25 февраля, среда. Еще даже не вставая, начал читать следующую дипломную работу наших отличниц – пьесу Е. В. Ляшкевич «Авангард Петракова», сразу обратил внимание, что и здесь драматург никакой, но вот, судя по отдельным монологам, прозаик мог бы состояться. С трудом представил себе, как это все будет сегодня защищаться. С еще меньшим успехом все это может быть поставлено на театре. С этим и поехал в институт.
Защиту дипломов начали с Эдварда Чеснокова. Еще утром я разозлился от его запутанной, хотя и талантливой прозы. Все это невероятно несвязно, как бы только для себя. Первым иронично и почти разгромно выступил Вадим Ковский. Я поразился, как талантливо Вадим распутал зыбкий сюжет, как талантливо он продемонстрировал все недостатки. Речь Вадима прозвучала с юмором и необидно. Приблизительно то же сказал в коротком отзыве и Ю. И. Минералов. Спокойно и взвешенно все это принял и подтвердил и Андрей Михайлович. Одновременно, конечно, добавив и несколько жутких ляпов, которые выудил уже он сам. В Чеснокове меня, конечно, раздражает еще и его яростное стремление сделать карьеру. Слишком, думается мне, рано начинает. В институт он попал вне конкурса, выиграв какую-то литературную олимпиаду. В свое время он с энтузиазмом работал в так называемом московском молодежном правительстве. В принципе отпустили мальчика с миром. В самом начале, после того как Эдвард доложил о своих успехах, я попытался допросить его о том, что он читал из современной литературы. Ни Маканина, ни Кима, читал когда-то один рассказ Распутина, названия которого не может вспомнить.
Второй прошла студентка Ю. С. Апенченко, Т. Н.Догадина.Во время ее защиты прозвучало много цитат и сказано много добрых слов. Неброский, но чистый талант. Много детских рассказов. Я вспомнил, что Догадина была одной из лучших наших спортсменок, которую на первых курсах чуть ли не выставили из института за какие-то учебные грешки. Опять вспомнил В.А. Тычинина, нашего физкультурника, которого я отчаянно всегда защищал. А со временем девочка выправилась.
Потом был студент С. П. Толкачева Георгий Сердюков. Здесь оппонентом идти пришлось мне. В принципе это интересно и полно. Мне показалось, что лучше, нежели я, приняла этого студента и второй оппонент – А. К. Михальская. Правда, у А. М. Туркова нашлись некоторые возражения, касающиеся стилистики, но и он отметил чистоту и ясность повести. Все это не такие уж частые гости на наших защитах.
Вторая студентка С. П. Толкачева – В. А. Грязева прошла почти триумфально. Ее дипломной работой стала повесть «Госпожа Азеф, урожденная Мориарти». В названии, собственно, все, это некий агент охранки, женщина, действующая по убеждению в защиту Империи. Повесть интересная, по крайней мере, необычная. В своей рецензии Александр Михайлов выделил любопытный идеологический момент – теперь вместо советской серии «Пламенные революционеры» стали появляться «Пламенные контрреволюционеры». Но и Саша, и Светлана Молчанова признали, что повесть талантлива. Надо сказать, что сам Андрей Михайлович сказал, что это единственная вещь во всем наборе работ этой недели, где он не доставал карандаша – стилистическая чистота. Надо бы повесть внимательно прочесть, может быть, удастся пристроить в «Российский колокол».
Две дипломные работы, о которых я уже писал раньше, – драматургия Моцарт и пьесы Ляшкевич подверглись сокрушительной критике. Мне иногда кажется, что Инна Люциановна подписывает дипломы на защиту, их не читая. Ощущение, что девочки никогда не были в настоящем театре, не видели сцены, не представляют себе, что зритель ждет новизны и открытия. Причем все сходилось: оппоненты и Турков, который на этот раз был даже раздраженнее оппонентов. Я пытался сказать путевое что-то о «киноповести» Е. Моцарт – ученом-немце, работавшем в России.
Осталась еще одна девочка по фамилии Новикова, мать которой когда-то училась у меня, но мне надо было уже уходить. Вечером я вел свой семинар, в театр Райкина на спектакль «Макбетт» по пьесе Ионеско надо было успеть добыть для студентов обещанные пропуска. По дороге к метро вспомнил прошлую защиту. Она ознаменовалась невероятной энергией при защите своих выпускников Рекемчука. Именно поэтому послал С. П. эсэмэску – «Нажимай, чтобы дали «с отличием» Сердюкову и Грязевой». Вечером я узнал, что С. П. очень последовательно и точно разъяснил свою позицию Туркову, и тот с ним согласился – дали!
