпорт. Я пропускаю и замечательный анализ Пироговым «Молитвы» Окуджавы, его, Пирогова, трактовку шестидесятников как людей, специфически жадных до жизни, новый для меня термин эвдемонизм – стремление к благу, выходим именно на мою прямую.
«Двадцать лет не стихает согласный вой: литераторы в России страдали! Великие тексты были под запретом, настоящих писателей унижали и уничтожали. Подавайте нам теперь компенсацию – и за себя, и за того парня. Мы ведь наследники Платонова, Булгакова, Олеши, Зощенко… всех, кто страдал и кому теперь, выходит, положено.
Напоминает практику бессрочных контрибуций по итогам войны.
А ведь даже не «воевали». «Страдали» только, и то не очень. Многие сидели на должностях и печатались, а изгнанникам так даже завидовали.
И вот теперь – «дай».
Это не просто жадность.
Это онтологическая несовместимость с русской культурой».
20 ноября, пятница. Весь день пробыл дома. Сначала возился со вчерашним отрывком дневника, потом написал два письма: Ефиму Лямпорту и Анатолию Ливри. Потом солил капусту и готовил еду. Телевизор, исторические программы я могу смотреть бесконечно. Днем во время резки капусты по «Эху» передавали интервью с бывшим советником Буша по национальной безопасности Томом Риджем (tom ridge) – ошибки в написании имени и полного названия должности возможны. Этот самый Том с нюансами говорит по-русски. Разговор шел о новой доктрине обороны России и, в первую очередь, о возможности нанесения превентивного удара по противнику. Всеми нашими ведущими делался акцент на то, что такое решение дает сигнал многим другим странам. В первую очередь, речь шла о Северной Корее и Иране. Но мне показалось еще более серьезным, значительным и символичным, по крайней мере для России, другое заявление американца. Подобная оборонная доктрина свидетельствует о слабости нашей армии. Я подумал: доразоружались! Всегда говорили, что надо сократить огромную армию, которую бюджет содержит, и тогда станем жить лучше. Вот так теперь и живем.
20 ноября, пятница. Как пишет «РГ», подмосковные власти решили с нового года лишить своих льготников, а это в первую очередь пенсионеры и инвалиды, бесплатного проезда по Москве, как в наземном транспорте, так и в метро. Объяснение такое: доходы области из-за кризиса упали на треть, и теперь властям не под силу их оплачивать. Вот так постепенно просачивается правда об объемах кризиса.
Вторая отмеченная мною заметка касается легендарного крейсера «Аврора». Этот корабль не менее знаменит, чем «Мэйфлауэр» у американцев. Корабль может уйти из состава флота и из «боевого крейсера» превратиться в «корабль боевой славы» – это чревато потерей многих льгот, сокращения экипажа и Андреевского флага. «Все это последствия вечеринки, устроенной этим летом на борту «Авроры» московским олигархом Михаилом Прохоровым». Я бы сказал, что главным сюрпризом этой вечеринки было место ее проведения.
21 ноября, суббота. Обнинск. Дом греется медленно, «горят» предохранители, включить отопление на полную мощность невозможно. Зато телевизор работает вовсю. Здесь сегодня по НТВ идет мощное «опускание» нашей эстрадной элиты. Нет, не как все, а подлее, лицемернее, гаже. Ощущение, что уж во всяком случае все невероятно вульгарны. Кадры о том, как Джигурда по собственной воле проверяется в институте Сербского, сменяются путешествием Аллы Пугачевой в специальном вагоне по городам Украины. Несколько месяцев назад показывали «серебряного принца» советской эстрады Пенкина, который демонстрировал новенький роскошный внедорожник. Он кокетливо объяснял, что это подарок одного из его поклонников. Сегодня, кажется, этот поклонник нашелся – это Тельман Исмаилов, директор и владелец Черкизовского рынка, прозванного нынче Черкизоном. Словечко не без аромата арестантской «зоны».
Снова показали юбилей этого самого скандального нашего олигарха. На этот раз сделан упор на Лужкова и некоторых знаменитых артистов. Снова ощущение наезда на Лужкова. Но такое братание! В отличие от Ближнего Востока, здесь люди разных национальностей чувствуют себя членами одной семьи. И Броневой, и Захаров, и даже покойный кумир Янковский стелются перед главой самого большого российского базара. Начинаешь понимать, почему раньше актеров хоронили за кладбищенской оградой.
