Большинство морлоков никогда не выходит из книгохранилища, потому что им вреден свет. Но есть такие, которые выходят. Этим уже ничто повредить не может, они сами что хочешь повредят.
Одну у нас особенно боятся. Она выскакивает из хранилища посреди бела дня, когда никто не ожидает ничего плохого, извлекает из кармана синего халата измятый бланк читательского требования и спрашивает, обводя взглядом зал:
— Кто. Это. Написал.
Тот-Кто-Это-Написал бледнеет и пытается спрятаться за словарём. Но рано или поздно ему приходится себя обнаружить. Она вцепляется в него мёртвой хваткой и начинает голосить:
— Что это у вас тут накорябано, что? Это что – Я-Бэ? Какое тут может быть Я-Бэ, когда тут типичное Цэ-два? А это что – И-Ка? А почему тут И-Ка, вы можете мне объяснить?
А он ничего ей не может объяснить. Он добросовестно перерисовал всё с каталожной карточки, как было. Он никогда не вдумывался в смысл этих иероглифов - и правильно делал. Но она не отпускает его и преследует до тех пор, пока он не даёт ей страшную клятву больше никогда не писать Я-Бэ там, где должно быть Цэ-два. И наоборот.
Ей ничего не стоит прислать в зал вместо «Теоретической фонетики» Соколовой книгу на странном языке под названием «Ленин охундал». Или отказ: «Книга находится на выездной выставке с 1939 года». Куда выехала эта выставка, где она сгинула без следа – это не её забота. Если ей позвонить по телефону и попросить прислать Библию, она скажет:
— Хорошо. Фамилия автора?
И пока вы не скажете, что автор коллективный и потому графу «автор» заполнять вообще не надо, она вам ничего не пришлёт.