Ребята у меня ленивые, были далеко не все, билетов пять-шесть пропало. Пожалуй, здесь впервые я понял, что такое пьесы абсурда и что такое драматургия Ионеско. Ставил Юрий Бутусов, играли актеры самые известные: Денис Суханов, Григорий Сиятвинда, Максим Аверин. Здорово устроил все это мой старый друг Юра Кимлач. Над знакомым сюжетом витало наше время.
26 февраля, четверг. Утром приехал в институт с целым чемоданом носильных вещей, оставшихся от В. С. Постепенно все раздаю. Опыт с каракулевой шубой, которую съела моль, показал, что прошлое, как бы ты за него ни цеплялся, удержать невозможно. Привез на кафедру чемодан и, как во время похорон, ушел, чтобы не видеть, как все это будут разбирать. Вещи – ведь это продолжение нас. Утром же ходил в РАО к Вере Владимировне Федотовой. Хорошо поговорили, был обласкан разными подарками, и вроде бы мне были обещаны деньги на приз Андрея Петрова. Тут же В. В. Федотова рассказала мне о розыске с милицией в РАО нотной библиотеке, которая, естественно, тут же нашлась. Розыски проходили будто бы по заявлению одного нашего общего знакомого композитора, который вдруг слился с небезызвестным Тагибовым. Особенность принципов бывших советских чиновников мне известны.
В три часа начался Ученый совет. Рассматривали успеваемость студентов. Чуть ли не больше половины первокурсников не сдали первую сессию. Все валятся на двух дисциплинах, которые ведут И. А. и Т. Б. Гвоздевы. В принципе все сводится к тому, что ребята не читают текстов. Интернет и низкий уровень школы окончательно доканывают нашу молодежь. Порой для ребят весь процесс познания сводится к коротким аннотациям из Интернета. Они полагают, что этого им для дальнейшей жизни хватит, путая сдачу экзамена и творческую жизнь. Вспоминая свою университетскую молодость, я сегодня же вразумлял девушек и молодых людей, расположившихся в очередь на пересдачу антички возле одной из аудиторий: «Не зубрите чужие шпаргалки, запомнить что-либо можно, лишь эмоционально пережив. Я в университете не прочел по литературе ни одного учебника, а читал только тексты. Если вы знаете текст, смело вступайте в схватку с преподавателем, все, чего вы не знаете, он расскажет вам сам».
На совете за институтские издания отчитывался Алексей Козлов. Я посетовал, что и книгу самого А. Ужанкова, и книгу А. Горшкова издали за счет института в твердых обложках, а на коллективную книгу кафедры, чтобы издать ее в твердом переплете, ждут гранта министерства.
В «разном» Людмила Михайловна говорила о финансовых трудностях и процедуре перевода наших «платников» на бюджетную основу. В связи с этим возникло несколько стычек. Я, пожалуй, впервые выдержал женский, почти истеричный напор. После Ученого совета на кафедре с Н. В. еще раз просмотрели приказ по нагрузкам, кафедру жмут. А вот кафедра иностранных языков разрослась. Обучение на ней одного студента обходится в два раза дороже, чем на кафедре творчества.
Подвозил В. В. Сорокина, он мой сосед. По дороге В. В. рассказал мне о прошедшем съезде МСПС. Он подтвердил, что С. В. Михалкова в зал почти внесли, говорил он невнятно, а читать почти не мог. После его выступления говорил небезызвестный Ваня Переверзин, с которым я завтра пойду судиться.
Уже в девять вечера позвонила Ира из редакции «Российского колокола»: нужен абзац к началу пятой главы, предуведомление читателям.
27 февраля, пятница. Спал плохо, нервничал, хотя понимал, что ничего страшного в суде не случится. Это первый в моей жизни суд, и я пошел на него скорее как литературный разведчик. Не рискнул ехать на машине, зато теперь знаю: со стороны Павелецкой находится и Татарская улица, и Замоскворецкий суд. Со времен моей юности и детства, когда в суд можно было забежать, чтобы послушать какую-нибудь историю, все сильно изменилось. Во-первых, не так просто и забежать, надо предъявить паспорт. Данные паспорта впишут в специальную книгу. Во-вторых, весь внутренний интерьер разительно изменился. Я уже не говорю о рамочном металлоискателе на входе, решетки на окнах на всех этажах. В наше время, когда надо что-нибудь сжечь или уничтожить судебное дело, то не поленятся подняться и на воздушном шаре. Везде чистота, свежие полы, безупречно действующий лифт. Не хуже, чем во Дворце правосудия в Париже.