В качестве чтения перед сном все же начал читать наш институтский журнал «Тверской бульвар». Это вариант Саши Михайлова, он и легче, и бумага не такая глянцевая, и его можно читать в постели, не то что журнал А. Е. Рекемчука. Начал с последнего материала Романа Денисова, написанного в уже привычной форме электронной переписки, «Откровения озлобленного первокурсника». По старой традиции, имена студентов выделяю шрифтом. Возможно, я все же пишу будущее нашей литературы. К моему удивлению, это мне понравилось: индивидуальная стилистика, неожиданный тон, стилизованные отношения. Такого студента я не знаю, они в аудитории другие. Браво!
22 ноября, воскресенье. Проснулся довольно рано и опять вцепился в журнал – теперь начал обнюхивать его с начала. Здесь повесть Дениса Дробышева «Болото». Опять абсолютно проторенная тема, скорее тема, с которой у нас часто стартуют парни-студенты: служба в армии. Но и здесь – правда, тут флот, да еще стоящий в Севастополе, – материал для меня новый, со своим языком, широтой охвата – «повесть в рассказах».
В час решили уезжать с дачи – у С. П. какие-то личные дела в Москве. Я успел все же кое-что сделать по саду, срезал старые ветки с цветника, отыскал и сложил негативы и заранее отнес в машину коробку с вьетнамскими фото.
В Москве сделал целую кучу дел. Прочитал большую статью Галины Орехановой, завлита МХАТ им. Горького, о трех спектаклях по Чехову. Она написала статью под псевдонимом, чтобы не навлекать излишнюю неприязнь к своему театру. Два спектакля в Москве – в «Ленкоме» и в театре им. Вахтангова, а третий в Александринке в Ленинграде. Спектакли объединены, по мысли рецензента, ненавистью к Чехову. Статья крепкая, доказательная, молодая. Позвонил Галине Александровне, поздравил ее, и поболтали. Она жалуется, что из статьи убрали в первую очередь то, что эти спектакли, поставленные поляком, литовцем и одним москвичом, были созданы «при финансовой поддержке Министерства культуры». Министерство знает, кого поддерживать.
Перед сном видел по телевизионному приемнику выступление Путина, опять полное уверенного оптимизма – он говорил как лидер «Единой России». Кажется, в ближайшее время она ему понадобится. С декабря ни один пенсионер не будет у нас получать ниже прожиточного уровня, это около восьми тысяч. Но разве люди этого не заработали, разве при советской власти кто-нибудь жил ниже прожиточного уровня? Говорил и президент, похожий на школьника-отличника, говорил так верно, что кажется, даже лучше учителя. С их речами я абсолютно согласен, но это лишь речи; изменения практики, особенно в общественной жизни, я не замечаю.
23 ноября, понедельник. Утром проснулся в шесть – всю ночь спал с включенным телевизором – и снова принялся продолжать читать. На этот раз очень неплохой рассказ Юрия Суманеева «Завтра уезжаю», здесь уже из названия проблема ясна. Три рассказаВладимира Кочнева «Мужик с топором». Это все довольно точно, хотя бы в плане современной социологии. Своего Марка Максимова со старым рассказом «Листья, листья» я перечитывать не стал, здесь скорее возможность поудивляться, как этот мальчик точно пишет под классиков, в первую очередь, переводной литературы. И все же в любом произведении основное – это само содержание, закутанное в точные одежды. Не стал я читать и повестьГеоргия Сердюкова «Когда камера лжет» – хорошо помню эту отличную вещь еще по прежним прочтениям. Здесь опять совершенно новый для меня и неизведанный молодой человек.
Утром в обзоре печати по «Эху» рассказали, почему уволили из больших начальников Михаила Лесина. Когда же уволят двоих следующих, неужели не видят, что они делают то же самое? Лесин, оказывается, говорил руководству каналов: вы слушайте, что говорит президент, но делайте так, как говорю я. Радио не сказало, что Лесин когда-то был одним из основных держателей всей рекламы по телевидению. Я помню еще этот поразительный наезд Лесина и Григорьева на РАО. Говорили, что это была попытка не огосударствления, а частного захвата еще одного источника доходов. Жалости никакой, не соратник.
Утром, еще до работы, ездил в сбербанк получать деньги, которые мне «по наследству» остались от Вали. Господи, почему ты копила эти несчастные рубли! Ну, понимаю, не снимала свою за несколько лет пенсию. И всегда экономила, как теперь я экономлю на себе. Кому все это достанется? С «получением наследства» тоже возникли некоторые сложности, надо будет в сбербанк привезти свидетельство о смерти, чтобы мне выплатили какие-то компенсации, причем еще раньше, когда летом сбербанк писал письмо нотариусу о состоянии счетов, они взяли у меня подлинник свидетельства о смерти и сняли с него копию. О, замечательный русский порядок в бумагах!