Заседание началось ровно в назначенное время. «Литгазету» представлял юрист Саша: высокий, молодой, знающий и энергичный парень. Дорогого Ивана Ивановича Переверзина – бойкий, но уже огрузневший юрист. Была милой и достаточно разумной и судья – молодая женщина по фамилии Пашкевич. Ф. Ф. Кузнецов, по советской привычке надеяться на свой крик, возраст и статус, на суд не явился. Я сразу прочел свое заявление, которое написал ранее. Его приобщили.
Я, Есин Сергей Николаевич, 1935 года рождения, настоящим заявляю, что к статье в «Литературной газете» за тремя подписями Ф. Кузнецов, В. Гусев и С. Есин никакого отношения не имею. Данная статья была напечатана в газете без моего ведома, без моей подписи. Она не согласовывалась со мной по телефону и другим видам связи. Должен также сказать, что оба моих возможных «соавтора» по этому газетному материалу, также как и известная часть писательской общественности, знают, что по определенным соображениям этического порядка такого рода заявления мною не могло быть ни подписано, ни сформулировано.
Аналогичное этому заявление в устной форме и лично было сделано заместителю главного редактора «Литературной газеты» Леониду Колпакову на следующий день после публикации.
Ваня потребовал, как следует из искового заявления, с «Литературной газеты» 1 миллион, а с меня и с Феликса по 100 тысяч рублей «за компенсацию морального ущерба». Общая картина его праведного обращения к суду – это призыв «защитить его честь и достоинство, деловую репутацию». Здесь любопытны два обстоятельства: во-первых, речь идет о морали. С чего бы это после того, как «Московский комсомолец» в своей статье так его разделал, чего-то требовать? Второе – это отсутствие в исковом заявлении претензий к В. В. Гусеву. Ушлый Ваня, хотя это письмо, написанное самим Ф. Ф. Кузнецовым, подписано в газете все же еще и мною и Гусевым, со своего коллеги по разным заседаниям обвинение снял на основе лишь устных разговоров и безусловной поддержки его во всех его праведных делах. Мне нравится в этом смысле стареющий, как и я, Гусев, он изобрел замечательную позицию: везде бывает на всех важных и судьбоносных писательских собраниях, везде присутствует, но в голосовании не участвует. Ни «за», ни «против», ни «воздержался». Об этом он мне рассказывал с некоторым даже восторгом. Как занятно все получается. Умываю руки. Сидит в буфете, что ли? Ах, этот русский и ушлый гений! Дело, естественно, на этом не закончилось. Когда во время заседания судья попросила меня высказаться по поводу сути обвинения, я отказался. Я могу высказаться лишь как эксперт или свидетель, но не как ответчик за статью или письмо, которого я не писал. Естественно, дело было перенесено, дата – 31-е марта, когда, если, конечно, фестиваль состоится, меня не будет в Москве.
Обратно к метро шел вместе с Сашей, юристом. С некоторой горечью он говорил о нашем общем знакомом Ф. Ф. Кузнецове. Кроме того, что он, впрочем, как и наш герой-общественник Георгий Зайцев, вызывался в качестве третьего лица, Саша посетовал, что и от этой статьи он отопрется: где, скажите, моя подпись? Одновременно Саша, который ведет множество дел, говорил, как иногда суды, увидев имя старого Михалкова, боятся выносить какое-либо решение и все время откладывают рассмотрение дел. Запуганные классиком!
По радио передают последние известия. События в связи с кризисом множатся. Похоже, что надвигается и что-то политическое. Власть охраняет и поддерживает крупный капитал. Но на этом фоне постоянно идут и мелкие шалости. Верховный суд, после отставки Киселева, выявивший кое-какие подробности, держится, как никогда, твердо. Сегодня суд объявил, что нельзя признать кого-то недееспособным или невменяемым без решения суда. Здесь все понятно: корыстные родственники прячут за взятки родню в сумасшедший дом и наслаждаются имуществом псевдосумасшедшего. Это как если бы объявить живого человека покойником. Сегодня же происходят любопытные истории и в Думе, всегда торжественно помалкивающей против власти. Во время голосования фракция ЛДПР торжественно, забыв, кто ее кормит, содержит и поддерживает, покинула зал заседания. Первого марта назначены региональные выборы, и лдпровцы вдруг почувствовали себя стесненными. В этом смысле «Единая Россия» в хватке не уступает и большевикам, постепенно вытеснившим все иные партии с политического пространства.
Собственно, теперь мне надо зафиксировать главное событие сегодняшнего дня. Еще, кажется, во вторник или в среду вдруг дозвонился до меня Игорь Львович со счастливым известием: моя книга в «Дрофе» вышла в свет. Честно говоря, иногда я с замиранием сердца думал, что в такое ужасное время кризиса и экономических предательств книга может быть, в числе, наверное, многих, в издательстве задержана. А книга все же вышла! От радости я, кажется, и прореагировал довольно сухо и не сказал Игорю Львовичу всех полагающихся ему и заслуженных благодарственных слов.
Накануне я созванивался с Натальей Евгеньевной Рудомазиной, моим редактором. Смутно представляя расписания своих ближайших дней, договорился заехать за авторскими экземплярами лишь на следующей неделе. А тут так быстро суд закончился! В общем, поехал сразу с «Павелецкой» на «Рижскую», в издательство. Книга получилась просто замечательная! Как я рад. И как бездарно не могу в собственном дневнике выразить эту свою радость.
28 февраля, суббота, 29 февраля, воскресенье. Спать лег около трех часов ночи, слишком уж я был возбужден вчерашним днем. Кроме моей новой книги, так талантливо и с любовью задуманной, отредактированной и напечатанной, вечером ходил в театр Спесивцева на премьеру его нового спектакля по повести Распутина «Прощание с Матерой». Это довольно далеко от центра, на улице Руставели, неподалеку от нашего литинститутского общежития. Собственно, первый общественный показ пьесы, в которой играет Игорь Пустовалов, друг и однокурсник Толика Просалова, состоялся еще месяц назад. Услышав об этом, я позвонил
В. Г. Распутину, но тогда он поехать не смог. Решили сделать это в следующий раз. Честно говоря, сегодня ехать на спектакль я не предполагал. Обещал быть на вечере памяти В. Я. Лакшина, но также отчетливо понимал и некоторую беспомощность в Москве В. Г., а я все-таки с машиной. Сыграло роль и мое давнее желание посмотреть в деле Игоря. Решили по телефону так: в половине шестого сажаю В. Г. с его женой Светланой в машину возле МИДа, на Смоленской площади, и везу на спектакль. Ко мне также прицепился и С. П. Здесь и стремление познакомиться с Распутиным, и литературно-театральный интерес.
Спектакль шел полтора часа. Все было чрезвычайно просто, по-студийному. Играли старух молодые женщины-актрисы и тут же перевоплощались в свои молодые годы. Все действие происходило за столом, раскинувшимся через всю сцену. По краю стола расположилась и Ангара, и остров, и деревня с кладбищем и церковью. Главную роль играл молодой актер, сын Спесивцева Семен. Весь спектакль он «играл» на гармошке и хорошо пел под фонограмму. Это все советские песни моей молодости. Под эти песни старухи рассказывали свою жизнь, становясь иногда молодыми. Невероятно действовала сама пленительная русская речь повести. Я плакал несколько раз.
В. Г. подарил мне большую и прекрасно изданную книгу – «Сибирь». А я все время не мог забыть…
Весь вечер в Сопово – ездил именно туда – прошло под знаком чтения повести Магомеда Нефездова к следующему семинару. Вот тут и поговоришь о свободном графике преподавателей литмастерства. Качественно прочесть – это минимум четыре-пять часов. А если это еще и невыносимо скучный текст?
Обзор прессы. Последнее время не хватает времени просматривать газеты, и телевизор почти не смотрю. Набрал нечитанные номера и расположился к легкому чтению. Но разве я смог утерпеть? Как обычно, обращаю внимание лишь на то, что мне по социальному темпераменту близко. Дима Каралис, мой ленинградский знакомый, с которым я только что встречался, на второй полосе «Литгазеты» пишет о городских новостях. В частности, о том, что под угрозой ликвидации стоит Всероссийский алюминиево-магниевый институт. Здесь были спроектированы большинство наших металлургических комбинатов. Естественно, что в свое время О. Дерипаска, алюминиевый магнат, этот институт прикупил. Сейчас, когда мировые цены на алюминий резко упали, институт ему, конечно, не нужен.