В институте, в связи с отъездом ректора в очередной отпуск, устроили Ученый совет с повесткой о ВЛК, а также с вопросом о приеме и прикреплении к аспирантуре. Я обратил внимание, что на совет не ходит В. П. Смирнов. Об этом после совета я спросил у Марии Валерьевны, и она мне спокойненько ответила, что это его позиция: все равно, дескать, все делается, как решил ректорат, а высказаться никому как следует не дадут. Так ли говорил Володя, не знаю, но сегодня тоже возникло два занятных эпизода. Во-первых, не пришел никто из докторантов, которые должны отчитываться именно перед Ученым советом. Когда об этом напомнила ученый секретарь, то было сказано, что письменные-то отчеты, дескать, есть, чего же более? Я, приготовившийся, как и почти все присутствующие, весь совет молчать, здесь не вытерпел и сказал, что в этой процедуре заложен еще смысл знакомства докторантов с членами Ученого совета, которые в своем большинстве будут в качестве уже членов специализированного совета участвовать в защитах. Проехали. Во-вторых, когда стали говорить о прикреплении к аспирантуре, то тут всплыла некто Павловская, наша недавняя выпускница. Девица, естественно, – не без способностей, но, по словам Валерия Сергеевича, невероятной активности. Она хочет что-то писать по бельгийской литературе и хотела бы прикрепиться. Совершенно резонно Л. М. Царева сказала, что нынче прикрепиться не работающему у нас в институте человеку просто так нельзя. По закону мы можем прикрепить ее бесплатно, если только из прибыли сами будем платить за нее 30 тысяч рублей в год да еще платить налоги. Я понимаю ректора, который занимается французской литературой. Вдобавок ко всему здесь возникают заманчивые связи. Ректор определенно нажимал, ему хотелось взять к себе на кафедру еще одну аспирантку, среди прочего это и решение вопросов нагрузки. Завязалась дискуссия. Лично я приготовился голосовать категорически против такой благотворительности. Для талантливой девушки мы вполне можем найти место и в очной аспирантуре. И вот тут случилось невероятное, но удивительно смешное. Поднялся уважаемый Юрий Иванович Минералов и произнес весомое слово: дескать, к чему эти разговоры, надо все это поручить решить келейно администрации, т. е. ректору, а у нас есть более важные вопросы – избрание на звание профессора Александра Николаевича Ужанкова. Ба! Это же надо такой иметь талант, чтобы одним махом облизать языком две почтовые марки.
Еще вчера на мой мобильник пришло сообщение: умер Трахтенберг. Я так и не понял сначала, кто это такой. Но сегодня, как говорило «Эхо», его хоронили, и тут я наконец-то сообразил, что это Роман Трахтенберг, известный ведущий радио. Я много раз его слышал, когда у меня в машине еще работал приемник. Человек он, судя по голосу и напору, еще молодой, конечно, жалко. Что же случилось? Наверное, скоро это выясню. Еще раз: жалко, как и каждого человека. Но остроты он иногда отпускал неимоверно пошлые. Я уже начинаю бояться о ком-либо плохо думать.
24 ноября, вторник. Уже несколько дней разворачивается скандал, связанный с тремя молодыми россиянами, которые устроили гонку вдоль Женевского озера на самых дорогих в мире машинах, взятых напрокат. Молодые люди, набравшись спиртного, выжимали на обычной дороге из Женевы в Лозанну, пренебрегая светофорами и ограничителями, скорости, предельные для своих моторов, в результате чего один старый немец лежит при смерти в больнице. Дай Бог, чтобы выжил. Общая стоимость их трех или четырех машин – 6 миллионов евро. В газетах сладострастно перечислены марки. Я не вставлял этого эпизода себе в дневник, потому что чувствовал, что должны вскрыться какие-то значительные имена. Сегодня, ссылаясь на «Коммерсант», «Эхо» чуть приоткрыло завесу над тем, что вокруг Женевского озера кататься на lamborghini murcielago ребята из Отрадного не могут. Гонщиками оказались дети Тельмана Исмаилова, а героем дня – сын, как деликатно сказало радио, «одного из высокопоставленных чиновников». Через один или два дня появится фамилия и этого героя. К вечеру стала известна фамилия молодого человека, главного героя – Миронов. Тут же с заявлением выступил секретариат спикера сената. Это не сын С. М. Миронова, тот не водит машину и находится дома.