Кризис и призвание. Чуть ли не 70 процентов квалифицированных инженеров и конструкторов будут искать другую работу. Здесь же Каралис пишет, что долги магната уже достигли 30 миллиардов долларов, и государство, помогая олигарху, уже выделило 4, 5 миллиарда. Мы, конечно, знаем любовь нашего государства к большим деньгам и помощь под прикрытием потери рабочих мест этим большим деньгам со стороны явно капиталистического правительства. Но это все вещи очевидные. Дальше Дима спрашивает: а куда денутся эти инженеры и конструкторы? Как будут переживать этот второй за их жизнь кризис? Дима говорит о том, что очень как-то гладко все получается у министров – надо переквалифицироваться. Опускаю игривые возможности переквалификации инженера в сторожа. Главное, чем мне и понравился материал: «Для многих страшна даже не временная безработица – страшна утрата выбранной профессии, мечты, призвания». Господи, благодарю тебя, что, прожив свыше семидесяти лет на земле, я никогда не изменял своему призванию!
Второй материал уже в «РГ». Кто нами управляет? В ночь с 22 на 23 марта зять бывшего пламенного большевика, бывшего спикера Госдумы и друга нашего литвождя В. Н. Ганичева, бывшего губернатора Орловской области Егора Строева Александр Рогачев, генерал-майор запаса, был убит пулей в голову в своей машине «Тойота Лэнд Крузер» в Москве. Есть много версий, но главное – естественно, коммерческая деятельность убитого. Убитый, кажется, был не только мужем сенатора Марины Рогачевой, но и крупным собственником. Как, откуда, каким образом? – спрашивать бессмысленно. Доченька, умница в отца, Егора Строева, кажется, совсем недавно досрочно освободила свое место сенатора именно для отца. Однако, как говорит известный телеведущий Михаил Леонтьев… Цитата из газеты: «Совладельцем «Рекома» стало ООО «Атлант», который принадлежит Марине Рогачевой. Были и другие крупные сделки, которые, возможно, не всех устраивали в Орловской области. Теперь же, когда позиция Егора Строева и Марины Рогачевой в регионе и сенате изменилась, кто-то решил свести счеты». Кто нами управляет. Кадровая политика. Попутно надо заметить, что покойный Рогачев не был обычным генералом, последняя его должность – первый заместитель начальника Главного управления ФАПСИ. Последняя цитата: «Убитый генерал был восемь лет назад замешан в происшествии, связанном с криминальным миром…Скандал тогда замяли». При таком-то тесте!
Утром в субботу сразу же пошел гулять. Погода потеплела, в валенках идти было не так-то легко. Сначала погулял по параллельной нашей улице. Везде и все одинаково: в основном стоят небольшие удобные домики, в которых можно отдыхать и селить детей летом. Нашел и несколько огромных домов, на таких ничтожных площадях и в таком отдалении от города, совершенно бессмысленных. Естественно, зимой в них никто не живет. Это особенность и русского менталитета, и русской жизни. С одной стороны, особых денег, чтобы купить поместье и быть как олигарх, а с другой – хочется дворца, дворянства и поместья.
Гуляя по перпендикулярному моей улице большому проспекту, я вдруг увидел и не поверил своим глазам. Далеко впереди, уже почти у самой изгороди, отделяющей через широкую просеку наши «Маяки» от других кооперативов, я смутно увидел какое-то неясное и таинственное движение. Подойдя поближе, я обнаружил, что это вдоль улицы и навстречу мне движется небольшое стадо белых коз. Вблизи обнаружился и пастух – это была пожилая женщина с пустым ведром в руке. Рядом суетилась и небольшая веселая собачка.
Не смог удержаться, чтобы не снять показания. Хозяйку зовут Тамара Михайловна, она моя ровесница, уже больше восьми лет безвыездно живет здесь. Коз водила на просеку между кооперативами, где повалили березы, козы обдирают кору. Сено заготовляет сама, косит летом и возит на участок на тележке. По профессии врач. Сказала, что в свое время, когда у нее заболели легкие, козье молоко ее спасло. Одно время у нее коза жила в Москве на кухне. Сейчас в отаре что-то около десяти коз, и в ближайшее время она ждет еще и нового окота. Женщина оказалась прекрасно информированной: сахар, сказала она, подорожал уже на 40%, скоро подорожают и все продукты, потому что очень многое покупаем за доллары за рубежом. Договорились, что в апреле я зайду за целительным молоком.
Тихо и скромно решил, наконец-то, провести день дома, почистить дневник, дописать статью о театре Гоголя и взяться за роман. Утром с наслаждением читал те отчеты и эссе, которые ребята сделали по заданию «Каникулярное чтение». Мне кажется иногда, что мы зря нападаем на наших ребят, интересы у них фантастически широкие, а зачастую возникает и невероятная глубина.
Ира Усова начала свой список с книги Елены Стефанович «Дурдом». Честно говоря, не думаю, что это было что-нибудь интересное, но нащупала любопытную проблему. «Книгу я прочитала за одну ночь, в конце меня ждало небольшое разочарование. Елена Стефанович сейчас живет своей жизнью. У нее семья, она счастлива, – а её героиня Лена покончила с собой и оставила одинокого сына. Нет ли здесь некоего желания в документальных книгах или в книгах с документальной основой всё «добивать» «до полной истины, всерьез»?
Ира также прочла книжки Чака Паланика «Колыбельная» и «Призраки». Это, конечно, не мое чтение, но вот последнее, что Ира прочитала за каникулы и что она «случайно купила», – это «Женщина в песках» Кобо Абэ, и это меня порадовало. «За каникулы мне посчастливилось побывать в нескольких мирах, почувствовать несколько жизней».
Нина Желнина в восторге от «Москва-Петушки» Венедикта Ерофеева, и «поэма» эта для нее стала «родной и неповторимой». Для меня эта сага об алкоголизме никогда крупным достоянием литературы не казалась. Но зато Нина прочла также «Тарантас» Вл. Сологуба, а главное, – призналась, что любит Гончарова, дважды перечитала «Обломова», а вот сейчас прочла и «Обрыв». Любопытно, что перед этим она видела «Обрыв» на сцене МХАТа. Вот и еще проблема: как театр иногда растравляет русскую страсть к чтению.
Как всегда, очень интересно написала Саша Киселева. Самое любопытное, что в ее эссе присутствует и много размышлений. Например, одно, очень точное: «Стиль позволяет писателю писать о том, что ему вздумается». Обязательно запомню эту мысль и завтра использую её во время радиопередачи. Читала она Бродского, разглядывала альбомы о Фриде Кало, любит также Киселева, Шемякина и Гофмана. Её друг Марк Максимов также пытался читать Гофмана, но не очень получилось. Он сделал акцент на «Будденброках» Т. Манна и довольно долго рассуждал о своей попытке прочитать роман Леонида Бежина «Отражение комнаты в ёлочном шаре». Марку не нравится постоянное упоминание Лени о том, что он, видите ли, пишет экзистенциальный роман. Две убийственные фразы: «Все это превратило роман в нечто сплошное и занудное»; «Регулярная умильность вообще, как способ письма, на протяжении всего романа перемешивалась мелкими невнятными вкраплениями, отсылающими к Библии». Вот и еще вывод, впрочем, классический: «Не поминай … … всуе».
Александр Петров, который повзрослее, упоминая один из романов Харуки Мураками, говорит, что он напоминает собой игру в жизнь. «Все это – американский фильм, а не книга». Тем не менее Саша выделяет в романе интересную мысль: «Сексуальность – это творческая энергия… Однако если закупоривать ее в себе, не давая выхода, ум теряет гибкость, а тело дряхлеет». Есть и вывод: «Все это красиво, но искусственно притянуто за уши».
«По-настоящему необыкновенная книга, которую мне довелось прочитать за время каникул, – продолжает Саша. – Чингиз Айтматов, «Первый учитель». Ленин, коммунизм, партия – кажется, здесь есть все, чтобы отбить у современника желание читать». Вот так. «Повесть захватывает, поднимает все человеческое, что есть в душе, но глубоко запрятано».
Ну и теперь малышка Катя Писарева. У нее чтение первокурсницы. Читала Апулея, читала «Театр» Моэма. Один маленький, но злой вывод: «… глядя на людей, я задумываюсь, насколько сильно влияет на них история».
Вот так у меня прошло утро. Но тут раздался звонок от А.М. Туркова, и я узнал, что он снимает с защиты работу Андрея Васильева. Что же теперь с этими Васильевыми делать?! Сначала папа со скандалом и трепкой нервов закончил институт. Потом не без чьей-то «внутренней поддержки» приняли в институт сына. Потом было несколько скандалов по поводу разных несданных экзаменов у Васильева-младшего.
Сорвался из дома и на машине приехал в институт.
Сегодня ночью меня ждет пространный диплом Васильева, 80 с лишним страниц. Из института сразу же подался на проспект Мира – сегодня Слава Зайцев празднует свой день рождения и, как обычно, что-то «дарит» своим друзьям. Нам подарили еще один показ мод, новые модельерши и новые модельеры, новые костюмы, даровое шампанское, конфеты. Я был с Ю. И. Бундиным. Как Юрий Иванович заметил, «первых, знаковых лиц» было маловато. Валентина Терешкова, космонавт Леонов. Все остальные – будут у Юдашкина. Его пестрота ближе нашей элите.
В 9 часов вечера вступил на зыбкое поле стилистически исковерканного диплома Васильева. Стилистических ошибок тьма, в этом смысле он не лучше моего Карелина. Все довольно невыразительно. Но все-таки мне кажется, что диплом можно спасти, и я послезавтра попытаюсь это сделать.
3 марта, вторник. С каждым днем на политику остается все меньше и меньше времени. Политика откровенно стала мне скучна, и занимаюсь я ею лишь потому, что она отражает любимую мою категорию: социальную справедливость. А что стоит рядом с социальной справедливостью? Рядом с ней – государственное устройство, «чтобы жизнь, а не ярем…» Я не философ, а наблюдатель фактов, и из этих фактов один радует. Вроде бы Министерство обороны объявило, что никаких поблажек и отсрочек не будет нашим молодым спортсменам, нечего им таиться по базам, а пора, как и всем ребятам, становиться в армейский строй. Естественно, сразу поднялась волна протеста: как же так, это особые таланты! А я вот против «особых талантов». Я за то, чтобы эти особые таланты служили в армии, даже если они артисты балета, даже если они знаменитые певцы, киноактеры и прекрасные музыканты. По-моему, в Израиле или в каком-то другом восточном государстве существует правило: если не можешь служить в юности – дадим тебе отсрочку, лет до 40 или 50. Но должен отслужить. Кажется, все же это правило существует в Греции. Мне это очень по душе. Второе событие, значительное для Москвы наших дней, нашего времени. Некая группа предприимчивых москвичей, с которыми – один раз это было названо – действовала гражданка государства Израиль с грузинской фамилией – эта группа изготовила свыше миллиона билетов на метро и благополучно, пока их не схватили, распродала их. Тем временем начальство метро, экономя на всём, в час пик не смогло обеспечить свободный доступ пассажиров к кассе.
На всякий случай во вторник я приготовился обсуждать на семинаре большую повесть Магомета Нафездова. Это повесть о любви с оттенком восточно-кавказского менталитета автора. Обсуждать трудно, потому что переводчик хороший, но неизвестно, каков язык у подлинного автора. Есть интересные детали сегодняшней жизни, быта, и это я прочел с удовольствием. В этом смысле, несмотря на заданность сюжета и некоторых местных обстоятельств действия, – почти все, как при соцреализме – повесть читается с интересом, по крайней мере более ярко выраженным, чем при чтении нашей московской молодежной литературной тусовки.
Но у меня на сегодня был еще один страховочный вариант. Я, кажется, уже писал, что пару дней назад домой позвонил Захар Прилепин. Он хотел бы провести интервью со мной для «Литгазеты». Я уцепился за это обстоятельство и сказал: давай лучше, Захар, во вторник выступи у нас на семинаре в Литинституте, а интервью как-нибудь потом. И Захар, как ни странно, пришел – обязательность ведь не основное качество писателей, хотя настоящий писатель всегда обязателен. Имя Прилепина знаковое, его роман «Санкья» семинар прочитал в прошлом году. Аудитория была полна, пришли ребята из других семинаров. Говорит Захар блестяще, речь его хорошо структурирована, я не мог предположить, – настолько это сделано подлинно и с «нервом», – что парень этот обладает филологическим образованием. Но еще он, видимо, хорошо учился: много читал, много знает, имеет свое суждение и о жизни, и о литературе. К сожалению, мне не удалось, как обычно, записать выступление Захара, а он хорошо говорил о времени, о литературе, о советской литературе, о Лимонове, о литературе новой, о чувстве справедливости. Но Марк Максимов должен был вести в этот день протокол. Вот его точка зрения.